В. В. Мавродин (1954) в книге о русских полярных плаваниях пытался доказать, что Павел Никич плавал действительно в Гренландию, а не на Шпицберген. Однако это предположение, отвергнутое уже более ста лет тому назад Пингелем, мало вероятно. Дело в том, что в письме Фредерика II указано: Никич совершает свои плавания ежегодно. Несомненно, целью его плаваний была охота, главным образом на морского зверя. На берегах Шпицбергена есть превосходные базы для охоты на оленей и песцов и на морских млекопитающих. Берега же Восточной Гренландии ограждены широкой полосой быстро дрейфующих льдов и мало доступны. В XV в. такое трудное для охоты побережье не могло ежегодно привлекать поморов из далекого Архангельска при наличии более удобного и близкого Шпицбергена.
Серьезные материалы для решения вопроса о древних поселениях русских на Шпицбергене могли бы дать археологические раскопки. К сожалению, систематические работы в этом направлении начаты скандинавскими учеными лишь в 1955 г. (Шаскольский, 1958) и пока открыты только русские поселения XVIII в.
Других достоверных сведений о плаваниях русских к берегам Шпицбергена до открытия его голландцами нам не известно.
Древняя русская рукопись, опубликованная К. С. Ба-дигиным и содержащая сообщения о плаваниях Амоса Коровинича в XIII в. в Карское и Балтийское моря, оказалась грубой фальсификацией (Мавродин, 1958).
В письме Фредерика II отмечаются два важных факта. Во-первых, за 20 лет до открытия голландцами Шпицбергена туда плавали русские, которые совершали ежегодные поездки для промысла морского зверя. Во-вторых, Шпицберген у жителей Северной Норвегии носил тогда название Гренландии. Следует отметить попутно, что один из спутников Баренца, Теунис Клаас, сообщил о находке экипажем Баренца у берегов Шпицбергена обезглавленных моржей, а также нескольких убитых китов - очевидно, результаты охоты русских (Wieder, 1919).
Есть еще одно интересное сообщение, относящееся к первой половине XVI в. Герберштейн в своей известной книге "Записки о московитских делах" пишет, что за поясом мира, т. е. Рифейскими или Гиперборейскими горами древних, находится страна Энгронеланд. Горы "покрыты постоянными снегами и льдом и перейти через них не легко, то по этой причине область Энгронеланд совершенно неизвестна" . И дальше, говоря о стране Энгронеланд, автор указывает, что она находится за Печорой и Обью. Сообщение это очень странное, так как известно, что Энгронеланд - одно из широко употреблявшихся в XV и XVI вв. названий Гренландии. Здесь как будто название это применено к Новой Земле.
Но в немецком издании (1557 г.) этой книги (перевод сделан самим Герберштейном, он же написал к нему ряд дополнений) мы находим совсем другие сведения. Так, в рассказе о стране Энгронеланд Герберштейн добавляет: "Я только слышал про это от одного лица, но не видел никого, кто побывал бы в той земле" . Во втором дополнении он дает совершенно другое описание положения Энгронеланд: "Энгронеланд расположена к северу против шведских и норвежских земель, но ни туда, ни оттуда не ездят через море из-за бурных ветров и льда. Над страною высятся горы, покрытые вечным льдом и снегом, так что никто не смеет переправиться через них и таким образом жители остаются отрезанными от сообщества людей. Готс-шальх Розенкрантц, сын короля Христерна (который умер при дворе цесаря Карла), бывший канцлер, говорил мне, как на нашей памяти некоторые лица отважились отправиться туда и хотя они наполовину погибли от кораблекрушения, оставшиеся все же дерзнули поехать в эту страну, но, кроме одного, погибли во льду и снеге".
Герберштейн был в Дании в 1516 г. в качестве посла к королю Кристиану II. Но, судя по тексту, он мог встретиться с Розенкрантцем и позже, при дворе Карла V, императора Римской империи, куда Кристиан II бежал вместе с некоторыми своими приближенными после свержения его Густавом Вазой в 1523 г.
B. В. Мавродин (1954) полагает, что у Герберштейна под названием "Энгронеланд" может подразумеваться как Шпицберген, так и Гренландия. Текст Герберштейна не позволяет решить этот вопрос, но следует помнить, что в XVI в. Гренландия была совсем забыта.
