– Сегодня ко мне в гостиницу приехали двое мужчин, – сказала Кейт. – Занесли вещи к себе в номера. Вскоре после этого они спустились вниз. Один из них, угрожая Нине Дейз и мне пистолетом, потребовал отдать вещи, оставленные Джеффри Лейтоном в гостиничном номере. Я отдала им вещи, и они уехали. Я думаю, можно с уверенностью сказать, что мистер Лейтон замешан в какой-то темной истории и что эти двое с ним заодно.
– Как зовут тех двоих?
– Меллор и Хаксли.
– А по именам?
– Дайте посмотреть. – Кейт встала и направилась к двери.
Гостевая книга лежала на столе в коридоре под лестницей. Кейт остановилась в нерешительности, увидев, что Келвин стоит в дверях и слушает разговор. Но, решив, что Келвин имеет полное право знать, что она говорит следователю, поскольку этот разговор напрямую касался его, она жестом пригласила его войти, а сама вышла в коридор, взяла со стола в коридоре гостевую книгу и принесла ее в гостиную.
– Они записались под именами Гарольд Меллор и Лайонел Хаксли.
– Как они расплачивались?
– Вчера позвонил мужчина и заказал для них номера, сообщив номер кредитной карты. Я думаю, что это был тот же самый мужчина, что звонил раньше, назвавшись агентом компании по прокату автомобилей. Я не могу это утверждать, но кажется, голос был тот же. И на этот раз номер его тоже не определился.
– На чье имя выдана кредитка?
– Он сообщил мне, что его зовут Гарольд Меллор, но я точно знаю, что звонил не тот, кто приехал сегодня, – голоса у них совершенно не похожи.
– Вы уже сняли со счета деньги за проживание?
– Да, и оплата прошла.
– Карта может все равно оказаться фальшивой. Это мы можем проверить. У вас есть номера их водительских удостоверений?
– Нет. – Кейт не имела привычки требовать от гостей заполнять карты полностью, хотя теперь уже считала, что пора вводить новые правила.
– И они уехали, не причинив никому вреда, после того как вы отдали им багаж Лейтона?
– Да, вреда они никому не причинили.
Келвин подал знак, что хочет поговорить с Марбери. Кейт вопросительно приподняла брови.
– Подождите, – сказала она Марбери. – Мистер Харрис хочет с вами поговорить. Это Сет Марбери, отдел расследований, – сказала она Келвину.
– Говорит Келвин Харрис, – сказал Келвин. Говорил он как обычно, тихо и не слишком внятно. У Кейт даже голова немного закружилась от перехода. Она смотрела на него, не веря своим глазам. Неужели это тот самый человек, что хладнокровно мог целиться в голову другому? Мозг отказывался воспринимать перемену, и, наверное, из чувства самосохранения, из стремления зацепиться за что-то, что осталось неизменным, и утвердиться в мысли, что она не повредилась рассудком, Кейт уставилась на руку мистера Харриса, сжимавшую трубку. К счастью для нее и для Нины, он держал ружье с той же уверенной сноровкой, что и молоток или пассатижи.
Должно быть, Марбери спросил у Келвина, чем он зарабатывает на жизнь.
– Делаю все, что нужно. Плотничаю, выполняю слесарные и кровельные работы, ремонтирую трубы.
Кейт прислушалась. Она не могла разобрать, что говорит Марбери. Келвин сказал:
– Когда миссис Найтингейл дала мне письма, чтобы я отвез их в город, она наклеила на них марки перевернутыми. Знаете, такие марки, которые продаются по сотне в упаковке. С американским флагом. – Снова невнятный гул на том конце провода. – Да, я подумал, что она расстроена, поэтому решил прикинуться дурнем и вернулся. Для страховки. И прихватил с собой ружье. Только поэтому эти двое уехали, не причинив никому вреда. – Снова невнятный голос Марбери. – Нет, никто не сделал ни одного выстрела. Мой "моссберг" против его "тауруса". Который, кстати, он не забрал с собой. – В голосе Келвина Кейт, к немалому своему удивлению, расслышала насмешливые нотки, словно он говорил о чем-то забавном. – Да, завтра устроит, – наконец сказал Келвин и передал трубку Кейт.
