– Если хочешь сразить его наповал… мне самой много раз хотелось наподдать ему как следует… В общем, если хочешь сразить его наповал, лучше бы тебе вообще остаться дома.
– Даллас! Ну пожалуйста!
– Ладно, ладно, ладно! Бери час, иди домой, наводи красоту, сражай его наповал.
– Спасибо! Мы идем в один бар… Не в такой примитивный, где трахаются стоя, как лошади, – добавила Пибоди и взмахнула картофельным чипсом, прежде чем отправить его в рот. – Нет, мы пойдем в настоящий бар, где слушают музыку, танцуют и все такое. Мне честно-честно нужен этот час, я хочу выглядеть… ну, в общем, супер!
– Прекрасно. Завтра отработаешь – тебе надо быть в студии Надин на "Канале 75" ровно в семнадцать ноль-ноль.
– Вафем? – спросила Пибоди с полным ртом салата.
– Она возьмет у тебя интервью по делу Эндерса, так что постарайся…
– Что? В эфире? Я? – Пибоди поперхнулась, судорожно втянула в себя воздух. Глаза у нее округлились, она схватила банку пепси и лихорадочно глотнула. – Нет!
– Ты будешь представлять департамент и наш отдел, так что смотри не облажайся.
– Но программу "Сейчас" смотрят многие. Практически все. Не могу же я…
– …облажаться. Вот именно. – Пусть это мелочно с ее стороны, пусть это можно назвать низменным злорадством, но Еве пришлось признать, что реакция Пибоди значительно улучшила вкус фальшивой индейки. – Надин уважает полицейских, уважает следствие, но все равно она репортер. Она ловкая штучка, не забывай об этом. Изложи факты – с моего разрешения, изложи свое понимание, но когда она начнет на тебя давить – а она обязательно начнет давить, выяснять детали следствия, – ты ее блокируешь. Стандартная формула: я не вправе разглашать и так далее.
Заметно побледневшая Пибоди прижала ладонь к животу.
– Кажется, меня сейчас стошнит.
– Вот только попробуй стравить на мой стол – я вышвырну тебя в окно, и тогда тебе уж точно не придется нервничать из-за появления на экране.
– А почему бы тебе самой не пойти? Ты же уже там была, ты привыкла.
– А теперь тебе придется привыкать.
– Я даже не знаю, что надеть!
– О господи! – Ева прижала пальцы к глазам, чувствуя, что у нее начинается нервный тик. – В окно, Пибоди. Головой вперед.
– Да я не протиснусь в это дурацкое окно!
– А вот давай попробуем, тогда и увидим.
– Ладно, ладно, ладно! Ну все, теперь я ничего не соображаю! У меня голова не работает!
– Придется тебе ее переналадить. У нас есть пара дел самую чуть поважнее, чем твое свидание и телевизионный дебют. Убитый был дважды нокаутирован. Две дозы снотворного.
– Что… кто? Погоди. – Закрыв глаза, Пибоди несколько раз глубоко вздохнула. – Эндерс. Ладно, я вернулась. Эндерса накачали дурью?
– Укол шприцем. – Ева постучала пальцем по шее около уха. – Сильная доза барбитуратов – хватило бы, чтобы свалить лошадь. И плюс к тому найдены следы снотворного – обычного, даже не по рецепту. По предварительному заключению, оно было проглочено примерно за три-четыре часа до смерти. В сочетании с уколом вырубило его напрочь. Убийца мог сделать ему трепанацию черепа, Эндерс бы ничего не почувствовал.
– Тогда почему бы просто не вкатить ему смертельную дозу? Зачем весь этот спектакль? – удивилась Пибоди.
– Хороший вопрос. Вот почему я до сих пор не выбросила тебя в окно. Нет, это не единственная причина, но одна из многих. А ответ на твой вопрос такой: спектакль был не менее важен, чем убийство. Позор? Месть? Отвергнутая любовница, решившая ему отплатить? Слишком хитра или слишком небрежна?
Пибоди продолжала задумчиво жевать.
