Скворцова осенило, он понял, кто такая Маруся, а также почему она показалась ему знакомой. И вся выложенная ею мозаика мгновенно отразилась в его голове. Но даже если бы он вспомнил эту гадость тогда, проблему бы это уже не решило. Комар подточил-таки свой нос. "Какая глупость! И старики, конечно, страшно расстроились. А главное, ведь им ничего не объяснишь, они не увидят ничего, кроме измены родине и мезальянса". Он искренне огорчился.
- Догадываюсь, па. Страшный скандал - на всю вашу деревню. - И демонстративно замолчал.
- Ну что ты молчишь, скажи что-нибудь.
- А я никак не могу понять, что вы хотите услышать?
- Правду. Хотим услышать правду! - в разговор включилась мама. Это означало, что беседа уже входила в кульминацию - ведь папа не добился подробного отчета.
- Опуская мелкие частные подробности, - Юрий Николаевич попытался отшутиться, хотя понимал всю бессмысленность этого действия, - есть все-таки понятие приватной жизни, так вот у меня действительно есть любимая женщина, и это моя жена. Вы ее хорошо знаете. Есть теперь и другая, которая мне не меньше дорога. К этому нечего добавить.
- Да, какая-то сомнительная женщина, к которой ты официально таскаешься домой. Официально, - папа попытался вернуть себе инициативу. - Не будет преувеличением, если скажу, даже официально живешь. Содержишь. Но дело здесь не в деньгах, как ты понимаешь.
- В репутации. Я понимаю. В вашей репутации. Мне жалко, что так все получилось, па, ма. Честно говоря, я не собирался объявлять об этом на всю округу и не стану демонстрировать наших отношений впредь, но и скрывать их не намерен. По крайней мере, от вас. Тем более что вы и сами уже оказались в центре событий.
- Что он говорит? Я не слышу никакого раскаяния, - заливалась Светлана Петровна. - Хотя бы объяснений.
- А я и не раскаиваюсь. Я счастлив. Говорю это открыто. И буду так жить дальше и делать все, чтобы сохранить этот хрупкий мир, возникший в моей душе и моей семье.
- В твоей семье - скандал!
- Значит, это в вашей семье - скандал, а в моей семье, повторяю, - мир, лад и отличное настроение. И этого я никому не позволю испортить.
Серьезных бесед по семейному строительству у них не случалось с тех самых пор, как Юра с Леной женились. Тогда состоялась последняя, которая заключалась лишь в напутственном слове - все были счастливы и довольны выбором. И тут такое…
- Как это все выглядит, ты хотя бы подумал?
- А мне плевать. - Юрий Николаевич по обыкновению двинулся напролом. - Все вы небезгрешны, посмотрите в свои собственные глаза.
Николай Николаевич тут же спрятал взгляд за очками. Было понятно, что он хочет дистанцироваться от этой щекотливой темы. Юрий Николаевич и раньше предполагал, что карьеру отцу и всю их непрерывную заграницу сделала именно мать, но не позволял обсуждать эту идею даже самому себе с самим собой. Потому что способы, какими родители окрепли в номенклатуре, когда дедушка уже вышел на покой, были хорошо известны в узких кругах. Пожалуй, он был прав в своих догадках и сейчас почувствовал это. Она - блестящая переводчица со своим папой, стремглав летящим вверх по партийной линии, и он - простой офицер, специалист по маскировке из провинциального полка. "Кстати, папу как главного маскировщика в семье я для себя никогда не позиционировал. Замаскировались хорошо". Эта простая до глупости мысль вдруг и совсем не вовремя посетила его и показалась забавной. Он улыбнулся.
- Коля, смотри, он смеется, он над нами издевается. - Мама начала заламывать руки.
- Да, ма, твой сын вовсе не ангел с рождественской елки. Так получилось, извини. Сами могли бы догадаться и раньше. Мне сорок три года, и я давно уже не маленький мальчик. И строю свою собственную жизнь.
- Хорошо, - Николай Николаевич сделал еще одну попытку ввести беседу в конструктивное русло. - У тебя прекрасная семья. Чудесная жена, которую - я не ослышался? - ты только что сам сказал, ты любишь. Как все это может быть, или я чего-то не понимаю? Как ты, - он выделил это слово, - ты посмотришь ей в глаза и что скажешь?