– Миссис Найтингейл, – сказал Марбери. – Я приеду завтра, чтобы снять показания с мистера Харриса. Вам будет удобно дать мне показания в тот же день?
– Конечно, – сказала она. – Лучше всего после десяти.
– Хорошо. Я буду у вас в одиннадцать.
Кейт нажала на кнопку отключения вызова. Она понимала, что должна вернуться в столовую. Понимала, что там ее ждут люди, и все же не могла найти в себе силы сдвинуться с места.
– Как такое могло случиться? – наконец сказала она.
– Все будет хорошо.
Кейт вдруг поняла, что он не мямлил и не бормотал тогда, на чердаке. Он говорил тихо, но абсолютно отчетливо, не бубнил, не заикался. Голос его ни разу не сорвался. Келвин ни разу не покраснел. Должно быть, он принадлежал к той редкой когорте людей, которые умеют собраться, когда обстоятельства требуют этого от них, но снова возвращаются в свою зону комфорта, как только минует кризис. Больше она никогда не сможет смотреть на него прежними глазами.
– Келвин, я… – Кейт запнулась и, к стыду своему, густо покраснела. – Я не сказала, как я вам благодарна…
Он смотрел на нее так, словно у нее выросла вторая голова.
– Вам не обязательно об этом говорить. Я и так знаю.
Из-за мальчиков, подумала она. Он знал, как смертельно она боялась того, что Шейла с мальчиками вернется посреди того жуткого спектакля, что разыгрывали у нее в доме Меллор и Хаксли. Что сыновья и мать поневоле станут участниками этого безумного и жуткого представления. Марионетками в руках убийц. Благодарная Келвину за то, что ей не пришлось ничего объяснять, Кейт отвернулась и пошла в столовую. Он шел следом, чуть помедленнее. И не успел он войти, как на него набросились два четырехлетних мальчика, требуя немедленно рассказать им, какой величины была змея и что он с ней сделал.
Кейт пересказала соседям разговор с детективом и сообщила, что завтра Сет Марбери приедет в Трейл-Стоп снимать показания. К этому времени Милли уже заварила чай, и Кейт была вынуждена сесть за стол. Как, впрочем, и Нина. Как ни странно, нервы ее действительно начали успокаиваться; и ощущение нереальности всего происходящего, от которого мутило и кружилась голова, стало понемногу улетучиваться. Собрание рассосалось только тогда, когда вернулись в гостиницу три постояльца – скалолазы, счастливые, с обветренными лицами и блеском в глазах.
Поскольку ресторана в Трейл-Стоп не было, а ближайший пункт питания находился в трех милях отсюда, за дополнительную плату Кейт предлагала вечером бутерброды, чипсы и десерт. Скалолазы заказали ужин, так что она занялась приготовлением сандвичей с сыром и мясом. Шейла занималась с детьми, хотя мальчики все не желали угомониться и требовали, чтобы их пустили на чердак, поохотиться на змей. Шейла и накормить мальчишек успела, пока Кейт занималась клиентами. К тому времени, как Шейла и Кейт смогли присесть, Кейт так устала, что даже есть не могла. Она знала, что это реакция организма на стресс, но физическая усталость была сродни той, что испытываешь, весь день проведя на скалах.
– Мама, я очень хочу спать, – сказала она и, зевнув, прикрыла рукой рот.
– Почему бы тебе не прилечь сегодня пораньше? – предложила Шейла таким тоном, что предложение ее прозвучало скорее как приказ. – Я могу сама уложить мальчиков.
Кейт удивила ее, да и сама удивилась, сразу же согласившись.
– Меня ноги не держат. Кстати, когда ты будешь их укладывать, почему бы тебе не затронуть тему путешествия? Они ни разу в жизни никуда от меня не уезжали, так что могут и воспротивиться.
