Джеймс напрягся и побледнел. На мгновение воцарилась тишина. Он слышал тиканье собственных часов, воркование голубей за окном и шепот весеннего ветерка с реки.
Наконец он произнес охрипшим голосом:
- Моя мать умерла, и вам это прекрасно известно! Я не знаю, чего хочет эта мисс Кирби, но не желаю говорить с ней ни сейчас, ни когда-либо потом. Скажите, чтобы коммутатор больше не пропускал звонки мисс Кирби.
Положив трубку, он откинулся в кресле и уставился в пространство.
Галстук был завязан слишком туго - ему трудно было дышать. Джеймс раздраженно ослабил узел и расстегнул воротник рубашки.
Никто не упоминал при нем о матери с десяти лет, когда она исчезла из его жизни. Многие годы он даже не думал о ней. И не хотел думать сейчас.
Чего хочет эта Кирби? Попытка шантажа? Может быть, нужно связаться с полицией? Или с сыскным агентством, которое занимается сомнительными клиентами? Он легко может выяснить о ней все, что захочет: от места рождения до количества сахара, который она кладет в чай. Но зачем тратить время и деньги? Она не сможет создать ему проблемы.
Или сможет? Женщины всегда создают проблемы, мрачно подумал он. Даже такие разумные, как Фиона, совершают глупости. Съесть сыр, зная, что это ведет к мигрени! Мисс Ропер готова противоречить ему, платящему очень высокое жалованье, просто потому, что с ней живет мать, хотя очень легко найти хороший дом престарелых, где старушка была бы окружена заботой днем и ночью.
У женщин могут быть хорошие мозги, они могут пытаться рассуждать спокойно и здраво, но всегда кончается тем, что они думают не головой, а сердцем.
Во рту у него пересохло, нужно было выпить. Джеймс подошел к неприметному бару в облицованной дубом стене. Открыв дверцу, он налил небольшую порцию виски, бросил кубик льда и закрыл бар; потом вернулся к столу, покачивая виски в стакане.
Он редко выпивал днем, разве что за обедом немного вина. Он сел в кресло и откинулся на спинку, потягивая виски. Надо выбросить из головы этот глупый инцидент и снова работать.
Джеймс посмотрел на часы. Осталось полчаса. Он еще успеет дочитать доклад до встречи с Чарлзом, если больше никто не помешает.
Он уже заканчивал последнюю страницу, когда за дверью раздался странный шум. Джеймс нахмурился. Что теперь?
Кто-то кричал. Лишь секунду спустя он узнал голос мисс Ропер, которая никогда не повышала голоса.
- Нет, он не хочет вас принимать! Послушайте, мне очень жаль! Не входите! Остановитесь!
Дверь распахнулась, и в кабинет ввалились трое: мисс Ропер, ее помощница и третья женщина, которая прокатилась по полу клубком прямо к его ногам.
Джеймс замер, опешив, он сидел и смотрел на нее.
Мисс Ропер схватилась за кресло, чтобы не упасть, и, едва не плача, пустилась в сбивчивые объяснения:
- Я говорила ей, что нельзя! Она не послушалась.
Помощница уже начала пятиться, повизгивая от страха. Джеймс не обращал на нее внимания, слишком занятый третьей женщиной, ворвавшейся в его кабинет.
Та вдруг вцепилась, как пиявка, в его туфли и решительно заявила:
- Я не уйду, пока вы меня не выслушаете.
Джеймс снова посмотрел на мисс Ропер.
- Это Кирби?
- Пейшенс Кирби, - сказала девушка, глядя ему в лицо раскосыми карими глазами. - Прошу вас, мистер Ормонд, уделите мне пять минут вашего времени - только и всего. Без этого я не уйду.
- Вызовите охрану, мисс Ропер, - жестко приказал Джеймс.
Мисс Ропер отправилась в приемную.
- Вставайте, - сказал Джеймс девушке. - Я вас не слушаю. Если через минуту вы не уберетесь, охранники вынесут вас. И отпустите мои ноги! - Он не мог пошевелиться, скованный ее руками.