- А я смотрел ей в глаза, она все знает. Лена удивительная женщина и поняла меня.
- Что она поняла?! - хором выкрикнули старики.
- Она поняла, что теперь мы будем так жить - я в двух домах. С ней и с другой женщиной. Скажу больше, они встречались, и это решили сами. Так мы все решили. Да. - Юрий Николаевич бил правдой наотмашь. Он добивал этой правдой и понимал это, но другого пути уже не было.
Светлана Петровна была близка к обмороку.
- Коля! Коля! Ты слышишь, что он говорит? - Коля слышал. - Коля! Звони Ганнушкину. Вызывай перевозку. Юра сошел с ума. Он спятил, Коля. Надо сказать, чтобы захватили смирительную рубашку. Он опасен. И его замечательную, хорошую Лену, нашу дорогую Лену, туда же следует отправить, если все это правда, что он сказал. Счастье еще, что Лениных родителей бог уже забрал к себе и они не видят этого ужаса. Кто бы знал, что на старости лет нас застанет такое несчастье… сумасшедшие дети… - Светлана Петровна возвела руки к небу и зарыдала. Между ними по гостиной от одного к другому, заливисто лая, металась Котя, что делало драму нестерпимой. "Правду говорят, что русские борзые самые глупые собаки, хоть ноги у них длинные. И зачем завели такую дуру?" - Скворцов представил себе того беднягу, у которого такая же, как Котя, жена или хотя бы любовница. Это соображение его чуть; развлекло и придало сил.
Крупно Скворцовы ссорились, в общем, редко. Но, как в каждой семье, у них был свой сценарий. К финалу мама обычно кричала, плакала и размахивала ручками, сжатыми в кулачки, а также топала ножками. Папа сидел тихо, он опасался таких сцен. Юру все эти сюжеты не то чтобы не волновали, просто, на его вкус, все это не имело жизненного значения. Драмы их были не так уж и велики. Не трагедии. Он сам даже потакал порой небольшим маминым истерикам - нужно же было родителям общение, участие в жизни детей. К тому же следовало соблюдать традиции. Но если уж доходило до рыданий, сцену такого класса следовало заканчивать так - под мамины вопли выбежать за дверь и ею как следует хлопнуть. Обстановка сразу разряжалась. Правда, в последние годы Юрий Николаевич выбегал вон, а возвращался обратно только через несколько дней. Но это получалось не из-за неуважения к родителям, а от его чрезмерной занятости. Некогда было выслушивать упреки и раскаяния, лившиеся потом рекой несколько часов кряду, и выдерживать трогательное, но очень долгое поглаживание по голове. На все это уже совсем недоставало времени. Родители тоже перестали обижаться - то ли устали, то ли привыкли.
Сейчас же был нестандартный случай. И Юрий Николаевич уже побежал было к двери, чтобы потом ею хлопнуть. Но вернулся.
- Па, у нас есть выпить?
Николай Николаевич бодро вскочил и побежал к бару. Он нашел себе занятие. Мама рыдала и требовала Ганнушкина уже для себя. Отец принес виски и три стакана.
- Ма, приехало лекарство. Выпей. Травки успокаивают.
- Какие травки… Это ж натуральный самогон. - Светлана Петровна опять всхлипнула, подходил отходняк. Она взяла стакан с виски и отхлебнула, зубы застучали по стеклу.
- Ма, можно мы здесь покурим? - Это был, пожалуй, точный тактический ход.
- Делайте что хотите. - Светлана Петровна махнула рукой, и сама налила себе еще. - И мне уже давайте. У тебя что? - Она потянулась к сыновней пачке.
Тем временем Николай Николаевич радостно побежал на веранду. Там на подоконнике он оставил припасенные сигары, которыми иногда баловался. Он был почему-то уверен, что сигары лучше сохранялись на свежем воздухе. Вскоре он прибежал, причитая. Оказалось, что сумасшедшая Котя в приступе истерики, которую считала самым важным в жизни семьи, набрасывалась на что попало, а сейчас это были папины сигары, и рвала на мелкие кусочки. Николай Николаевич, чуть не плача, держал в руках обрывки табачных листьев.
