Эти концентрические атаки современного Запада на исламский мир ознаменовали и нынешнее столкновение между двумя цивилизациями. Очевидно, что это часть более крупного и честолюбивого замысла, где западная цивилизация имеет своей целью не больше и не меньше как включение всего человечества в единое общество и контроль над всем, что есть на земле, в воздухе и на воде и к чему можно приложить для пользы дела современную западную технологию. То, что Запад совершает сейчас с исламом, он одновременно делает и со всеми существующими ныне цивилизациями - православно-христианским миром, индуистским и дальневосточным, - включая и уцелевшие примитивные общества, которые находятся в безвыходном положении даже в собственной цитадели - в Тропической Африке. Таким образом, современное столкновение ислама и Запада не только глубже и интенсивнее, нежели любое из прежних, оно также представляет собой весьма характерный эпизод в стремлении Запада вестернизировать весь мир - предприятии, которое будет, вероятно, считаться самым важным и почти наверняка самым интересным в истории поколения, пережившего две мировые войны.
Итак, ислам вновь стоит лицом к лицу с Западом, прижатый к стене и на этот раз в более неблагоприятных для него обстоятельствах, нежели в самые критические моменты Крестовых походов, ибо современный Запад значительно превосходит его не только силой оружия, но и в экономике, на которой базируется в конечном итоге военная наука, но более всего - в духовной культуре - единственной внутренней силе, создающей и поддерживающей внешние проявления того, что мы называем цивилизацией.
Во всех случаях, когда одно цивилизованное общество оказывается в столь опасной ситуации против другого общества, существует два альтернативных пути Ответа на Вызов; и мы сегодня в реакции ислама можем наблюдать яркие примеры обоих типов Ответа на нажим Запада. К нынешней ситуации удобно и вполне обоснованно применить определенные понятия, возникшие при подобной ситуации - столкновении древних цивилизаций Греции и Сирии. Под влиянием эллинизма в период, охватывающий последний век до Рождества Христова и первый век после Рождества Христова, евреи (и, можно добавить, иранцы и египтяне) раскололись на две партии. В Палестине одни назывались "зелотами", другие "иродианами".
"Зелот" - это человек, ищущий в известном спасение от неизвестного, и если он участвует в битве с противником, превосходящим его в тактике и пользующимся грозным новомодным оружием, он отвечает тем, что с особым тщанием и скрупулезностью применяет свое традиционное военное искусство. Собственно, "зелотизм" может быть описан как архаизм, вызванный к жизни давлением извне, его наиболее заметные представители в современном исламском мире - это пуританской направленности. К ним же относятся североафриканские сенусситы или ваххабиты в Центральной Аравии.
Первое, что следует заметить об этих исламских "зелотах", - это то, что их главные цитадели лежат в бесплодных, малонаселенных регионах, удаленных от основных международных магистральных путей современного мира, а поэтому непривлекательных для западного предпринимательства, что было справедливо до недавнего времени, а именно до рождения нефтяной эпохи. Исключением, подтверждающим правило, оказалось движение махдистов в Восточном Судане в 1883–1898 годах. Суданский Махди Мухаммед Ахмад укрепился по обоим берегам водного пути Верхнего Нила после того, как Запад посчитал своим делом "открытие Африки". В такой неудобной географической позиции суданский халифат столкнулся с западными силами и, пытаясь противостоять им своим архаическим оружием, был разбит наголову. Жизненный путь Махди можно сравнить с эфемерным триумфом Маккавеев во время краткосрочного ослабления давления со стороны эллинизма, чем и воспользовались евреи, после того как римляне сбросили власть Селевкидов, но еще не успели занять их место; и мы можем предположить, что как римляне опрокинули еврейских "зелотов" в I и II веках н. э., так и сегодня какая-либо из великих держав западного мира - скажем, Соединенные Штаты - могла бы опрокинуть ваххабитов в любой момент, если бы "зелотизм" ваххабитов стал настолько настырным, что пришлось бы тратить силы на его подавление* Представьте на минуту, что правительство Саудовской Аравии под нажимом своих фанатичных сторонников поставило слишком жесткие условия за нефтяные концессии или вообще запретило разработку нефтяных месторождений. Недавнее открытие этих подземных богатств определенно представляет опасность для независимости Аравии, ибо Запад научился покорять пустыни, применяя свои технологические новшества - железные дороги и бронемашины, тракторы, ползающие по барханам, как сороконожки, и самолеты, скользящие над ними в воздухе, как стервятники. И действительно, в Марокканском Рифе и на северо-западной границе Индии в годы между войнами Запад продемонстрировал свою способность усмирить исламского "зелота", с которым значительно сложнее иметь дело, нежели с жителем пустыни. В этих горных твердынях французы и британцы одержали победу над горцами, которые уже овладели западным стрелковым оружием и прекрасно научились им пользоваться, к немалой для себя выгоде.