– Предоставь это мне, – самоуверенно заявила Шейла. – Они на все сто поверят, что дом их Мими лучше, чем Диснейленд.
– Мальчики не были ни у тебя, ни в Диснейленде, так что они могут и не понять сравнения.
– Не придирайся к словам. Утром они начнут умолять тебя отпустить их со мной. Это если ты уверена в том, что хочешь, чтобы они уехали. Мне все еще кажется, что ты должна подумать до завтра.
– Конечно, я уверена в том, что они должны ехать с тобой, – сказала Кейт. – Я хочу, чтобы моим детям ничто не угрожало, а сейчас у меня такой уверенности нет. Возможно, я преувеличиваю опасность, но я так чувствую и ничего с этим поделать не могу.
Шейла обняла дочь.
– Понимаю. Но не стану на тебя обижаться, если ты утром передумаешь. Сильно не стану.
– О, спасибо. Ты меня так успокоила, – сказала Кейт и засмеялась. Она обняла мальчиков, поцеловала их и пожелала спокойной ночи. Мальчики ничего не имели против того, что сегодня купать их и читать сказку на ночь будет бабушка. Возбуждение сегодняшнего дня сказалось и на них, они уже зевали и терли глаза.
Кейт почистила зубы, приняла душ и без сил повалилась на кровать. Она очень устала, но мозг не хотел успокаиваться: мысли скакали, как сумасшедшие белки с ветки на ветку, с одного предмета на другой. События сегодняшнего дня яркими картинками вспыхивали перед глазами: белое лицо Нины, выражение серо-голубых глаз Келвина, когда он держал под прицелом Меллора. Тогда она не заметила, но сейчас, вновь и вновь проигрывая в памяти эту картину, воочию увидела едва заметное движение пальца на спусковом крючке. Келвин действительно собирался выстрелить.
Должно быть, и Меллор заметил это движение и именно поэтому поступил так, как предложил Келвин. Кейт поежилась. Ей внезапно стало холодно, она свернулась калачиком на кровати, поджав под себя ноги. Она часто мерзла по ночам, и не всегда потому, что ночью резко падала температура, скорее это была реакция на одиночество. Одиночество, которое она особенно остро ощущала с наступлением темноты. Сегодня она ежилась под одеялом в компании страха, страха за своих детей, страха насилия, и от этой леденящей компании ей становилось еще холоднее.
Подсознание услужливо подсовывало ей картинки. Этот взгляд Келвина. Она знала мистера Харриса три года, но у нее было ощущение, что она увидела, впервые по-настоящему увидела, его только сегодня. Сегодня она многое узнала о своих соседях, оценила их с новой стороны, но если в отношении всех прочих жителей Трейл-Стоп она испытала то, что, наверное, испытывает человек со слабым зрением после успешной операции на сетчатке, когда картинка становится ярче, четче, наполняется новыми нюансами, то в отношении Келвина все было совсем не так. Ее восприятие Келвина не просто отчасти изменилось, оно кардинально перевернулось.
Теперь, глядя на него, она никогда больше не увидит в нем болезненно стеснительного, добросердечного мастерового.
И, хуже того, у нее было ощущение, что перемена в ее восприятии даже глубже, чем она осознавала. Словно жизнь ее сегодня еще раз раскололась на "до" и "после". Она еще не определила, где именно находилась эта точка разлома, насколько серьезным был сдвиг фундамента, на котором базировалось ее представление о жизни. Она не знала, как реагировать, что думать, потому что не знала, стоит ли она на твердой земле или на зыбучем песке.
Воспоминание о серых, светлых глазах Келвина, о выражении этих глаз жгло ее мозг своей пронизывающей четкостью, и Кейт, засыпая, пыталась понять, чувствует ли она себя сейчас надежнее и увереннее или находится в преддверии нового этапа, где ее ждут еще более суровые испытания.