- Па, совсем забыл, вы на меня так набросились, - Юрий Николаевич опять выкрутил так, что виноваты все, кроме него, а прав он один, хотя этого никто и не понимает, - я же привез тебе подарок. - Он достал коробку с сигарами. Видишь, как вышло кстати. Только не клади больше их на веранду. В коробке надежнее, и сохраняются они лучше.
Николай Николаевич достал одну понюхал, помял в руках, отрезал кончик и сладостно затянулся.
- И правда хорошие. Светочка, а как замечательно все-таки курить дома на диване. Скажи?
Светлана Петровна только отмахнулась. Юрий Николаевич взял инициативу в свои руки.
- Лена задерживается в Берлинске - по делам. И потом я хочу их с Лизой быстро отправить за границу - подальше и на подольше. Так складываются мои обстоятельства, уж не стану вас, извините, посвящать. По-моему, я поступаю правильно и разумно.
- Наверное. Тебе виднее. Привези только Лизоньку попрощаться. - Про Лену Светлана Петровна не понимала, что ей сейчас говорить. И ей действительно было уже все равно, если уж она сама курила в своем доме. Отец же взялся поддержать семейный разговор шуткой.
- Ходить налево, сынок, вообще нехорошо, но случаются необходимости. - Он почесал нос, но решил все-таки не посвящать сына в семейные тайны, поэтому только улыбнулся, - И когда ты все успеваешь?
Юрий Николаевич не воспринимал свою связь с Васей как поход налево, но спорить не стал.
- Выкраиваю время, па. Выкраиваю. Но тяжело-о-о…
- Я тебя понимаю. Но на важные дела всегда можно найти минутку-другую.
- Ну что ты, Юрочка, не мог ты как-нибудь - поаккуратней, что ли? Ведь большой, действительно, мальчик вырос. Как я теперь буду смотреть всем в глаза? - Присказка про глаза была любимой у родителей.
- А ты не смотри. Пусть они все тебе смотрят. Хотите, - он был потрясен своим благородством, - я познакомлю вас с Васей. Мы приедем и…
Мама в ужасе прикрыла рот ладошкой и закачала головой.
- С каким еще Васей? Юрочка, бог с тобой, ты что, живешь с мужчиной?
- Ма, дорогая, если такое когда-нибудь случится, ты узнаешь об этом первой. - Он понял, что полный напряг закончился. - Давайте еще выпьем. Я не прошу полного понимания, я прошу просто понимания. За ваше понимание. - Он поднял стакан.
После этого, сославшись на дела, Юрий Николаевич быстро уехал.
Светлана Петровна затушила очередную сигарету. Вообще она как-то расслабилась - выкурить подряд несколько штук, да еще ("Боже!") в доме. Но сегодня все было можно. Она представила, что ее нелепая догадка о сыне, живущем с мужчиной, - правда. И это предположение мгновенно затмило его последнее любовное приключение, а оно было не первым, она это знала. Ужас воображенного вернул ее к реалиям, и весь его романчик с неведомой пока Васей ("Назовут тоже родители"), казавшийся только что самым страшным в жизни, стал вполне симпатичным и приемлемым - у кого не бывает увлечений, в самом деле? Пустое. Она положила голову на плечо мужа:
- Коленька, скажи, ты что-то понял?
- Светочка, пусть живет как хочет.
- И я так думаю.
…Лена была счастлива. Наконец-то она вместе с дочерью поедет не на недельку-другую, а жить - в Европу. Долгие годы она уговаривала мужа отпустить ее отсюда, из этой России, где она все время мерзла, а также вынуждена была постоянно ходить по грязным улицам и смотреть на Кремль. Скворцов был непреклонен. И зачем-то все время настаивал, чтобы дочка Лиза знала какую-то там родину. Сама Лена, родившаяся и выросшая за ее рубежами, вовсе не считала себя обделенной. К счастью, волею судеб много времени ей приходилось проводить именно вне родины юридической на родине фактической. Юра же с маниакальной настойчивостью заставлял сначала ее одну, а потом и вместе с Лизой ездить то к отечественному морю, то к отечественным горам, что перетерпеть было тоже тяжело. Слава богу, такое случалось все реже. Когда Лиза подросла, он придумал девочке отечественное образование. Школа и вправду была неплохой, тут особо не поспоришь. Лиза там легко и с удовольствием, что особо радовало Лену, занималась на всех языках, с рождения обученная многоязычию мамой. Гувернантка им тоже досталась хорошая. Она перешла к ним в хозяйство от приятелей, чьи дети уже выросли. Лиза у Скворцовых была не ранним ребенком. В общем, со стороны все выглядело вполне респектабельно, и даже Лене особо не к чему было придраться. Кроме того, что все это раздражало и не нравилось ей лично. И теперь Юра пришел вдруг и приказал собираться и отъезжать в Каталанию к их старинным приятелям Шварцам, которых Лена очень любила и не чаяла уж, что упадет такая радость жить с ними на одной улице и пить кофе по утрам в одном кафе. Она уже представляла себе, как будет рисовать в знаменитом парке или на бульварах или просто гулять по кривеньким улочкам любимого ею каталанского городка. В школу Лиза будет ходить с младшим сыном Шварцев. Старший уже учился в университете.
