– Выстрел из винтовки? – мрачно спросил Токстел, успел подойти и встать рядом. – Интересно, не наш ли парень, – сказал он, обращаясь к Госсу, подтвердив подозрения Тига о том, что один из крепких парней по ту сторону ручья сумел нанести ответный удар.
– Я знаю, кто это, – сказал Тиг. – Это парень по имени Крид. Крепкий сукин сын, бывший военный.
– Как он выглядит? Высокий, около шести футов, и тощий. Нестриженые белесые волосы и такие жуткие глаза, словно стеклянные?
Интересно. Тиг не помнил никого, кто соответствовал бы такому описанию. Но в одном Тиг был уверен – этот парень не Крид.
– Нет. Крид – крупный мускулистый парень. Короткие темные волосы с сединой. Военная выправка.
– Это не он. Вы уверены, что это Крид в вас стрелял? – спросил Токстел.
– Почти уверен. – Тит сказал "почти", потому что он на самом деле не видел Крида, но интуиция подсказывала ему, что это не мог быть никто другой.
– Но вы сказали, что это был выстрел из ружья, – настаивал Токстел.
Тиг едва сдерживался. Вот он стоит перед ними весь в крови, а Токстел способен думать только о том парне с ружьем, что чуть не убил его тогда, в гостинице.
– Ружья есть у многих, – сказал он. – И, как мне кажется, у тех, на другом берегу, ружей тоже хватает. Штук десять, не меньше, плюс карабины и обрезы.
Токстел обернулся, явно разозленный тем, что в Тига стрелял не его личный враг, а кто-то другой.
Госс посмотрел на Токстела, затем снова на Тига и пожал плечами:
– Вы дерьмово выглядите. Помощь нужна?
– Нет. Я пойду в лагерь. Умоюсь.
Госс хотя бы предложил помощь. Тиг повернулся к ним спиной и пошел, тщательно следя за тем, чтобы не качаться.
Из-за деревьев на другой стороне дороги вышел Билли и молча сел рядом. Как только они исчезли из поля зрения Токстела и Госса, Билли подставил Тигу плечо. Поскольку Билли не отличался крепким сложением, ему пришлось нелегко.
Примерно в сотне ярдов от моста, вернее, оттого места, где был мост, они поставили маленькую палатку в небольшой, закрытой со всех сторон лощине, которую не видно со стороны дороги. Здравый смысл подсказывал, что им потребуется место, где они могли бы отдохнуть, сварить кофе, поесть, особенно если операция займет не один день. Впрочем, Тиг и не рассчитывал на то, что все ограничится одним днем. Билли отпустил Тига только затем, чтобы нырнуть в палатку и зажечь фонарь, затем вернулся, чтобы затащить Тига внутрь. При этом Тигу пришлось наклонить голову, и перед глазами все поплыло и тошнотворно завращалось. Ему стало еще хуже, чем было до того, хотя, казалось, куда уж хуже.
– Дерьмо, – устало произнес Тиг, опускаясь на складной стул. Ему было невмоготу даже произнести более изощренное ругательство.
– Может, тебе стоит лечь? – предложил Билли, открывая пластиковый контейнер с аптечкой первой помощи. Эту аптечку собирал кто-то из заказчиков: Токстел или Госс, поэтому Тиг понятия не имел о том, что они туда положили.
– Если я лягу, то уже не смогу встать.
– Значит, не вставай пару часов. Ничего не случится. Я вот уже больше часа не видел, чтобы кто-то перемещался. Они отступили и залегли. Ждут рассвета. А до рассвета ничего не произойдет. Влажные салфетки для младенцев, – задумчиво произнес Билли. Тиг не сразу понял, о чем он, и только с некоторым запозданием до него дошло, что Билли перебирает содержимое пластикового контейнера. – Как ты думаешь, они подойдут, чтобы очистить раны? Есть несколько упаковок со спиртосодержащими салфетками, но их не слишком много. На тебя в любом случае не хватит.