Но разумеется, "зелот", вооруженный бездымным скорострельным оружием, - это уже не чистый "зелот", ибо, признав западное оружие, он вступает на оскверненную почву. Нет сомнения, что, если он об этом задумывается - что случается крайне редко, ибо поведение "зелота" обычно иррационально и инстинктивно, - он говорит себе, что пойдет лишь до определенной черты, и не дальше, что воспользуется военной техникой Запада лишь для того, чтобы удержать западного агрессора на расстоянии и посвятить завоеванную свободу "сохранению порядка" во всех остальных областях жизни, чтобы получить благословение Господне для себя и своих потомков.
Такое умонастроение можно проиллюстрировать весьма примечательной беседой, состоявшейся в 20-х годах нашего века между зейдитским имамом Саны Яхьей и британским посланником, чьей миссией было попытаться убедить имама вернуть мирным путем часть британского протектората Аден, которую он оккупировал во время мировой войны 1914–1918 годов и не захотел возвратить, несмотря на поражение его османских повелителей. В заключительной беседе с имамом, когда уже было очевидно, что миссия не достигла своей цели, британский посланник, пытаясь повернуть разговор в другое русло, сделал имаму комплимент по поводу отличной выправки его новой армии. Увидев, что имам комплимент принял, посланник продолжал так:
- Полагаю, что вы воспользуетесь и другими западными институтами?
- Думаю, что нет, - ответил имам с улыбкой.
- Правда? Это интересно. А могу ли я осмелиться спросить о причинах?
- Мне кажется, мне не понравятся западные порядки, - ответил имам.
- Вот как? И какие же именно?
- Ну, скажем, там существуют парламенты, - продолжал имам. - Я сам люблю быть правителем. Возможно, парламент был бы для меня утомителен.
- Ну если дело в этом, - сказал англичанин, - то уверяю вас, что ответственное представительное парламентарное правление отнюдь не обязательная принадлежность западной цивилизации. Посмотрите на Италию. Она от этого отказалась, а ведь это одна из великих западных держав.
- Еще алкоголь, - заметил имам. - Не хочу, чтобы это пришло в мою страну, где, к счастью, о нем почти не знают.
- Вполне вас понимаю, - сказал англичанин, - но если уж зашла речь об этом, то могу вас также уверить, что и алкоголь отнюдь не непременный спутник западной цивилизации. Посмотрите на Америку, она совершенно отказалась от него, но это ведь тоже одна из великих держав.
- Как бы то ни было, - ответил имам с улыбкой, означавшей, по-видимому, что разговор окончен, - я не люблю ни парламент, ни алкоголь, ни вообще все такое.
Англичанин не понял, был ли оттенок юмора в прощальной улыбке, с которой были произнесены эти слова, но в любом случае они попали в точку, показав, что вопросы о возможных западных инновациях в Сане были значительно злободневнее, нежели хотелось признать имаму. Собственно, эти слова свидетельствуют, что имам, глядя на западную цивилизацию со стороны, издалека, видел ее как нечто целое и неделимое, и отдельные ее черты, которые для западного человека казались совершенно не связанными друг с другом, воспринимались им как органически увязанные части единого целого. Таким образом, имам, по собственному молчаливому признанию, восприняв элементы западной военной техники, фактически внес в жизнь своего народа самый краешек того клина, который со временем будет вбит и неумолимо расколет пополам традиционно сплоченную исламскую цивилизацию. Он дал старт культурной революции, которая в конце концов не оставит йеменитам никакой альтернативы, кроме как прикрыть свою наготу готовым западным костюмом. Если бы имам встретился со своим современником г-ном Ганди, последний предостерег бы именно от этого, и его предсказание уже подтвердилось на примере других исламских народов, открывшихся для коварного процесса вестернизации несколькими поколениями раньше.
