Сильвия исчезла в ванной комнате, громко хлопнув дверью. Вскоре она появилась в черных брюках и длинном свитере, как раз подоспев к завтраку.
Подруги ели молча. После завтрака Энни начала убирать со стола.
- А ты себя чувствуешь как-то по-другому? - поинтересовалась она.
Сильвия задумалась.
- Да не то чтобы очень.
- А вот я бы, наверное, почувствовала себя другим человеком. От одной мысли о том, что мужчина может увидеть меня голой, у меня кружится голова. - Энни исчезла в своей комнате, чтобы одеться. - А больно было? - закричала она оттуда.
- Немножко, - последовал ответ.
- Одна моя знакомая занималась этим с моряком. Так вот она сказала, что испытала ужасную боль.
- Ну, в моем случае ощущения были не такими уж и болезненными, - сердито сказала Сильвия. - Вообще-то, Энни, я бы предпочла оставить эту тему.
- Просто я никак не могу поверить, что одна из нас переспала с мужчиной. - Энни сделала паузу, пристегивая чулки. - Мне кажется, что мы должны были сделать это одновременно, впрочем, имей в виду, я не испытываю особого желания.
- Возможно, если бы ты в тот момент вошла в спальню, Теду удалось бы получше справиться с задачей. Ты ему явно понравилась, Энни.
- О чем это ты?
Сильвия вошла в спальню подруги.
- У него ничего не получилось. Тед сказал, что он импотент или что-то вроде этого.
- Импотент? То есть ты хочешь сказать, что после всего, что произошло между вами, ты все еще девственница? - Энни почувствовала себя немного разочарованной.
- Сомневаюсь, - сказала Сильвия. - Тед сделал это при помощи пальца. Он назвал это "пальчиковой дефлорацией".
- Господи! - пробормотала Энни, содрогаясь от ужаса и смеха.
- Он попытался надеть презерватив, но ему это не удалось.
Энни отвернулась, чтобы спрятать лицо, заканчивая возиться со своими чулками. Она чувствовала, что ее щеки покрылись густой краской, пока она старалась сдержать приступ смеха, вызванного мыслью о том, что презерватив взял да и соскользнул с крошечного пениса. Она ударила себя по губам, да так сильно, что ей стало больно. Ее плечи задрожали. Постепенно смех выплеснулся наружу, поднимаясь из самых глубин ее естества, и Энни сползла на пол, заливаясь хохотом.
- Энни! - Сильвия резко повернулась, склонившись над краем кровати и наблюдая за тем, как ее подруга корчится от смеха. - В этом нет ничего смешного, - сказала она обиженным голосом. - На самом деле это печально. У меня была ужасная ночь. Тед хотел продолжать это снова и снова. Мы долго ждали, когда же встанет его молодец, как дожидаются, когда подойдет тесто.
От этого сравнения Энни снова захохотала.
- Ты ужасно жестокая, Энни Харрисон. - В тот момент, когда Сильвия заговорила, ее губы тоже задергались от смеха. - По-моему, эта ситуация действительно выглядит довольно комичной.
Сделав над собой усилие, Энни все-таки смогла успокоиться.
- Что заставило тебя пойти на это, Сил?
- Даже не знаю. - Сильвия уткнулась лицом в ладони. - Многие девчонки из колледжа уже переспали с парнями. Вот и я подумала, что пора бы и мне это сделать. А Тед Деакин идеально подходил на эту роль. Он старше и имеет опыт. Проблема лишь в том, что у него слишком уж много опыта. У Теда ничего не получается с женщинами с тех пор, как от него ушла жена. Он думал, что со мной снова почувствует себя мужчиной. Поверь мне, выбирать надо тех, для кого этот этап жизни уже позади, - угрюмо добавила она.
То, что Тед был разведен, лишь добавило остроты тому, что случилось прошлой ночью. Эта новость еще раз подтвердила, что Сильвия действительно вступила во взрослый мир.
- Бедный Тед, - нравоучительным тоном сказала Энни. Он казался таким милым. Она вспомнила его обворожительную улыбку. - Вы попытаетесь снова?
Сильвия скривилась.