Точно установить время начала плавания русских к Шпицбергену мы не можем. Документальные сведения по этому вопросу относятся лишь к началу XVIII в. В упомянутой выше записке Антона Старостина говорится, что его предки плавали на Шпицберген еще до основания Соловецкого монастыря, т. е. до 1435 г. (1425 г. по М. И. Белову), но это заявление основано на преданиях.
Пришедшие в середине XVI в. к северным берегам России иностранцы увидели здесь многочисленные поселения поморов. Английский капитан Барро в 1556 г. встречал на Мурмане и вблизи Новой Земли русские промысловые суда. Барро пишет, что "русские были смелыми и хорошими мореходами и суда их шли быстрее английских". К концу XVI в. на Мурманском побережье, по иностранным данным, участвовали в морских промыслах до 7500 русских судов и свыше 30 000 русских промышленников (Ставницер, 1948).
C. Ф. Платонов (1922) сообщал, что, по преданиям, Пе-ченгский монастырь был основан игуменом Трифоном в 1533 г., а в 1562–1564 гг. сам Трифон на монастырских ладьях приходил с монахами в датскую крепость Вардегуз для продажи датчанам и норвежцам рыбы, рыбьего жира и других продуктов морского промысла. В русских писцовых книгах указывается, что в 1608 г. на мурманском береге находилось 46 становищ (Ставницер, 1948).
По другим сведениям из русских источников, в 1574 г. в Кольском посаде было 87 дворов. "И та земля лопская искони вечная наша вотчина". "Дикая Лопь" Кандалашской губы окрещена в 1526 г., когда там была поставлена русская церковь (Тихомиров, 1962).
В статье И. П. Шаскольского о возникновении Колы подчеркивается, что последняя основана не в 1264 г., как предполагали некоторые историки, а на 300 лет позже. Однако русские плавали вдоль берегов Кольского полуострова уже около 1200 г.
В 1216 г. даньщик Семен Петриловиц собирал дань с саамов Кольского полуострова (Терская волость Новгорода) - об этом свидетельствует Новгородская летопись. Вероятно, освоение Кольского побережья началось еще в середине XII в., а может быть, и гораздо раньше. Но плавания XII–XIV вв. не сопровождались заселением- русские приходили из Подвинья только на лето. Постоянные поселения русских на южном берегу Кольского полуострова возникли в XV в., а на Мурманском - с 30-х годов XVI в. (с основания Печенгского монастыря) (Шаскольский, 1962).
Все это говорит о том, что в XVI в. русские уже хорошо освоили северное побережье Кольского полуострова, имели здесь много поселений, совершали многочисленные ежегодные плавания.
Многие исследователи Севера считают, что уже в XII–XIII вв. поморы ходили на Шпицберген (Ставницер, 1948). Это предположение основано на общих соображениях о выходе русских на просторы Баренцева моря для промысла морского зверя. И хотя оно опирается на достаточно серьезные факты и может считаться весьма вероятным, все же нельзя пользоваться им, чтобы определить время появления первых русских мореплавателей на Шпицбергене с точностью хотя бы до столетия.
Безусловно одно: русские промышляли на Шпицбергене значительно раньше, чем было написано письмо Фредерика II (1576 г.), и что они называли этот архипелаг Грумант или Груланд. Поэтому свидетельство Мюнцера, что в 1493 г. Ивану III подчинялось большое поселение на острове Груланда, можно безусловно отнести к поселкам русских промышленников на Шпицбергене.
В заключение этой главы уместно остановиться на одном драматическом эпизоде, который внезапно прервал мои работы над письмом Мюнцера. Я уже занимался этой темой в течение нескольких месяцев, когда в начале весны
1958 г. увидел в очередном апрельском номере "Советской этнографии" статью И. П. Шаскольского о результатах раскопок скандинавской экспедиции 1955 г. на Шпицбергене. Археологи экспедиции обнаружили на Шпицбергене русское становище конца XVIII в. Но не это интересное сообщение привлекло в тот момент мое внимание: в сноске к первым строкам автор сообщал, что П. Фрумкин в "Летописи Севера", вышедшей в 1957 г., выдвинул гипотезу о том, "что существует письменное известие об открытии Шпицбергена за 100 лет до Баренца". Шаскольский сомневался в правильности этой гипотезы и относил сообщенный автором факт к Новой Земле (Шаскольский, 1958). Необходимо было немедленно ознакомиться со статьей Фрумкина: дата "100 лет до Баренца" слишком близка была к письму Мюнцера!