Тиг пожал плечами:
– Почему бы не попробовать? Аспирин есть?
– Да, конечно. Сколько тебе надо?
– Для начала четыре таблетки. – Едва ли две таблетки могли справиться с такой головной болью.
– От аспирина кровь разжижается.
– Я рискну. Мне надо что-нибудь принять.
А Билли открыл бутылку с водой, вытряхнул на ладонь четыре таблетки и протянул их Тигу. Тиг осторожно проглотил одну за другой, стараясь как можно меньше шевелить головой. Затем Билли принялся очищать лицо Тига салфетками для младенцев, чтобы увидеть раны.
Осторожно протирая кожу вокруг глубокого пореза на лбу, Билли пробормотал:
– Никогда не видел более дурацкого фокуса чем тот, что мы тут устроили. Скажи мне еще раз, зачем мы это делаем.
– Из-за денег.
– Да, но эти деньги не стоят того, чтобы остаток дней провести за решеткой. Взорвать мост, держать целый город в заложниках – все это может кончиться совсем не весело. Даже не особенно напрягаясь, я могу назвать тебе четыре или пять способов, как без особого риска забрать то, что нужно этим парням. – Билли говорил очень тихо, так, что за пределами палатки его не могли услышать.
Им за это дурацкое представление действительно очень хорошо платили. Тиг собирался снять сливки, но остальным об знать об этом не обязательно. Воровской кодекс чести – миф, и Тиг не собирался делать сказку былью. Он сообщил своим, что им заплатят сто тысяч зеленых за несколько дней работы. Эти деньги будут поделены поровну, по двадцать пять кусков каждому, и Токстел берет на себя все накладные расходы.
– Для нас риск минимален, – сказал он. – Мы не должны никому показываться на глаза, и те ребята, что мы держим в заложниках, никогда не узнают, что мы во всем этом участвовали.
– Те два придурка из Чикаго знают, что мы участвуем.
– Ты исходишь из предположения, что они доживут до того момента, когда они смогут об этом рассказать заинтересованным лицам.
Быстрая ухмылка лишь на мгновение промелькнула на физиономии Билли.
– С мертвых платы не возьмешь.
– Обо всем договорено. Нам заплатят, когда та женщина огласится передать им то, что надо. Токстел настаивал на том, чтобы повременить с оплатой до того момента, пока она не передаст им желаемое, но я был непреклонен. Я знаю, что он такое. Он пустит каждому из нас по пуле в лоб и глазом не моргнет, лишь бы не платить. Так что сначала нам заплатят.
– И он доверяет нам настолько, чтобы оставить в живых, после того как заплатит?
– Сомневаюсь, но у него нет выбора.
– Когда ты намерен это сделать?
Когда он собирался убить Токстела и Госса? Тиг подумал.
– После того как они получат то, что хотят. Если они готовы заплатить такие деньги за то, чтобы получить эту вещь, то и мы бы, верно, не отказались взять ее себе. Для передачи денег будет назначено определенное время, к этому моменту у нас все должно быть готово к отходу, чтобы мы успели убраться из этого дерьмового местечка как можно дальше ко времени окончания операции. Те люди, заложники, должны будут перебраться через ручей и получить помощь, а на это потребуется время. А мы тем временем должны исчезнуть. Как только Токстел и Госс получат то, что хотят, им придется смотаться. И тут-то как раз мы их и накроем. Шлепнем их, оставим тела. Из всех участников операции засветились только они.
– Так кто же убил их, если их только двое?
– Самое логичное предположение, что у них был третий партнер, который их наколол. Это сработает. Поверь мне.
Билли молча осматривал рану Тига.
– Придется зашивать, – сказал он наконец, – но кровь больше не течет. Утром не хочешь наведаться в больницу в городе? Это не пулевое ранение, в полицию о нем не доложат.
– Возможно. Утром будет видно. – Антибиотики не помешали бы. Плюс врачи могли бы дать ему настоящее болеутоляющее. К тому же в этих горах люди постоянно падают, и в его травме никто ничего необычного не найдет.