Она отпустила туфли, но тут же обхватила руками его ноги.
- Почему вы отказываетесь слушать меня?
- Несносная вы девица! Отпустите меня немедленно. Не делайте из себя посмешище - это не мыльная опера по телевизору, а реальная жизнь, и вы можете нажить крупные неприятности. Я могу вызвать полицию и потребовать, чтобы вас арестовали за вторжение в частное владение и за нападение!
- Я здесь по просьбе вашей матери, - заявила она, игнорируя его угрозы.
- Моя мать умерла! - Джеймс уже слышал торопливый бег охранников. Слава Богу, скоро они будут здесь и прекратят эту нелепую сцену.
- Нет, не умерла! Она жива. - Девушка прикусила губу и нахмурилась. - Вы же не думаете на самом деле, что она умерла, правда?
Поднятое к нему маленькое личико выглядело по-детски: треугольное, как сердечко, большие горящие глаза, обрамленные густыми рыжими ресницами, которые отливали на солнце чистым золотом; маленький носик и широкий рот. Ее нельзя было назвать хорошенькой, но была в ней какая-то загадочная привлекательность. Не в его вкусе, конечно, - он предпочитал элегантность, холодную красоту и тонкий ум, как у Фионы, - но нетрудно представить, как увиваются за этой девицей мальчишки ее возраста.
- Моя мать умерла! - настаивал он, цедя слова сквозь зубы.
- Вам отец сказал? И вы верили? Но это же ужасно! - Ее глаза наполнились слезами. Одна слезинка покатилась по щеке.
- Прекратите, - пробормотал он. - Чего вы плачете?
- Я думаю о вас. Как мог ваш отец сказать такое? Сказать десятилетнему мальчику, что его мать умерла! Это должно было разбить ваше сердце.
Так оно и было. Он помнил холод, наполнивший все его существо, муку и боль, ощущение предательства, покинутости. Разумеется, отец не говорил, что мать умерла. Отец был не из тех, кто способен солгать из каких бы то ни было побуждений. Он сказал горькую правду.
"Твоя мать сбежала с другим мужчиной и бросила нас обоих, - сухо произнес отец. - Ты больше никогда ее не увидишь".
Джеймса увезли к тетке, жившей в Грейтстоуне, на Кентском побережье, и он стоял изо дня в день на берегу моря, глядя пустыми глазами на тяжелые серые волны Ла-Манша, слушая унылые крики чаек да медленный, печальный шепот прибоя на песке. До сих пор эти звуки рождали в его сердце тупую боль - эхо почти забытой скорби.
- Но она не умерла! Она жива! - сказала Пейшенс Кирби.
- Она мертва для меня, - отрезал Джеймс. Слишком поздно его мать собралась вернуться.
Он прожил без нее четверть века и теперь уже не нуждался в матери.
В комнату вбежали три охранника - крупные мужчины в темной униформе и фуражках, готовые противостоять любой угрожающей их шефу опасности.
- Уберите ее от меня, - приказал Джеймс.
Девушка повернула к ним свое личико-сердечко. Охранники заглянули в мокрые от слез глаза и смущенно потупились. Один из них неловко сказал:
- Вы бы лучше встали, мисс.
Другой подал ей руку.
- Давайте, мисс, помогу вам встать.
- Я не двинусь с места! - упрямо заявила девушка, мотая головой, так что рыжие кудри взлетели, подобно лепесткам на ветру.
- Да не стойте же вы! Поднимите ее! - приказал Джеймс и нагнулся, чтобы оторвать ее руки.
Они оказались меньше, чем он ожидал. Тонкие мягкие пальчики обвились вокруг его ног, как усики виноградной лозы вокруг ствола дерева. В его груди что-то дрогнуло. Обхватив запястья девушки, он выпрямился, поднимая ее. Она подчинилась без борьбы. Ее голова едва достигала плеча Джеймса.