- Ни за что! Если хочешь знать, я рада, что стала женщиной. Женщинам не надо притворяться. Если они не в настроении, то просто ложатся на спину и думают об Англии.
После ленча в канун Рождества компания "Стикли и Пламм" проводила традиционную вечеринку в офисе. Это было что-то вроде официального собрания, когда все направлялись в кабинет мистера Грейсона, чтобы пропустить бокальчик хереса и попробовать сладкий пирожок с начинкой из изюма, приготовленный лично мисс Хунт. Разговор был натянутым, а обстановка еще суше, чем херес. Все вздохнули с облегчением, когда в полчетвертого мистер Грейсон радостно произнес: "Желаю каждому из вас счастливого Рождества", что означало, что пора расходиться. Теперь сотрудники могли уйти домой.
Энни стремглав бросилась наверх.
Она как раз застегивала пальто, когда в проеме двери неожиданно появилась шарообразная фигура мистера Руперта.
- Ты уже уходишь, Энни? - спросил он, делая вид, что никак этого не ожидал. - Я еще не пожелал тебе веселого Рождества.
- Пожелали, там, внизу, - запинаясь, сказала она.
- Ну, это было всего лишь простое рукопожатие. - И не успела она осознать, что происходит, как он прижался своей толстой физиономией к ее лицу и начал размазывать слюни по ее губам. - Веселого Рождества, Энни. - Он попытался поцеловать ее снова, но ей удалось, нагнувшись, проскользнуть у него под рукой.
Сбегая по ступенькам, Энни вытерла рот рукавом. Она чувствовала себя так, словно ее вымазали в грязи.
Девушка решила, что если мистер Руперт не научится держать себя в руках, она уволится, даже если в другом месте ей станут платить меньше.
- С какой это стати должна уходить ты? - сердито сказала Мари. - Это ему следует подыскать новую работу. И почему бы не рассказать этой желчной мисс Хунт, что происходит?
- Я посмотрю, как будут развиваться события после Рождества.
- Куда ты сегодня думаешь пойти?
Мари собиралась в "Гранд". Она положила свой белоснежный фартук в сумку вместе с туфлями на плоской подошве. Ее лицо было ярко накрашено.
- Мы с толпой отправляемся в "Каверн".
- Вспомните обо мне, когда будете там веселиться. Сегодня вечером в отеле состоится грандиозный ужин, а в номере "люкс" еще и вечеринка. - Мари блаженно улыбнулась. - Похоже, теперь мы поменялись ролями. Когда-то я каждую ночь пропадала в городе, а ты оставалась дома, чтобы ухаживать за мамой и папой. - Уроки ораторского искусства сгладили ливерпульский акцент Мари, и она уже больше не говорила "мам и пап".
- Я очень горжусь тобой, Мари, - тихо произнесла Энни.
Ее сестра была так занята на работе, что еще ни разу не побывала в "Каверне".
- А я горжусь тобой, сестренка. - Мари смотрела в окно на темные улицы, однако по выражению ее лица было видно, что ее мысли витают где-то далеко. - Помнишь тот день, когда Бруно привез нас в частную клинику? Уходя, ты сказала: "Все образуется". Я не переставая думала о твоих словах после того, как у меня отняли ребенка. В то время я не верила тебе, но теперь поняла, что ты была права. С нами теперь все в порядке, ведь так, сестричка?
- Ну, если не считать этого гадкого Джереми Руперта, то можно сказать, что да.
В канун Нового года в доме Галлахеров царил настоящий хаос. Во-первых, постоянно падали украшения, которые были развешены по всему дому. К тому же в гостиную никто не мог войти без стука, поскольку там находился Алан со своей невестой Нормой. Дочери Томми, Мэрилин и Дебби, на какое-то время остались с бабушкой, пока их мама с папой пошли в кино. Малышки играли с куклами прямо на полу. А наверху Майк на своем новом граммофоне слушал песню "Голубые замшевые туфли" в исполнении Элвиса Пресли, в то время как трое парнишек, приходящихся ему младшими братьями, слонялись по дому, постоянно доставляя какие-нибудь неприятности, и время от времени подходили к столу, чтобы перекусить. Дядюшка Берт предусмотрительно сбежал в паб.