Келвин Харрис уже давно обнаружил, что из окна своей спальни, при выключенном свете он мог увидеть свет в окне спальни Кейт Найтингейл. Ее гостиница была примерно в полутора кварталах от магазина фуража, но дорога делала изгиб, и благодаря этому изгибу Келвин мог видеть окна двух спален, выходящих на дорогу. Окна спальни мальчиков и окна Кейт. Он был у нее в спальне, когда ремонтировал трубы в смежной со спальней ванной. Ей нравились красивые вещи, например нарядные подушки, разбросанные по кровати. В ванной на полу лежали толстые хлопчатобумажные коврики, которые сочетались по цвету со шторой душевой и чехлом на крышке унитаза. И пахло в спальне хорошо. Легким ароматом духов и… женщиной. Тогда, проходя в ванную, Келвин, помнится, бросил взгляд на ее кровать, и у него бурно разыгралось воображение.
Его реакция на Кейт была настолько сильная, что он не мог ее контролировать. Он краснел и заикался, как влюбленный подросток, бесконечно забавляя соседей. Три года добросердечные соседи подначивали его пригласить Кейт на свидание, но он не мог решиться. По тому, как она величала его "мистером Харрисом" и как она на него смотрела – словно он ей в дедушки годился, Келвин видел, что она совершенно не готова к тому, чтобы с ним встречаться.
Немало воды утекло с тех пор, как ему приходилось целиться в человека с намерением нажать на курок, но этот ублюдок Меллор был на волоске от того, чтобы голову ему разнесло на куски, как тыкву. Только увидев, что Кейт наблюдает за ним и что этот выстрел еще больше ее травмирует, Келвин удержал палец на курке. Он не хотел, чтобы она смотрела на него с тем же ужасом, какой он увидел в ее глазах, когда она смотрела на Меллора.
Сегодня вечером света в ее окне не было. Он видел, как зажегся свет в спальне близнецов, как погас примерно через пятнадцать минут, но Кейт так и не включила свет в своей спальне. Он догадывался, что она устала донельзя и легла спать, а мальчиков, должно быть, уложила спать ее мать.
Три года он ждал, что она заметит его чувства, хотя здравый смысл подсказывал, что давно пора бросить все и жить дальше. Но Келвин не сдавался. Что это? Упрямство, что сидело у него в крови, или маленькие мальчики, что льнули к его ногам и прикипели к его сердцу, или сама Кейт, но он не мог решиться и сказать себе: все, с меня хватит, я ухожу.
И этот день, сегодняшний день, день ужаса и страха, разрушил баррикаду. Частично разрушил. Сегодня впервые за три года она назвала его "Келвин". И на этот раз покраснела она, а не он.
Он лег спать с ощущением, что мир изменился, произошел сдвиг пласта и завтра он проснется уже не там, где засыпал. Проснется на новом месте.
Глава 11
На следующее утро Госс и Токстел склонились над картой, расстеленной на шатком круглом столе в номере Токстела. Они пили плохой кофе, приготовленный в дешевой кофеварке мотеля, рассчитанной на четыре чашки, и ели черствые медовые булки, приобретенные в лавке за углом. В городке был ресторан самообслуживания, где подавали завтраки, но обсуждать свои дела в присутствии местных жителей они не могли.
Токстел подвинул Госсу эскиз.
– Смотри, вот план местности, как я ее помню. Если ты помнишь по-другому, так и скажи. Эскиз должен быть точным.
Токстел схематично изобразил Трейл-Стоп и ведущую к нему дорогу, пометив на эскизе мост, ручей, бурную реку справа и горы, возвышавшиеся слева.
– Я думаю, что где-то справа от этого жалкого подобия дороги параллельно ей тянется "козья тропа", – сказал Госс. – Трудно сказать, можно ли по ней проехать на машине, или только пройти пешком.