И вновь в качестве примера можно привести отрывок из отчета о состоянии дел в Египте в 1839 году, подготовленного д-ром Джоном Баурингом для лорда Пальмерстона накануне одного из периодических кризисов, постигавших западную дипломатию в "восточном вопросе" в конце правления Мехмеда Али, османского государственного деятеля, который к тому времени уже тридцать пять лет правил Египтом и систематически "вестернизировал" жизнь его обитателей. В своем отчете д-р Бауринг отмечает удивительный на первый взгляд факт, что единственный в Египте тех лет родильный дом располагался на территории морского арсенала Мехмеда Али в Александрии. Автор пытается расшифровать причину этой странности. Мехмед Али стремился играть независимую роль в международных делах. Для этого в первую очередь требовались эффективная армия и флот. Эффективный флот - это был флот, построенный по западной модели того времени. Западную технологию морского строительства знали и могли применять лишь специалисты, привезенные из западных стран; однако эти специалисты не хотели идти на службу к египетскому паше даже за щедрое жалованье, если им не гарантировали содержание их семей и подчиненных по тем стандартам, что были приняты у них на родине, на Западе. Одним из основных условий благоустроенного быта, по их понятиям, является медицинское обслуживание квалифицированными западными врачами. В противном случае нет госпиталя, нет и арсенала; так что при строительстве арсенала изначально был запланирован госпиталь. Западная колония при арсенале, однако, была малочисленна, а медицинский персонал снедала энергия, которой Бог наградил франков, желая, видимо, наказать; жителям же Египта имя - легион, и в повседневной медицинской практике самым распространенным случаем были роды. Таким-то образом и появился родильный дом для египетских женщин в пределах морского арсенала, руководимого западными специалистами.
Это подводит нас к рассмотрению альтернативного Ответа на Вызов со стороны чуждой цивилизации, ибо, если имама Яхью можно назвать представителем "зелотизма" в современном исламе (по крайней мере такого "зелотизма", который убежден в необходимости держать порох сухим), тогда Мехмед Али - представитель "иродианства", чей гений ставит его наравне с эпонимическим основателем секты. Мехмед Али на самом деле не первый "иродианин", сформировавшийся внутри ислама. Однако он первый сумел следовать заветам "иродианства" без страха возмездия после смерти его предшественника - несчастного османского султана Селима III. Мехмед Али также первый, кто следовал заветам "иродианства" твердо и с заметным успехом - чего не скажешь об изменчивой жизни его современника и сюзерена султана Махмуда II в Константинополе.
Итак, "иродианин" - это человек, действующий по принципу, что самый эффективный путь уберечься от неизвестного - это овладеть его секретом, и когда "иродианин" попадает в трудное положение, представ перед более опытным и лучше вооруженным противником, он отвечает на вызов тем, что отказывается от своего традиционного военного искусства и учится воевать с врагом его же оружием и овладев его тактикой. Если "зелотизм" - это форма архаизма, возникающая под внешним давлением, то "иродианство" - это форма космополитизма, вызванная тем же внешним фактором; и отнюдь не случайно, что в то время, как цитадель современного исламского "зелотизма" располагалась в негостеприимных степях и оазисах Неджда и Сахары, современное исламское "иродианство" - рожденное теми же силами и примерно в то же время, чуть больше полутора веков назад, - со времен Селима III и Мехмеда Али сосредоточилось в Константинополе и Каире. Константинополь и Каир в царстве современного ислама прямо противоположны столице ваххабитов в Эр-Риаде, в степях Неджда и твердыне сенусситов Куфаре. Оазисы, бывшие оплотом исламского "зелотизма", заметно удалены и недосягаемы, города же, ставшие колыбелью исламского "иродианства", лежат или вблизи, или непосредственно на великих природных международных путях, таких как черноморские проливы или Суэцкий перешеек; и по этой причине, равно как и по причине стратегического значения этих двух стран, их столицы - Каир и Константинополь - испытывали сильное влияние со стороны западного предпринимательства. Воздействие всякого рода началось с тех пор, как только Запад начал набрасывать свою сеть на цитадель ислама.
Совершенно очевидно, что "иродианство" куда более эффективный Ответ на Вызов из двух альтернативных ответов, способных родиться в обществе, вынужденном защищаться от воздействия превосходящей чуждой силы. "Зелот" пытается спрятаться в прошлом, как страус, уткнувшись головой в песок; "иродианин" же смело смотрит в настоящее и изучает будущее. "Зелот" действует инстинктивно, "иродианин" - по здравом рассуждении. Собственно, "иродиа-нинну" приходится сделать усилие разума и воли, чтобы преодолеть "зелотский" импульс, являющийся нормальной спонтанной человеческой реакцией на Вызов, стоящий в равной степени и перед "зелотом", и перед "иродианином". Стать "иродианином" уже само по себе есть черта характера (хотя совсем необязательно привлекательного); интересно заметить, что японцы, пожалуй, единственные из незападных народов, принявших Вызов Запада и успешно проявляющих свое "иродианство", в прежние времена, с начала XVII по конец XIX века, были столь же яркими представителями чистого "зелотизма". Будучи людьми сильного характера, они взяли все, что можно, от "зелотского" Ответа на Вызов; однако, когда факты убедили их, что упорство в этом направлении приведет их к катастрофе, они сознательно сделали крутой поворот и повели свой корабль дальше под парусом "иродианства".