– Если хочешь, чтобы это сошло за то, чем представляется на поверхности, то есть за случайную смерть в результате эротического удушения, зачем было накачивать его барбитуратами? Легкое снотворное – да, может быть, чтобы его обездвижить, пока ты его связываешь. Потом можно не спешить, подготовить сцену, дать снотворному немного выветриться… Если уж пускаешься на все эти ухищрения, значит, хочешь, чтобы он помучился. А если хочешь, чтобы он помучился, зачем оглушать его барбитуратами? Он же ничего не почувствует?
– И опять-таки хорошие вопросы, – кивнула Ева. – Ты искупаешь свои грехи. Я пошлю этот файл доктору Мире, хочу послушать ее мнение. И пусть составит психологический портрет. Может, убийца переусердствовал с барбитуратами? Убитому плюс к тому вкатили еще и большую дозу усилителя эрекции. Судя по всему, это дело личное, но давай прокачаем его по архивам Интерпола на похожий почерк. Попробуем отследить бархатные путы и барбитураты. Проверим финансы на втором уровне. Финансово заинтересованы Форрест и вдова. Они оба и сами не бедные, но, черт побери, кто же откажется стать еще богаче? И еще давай поищем бывших и нынешних любовниц. Если Эндерс впервые женился далеко за сорок, можно предположить, что ему было из кого выбирать. Небось, перепробовал кучу кандидаток в невесты, прежде чем повести избранницу к алтарю.
– Могу заглянуть к электронщикам, спросить, что у них есть для нас, – предложила Пибоди.
– Мне нужны копии разговоров убитого с женой и с племянником. Пусть доставят сюда блоки связи из его офиса.
– Лейтенант? – Трухарт, юный и обаятельный помощник Бакстера, легонько постучал по косяку открытой двери. – Прошу прощения, что прерываю ваш ленч, но тут пришел некий Эдмонд Люс. Он хочет поговорить с вами по делу Эндерса. Жутко взбудораженный, судя по виду, и… настоящий англичанин.
Ева перебросила остатки своего ленча на тарелку Пибоди, а тарелку сунула в утилизатор мусора.
– Дай мне минуту, потом приведи его сюда.
– Слушаюсь.
– Избавься от этого мусора, Пибоди, потом поторопи электронщиков, а заодно потряси и лабораторию. Как минимум, мне нужен отчет по анализу лекарств и биодобавок, взятых на месте.
– Есть.
Забрав остатки еды, Пибоди вышла из кабинета.
– Компьютер, стандартные анкетные данные Люса Эдмонда, британского подданного, его деловые и/или личные связи с Эндерсом Томасом из "Всемирного спорта Эндерса". Вывести на дисплей.
Принято. Работаю…
В ожидании результата Ева отослала файл с делом и краткую памятную записку доктору Шарлотте Мире, ведущему психологу Департамента полиции Нью-Йорка.
Задание выполнено. Данные на экране.
Ева торопливо пробежала их глазами. Итак: Люс родился в Лондоне, ему семьдесят шесть лет, он работал исполнительным директором корпорации "Всемирный спорт Эндерса" в Великобритании. Образование получил в Оксфорде, имел по дому в Лондоне и в Нью-Йорке. Женат вторым браком, первый окончился разводом. Трое детей. Один – от первого брака.
– Скопировать данные в файл, – приказала Ева, заслышав приближающиеся шаги. – Закрыть экран.
Принято. Задание выполнено.
Она повернулась во вращающемся кресле лицом к двери. Весь дверной проем заполнила медвежья фигура великана с серебристой шевелюрой и темными глазами, в которых горело бешенство. Он был в брюках цвета хаки с безупречной складкой, в темно-синем пуловере и белой рубашке. "Первоклассные одежки для гольфа", – решила Ева.
– Вы лейтенант Даллас?
– Да. А вы – мистер Люс? Чем я могу вам помочь?
– Можете мне объяснить, какого черта вы порочите репутацию достойного человека? Зачем раздуваете грязную и гнусную ложь о Томми? Он мертв, черт побери, он не может себя защитить от вашей клеветы!
– Мистер Люс, смею вас заверить, я пока еще не делала никаких заявлений для прессы – официальных или неофициальных – о смерти мистера Эндерса. Более того, я никого не уполномочивала делать какие бы то ни было заявления.
– Тогда почему, черт возьми, вся эта грязь размазана по экранам?
Ева откинулась в кресле.