Энни наблюдала за тем, как Пит лакомится рождественским пирогом. Казалось, только вчера Дот привезла его с собой на Орландо-стрит, вскоре после того как туда переехали Харрисоны. Энни вспомнила, как держала его на коленях, тогда ему было всего несколько недель, и она разглядывала его крошечные пальчики и маленькие розовые ушки. Теперь Питу исполнилось четырнадцать лет, и его голос уже начал ломаться. В глубине души Энни была поражена, как быстро пролетело время. Она поделилась своими мыслями с тетушкой Дот.
- Знаю, милая, - согласилась Дот, - чем старше ты становишься, тем быстрее оно летит. Мне в этом году стукнет пятьдесят, впрочем, мне кажется, что только вчера мне исполнился двадцать один год.
На пятьдесят она никак не выглядела. Хотя ее рыжие волосы и тронула седина, кожа на острых скулах по-прежнему лоснилась и была гладкой, практически без морщин. Несколько лет назад тетушка Дот стала носить очки, и те, что были сейчас на ней, в причудливой серебристо-голубой оправе, Энни сочла слишком экстравагантными. В эту минуту в комнату вошел дядюшка Берт в сопровождении какого-то мужчины, которого Энни никогда раньше не встречала.
- Это Лаури, без "с" на конце, - сказал Берт. - Он один из моих товарищей по лейбористской партии. А это моя племянница Энни Харрисон.
- Она работает секретаршей в одной крупной адвокатской конторе, - похвасталась Дот.
- Здравствуйте. - Энни пожала новому знакомому руку.
Рукопожатие Лаури Менина было твердым и сильным. Это был высокий, хорошо сложенный мужчина с широкими плечами и искрящимися карими глазами. Энни понравились его усы, которые очень ему шли. Они были именно такими, как надо: не слишком маленькими, как у Гитлера, но и не слишком большими. Рассмотрев Лаури столь подробно, она о нем больше не думала. Этот мужчина показался ей уже немолодым, он выглядел лет на сорок и наверняка имел жену и детей.
Берт, поморщившись, сказал:
- Я отведу Лаури в гостиную, любимая. Мы хотели бы немного побеседовать о политике.
- На твоем месте я бы этого не делала, не поговорив с Аланом и Нормой, которые, сидя на диване, воркуют как голубки, - резким тоном сказала Дот.
- Есть ли где-нибудь в этом доме место, где можно уединиться? - раздраженно спросил Берт.
Вскоре вернулись Томми и Дон, чтобы забрать своих девочек домой, и после их ухода стало немного спокойнее. Энни помогла Дот сделать целую гору бутербродов с солониной, и Майк тут же понес их к себе наверх, чтобы съесть под музыку Элвиса Пресли. Алану и Норме разрешили остаться в гостиной, однако с условием, что они освободят ее, как только наговорятся.
- Твоему отцу нужно срочно обсудить политические вопросы, - с важным видом сказала Дот.
- Ты говорила, что работаешь в адвокатской конторе? - спросил Лаури Менин, обращаясь к Энни.
- Ну, вообще-то это сказала Дот. Да, в компании "Стикли и Пламм" на Норт Джон-стрит.
- Я собираюсь купить дом. А они занимаются передачей собственности одного лица другому?
- Ну разумеется. Отдел, ответственный за дела подобного рода, является самым большим в фирме.
Лаури сверкнул глазами.
- Никогда не занимался чем-либо подобным и поэтому ужасно нервничаю. А ваша фирма пользуется авторитетом?
Похоже, от острого слуха Дот ничто не могло укрыться.
- Мы никогда бы не допустили, чтобы Энни работала в месте, которое пользуется сомнительной репутацией, - твердым голосом произнесла она, словно лично ходила с проверкой в офис и расспрашивала служащих.
Энни дала Лаури номер рабочего телефона, поинтересовавшись, где находится дом, который он задумал купить. Она не знала, называть ли его по имени или же "мистер Менин".
