7
А потом мы совершили набег на бутики, расположенные на Юнион-стрит. Белинда не хотела, чтобы я тратил деньги, и изо всех сил сопротивлялась. Но для меня было огромным удовольствием переходить из одного модного магазина в другой и покупать Белинде все то, что я хотел бы на ней видеть. Коротенькие плиссированные юбочки, блейзеры, блузки из тончайшего хлопка. "Католическая школа навеки!" - поддразнивала она меня. Но скоро и сама начала получать удовольствие от оргии покупок и уже не протестовала по поводу ценников.
Затем мы отправились в центр города и скупили весь "Ниман-Маркус" и "Сакс". Платья с оборками, жемчуг, затейливо украшенные вещи, моду на которые ввели современные рок-звезды женского пола. У Белинды был верный глаз, привычка к хорошим вещам, и она не обращала никакого внимания на кудахтавших над ней услужливых продавщиц.
Слаксы, бикини, блузки, шелковые куртки - межсезонные вещи, которые в Сан-Франциско можно носить круглый год, - были упакованы в коробки с бантиками и фирменные пакеты.
Я даже купил ей духи - "Джорджио", "Каландр", "Шанель" - со сладкими, невинными запахами, которые я любил. А еще серебряные заколки для волос, всякие мелочи, о которых Белинда не побеспокоилась, типа перчаток, кашемировых шарфов и шерстяных беретов, ставших последним штрихом, если можно так выразиться, и придававших ей сходство с нарядными маленькими англичанками на картинках в книжках.
Я даже нашел очаровательное пальто с бархатным воротником а-ля принцесса. Такое можно носить и в семь лет, и в семнадцать. Я заставил ее купить для полного комплекта норковую муфту, хотя Белинда изо всех сил сопротивлялась и обозвала меня чокнутым, поскольку последний раз она носила муфту в пять лет, да и то в разгар зимы в Стокгольме.
Потом мы отправились обедать в "Гарден-корт" в "Палас-отеле". Не слишком хорошее обслуживание, посредственная еда, но прелестные интерьеры. Мне хотелось видеть Белинду в обстановке старомодной элегантности: на фоне зеркальных французских окон и позолоченных колонн. Кроме того, в "Гарден-корте" у меня всегда поднимается настроение. Может, потому что напоминает мне Новый Орлеан.
А Белинде почему-то вспомнилась Европа, которую она любила. Сейчас девочка выглядела усталой. События последней ночи вконец ее доконали. И все же Белинда явно была взволнована. Иногда она украдкой отхлебывала из моего бокала, но в остальном ее манеры за столом были безупречны. Вилку она держала в левой руке. Континентальный стиль. Она попросила принести рыбный нож и действительно им воспользовалась, хотя я в жизни не видел, чтобы кто-нибудь резал рыбу ножом. Но она даже не заметила, что я обратил внимание на такую, казалось бы, мелочь.
Мы рассказывали друг другу о своей жизни. Я поделился воспоминаниями о своих неудачных браках. Андреа - учительнице - было глубоко наплевать на мою карьеру, а фрилансер Селия постоянно путешествовала. Время от времени они встречались в Нью-Йорке, пропускали по стаканчику, а потом звонили мне, чтобы сказать, какая же я все-таки сволочь. У калифорнийцев именно это и называется семьей.
Белинде страшно понравилось мое выражение. Она слушала меня как завороженная. Я прекрасно понимал: молоденькие девушки всегда именно так слушают мужчин гораздо старше себя, что, однако, нисколько не умаляло моего самоуважения.
- Интересно, а ты действительно любил их? - поинтересовалась Белинда.
- Конечно любил. И до сих пор в каком-то смысле продолжаю любить. Причем каждый из моих браков мог бы длиться вечно, если бы мы не были современными калифорнийцами.
- Что ты имеешь в виду?
- Развод - самое обычное дело, если брак начинает причинять хоть малейшее неудобство. Психиатры и друзья говорят тебе, что ты ненормальный, если не хочешь разорвать отношения по самому пустяковом поводу.
- Ты что, серьезно?