Тем не менее "иродианский" Ответ, будучи несравненно более эффективным, нежели Ответ "зелотский", все-таки не предполагает окончательного решения того неумолимого "западного вопроса", что встал сейчас перед всем современным миром. Во-первых, это опасная игра, ибо, если прибегнуть к метафоре, это смена коней на переправе, и всадник, оставшийся без седла, будет сметен потоком точно так же, как и "зелот" будет сметен пулеметным огнем, выйдя на бой с копьем и щитом. Переправа очень опасна, и ее осилят не все. В Египте и Турции, к примеру, послуживших экспериментальным полигоном для исламских пионеров "иродианства", эпигоны оказались не на уровне труднейшей задачи, завещанной им "старшими предшественниками". Результатом было то, что в обеих этих странах "иродианское" движение пришло в упадок менее чем через сто лет после его зарождения, а именно в первые годы последней четверти XIX века; эффект же отставания в развитии болезненно и в различных формах до сих пор проявляется в жизни этих стран.
Можно указать еще на две неотъемлемые и оттого более серьезные слабости "иродианства", и для этого обратим свое внимание к сегодняшней Турции, лидеры которой, героическими усилиями преодолевая регресс после правления Абдул-Хамида, довели "иродианство" до логического конца во время революции, по жестокости и глубине оставившей далеко позади даже две классические японские революции VII и XIX веков. Здесь, в Турции, в отличие от последовательных революций на Западе - экономической, политической, культурной и религиозной - революция произошла по всем линиям одновременно и, таким образом, сотрясла до основания всю жизнь турецкого народа, все социальные структуры.
Турки не только изменили свою конституцию (сравнительно простое дело, по крайней мере по форме), но эта еще не оперившаяся Турецкая Республика низложила Защитника исламской Веры и упразднила его институцию - халифат; лишила имущества исламскую церковь и распустила монастыри; сняла паранджу с лиц женщин, отринув вместе с ней и все, что она символизировала; вынудила верующих мужчин смешаться с неверующими, заставив носить шляпы с полями, которые мешали исполнять традиционный исламский обряд молитвы, требующий коснуться пола мечети лбом; безоговорочно отвергла исламское законодательство; сначала перевела швейцарский гражданский кодекс на турецкий язык дословно, а итальянский уголовный - с небольшими изменениями, а затем ввела их в действие голосованием Национальной ассамблеи и, наконец, заменила арабское письмо на латинское, что не могло не отбросить прочь большую часть османского литературного наследия. Наиболее примечательной и смелой переменой из всех, предпринятых этими "иродианскими" революционерами, было то, что они предложили своему народу новые общественные идеалы, побуждая их забыть о том, что они землепашцы, или воины, или управители, и посвятить себя коммерции и производству, доказав тем самым, что турки могут своими силами не хуже любого на Западе - не говоря уж о вестернизированных греках, армянах, евреях - справляться со всем тем, чем раньше считали ниже своего достоинства заниматься, ибо традиционно презирали эти виды деятельности.
Эта "иродианская" революция в Турции проводилась с такой решительностью, при таких трудностях и в столь неблагоприятных обстоятельствах, что всякий великодушный наблюдатель сделает скидку на все упущения и даже злодеяния, сопровождавшие ее, и будет желать ей успеха в ее огромном деле. Tantus labor non sit cassus (великий труд не пропадет втуне). Со стороны западного наблюдателя было бы особенно невежливо глумиться над ошибками или придираться к мелочам, ибо в конечном итоге "иродиане" пытались дать своему народу и стране тот образ жизни, в отсутствии которого мы же их вечно и упрекали с первых контактов между исламом и Западом; то есть они пытались - только теперь - создать в Турции подобие западного государства и западной нации. Однако как только мы ясно осознали их цель, мы не могли не задуматься о том, стоила ли эта цель всех тех трудов и усилий, что затрачены на ее осуществление.