- Он еще в стадии строительства, - ответил Лаури, - а находится в Ватерлоо. Это вполне обычное здание, но с верхнего этажа открывается вид на Мерси. Я родился у реки, и потому это место напоминает мне о моем детстве в Финляндии.
- Финляндия! - воскликнула Энни.
Она ни за что бы не подумала, что Лаури иностранец. Его английский был просто безупречен.
- Лаури приехал сюда сражаться, когда ему было всего девятнадцать лет, - пояснила Дот. - И он не смог заставить себя вернуться на родину, после того как финны закончили войну на стороне фашистов.
Берт начал проявлять нетерпение. Их младшие дети куда-то исчезли, Алан с Нормой наконец-то отправились погулять, и гостиная пока пустовала. Он хотел поскорее остаться с гостем наедине.
- Ну же, Лаури. Увидимся позже, Энни.
- Нет, не увидимся, дядюшка Берт. Как только я помогу тетушке Дот с посудой, я уйду. - Она пришла лишь для того, чтобы пожелать всем счастливого Нового года. - Мы с Сильвией идем в кино на премьеру фильма "Марджори Морнингстар" с участием Джина Келли.
- Погодите минутку, - сказала Дот, замахав руками. - Мы не можем позволить Энни уйти, не произнеся тост.
Она принесла бутылочку хереса и, быстренько разлив вино по бокалам, весело воскликнула:
- За 1960 год!
- За шестидесятые! - чуть слышно сказал Лаури Менин. - Будем надеяться, что они принесут нам всем удачу.
Шестидесятые! По дороге домой Энни думала о том, что лично ей принесет новый год.
В феврале, не сказав никому ни слова, Энни решила искать новую работу. Приставания мистера Руперта становились все более назойливыми. Энни просматривала вакансии в "Ливерпуль эхо", однако на должность секретаря неизменно требовались женщины постарше, а зарплата за обычную работу машинистки-стенографистки была настолько мизерной, что ей пришлось бы отказаться от квартиры. Конечно же, Энни всегда могла вернуться в "Гранд", Сиси приняла бы ее с распростертыми объятиями, но это означало пойти на попятный.
Жаль, что она не смогла разумно распорядиться деньгами от продажи дома на Орландо-стрит! От ее доли практически ничего не осталось. Не считая того, что Энни пришлось выложить энную сумму за обучение в колледже "Машин и Харперс" и внести арендную плату за три месяца, она еще приобрела холодильник, поскольку пища в непроветриваемой кухне за день становилась непригодной к употреблению. Остальные деньги ушли на покупку всяких мелочей, в то время как Мари все эти годы копила, не только не растратив, но и приумножив начальный капитал.
В конце концов Энни решила, что единственное, что ей оставалось, - это еще немного потерпеть Джереми Руперта до тех пор, пока не подвернется подходящая работа, хотя это казалось унизительным. "Я позволяю ему так фамильярно с собой обращаться только потому, что не хочу отказываться от денег", - подумала Энни.
В дождливое утро страстной пятницы Мари Харрисон уезжала из Ливерпуля в Лондон. На банковском счету у нее лежало более шестисот фунтов. Ее уже ждала комната, которую она собиралась снимать вместе с четырьмя такими же, как она, подающими надежду актрисами.
После мессы они вместе с сестрой пошли на вокзал, расположенный в районе Лайм-стрит. Мари, заняв место, высунулась из окна.
- Береги себя! - крикнула Энни.
Ей еще никогда не было так грустно, и она изо всех сил старалась не заплакать. То, что сейчас переживала Энни, отличалось от чувств, которые она испытывала, потеряв родителей. Она молилась, чтобы ее сестру не обидели, чтобы Мари не чувствовала себя одинокой и быстро добилась успеха.
- Это ты береги себя, сестренка. В следующий раз, когда этот Джереми попытается что-нибудь тебе сделать, двинь его как следует ногой в пах.
- Я так и поступлю, можешь не сомневаться. - Энни выдавила из себя смешок. Поезд тронулся, и она побежала вдоль платформы, не отпуская руку сестры. - Пока, Мари. Пока.
- До свидания, Энни. Я скоро тебе напишу, обещаю.