- Абсолютно. Я уже двадцать пять лет варюсь в этом котле. Мы гордимся приобретенным образом жизни. И заметь, ключевое слово здесь "приобретенный". Мы жадные и эгоистичные. Все как один.
- Похоже, ты сожалеешь о своих разрывах.
- Нет. Для меня это трагедия. Я такой же эгоист, как и все остальные. Я не мог обеспечить женам и пятидесятипроцентной эмоциональной отдачи. Так разве я вправе осуждать их за то, что они ушли! И кроме того, я художник.
- Фу, какой противный! - улыбнулась Белинда.
- Послушай, - произнес я. - Мне не хочется говорить о себе. Мне хочется говорить о тебе. Я не имею в виду твою семью и все такое. Расслабься, я помню правила игры.
Белинда ничего не ответила, лишь выжидающе посмотрела на меня.
- Но что с тобой происходит сейчас? - продолжил я. - Чего же ты хочешь? Если не считать желания одеваться, как панк, и по возможности не быть ограбленной.
Белинда пристально на меня посмотрела, словно вопрос задел ее за живое, а потом слегка помрачнела.
- Знаешь, ты постоянно говоришь штампами.
- Я вовсе не хотел тебя обидеть, - улыбнулся я. - Я хотел узнать, чего же ты хочешь.
- А я и не обиделась, - ответила Белинда. - Мне даже понравилось. Но неужели то, чего я хочу, имеет хоть малейшее значение?
- Конечно имеет, - ответил я.
- Разве недостаточно просто делать тебя счастливым? - спросила Белинда, явно поддразнивая меня.
- Конечно недостаточно.
- Послушай, вся беда в том, что я не могу вести себя так, как хочется, пока мне не стукнет восемнадцать. Я пока никто. Ведь меня могут поймать, если я действительно выкину что-нибудь этакое.
Я растерялся и не сразу нашелся что ответить.
- А как насчет школы? - наконец спросил я.
- А что с ней не так?
- Понимаешь, есть масса способов все уладить. Хочу сказать, можно устроить тебя в частную школу. Должны же быть какие-то обходные пути, имена, маленькая ложь…
- Ты чокнутый, - рассмеялась Белинда. - Наверное, снова хочешь увидеть меня в плиссированной юбочке?
- Да уж, буду тебе премного благодарен. Но если серьезно…
- Джереми, разве тебе мало полученного мной образования?! Гувернантки, репетиторы, домашние задания. У меня было все! Я могу читать и писать по-французски, по-итальянски, по-английски. И прямо сейчас без труда поступлю в Беркли или Стэнфорд по результатам вступительных экзаменов. - Белинда поежилась и украдкой отпила из моего бокала.
- Ну так что насчет Беркли или Стэнфорда?
- А что насчет них? Кем я могу стать? Линдой Мерит, чье имя я присвоила? Она не закрыла кредиты.
Голос ее дрогнул. Она выглядела совершенно измученной. Мне захотелось взять ее на руки и отвезти домой, чтобы уложить в постель. День был длинным и трудным, что, безусловно, начинало на ней сказываться.
- А кроме того, - продолжила Белинда, - даже если бы я и не была в бегах, все равно не стала бы поступать в колледж.
- Ну это мои трудности. Но что ты собираешься делать? Чего же ты хочешь? Что тебе нужно прямо сейчас?
Белинда бросила на меня недоверчивый взгляд. И я снова, как тогда, когда мы ехали по Юнион-стрит, почувствовал, что она сдалась. От нее исходило нечто большее, чем чувство усталости или отстраненности, поскольку она не слишком хорошо меня знала. Нет, от нее исходила какая-то невыразимая печаль.
- Белинда, что я могу для тебя сделать? Что могу тебе дать помимо красивых шмоток и крыши над головой? - спросил я ее. - Скажи мне, солнышко! Только скажи.
- Ты чокнутый, - отозвалась она. - Это все равно что достать луну с неба.
- Продолжай, солнышко! Я понимаю, о чем ты. Я, конечно, хорошо устроился. Получил то, чего так хотел, но вот ты…
- Ты что, до сих пор испытываешь чувство вины по отношению ко мне? - Казалось, Белинда вот-вот разрыдается, но потом взяла себя в руки и лучезарно улыбнулась. - Просто… люби меня, - сказала она, пожав плечами, и снова улыбнулась.