Да девушка ли это - или ребенок, изображающий взрослого? - подумал он, вглядываясь в нее пристальнее. Пять футов и два или три дюйма. Нет, это не ребенок, а маленькая девушка едва за двадцать, в потрепанных джинсах и дешевой синей хлопчатобумажной маечке, обтягивающей маленькие груди и тонкую талию. И при этом есть в ней поразительная и необъяснимая женственность.
- Ваша мать жива, мистер Ормонд, - мягко сказала она. - Она старая, больная, одинокая женщина. Она была бы так счастлива увидеть вас! Она одна-одинешенька на свете, и вы ей очень нужны.
- Вы хотите сказать, ей нужны деньги, - возразил он с циничной улыбкой.
Время от времени он задавался вопросом, наступит ли день, когда мать найдет его и попросит денег; и всякий раз не мог решить, даст ли. При разводе ей была назначена весьма солидная сумма, как сказал отец, и она не могла рассчитывать ни на что большее. Но еще отец сказал, что мать всегда была экстравагантна и наверняка рано или поздно, спустив все, вернется за новыми деньгами.
Пейшенс Кирби прикусила губу.
- Да, она не богата, это правда. На самом деле у нее нет ничего, кроме пенсии по старости. Уплатив за жилье, она остается почти ни с чем. Но я даю ей трехразовое питание.
- Вы даете ей трехразовое питание? - резко перебил он.
- Она живет у меня.
Господи, уж не ее ли это дочь? Только этого не хватало. Неужели это его сводная сестра, дочь неизвестного мужчины, с которым мать сбежала двадцать пять лет назад? Он вглядывался в девичье лицо в поисках какого-то сходства, но не мог найти ничего. Девушка не походила ни на его мать, ни на кого-либо из семьи.
- Я держу маленькую гостиницу, что-то вроде пансиона, - сказала Пейшенс Кирби. - Местная социальная служба направляет ко мне стариков, нуждающихся в дешевом жилье. Так я познакомилась с вашей матерью - она пришла три месяца назад. Она так слаба. Ей будет только шестьдесят на следующей неделе, но выглядит она гораздо старше - у нее была такая тяжелая жизнь. Она жила за границей, во Франции и Италии, пела в гостиницах и барах. Зарабатывала очень мало, едва хватало на пропитание. Я думала, что у нее нет совсем никого, но однажды она рассказала мне о вас, сказала, что не видела вас с тех пор, как вам было десять лет. Она думает о вас все время. Вся ее комната оклеена вашими фотографиями и вырезками из газет, где говорится о вас. Она отдала бы все на свете, чтобы хоть раз повидаться с вами. Кроме вас, у нее никого не осталось, а она больна; доктор говорит, что жить ей осталось не больше двух лет.
Джеймс был взбешен тем, что все это говорится при посторонних: три охранника, мисс Ропер и придурковатая помощница стояли на другом конце комнаты и слушали с явным сочувствием, переводя глаза с взволнованного лица девушки на его, холодное и неподвижное. Выражение лиц говорило, что они осуждают его жестокосердие.
- Моя мать сбежала с мужчиной двадцать пять лет назад, - сурово произнес он, - не думая ни обо мне, ни об отце. Теперь слишком поздно возвращаться и просить помощи, но, если вы оставите свое имя и адрес, я устрою для нее какую-нибудь пенсию.
- Ей нужно не это! - воскликнула Пейшенс Кирби. - Она хочет увидеть вас.
- Но я не хочу ее видеть! А сейчас я очень занят. У меня назначен деловой ленч, и я должен идти.
- Я не уйду, пока вы не пообещаете приехать и увидеться с ней хоть раз!
Стиснув зубы, Джеймс процедил охранникам:
- Уберете вы ее когда-нибудь или нет?
Те шагнули вперед.
- Пожалуйста, пойдемте, мисс.
Она уселась в кресло Джеймса, воинственно сверкая карими глазами в обрамлении спутанных рыжих кудрей, и вцепилась в подлокотники.