Токстел, отметил тропу на карте и посмотрел на часы. Он позвонил кое-кому, тот позвонил еще кое-кому, и местный житель, который знал окрестные горы и был, как говорили, хорошим специалистом по решению определенных проблем, должен был прийти на встречу сюда, в номер Токстела к девяти утра. Госсу хватало сообразительности, чтобы понимать, что они с Токстелом теперь вляпались по самые уши и без помощи специалиста им никак не удержать заложников в Трейл-Стоп. Им нужен был тот, кто умеет общаться на ты с дикой природой и обращаться с ружьем. Госс неплохо владел пистолетом, но он ни разу не стрелял из ружья. Токстел стрелял, но это было много лет назад.
Тот местный, с которым они должны были встретиться, наверняка знал пару других парней, которых мог бы привлечь для выполнения операции. Госс не считал себя экспертом в этих делах, но даже ему было ясно, что путей из городка было больше, чем могли бы перекрыть три человека, уже не говоря о том, что эти трое должны были иногда спать. Чтобы сработал план Токстела, им нужно было еще по меньшей мере двое, а лучше трое.
Госс был готов согласиться с любым планом, который пришел бы на ум Токстелу, и чем безумнее этот план, тем лучше. Чем безумнее план, тем выше вероятность того, что все это выйдет Токстелу боком, а Салазару Бандини достанется куда больше внимания, чем он того желал, причем внимания тех органов, от которых он предпочел бы держаться как можно дальше, ФБР, например. И это внимание, в свою очередь, вызовет его серьезное недовольство Юэллом Фолкнером.
Госс пытался придумать что-то конкретное, но в этом уравнении было слишком много неизвестных. Он мог лишь рассчитывать на то, что в сложившейся ситуации сможет нагадить исподтишка. Самым лучшим, с объективной точки зрения, исходом операции было бы: первое – раздобыть флешку Бандини, и второе – чтобы при этом никто не пострадал, а тем паче не был бы убит, но такой исход был лучшим для Бандини, а соответственно, и для Фолкнера. Поэтому Госс счел нужным позаботиться о том, чтобы первого не случилось, а второе случилось. И Госс не стал бы возражать против того, чтобы в числе убитых оказался тот ублюдок мастеровой.
Ночью Госс не умер, значит, скорее всего мозг его не был поврежден, но голова все равно болела нещадно. Он принял еще две таблетки ибупрофена, когда проснулся, и боль утихла настолько, что он смог думать уже не только о том, как справиться с болью. Хотя он все же надеялся, что сегодня от него не потребуется делать никаких резких движений – только сидеть и разговаривать.
Ровно в девять раздался короткий стук в дверь, и Токстел встал и пошел открывать. Открыв дверь, он отступил, пропуская посетителя.
– Имя, – сказал мужчина.
Хью Токстел не был из тех, кто готов стелиться перед всеми и вся, но и не был настолько заносчивым, чтобы обижаться на каждую мелочь.
– Хью Токстел, – ответил он так же естественно, как если бы его спросили, который час. – Это Кеннон Госс. А вы?..
– Тиг.
– А имя у вас есть?
– Просто Тиг.
Тиг походил на Ковбоя Мальборо, высохшего до костей. По его обветренному лицу невозможно было определить возраст, но Госс решил, что ему лет пятьдесят. Волосы цвета соли с перцем были коротко стрижены. В нем текла индейская кровь в третьем или в четвертом поколении, которая проявлялась в высоких скулах и узких темных прорезях глаз.
На нем были джинсы, походные сапоги и фланелевая рубашка в зеленую и бежевую клетку, аккуратно заправленная в джинсы. Внушительных размеров зачехленный нож висел на уровне почек. Такой нож ни при каких обстоятельствах не мог бы сойти за карманный ножик. Скорее он походил на орудие для разделки оленьей туши. Еще Тиг имел при себе потрепанный черный холщовый мешок. Весь облик Тига свидетельствовал о том, что он тип серьезный и опасный. Не то чтобы он много говорил, он просто держался со спокойной уверенностью человека, знающего, чего стоит. А смотрел он так, что любому стало бы ясно, что он вспорет тебе кишки с тем же хладнокровием, с каким прихлопнет надоедливую муху.
– Мне сказали, что вам нужен кто-то, кто знает горы, – заявил он.