При дневном свете ее веснушки казались выгоревшими и очень пикантными. Мне снова захотелось ее поцеловать.
- Я люблю тебя, - произнес я срывающимся голосом, с трудом проглотив ком в горле. Неужели она принимает меня за своего ровесника!
Мы обменялись долгим интимным взглядом, на секунду позабыв, что сидим в переполненном зале ресторана, а между столов под белоснежными скатертями деловито снуют официанты. Мы словно растворились в свете люстр и канделябров.
Белинда сложила губы как для поцелуя, потом лукаво улыбнулась и наклонила голову.
- А я смогу включать рок-музыку на полную громкость и повесить в своей комнате постеры?
- Конечно-конечно. И получишь столько жвачки, сколько душе угодно, забудешь о виски и сигаретах.
- Ну вот, началось!
- Какая разница, сейчас или потом? Хочешь, прочту тебе лекцию о том, какое питание необходимо организму девочки-подростка?
- Я знаю, что необходимо организму девочки-подростка, - промурлыкала Белинда и поцеловала меня в щеку. - Почему бы нам не смотаться отсюда?
Уже на полпути к дому я вспомнил, что должен срочно отправить Селии пятьсот долларов - ведь я так и не ответил на ее звонок. И мы повернули обратно в центр, в "Вестерн юнион".
Как только мы оказались на моей кухне, Белинда тут же принялась за виски. Только один стаканчик, сказала она. Я следил за тем, как она опрокидывает в себя полстакана зараз, и, сдавшись, разрешил ей взять виски в кровать.
Потом я разжег камин и спустился вниз за бутылочкой шерри и двумя хрустальными бокалами. Если уж пить, то хотя бы не виски. Я налил ей бокал шерри, а потом мы откинулись на подушки и, тесно прижавшись друг к другу, сидели в темноте и смотрели на огонь.
Я повторил Белинде, что гостевая комната в ее полном распоряжении. И вслух пожалел, что мы не забрали постеры из той дыры на Пейдж-стрит.
Белинда засмеялась и сказала, что найдет другие. Она вся была такая мягкая, теплая и сонная.
- Если хочешь купить стерео, пожалуйста, - предложил я. - Я открою счет на имя Линды Мерит.
Но Белинда с улыбкой сообщила мне, что у Линды Мерит уже есть счет. На что я ответил, что с удовольствием буду его пополнять.
- А видик у тебя есть? - поинтересовалась Белинда.
Оказывается, она долгое время не имела возможности смотреть видеофильмы. Я сказал, что у меня даже два видеомагнитофона: один - в задней комнате, а другой - в кабинете, - и поинтересовался, какие у нее видеокассеты. Да всякое старье, ответила она. Тогда я объяснил ей, что на Маркет - множество пунктов проката видеофильмов.
Мы молча сидели в темноте. Я пытался хоть как-то систематизировать собранную по крупицам информацию о ней. Да, задача не для среднего ума.
- Ты все же должна мне кое-что объяснить, - как можно мягче произнес я.
- Что именно? - удивилась она.
- Прошлой ночью ты сказала, что не смогла стать обычным американским подростком. Что ты имела в виду?
Белинда молча допила шерри и только потом ответила на мой вопрос.
- Понимаешь, - начала она, - когда я впервые приехала… я имею в виду Америку… то думала, что стать на время американским подростком будет прикольно. Потусоваться с ребятами, сходить на рок-концерт, покурить травку, просто побыть в Америке…
- А что, все было не так?
- Еще до того, как я сбежала, я поняла, что это дохлый номер. Просто кошмар. Даже идеальные дети, ну сам знаешь, богатенькие ребятишки, которые ходят в колледж, - преступники и вруны. - Говорила она медленно, без юношеской бравады.
- Объясни, пожалуйста.