Билли втер в рану немного мази с антибиотиками и наложил на нее тампон.
– Надеюсь, мы не откусили больше, чем можем прожевать. Там погибли люди, Тиг. Когда варево закипит и сбросит крышку, когда копы доберутся сюда, они привлекут к работе детективов штата, плюс парочку из ФБР, если потребуется, дело получит большую огласку, и на наши задницы спустят крупных собак.
– Согласен, они могут догадаться, что тут тремя парням обошлось, но я принял меры предосторожности. Никто в округе не видел меня с этими двумя парнями. Нет никаких письменных записей, никаких телефонных переговоров. Беспокоить не о чем. Мертвые, они нас не сдадут. Мы получим деньги наличными. Если только мы не облажаемся и не допустим, чтобы нас увидели, мы вернемся домой целыми и невредимыми, свободными.
Билли обдумал слова Тига и кивнул:
– Понятно. Но… Проклятие! Кому первому все это дерьмо пришло на ум?
– Токстелу. Они с Госсом решили, что они тут самые крутые парни в округе, и вдруг выяснилось, что это не так. Токстел заточил зуб на одного местного, который наставил на него ружье. Похоже, Токстел никогда раньше не проигрывал, самомнение у него такое, что он из-за него ни черта не видит вокруг себя.
Билли проворчал что-то себе под нос. Они оба знали, как это бывает. В девяти случаях из десяти такие авантюры заканчиваются весьма паршиво. Если бы Тиг не увидел пути отхода для себя и своих ребят, он не стал бы влезать в это дерьмо.
– Как ты думаешь, насколько это затянется?
– Я думаю, дня на четыре или пять, по меньшей мере, – сказал Тиг.
Может, Токстел и считал, что местные сдадутся легко и выдадут ему Кейт Найтингейл со всеми потрохами, но Тиг имел на этот счет свое мнение. Эти люди упрямы, они сомкнут ряды вокруг нее. Но на определенном этапе цена сопротивления станет непомерно высокой, и тогда миссис Найтингейл сдастся им сама и отдаст то, что она прячет.
По его мнению, все могло бы закончиться быстро только в случае, если бы она сразу пошла на уступки, но по личном опыту Тиг знал, что тот, кто пытается наколоть ближнего, не отличается тем, что в этой стране называют "гражданской ответственностью". Нет, если она пыталась нажиться за чужой счет, она не станет сдаваться сразу. Она будет лгать, она будет все отрицать, она будет стоять на своем до тех пор, пока соседи не ополчатся на нее, и тогда она начнет искать отговорки, будет пытаться обелить себя, а в конечном итоге пойдет сдаваться. Тиг надеялся, что она еще немного продержится, как раз столько, сколько понадобится ему, чтобы почувствовать себя лучше и расквитаться с этим ублюдком Кридом.
Крид еще пожалеет о том, что сегодня ночью нажал на курок. Расплата будет – врагу не пожелаешь.
Глава 22
Кейт открыла глаза и обнаружила, что смотрит Келвину в затылок. Не было ни мгновения замешательства – она точно знала, где она и кто лежит рядом. Ее одолевали противоречивые чувства, противоречивые впечатления и противоречивые мысли. И все они сменялись в такой быстрой последовательности, что ей трудно было их рассортировать. Череда событий не оставляла места для анализа, для принятия решений: ее подхватил поток и нес – куда нес, трудно сказать. Ощущение того, что она не способна контролировать ситуацию, было одновременно пугающим и возбуждающим. Что-то происходило между нею и Келвином помимо ее воли, ее желания, вопреки обстоятельствам. Наверное, сейчас она меньше всего была готова к переменам. Но судьба распорядилась так, что в ее отношении к Келвину произошли перемены, и теперь, когда перемены начались, наступил эффект снежного кома, который катился все быстрее и быстрее, превращаясь в лавину, одну из тех, что периодически сходили с окрестных гор.