– Я не отвечаю за то, что СМИ выкапывают и пускают в эфир. Меня это тоже возмущает, но я не могу за это отвечать. Для вас это ужасная и внезапная потеря, поэтому я закрою глаза на то, что вы ворвались ко мне в кабинет и выпустили пар. Ну а теперь, когда с этим покончено, сядьте. У меня есть к вам вопросы.
– Засуньте свои вопросы…
– Осторожно. – Ева вложила в это единственное слово столько металла, что Люс замолчал и, прищурив полыхающие яростью глаза, пристально посмотрел на нее.
– А что вы сделаете? Арестуете меня?
Ева покачалась взад-вперед в кресле.
– Лично я предпочитаю слово "задержать". Вам хотелось бы, мистер Люс, чтобы полиция Нью-Йорка задержала вас за отказ отвечать на вопросы следствия? Я с удовольствием брошу вас в "обезьянник" и продержу там вплоть до прибытия вашего адвоката. Но есть и другой вариант. Вы можете присесть и успокоиться. Я полагаю, вы с Эндерсом были больше чем деловыми партнерами. Если бы все сводилось только к делам, вы были бы огорчены, расстроены, неприятно удивлены его внезапной смертью. Детали, о которых сообщалось в СМИ, могли вас опять-таки неприятно удивить, шокировать, рассердить или, скажем, заинтриговать. Но горе и гнев – спутники более глубоких и личных отношений. Поэтому я даю вам второй и последний шанс. Вам ясно?
Он повернулся и отступил в сторону, но к окну, а не к двери. Ева молча выжидала, пока он стоял, повернувшись к ней окаменевшей спиной.
– Я не могу успокоиться. Как я могу успокоиться? Томми… Мы были друзьями чуть ли не пятьдесят лет. Он был крестным моего сына. Я был у него шафером, когда он женился на Аве. Он был моим младшим братом во всем, кроме кровного родства.
– Мне очень жаль, мистер Люс. Поверьте, я глубоко вам сочувствую.
Тут он оглянулся на нее через плечо.
– Сколько раз вы это говорили? Совершенно чужим для вас, посторонним людям?
– К сожалению, слишком много раз. Тем не менее это правда.
Люс повернулся, закрыл глаза рукой и после паузы заговорил:
– Этим утром мы собирались играть в гольф. На искусственном газоне в клубе Томми. Девять лунок. Он никогда не опаздывал, а в этот раз опоздал, но я ничего не заподозрил. Движение такое жуткое… К тому же я встретил приятеля… Мы заболтались и не заметили, сколько времени прошло, а потом подошел подносчик клюшек и спросил, хочу я отменить или перенести встречу.
– Вы пытались связаться с Эндрюсом?
– По мобильному… по его персональному мобильному, но телефон сразу переключился на голосовую почту. Поэтому я позвонил по домашнему. – Вот теперь он сел, ссутулив широкие плечи. – Грета, домоправительница, сказала мне, что произошел несчастный случай. Она сказала, что Томми…
– Когда вы видели его в последний раз?
– Три недели назад. Они с Авой ненадолго приезжали в Лондон. У нас с Томми была встреча, потом мы все пошли в театр. Мы играли в гольф в моем клубе – он обожает гольф, – пока наши жены ходили по магазинам или что-то в этом роде. Может, в салон красоты. Я не помню.
– Когда вы прилетели в Нью-Йорк?
– Вчера вечером. Мы с женой прилетели около двух часов дня. Наш сын, крестник Томми, работает в нью-йоркском отделении. Мы пообедали с Гарри и его семьей. Они только что отремонтировали свой дом, конечно, им хотелось похвастаться. Дом очаровательный, наша невестка… – Он замолк и взглянул на Еву. – Понятия не имею, зачем я вам все это рассказываю.
– Когда вы в последний раз разговаривали с мистером Эндерсом?
– В самолете, когда летели в Нью-Йорк. Мы подтвердили встречу за гольфом. Последнее, что я ему сказал, было: "Держись, Томми, я разобью тебя начисто".
Лицо Эдмонда Люса покраснело, глаза наполнились слезами. Он несколько мгновений сидел, тяжело дыша, стараясь овладеть собой.