- Послушай, первые месячные у меня начались в девять лет. К тринадцати я уже носила третий номер лифчика. Первый мальчик, с которым я переспала, в пятнадцать лет уже каждый день брился, и он вполне мог сделать мне ребеночка. И я обнаружила, что дети здесь такие же продвинутые. Знаешь, я вовсе не была моральным уродом. Но что такое американский ребенок? Что он может делать? Даже если ты ходишь в школу, даже если ты примерная барышня, которая каждый вечер проводит с книжкой в руках, как у тебя дела с личной жизнью?
Я внимательно слушал Белинду и только кивал.
- Ты не можешь открыто курить, пить, начать делать карьеру, вступить в брак. Ты даже не имеешь права водить машину, пока тебе не стукнет шестнадцать, и так много лет подряд, хотя ты давным-давно достиг физической зрелости. Если хочешь знать, все, что ты можешь делать, - это играть. Играть, пока тебе не исполнится двадцать один год. Вот они так и живут, здешние ребятишки, играючи. Играют в любовь, играют в секс, играют в жизнь. Играют и при этом каждый день нарушают закон, дотрагиваясь до сигареты, или до стакана с выпивкой, или до того, кто на три-четыре года старше тебя. - Белинда отхлебнула шерри, в ее глазах танцевали красные отблески огня в камине. - Мы преступники, - продолжила она. - Так уж повелось, и именно в таком свете нас воспринимают окружающие. Я тебе больше скажу. Как только начинаешь играть по правилам, сразу же становишься пустышкой.
- И поэтому ты их нарушала?
- Постоянно. Я приехала сюда, нарушив правила. И когда попыталась стать частью толпы, то увидела, что все как один нарушают правила. Я хочу сказать, быть американским ребенком - значит стать плохим человеком.
- Тогда-то ты и сбежала.
- Нет. То есть да, но не поэтому, - неуверенно кивнула Белинда. - Просто… так получилось. Все пошло кувырком. Для меня не осталось места.
Белинда вдруг напряглась и словно отстранилась от меня. Тогда я налил себе шерри, сделал большой глоток и постарался успокоиться, мысленно уговаривая себя расслабиться и смотреть на вещи проще.
- Я сейчас объясню тебе, - продолжила Белинда. - Когда я впервые попала на улицу, то действительно думала, что это будет забавным приключением. То есть я думала, что окажусь в компании реально крутых ребят, а не лживых трусливых маменькиных сынков. Ужасная глупость, конечно. Уж можешь мне поверить. Я хочу сказать, что богатенькие детишки притворяются взрослыми ради своих родителей. А уличные детишки - это дети, притворяющиеся взрослыми ради себя самих. И каждый из них изгой. И каждый из них мошенник. - Белинда озабоченно обежала глазами комнату, а потом вдруг начала грызть ноготь, совсем как прошлой ночью. - Но я больше не уличная девчонка, какой недавно была. Я имею в виду парней, промышляющих кражей радиоприемников из машин, чтобы купить наркоты и еды; девочек, торгующих телом в злачном районе, и, конечно же, шлюх, считающих, что им крупно повезло, если какой-нибудь парень отвезет их на час в модный отель и угостит обедом. Можешь себе представить, для них это был целый мир: шестьдесят минут в отеле "Клифт"! То же, что и с богатыми ребятишками. Сплошная лажа. Полная туфта. А копы! На самом деле ты им на фиг не нужен. Им и поместить-то тебя некуда. Они только того и ждут, чтобы ты испарился.
- Или чтобы пришел папочка…
- Ага, папочка. Нет, все, чего я хочу, - поскорее стать взрослой. Хочу вернуть свое имя. Хочу начать жить. Хочу выбраться из дерьма.
- Ты из него уже выбралась.
Белинда недоумевающе посмотрела на меня.
- Потому что теперь ты со мной, - поспешил объяснить я. - И теперь у тебя все будет хорошо.
- Нет, - покачала головой Белинда. - Я из него не выбралась. Просто теперь мы оба преступники.
- Почему бы тебе не позволить мне позаботиться об этом? - спросил я, наклонившись, чтобы поцеловать ее.
- Ты чокнутый, - сказала она и, подняв бокал, добавила: - За твои картины в мастерской!