Похоже, Келвин ни разу не пошевельнулся во сне – так измотала его прошлая ночь. Подумав об этом, Кейт испытала прилив нежности и яростное желание его защитить. Она хотела положить голову ему на плечо, но вспомнила о порезах на спине и плечах и не стала этого делать, чтобы не беспокоить раны. Она смотрела на его взъерошенные волосы, и ей захотелось пропустить сквозь них свои пальцы, но он нуждался в отдыхе, так пусть спит столько, сколько сможет. Она не станет его будить.
Ей не хотелось ни с кем заниматься сексом с тех пор, как умер Дерек. Потрясение и скорбь убили ее сексуальность, она в определенном смысле перестала быть женщиной, и все мысли ее фокусировались лишь на том, как прожить этот конкретный день, и одно это стоило ей громадных усилий. Она даже не сожалела о потери этой части себя. По прошествии года или двух тем не менее физические потребности стали понемногу заявлять о себе, но как-то глухо, отрывочно. По крайней мере, она убедилась в том, что они существовали. Однако, что кается секса как такового, она его не хотела, не хотела физической реальности, состоящей в том, чтобы касаться другого человека и принимать его прикосновения. И сейчас внезапное желание – потребность – физической близости заставили ее и пытать чувство вины перед Дереком – словно она ему изменила, словно окончательно отпустила его от себя.
Возможно, так оно и было. Возможно, время так постепенно отдалило ее от него, что она даже не заметила того момента, когда он исчез из виду. Не из сердца – она всегда будет любить его, но любовь теперь стала статичной, нюансы застыли навечно, потеряли способность жить своей жизнью. А жизнь не застыла, она продолжалась, менялась, и то, что когда-то воспринималось как только что случившееся, как часть настоящего, теперь превратилось в дорогое сердцу воспоминание, вплетенное в канву жизни. Она стала тем, кем стала, благодаря тому, что любила Дерека. И вот эта новая Кейт сейчас была на пороге чего-то пугающего и возбуждающего, на пороге, возможно, резкого поворота в жизни. Она не знала, что произойдет, но по крайней мере хотела это узнать.
Если, конечно, они оба – она и Келвин – останутся в живых. В течение нескольких сонных мгновений, дивясь восстановлению эмоций и потребностей, в восхитительной неизвестности, в преддверии, возможно, новых отношений, она забыла о том, в какой странной, опасной ситуации они все сейчас находились. Такого просто не бывает. Все, что происходило с ними, было за пределами ее опыта, ей не за что было зацепиться, не с чем провести параллели, она не могла получить ни малейшего намека на то, что ей следовало делать и что может произойти следом.
Кейт чутко прислушивалась к окружающим звукам. Все вокруг спали или по крайней мере пытались спать. Кто-то похрапывал, кое-кто ворочался во сне. Потом она услышала тихое бормотание. Ей показалось, что голос принадлежал Нине, которая ухаживала за Джошуа Кридом.
Келвин просунул руку под одеяло и положил руку ей на бедро, во сне пытаясь придвинуть Кейт ближе. Слезы обожгли ей глаза, когда она прижалась к нему теснее. Этого – именно этого – ей больше всего не хватало, ощущения, что кому-то хорошо с тобой, что ты кому-то нужен, то ты не одинок. Они даже не поцеловались ни разу, но как-то так вышло, что уже стали парой. Она знала это, она чувствовала это так же ясно и наверняка, как чувствовала своих близнецов. Когда у них все хорошо, а когда нет. Ей не надо было их видеть, не надо было их слышать, она просто знала.
– Засыпай, – тихо прошептал он. – Тебе понадобятся силы.
Ей хотелось, чтобы он обнял ее, хотелось почувствовать его руки. Когда он обнял ее и Нину после того пугающего эпизода с Меллором, она впервые за долгое время почувствовала себя… в надежных руках. Не потому, что Келвин защитил их. Она вдруг почувствовала, что не одна.