Энни наблюдала за темноволосой фигурой сестры, машущей из окна, и сама энергично махала в ответ до тех пор, пока поезд не скрылся за поворотом.
В страстную пятницу центр Ливерпуля заметно опустел. Энни торопливо шла по мокрым безлюдным улицам, пытаясь сдержать слезы. И только придя домой, она почувствовала, что теперь-то может выплеснуть свои чувства в полную силу.
Она проплакала, казалось, целую вечность.
Спустя какое-то время, когда слезы в конце концов прекратили литься из глаз, Энни долго лежала в испещренной коричневыми прожилками ванне, разведя в воде остатки пены с сосновым ароматом, которую она приобрела на Рождество. Это казалось более веселым занятием, чем совершать крестный ход, молясь перед каждым из четырнадцати изображений Христа, как она обычно делала в страстную пятницу. Энни почувствовала себя лучше, нанеся на лицо косметическую маску, затвердевшую как цемент, отчего казалось, что ее кожа покрылась морщинками.
Было почти пять часов. А в половину восьмого Энни встречалась с Сильвией, которая должна была сойти с поезда на Искченджстэйшн. Они еще не придумали, что будут делать, но на всякий случай решили пойти на танцы. Энни надела комплект чистого нижнего белья, новое зеленое платье с плиссированной юбкой, которое она берегла для особого случая, и черные туфельки на плоской подошве с застежками спереди.
После всего этого девушка почувствовала себя лучше. В конце концов, было бы неразумно грустить, когда ее сестра отправилась навстречу успеху.
Энни почувствовала приятный запах, который просачивался сквозь щели в паркете, поднимаясь из квартиры снизу. Там жил этот ужасный человек с безобразными зубами, сильно выступающими вперед. Энни очень захотелось есть, и она засунула два кусочка хлеба в духовку, а в кастрюльку положила полбанки консервированного горошка, чтобы его разогреть. Вдруг девушка услышала, что кто-то легкой поступью торопливо поднимается по ступенькам.
На мгновение ее сердце подпрыгнуло от радости при мысли о том, что это, возможно, Мари, которая вернулась, решив все-таки остаться в Ливерпуле. Не успела Энни подумать, хорошо это или плохо, как раздался стук в дверь и Сильвия закричала: "Это я!"
- Что-то ты очень рано. - Энни испытала досаду, увидев подругу. Она была в черных слаксах и джемпере, что означало, что ни о каких танцах не может быть и речи. - А я-то, полюбуйся, вырядилась как на бал.
Сильвия вошла в комнату и молча села.
- Что стряслось? - спросила Энни, нахмурившись.
- Случилась самая ужасная вещь на свете, - чуть слышно ответила Сильвия. - Я принесла ошеломляющую новость. - Вообще-то Сильвия редко говорила таким подавленным голосом. - Сиси и Бруно поссорились. Они ходили друг за другом по отелю всю вторую половину дня и кричали.
- И это все? - сказала Энни, вздохнув с облегчением.
Сиси и Бруно ссорились постоянно, хотя, надо признать, их перебранки, как правило, заканчивались достаточно быстро. Она не помнила, чтобы они длились более получаса, после чего обычно следовали бурные объятия и поцелуи.
- Ты не понимаешь, Энни. - В голубых глазах Сильвии появился страх. - У Бруно есть любовница, и Сиси об этом узнала. Пассию Бруно зовут Ив, это официантка, которая какое-то время работала в нашем отеле в прошлом году.
- Любовница! - Энни застыла от ужаса. - Я не могу поверить в это. Только не Бруно!
- Дело в том, что это случается с ним уже не в первый раз. Он и раньше крутил романы на стороне и рассказывал о них Сиси.
Энни ахнула.
- А им не приходило в голову, что ты все слышишь?
Сильвия уныло кивнула.
- Кто-нибудь из них то и дело говорил: "Тише, Сильвия может услышать", и на какое-то время они действительно замолкали, а затем снова становились, как сумасшедшие, и опять начинали кричать, порой на итальянском, а иногда на английском языке, как будто им было абсолютно все равно, слышу я их или нет.
- О Сил! Ты, наверное, ненавидишь его?