– Почему они говорят о нем все эти ужасные вещи? Он умер. Он хороший человек, и он умер. Разве этого мало?
– Этого мало. Мы должны узнать, почему это произошло. Это моя работа, моя задача. Кто желал ему зла?
– Я не знаю. В бизнесе он умел быть жестким, но он всегда действовал честно. Конечно, он не спускал глаз с конкурентов, он и сам успешно конкурировал, но он играл по правилам. Он верил в игру по правилам.
– А в личной жизни? Он играл по правилам?
Широкое лицо Люса покраснело от гнева.
– Я не позволю вам намекать…
– Я ни на что не намекаю. Очевидно, вам что-то известно об обстоятельствах его смерти. Если вы знаете, кто имел доступ в его дом, в его спальню, мне нужно имя. Или имена.
Люс подался вперед. Он был похож на разъяренного льва.
– Томми никогда не стал бы обманывать Аву. Или кого бы то ни было.
– Очень многие люди заводят романы и занимаются сексом на стороне. И очень многие из них не считают это обманом, а тем более изменой. – Ева пожала плечами. – Это просто секс. Это ничего не значит. Никто не пострадал.
Люс скривил губы в презрительной усмешке.
– Ну, может, вы живете по таким стандартам, но Томми жил совсем иначе.
– Тогда кто хотел, чтобы мы думали, будто он жил именно по таким стандартам?
– Я не знаю. Если кто-то и питал к нему такую сильную неприязнь, если ему кто-то и угрожал, мне об этом неизвестно: Томми ничего такого не говорил.
– А он сказал бы, если бы что-то такое было?
– Хочу верить, что сказал бы.
– Насколько вам известно, – продолжала Ева, – он кого-нибудь увольнял? Может, отказал кому-нибудь?
– Отказал? Вы имеете в виду некое непристойное предложение? – Люс отрывисто рассмеялся. – Не представляю себе женщину, которая могла бы обратиться к Томми с чем-то подобным. Хотя, если подумать… Он был в прекрасной физической форме, по-своему очень симпатичен, богат. Но он никогда ни о чем подобном не рассказывал. Конечно, скорее всего, он об этом не упоминал, чтобы не компрометировать женщину и чтобы не давать пищу для насмешек. Я бы его дразнил, – признался Люс, – безжалостно. А что касается увольнений, в большинстве случаев этим занимаются главы конкретных отделов. Мне неизвестно о каких-либо крупных увольнениях в последнее время. Об этом лучше спросить Бена.
– Можете мне сказать, кто с его смертью выигрывает в финансовом отношении?
– С легкостью, потому что деньги тут ни при чем. То, что с ним сделали… тут не могут быть замешаны деньги. И Бен, и Ава получат свои доли капитала Томми во "Всемирном спорте Эндерса". Бен получит акции, как и сам Томми унаследовал их после смерти своего отца. Ава получит дом в Нью-Йорке, поместье в Хэмптоне, а также дом в Париже со всем имуществом, если только что-то конкретное не завещано кому-то еще. Бен унаследует яхту Томми и кое-что из его личных вещей – например, его коллекцию клюшек для гольфа. Есть, правда, один старинный набор, который Томми завещал лично мне. Есть еще дом на побережье Южной Каролины – он тоже отойдет Бену – и особняк в Лондоне. И еще они разделят поровну портфель ценных бумаг, после того как будут произведены заранее предусмотренные выплаты по завещанию.
– Вы осведомлены обо всех подробностях, – заметила Ева.
– Да, я знаю все детали. Я засвидетельствовал завещание, а он настоял, чтобы я сперва все прочитал от начала до конца. "Никогда не подписывай, не читая", – в этом был весь Томми. Лейтенант, я сегодня навестил Бена и Аву там, в доме, когда мне… Поверьте мне, они оба скорбят по Томми. Все его любили.
4
Чтобы удовлетворить свое любопытство, Ева по дороге домой заехала в особняк Эндерса. Движение, как и говорил Люс, было жуткое. Еве это было даже на руку. Внезапные остановки, задержки, продвижение скачками давали ей возможность подумать. Рев двигателей, нетерпеливые гудки, выставленные из окон кулаки или средний палец, а иногда и лица отчаявшихся водителей напоминали ей о том, за что она любит этот город. Даже когда он зажат в жестоких ледяных тисках нескончаемой зимы.