- Я не двинусь с места!
- Возьмите ее и унесите! - прорычал Джеймс. - Или вы больше не хотите работать у меня?
Подстегнутая его угрозой троица неохотно подхватила Пейшенс Кирби и, несмотря на ее сопротивление, понесла к двери.
- Как можно быть таким бессердечным? Что бы она ни сделала в прошлом, она - ваша мать!
- Ей следовало вспомнить об этом много лет назад. А вам я не советую возвращаться. В следующий раз вы вылетите в окно! - крикнул он вслед, сам пораженный такой вспышкой.
Он не любил терять контроль над собой - во всем виновата Пейшенс Кирби, это она вывела его из равновесия. Но она зря старалась. Все, что она сказала о матери, будет забыто. Нельзя перечеркнуть целую жизнь, попросив прощения через двадцать пять лет. Второй раз Пейшенс Кирби сюда не проникнет. Он позаботится. Он надеялся никогда больше не встречаться с этой девушкой.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Вскоре он вышел из кабинета и велел мисс Ропер выяснить, каким образом Пейшенс Кирби попала на его этаж, и пресечь возможность подобных инцидентов в будущем.
- Она не должна была пройти дальше вахтера у входа, не то что до лифта. Проверьте, кто работал сегодня утром и какой охранник дежурил у лифта. Эта девушка могла оказаться террористкой или грабительницей. Похоже, наша охрана распустилась. Я намерен провести завтра учебную тревогу. Посмотрим, насколько они бдительны!
- Да, сэр. - Голос звучал очень кротко, но Джеймс хорошо знал свою секретаршу: она редко называла его "сэр", и это всегда означало скрытую ярость или по меньшей мере сильное недовольство. Мисс Ропер была зла на него, она не одобряла то, как он обошелся с Пейшенс Кирби. Она не понимала его чувств, потому что мать не бросала ее в десятилетнем возрасте.
- И нечего на меня так смотреть! - Он повернулся и пошел к лифту, чувствуя себя несправедливо обиженным.
Днем его всегда возил личный шофер, Барни Кинг, так что Джеймсу не приходилось искать место для парковки. Барни отвозил его, куда нужно, а потом возвращался на Риджентс-парк, обедал со своей женой Энид на кухне и приезжал за хозяином по телефонному звонку.
Он уже должен был ждать в машине, Барни всегда был пунктуален. На Барни можно положиться, он не станет заниматься критиканством. Только женщины считают себя обладательницами богоданного права судить всех и вся. Мужчины гораздо разумнее и терпимее.
Джеймс не пользовался общим лифтом; у него был отдельный скоростной, доставлявший его сразу на подземную автостоянку без остановок на других семнадцати этажах здания. Его отец установил этот лифт, чтобы избежать нежелательных встреч.
Ступив на вымощенный мрамором пол нижнего этажа, Джеймс задержался, чтобы оглядеться на случай, если Пейшенс Кирби прячется где-нибудь поблизости. Девушки не было видно. Он оглядел толпу служащих, выходящих из лифтов и устремляющихся к вертящимся дверям на оживленную городскую улицу. Пейшенс среди них не было.
Хорошенькое имечко для такой сорвиголовы! Должно быть, увидев этого рыжика, родители предугадали будущий темперамент. Не иначе как имя было их шуткой.
Проходя по фойе, Джеймс, как обычно, наслаждался его оформлением. Это ему принадлежала идея светлой стеклянной стены, мраморного пола и одетых в стекло эскалаторов, оплетенных виноградными лозами среди фикусов, уже вымахавших до тропической высоты.
Первоначально фойе было гораздо темнее, окон в нем было меньше, а растений не было совсем.
Ребенком он не любил приходить в это мрачное место и вовсе не мечтал работать здесь, хотя и знал, что отец будет настаивать на продолжении семейного бизнеса.
Оглядываясь в прошлое, он не мог вспомнить, кем же хотел стать. Может быть, машинистом паровоза? Или путешественником? Но уж точно не банкиром. Отец говорил, что таково его предназначение. Скорее уж рок.