Статья П. Фрумкина - небольшая, всего пять страниц, заключала в себе все существенное: анализ письма Мюнцера, доказательства, что в нем упомянуты русские поселения на Шпицбергене, важнейшую литературу по этому вопросу.
Сначала я решил, что не стоит дальше продолжать работу: самое важное уже опубликовано. Но когда я внимательно прочитал статью, то увидел, что у меня накоплены более значительные материалы, чем изложенные в ней. Я тогда еще не знал деталей жизни Мюнцера и обстоятельств, при которых он писал письмо (что я мог выяснить только зимой 1961/62 г., когда получил некоторые книги из Германии), но зато у меня был уже собран большой материал о картах XV и XVI вв. Сведения об этих картах и влиянии письма Мюнцера на некоторые из них (об этом - в следующих главах) были очень важны. Статья же Фрумкина представляла весьма краткое сообщение и, как я мог уже судить, не свободное от некоторых ошибок. Хотя она содержала самое главное, "изюминку" проблемы, все же оставалось еще многое сделать, чтобы выяснить все далеко идущие последствия картографического порядка, а также обстоятельства лизни Мюнцера (которыми П. Фрумкин совсем не занимался) и причины написания письма.
Поэтому я решил продолжать сбор материала. В 1959 г. я доложил о результатах своих исследований в Географическом обществе СССР на "Чтениях памяти В. А. Обручева" (Обручев, 1961).
Откуда Мюнцер мог узнать о Груманте
Московия в середине XV в. была еще плохо известна жителям Западной Европы. При дворе императора Римской империи даже в середине века полагали, что князь Московский - данник короля польского и что Московия - небольшая часть Польши. Однако с начала царствования Ивана III сведения о России стали быстро проникать в Италию и Германию. С 1468 по 1493 г. Иван III послал в Италию до десяти посольств, которые имели целью отыскать для Московии архитекторов и мастеров самых различных специальностей.
Тесные сношения именно с Италией были обусловлены прежде всего династическими связями: в 1472 г. Иван III женился на Софье Палеолог, последнем отпрыске последних византийских императоров. Она воспитывалась в Италии, и с ней итальянское и греческое влияние распространилось позже на Москву. В 1491 г. в Италии побывал знаток русского Севера Дмитрий Герасимов. В начале XVI в. он вновь посетил Италию в качестве посла и стал важнейшим распространителем сведений о Северной России среди итальянских географов и картографов. В поисках нужных им специалистов русские послы обращались к представителям культурных кругов Италии. Нюрнбергские гуманисты состояли в постоянной переписке с итальянскими и могли знать многое о московитах и Московии ("Очерки истории СССР", 1955; Базилевич, 1952; Гамель, 1866).
Часть русских послов, следовавших в Италию через Балтийское море, должна была проезжать через Аугсбург или Нюрнберг, и во время пребывания в последнем их мог видеть и Мюнцер. Но гораздо важнее являлись сведения, полученные им от русских послов, непосредственно приезжавших в Римскую империю.
Связи Московии с государством Габсбургов зародились в 1486 г., с поездки в Москву авантюриста и неофициального представителя императора Фридриха III Николая Поппеля, или Поплау - личности весьма красочной и замечательной. Это был хорошо образованный человек, храбрый авантюрист, искусный в рыцарских турнирах и вместе с тем блестящий оратор. Он уже рано возыме\ "охоту к перемене мест" и в 1483 г. отправился в путешествие по Западной Европе. Имея рекомендательное письмо Фридриха III, 2 февраля 1483 г. в сопровождении пяти верховых слуг Поппель двинулся на север, проехал через Германию во Фландрию. Здесь он очаровал своими речами (на латинском языке) и искусством владения копьем Максимилиана, будущего римского короля и императора, а теперь только герцога Бургундского (по браку с Марией Бургундской). Максимилиан дал Поппелю рекомендательные письма к важнейшим дворам Европы, и тот посетил Англию, Португалию, Испанию и Францию, везде представляясь ко двору королей и прельщая их своими талантами. После трехлетнего путешествия Поппель вернулся в 1486 г. в Германию и в Ульме встретился с Фридрихом III.
Поппель вел дневник своего путешествия, который заключает много очень интересных и живых фактов о быте, общественной и придворной жизни посещенных им стран и является очень ценным источником для ознакомления с Европой XV в. Позже этот дневник был напечатан.