Уличные торговцы, экипированные, как покорители Арктики, в перчатках с обрезанными пальцами колдовали над дымящимися решетками грилей. Стоило только чуть-чуть опустить оконное стекло – и в машину заползал дымок, пахнущий жиром, соевыми сосисками и жареными каштанами.
Анимационная реклама на щитах по-прежнему, как и в течение всей зимы, восхваляла тропические пляжи с условно одетыми манекенщицами, бегающими в пене прибоя, и счастливыми семьями – такими счастливыми, что Еве становилось не по себе, – возводящими причудливые замки на песке.
"ВЫ ЭТО ЗАСЛУЖИЛИ!" – гласил боевой клич.
По мнению Евы, люди слишком часто не получали того, чего заслуживали.
Томас Эндерс, безусловно, не заслуживал того, что получил, когда в последний раз лег спать, и теперь Еве предстояло позаботиться, чтобы он наконец-то получил то, что заслужил, – справедливость. Может, он был образцом порядочности, каким его представляли члены семьи и друзья. Может, он был сексуальным извращенцем, каким выглядел в момент смерти. Скорее он занимал положение где-то посредине между этими двумя крайностями. Но, где бы он ни помещался на шкале человеческих слабостей и пороков, он заслуживал справедливости.
Ева нашла место для парковки и последние полквартала к дому Эндерса проделала на своих двоих. Ветер ледяным ножиком резал каждый дюйм обнаженной кожи, и Ева даже удивилась, с какой это радости Пибоди так жаждет принарядиться и снова выйти из дому. Вот когда она попадет домой, сказала себе Ева, никакая сила в мире не вытащит ее из тепла на этот холод.
Подойдя к дому, она еще раз осмотрела систему охранной сигнализации. Сенсорная пластинка для ладони, прорезь для магнитной карточки, распознавание голоса, сканирование камерой по всему периметру. Все стандартные опции дорогой системы. Да, и код, вспомнила Ева, меняющийся раз в десять дней. Никаких признаков постороннего вмешательства.
Когда дверь открылась, на пороге перед ней предстала Грета.
– Час дня давно уже миновал, – заметила Ева.
Грета замешкалась, но лишь на миг.
– Да, сегодня у меня короткий день. Но мистер Форрест попросил меня задержаться на весь день, может быть, даже на ночь. Миссис Эндерс нуждается во мне.
– Я полагаю, она дома?
– Да, она дома. Они с мистером Форрестом в семейной гостиной. Прошу вас подождать здесь, лейтенант. Я доложу, что вы здесь.
– Прекрасно. Грета, кто еще сегодня приходил?
– Полицейские. Много полицейских.
– Помимо полицейских.
– Мистер и миссис Эдмонд Люс. Миссис Плаудер и миссис Брайд-Уэст. Это подруги миссис Эндерс, они были вместе с ней на Санта-Люсии. Разумеется, они обе прервали свой отдых и приехали сюда, чтобы поддержать ее. Многие, конечно, приезжали, чтобы выразить соболезнования, но мы с мистером Беном… с мистером Форрестом эти визиты просеивали. Многие репортеры пытались проникнуть в дом или связаться с миссис Эндерс по телефону. Мы их отсылали и к телефону ее не подзывали.
– Вот и правильно. Поступайте так же и в дальнейшем. Я подожду здесь.
Грета направилась к арке в правой части холла. Оставшись одна, Ева бросила взгляд на лестницу. Хозяйская спальня и часть второго этажа опечатаны. Без универсального полицейского ключа в спальню не попасть и в соседнюю комнату тоже. Интересно, почему вдова не предпочла остаться у кого-нибудь из подруг или даже под защитой безликого гостиничного номера?!
В проеме арки появился Бен. Он весь был окутан своим горем, и Еве даже пришло в голову, что оно могло бы остаться черным нефтяным пятном на каждом, с кем Бен случайно бы столкнулся. Если бы у горя было лицо, траурная физиономия Бена подошла бы идеально.
– Здравствуйте, лейтенант. А нельзя без этого обойтись? Ава… для нее это страшный удар.