Просьба о том, чтобы он обнял ее, уже готова была сорваться с губ, но Кейт удержалась. Если бы он обнял ее, если бы прикоснулся к ее телу руками, могло бы произойти нечто большее, чем просто объятия. Келвин был мужчиной, и он ее хотел. Дрожь восторга прокатилась по ее телу, когда она полностью осознала этот ошеломляющий факт. Возможно, он стеснительный… Нет, она больше не была в этом уверена, потому что стеснительный мужчина не стал бы переодеваться у всех на виду, как это сделал он. Он был определенно человеком рассудительным – если предпочитал держаться к ней спиной, когда их окружали люди, и если сооружение из ящиков и занавес дарило им некое ощущение уединенности, то этого было недостаточно, чтобы заниматься сексом здесь и сейчас. Среди тех, кто находился в подвале, не спала не только она. Наверняка были и другие, кто тревожно прислушивался к каждому шороху.
Секс на публике, даже в таком смягченном варианте, был не в ее духе, так что Кейт была благодарна Келвину за осмотрительность. Она хотела почувствовать его у себя за спиной, чувствовать его руки, но знала, что если он ее обнимет, то вскоре рука его заскользит вниз.
И при этой мысли нервные окончания восторженно сжались, заставив ее судорожно толкнуться в него.
Он еще раз завел руку за спину и нежно похлопал ее по попке.
Агония желания мгновенно преобразовалась в сдавленный смешок. Он не мог знать, о чем она думала, что чувствовала, но этим легким хлопком он словно сказал: "держись, мы еще до этого доберемся".
И тогда она вспомнила этот свой судорожный толчок и густо покраснела. Возможно, Келвин все понял. Приятное удовлетворение растеклось по телу, и, засыпая, Кейт улыбалась.
Госс смотрел на восток. Небо медленно начало светлеть. Он устал, но спать ему еще не хотелось. Он подозревал, что сонливость настигнет его позже.
Прошлая ночь была чертовски впечатляющей и бурной. Эти ребята восхищали его своим хладнокровием и пренебрежением к человеческой жизни. Им было решительно наплевать, умрет ли кто из заложников или останется жить. Госс видел в их глазах это безразличие к чужой жизни, и это выражение было ему знакомо – он сам видел его всякий раз, когда смотрел в зеркало.
Тиг прошлой ночью выглядел очень неважно, но он был на ногах, так что, возможно, на вид все было куда хуже, чем на самом деле. Что заинтересовало Госса, так это ружье, и Токстела это ружье тоже заинтересовало. Тиг был уверен, что стрелял в него тот парень, Крид, но стрелявшего он не видел, из чего следовало, что Тиг сказал наугад, а интуиция подсказывала Госсу, что Тиг не угадал.
Предположительно этот Крид был очень хорош, но Тиг, вероятно, ничего не знал о том разнорабочем, не знал, насколько хорош тот. Однако Госс и Токстел на личном опыте лились в возможностях того ублюдка. Госс знал пределы своих возможностей, знал, что в условиях дикой природы, и же не вполне дикой, но отличной от городской среды, он не слишком эффективен, но при этом Госс отлично знал свое дело и имел отличный слух. Никому – никому! – еще не удалось подкрасться к нему незаметно, особенно когда он стоял на посту и ожидал нападения. И в то же время этот мастеровой умел его снять так, что Госс даже не понял, что произошло. Госс не мог припомнить ничего – ни малейшего звука, ничего, что бы его насторожило: ни одного движения воздуха, словно на него напал призрак. И Токстела этот тощий мастеровой застиг врасплох. Да, Токстел был занят двумя женщинами, но инстинкты у напарника были развиты не меньше, чем у Госса. Он не слышал, как этот мастеровой поднялся по старой скрипучей лестнице, он просто обернулся (не потому, что что-то услышал или заметил, а потому что хозяйка гостиницы подозрительно дернулась) и обнаружил, что смотрит в ружейное дуло. В очень несвойственной Токстелу манере признавать чье-либо превосходство он сказал:
– Ты холодный ублюдок, Госс, но этот парень… он заставил меня почувствовать себя пасхальным кроликом.