Биографы Поппеля очень высоко оценивают его дарования. Фишер называет его: "рыцарь, оратор и гуманист и выдающийся немец". Фидлер считает, что он обладал большим знанием людей и стран, острой наблюдательностью; он интересовался обычаями стран, нравами народа и придворных, бытом и господствующими взглядами (Fischer, 1915; Fiedler, 1857).
Трехлетняя поездка не утомила Поппеля, а только пробудила у него вкус к дальним путешествиям. Он захотел посетить Польшу и Московию; последнюю, как пишет Фишер, в это время знали так же плохо, как и неоткрытую еще Америку. Этой поездке покровительствовал, по-видимому, Фридрих III, который дал Поппелю какие-то тайные поручения и рекомендательное письмо к великому князю Московскому.
Поездка 1486 г. в Москву оказалась для Поппеля очень опасной: его приняли за польского шпиона. Рекомендательное письмо Фридриха даже сверяли с почерком Поппеля - не сам ли он иаписал его. Цель самой поездки - познакомиться как частное лицо с великим государством Московским и увидеть великого князя, узнать людей и страну- казалась московитам весьма подозрительной. Такие туристы в те времена не заезжали в Московию. О какихлибо поручениях императора Поппель на допросах не сообщил.
Все же Поппелю позволили поездить по Московии, и в начале 1487 г. он вернулся в Германию
В Нюрнберге он нашел Фридриха III на очередном рейхстаге. О том, что рассказывал Поппель Фридриху III о России, мы знаем из речей, которые он произносил на приеме у Ивана III, вернувшись в Москву в 1489 г. как официальный посол Римской империи. Речи Поппеля, как и других иноземных послов, записали дьяки Посольского приказа, и они хранились в архиве последнего.
В 1851 г. многие документы из этого архива были опубликованы.
В этих весьма интересных записях на русском приказном языке конца XV в. дано резюме тех сообщений, которые от лица Фридриха III сделал Поппель. Он приехал с предложением заключить договор о "дружбе и любви и братстве и единачестве", а также с проектом династического брака, который закрепил бы союз двух государств и обеспечил бы помощь против врагов Римской империи - турок и поляков. В начале речи Поппель подчеркнул, что, вернувшись в 1487 г. в Германию, он подробно рассказал Фридриху III о Московии и восхвалял мощь великого князя и величие его государства. Приведем из этой речи несколько отрывков, особенно для нас интересных.
"…А се его речи: коли яз ехал от Великого Государя от Великого князя пред двема годы и приехал до Царя Римского в Норберг и пытал мене Царь Римский и иные княжата много о твоей милости…
…иж Царь Римский великий и иные княжата немецкая дивил'иея о таковой вельможности и мудрости твоей и о величестве земли твоей, что дръжишь, что они пръвее того не ведели, они слышали от жадного человека так много, яко от мене разумели…
Царь Великий Римский, коли яз сперва к нему приехал в Норберг и стоял перед столом на обеду, на каждый день пытал мене о твоей милости, про то ему боле поведал о твоей милости, неж другим княжатом о твоей велеможности и мудрости"
Из этих отрывков ясно, что в 1487 г. в присутствии имперских князей Поппель рассказывал Фридриху III во время первого приема и несколько раз за обедом о Московии и московском князе, и никто до этого не мог сообщить столько сведений об этой стране - никакой жадный (т. е. интересующийся, жадный до знаний) человек. Таков был источник первых сведений о Московии, распространившихся в Нюрнберге.
После возвращения из своей второй московской поездки Поппель заболел и три месяца пробыл в Любеке, но в
1490 г. он перебрался в Нюрнберг, где пробыл довольно долго.
Отсюда Поппель послал в Москву своего слугу Иоганна с письмом Ивану III; слуга должен был проводить русских послов в Германию. Поппель просил великого князя послать с этим слугой подарки для Фридриха III: четырех лосей и "гулятина" (по-видимому, зырянина), который ест сырое мясо.
С 1489 г. начались уже регулярные сношения империи Габсбургов с Московией, и в 1489–1493 гг. совершались ежегодные поездки послов с обеих сторон.
Великий князь для работы в России стал в это время приглашать также и немцев. Например, в 1491 г. два немецких мастера горного дела поехали в Москву и затем на Цильму для поиска серебряной руды (Гамель, 1869).
Из дипломатических поездок 1489–1493 гг. нам важно отметить, что в 1491 г. в Нюрнберге снова могли "меть подробные сведения о Московии: в марте 1491 г. Максимилиан I, король римский, прибыл в Нюрнберг и председательствовал на собравшемся здесь рейхстаге. Весной