В пять утра, едва продрав глаза, я увидел светящийся циферблат часов на прикроватном столике. Потом пробили напольные часы, и в наступившей звенящей тишине я услышал где-то далеко голос Белинды. На первом этаже. Похоже, разговаривала с кем-то по телефону.
Я медленно прошел на лестничную площадку. Внизу, в холле, горел свет. И тут я услышал ее легкий, беззаботный смех.
"Прекрасный принц", - говорила она, а потом еще что-то, но неразборчиво. Мешал шум проезжавших машин, мешало даже тиканье напольных часов. "Только не позволяй им себя обижать", - сказала она. Сердито? Но потом ее голос вновь стал мурлыкающим. И я услышал, как она говорит: "Я тоже тебя люблю". А потом она повесила трубку.
Что же я делаю?! Неужто шпионю за ней! Может, лучше, пока не поздно, вернуться в спальню, словно ничего и не было?
Я увидел, как она прошла через холл внизу, а потом заметила меня.
- Все в порядке, моя девочка? - спросил я.
- Конечно! - Белинда протянула мне навстречу руки и обняла за талию. Лицо ее светилось любовью. - Я просто говорила с одним старым другом. Сказала, что я в порядке.
- В такую рань? - произнес я сонным голосом.
- Но не там, где он сейчас, - словно между прочим заметила Белинда. - Не волнуйся, я звонила за счет абонента, - добавила она и потащила меня обратно в постель.
Мы вместе забрались под одеяло, и она устроилась у меня в объятиях.
- А в Нью-Йорке сейчас идет дождь, - сонно прошептала Белинда.
- А мне стоит ревновать к твоему другу? - тихо спросил я.
- Нет. Никогда, - немного недовольно отозвалась Белинда. - Мой старый-престарый друг. Думаю, лучший друг в целом мире, - еле слышно произнесла Белинда.
В комнате стало совсем тихо.
Я чувствовал рядом с собой ее теплое тело, слышал ее глубокое, ровное дыхание.
- Я люблю тебя, - сказал я.
- Прекрасный принц, - будто во сне прошептала она.
8
К полудню следующего дня она развесила постеры по всем стенам гостевой комнаты. Бельмондо, Делон, Брандо, Гарбо, а также новые лица: Эйден Куинн, Ричард Гир, Мел Гибсон. Из приемника уже целый час истошно вопила Мадонна. Белинда разбирала купленные вещи, аккуратно складывала на полку свитера, гладила блузки, чистила старые туфли, экспериментировала с новыми баночками и скляночками дорогой косметики.
Я со своей стороны только время от времени заглядывал в ее комнату, когда спускался из мастерской на кухню к кофеварке. Три работы были практически закончены, и я занимался тем, что подписывал название внизу холста: "Белинда на карусельной лошадке № 1", "Белинда № 2", "Белинда № 3". Увидев все три картины, выставленные для просушки, я почувствовал легкое головокружение.
Около шести я приготовил нам обед - стейки и салат, - единственное, что я умел готовить, а также красное вино. Белинда спустилась вниз. Волосы у нее были заплетены в косички, а косички уложены короной на голове, а потому я не удержался и с удовольствием поцеловал ее перед тем, как сесть за стол.
- Почему бы тебе сегодня вечером не посмотреть свои видеофильмы? - предложил я.
Я сказал, что кабинет в ее полном распоряжении, поскольку сам практически им не пользуюсь. Может быть, улыбнулась она. Если я собираюсь работать, то она или посмотрит телик, или почитает одну из моих книг по искусству.
После того как мы прибрались на кухне, она пошла в библиотеку, расположенную в подвале, и я услышал стук бильярдных шаров. Я же сидел и пил кофе, чтобы хоть чуть-чуть протрезветь и привести себя в полную боевую готовность. Последние штрихи на заднем фоне - и все три картины будут закончены.
Дом, казалось, пропах ее духами.
Когда я спустился вниз, Белинда крепко спала в моей кровати. Она сняла фланелевую ночную рубашку и откинула одеяло. Она лежала на животе, слегка приоткрыв рот, а ее тонкая рука покоилась на подушке у лица.