Когда отец умер четыре года назад, Джеймс, тогда управляющий и только в перспективе председатель правления, начал осуществлять реконструкцию здания банка, чтобы создать более приятную рабочую атмосферу для сотрудников и клиентов. Переоборудование обошлось в миллионы, но всякий раз, глядя на наполненные светом и зеленью помещения, он с удовольствием отмечал, что деньги потрачены не зря.
Темное и мрачное здание его детства навеки похоронено в памяти.
Он поспешил через вертящиеся двери к открытой шофером дверце белого "даймлера". Джеймс сел на заднее сиденье и вздохнул с облегчением. Барни закрыл дверцу и пошел к водительскому месту.
- Запри двери! - приказал Джеймс, и Барни удивленно подчинился.
- Никак что-то случилось, мистер Джеймс?
- Нет. И не хочу, чтобы случилось, - загадочно ответил Джеймс, решив не говорить о визите Пейшенс Кирби.
Пятидесятилетний Барни Кинг работал на семью Ормондов многие годы. Когда-то он отвез десятилетнего Джеймса, бледного и с ледяными ладошками, в школу-интернат, потом доставил в Кембридж пытающегося выглядеть взрослым восемнадцатилетнего студента, и он же возил на работу и обратно, в изысканный дом на Риджентс-парк, старого мистера Ормонда. Сам Барни с женой жили там же, в квартире над гаражом.
Барни и Инид были важной частью жизни Джеймса. Даже более важной, чем мисс Ропер, потому что они знали его еще ребенком и были добры, когда он нуждался в доброте, скрашивали его детское одиночество. Вспоминая детство, он думал о них чаще, чем об отце. Они стали для него почти родителями, и Джеймс с удовольствием вспоминал, как сидел с ними на кухне, ел сдобренные маслом лепешки и бутерброды с джемом, никогда не допускавшиеся в официальные трапезы, которые он делил с отцом.
Джеймс глядел в окно машины. Похоже, Пейшенс Кирби сдалась и убралась восвояси. Он вдруг вспомнил теплые, мягкие ладошки, цеплявшиеся за его ноги, и в груди шевельнулось незнакомое чувство.
Он нахмурился, злясь на себя, отогнал воспоминание, достал из "дипломата" финансовый отчет и снова принялся просматривать его. Нужно было освежить детали перед встречей с Чарлзом.
Движение на Пиккадилли было плотным, как обычно, но Барни сумел подъехать прямо ко входу в "Ритц".
- Я позвоню через пару часов, - сказал Джеймс, выходя.
Чарлз пил коктейль в зимнем саду. Он приветливо помахал Джеймсу и подозвал официанта, чтобы сделать заказ.
- Прекрасный денек, не правда ли?
- В самом деле? - рассеянно отозвался Джеймс. - Я не обратил внимания.
- Вот так Джимми! - расхохотался Чарлз. - Работа, работа - и никаких удовольствий.
Чарлза совершенно не беспокоил тот факт, что Джеймсу не нравится обращение "Джимми". Потягивая коктейль, Джеймс изучил меню и остановился на салате с анчоусами под "пармезаном" и дуврской камбале со спаржей и молодым картофелем.
- Хорошо зажаренную и без костей, - указал он, и метрдотель солидно кивнул.
- Да, сэр.
- Обедая с тобой, Джимми, я начинаю верить в переселение душ. Ты - вылитый отец. Стоит тебе раскрыть рот, и кажется, что время обратилось вспять.
- Ты мне льстишь, - сказал Джеймс, прекрасно понимая, что Чарлз не собирался делать комплимент. - Я был очень привязан к отцу.
- В самом деле? - скривился Чарлз. - Я своего ненавидел. Этот унылый викторианец непрерывно читал мне нотации.
Мужчины сидели в красивой столовой с видом на Грин-парк. Их столик располагался в углу, у приоткрытого окна, в которое влетал мягкий весенний ветерок.