Лена была так увлечена своей радостью, что мысль - почему вдруг, ни с того ни с сего, ее возлюбленный супруг вполне спешно отправляет (или отпускает) их отсюда, не посетила ее светлую голову. Она с таким азартом взялась за сборы, что опять не заметила спешки, с которой Юра уже устроил им дом рядом со Шварцами, а Лизу определил в школу, хотя это сделать собиралась она сама.
Лена принялась названивать зарубежным клиентам и партнерам, друзьям, которые в одночасье сделались ее соседями. Она снова и снова планировала поездки, и так у нее расписанные на год вперед. Только ездить теперь ей будет ближе и, как она себе внушала, комфортнее. Интересовалась погодой и всякими другими глупыми мелочами, которые ей были отлично известны.
В душевной суете и радостных размышлениях миновала та неделя, что была положена на сборы, и в результате Лена решила вообще не брать с собой никаких вещей. Зачем надрываться, когда там можно без проблем купить все? Все новое, как новая жизнь. Юра обещал приезжать почаще, и она была уверена, он сдержит слово, потому что очень любит Лизоньку, да и их собственная связь в последнее время тоже обострилась в сторону первородного напряжения. Лена знала, что причина - в появлении Васи в их жизни и даже семье. Оно и придало такой странный эффект влюбленности и даже страсти их устоявшимся добрым и нежным отношениям.
Буквально накануне отъезда Юра рассказал о разговоре, который состоялся у него с родителями. Лена немного расстроилась. Не понравилась ей и история с Марусей, которую она тоже припомнила. Лена была вполне скрытной и не радовалась лишней осведомленности даже близких людей. Все свое она оставляла в себе и для себя.
- Знаешь, я подумала, что мои, если б были живы, вряд ли бы так вяло, как твои, отреагировали на всю эту нашу ерунду. - Она засмеялась. - Они бы всего этого просто не пережили. Смешные…
Юра понимал, что это правда. Пожалуй, Ленин папа гонялся бы за ним, собственным зятем, а потом за ней, собственной дочерью, по поселку с обрезом, страшно матерясь и даже постреливая в воздух. А Ленина мама от ужаса, наверное, захлебнулась бы в собственной ванной, из которой эта любительница чистоты в последние годы на сушу выходила крайне редко. Он представил себе это настолько живо, что понял - Ганнушкина, пожалуй, и вправду пришлось бы вызывать.
- Надеюсь, мои старички не устроят тебе такой разборки, когда вы с Лизонькой поедете к ним прощаться? - Он улыбался, лаская любимую жену. - Хватило с них и нашего мордобоя. - Они целовались. - Леночка, прости, я, конечно, понимаю весь идиотизм ситуации, которую создал…
- Не бери в голову. Я и так знаю, что меня ты никогда не обидишь. Живи и радуйся. - Волнуясь в Юриных руках, Лена сама себе удивлялась. Раньше такого благородства она, пожалуй, себе бы не позволила. А сейчас эта странная свобода ей стала даже симпатична. И почему-то вовсе не коробила ставшая такой необычной ее личная жизнь. Этого ведь и не придумаешь, пока оно само собой не выпадает из колоды.
Лена собрала себя в дорогу и, к собственному удивлению, была спокойна и счастлива. Неожиданно оказалось, что в этом городе даже попрощаться ей было особенно не с кем, что ее не расстроило нисколько. Потому что здесь она любила только своего Юру.
Они присели на дорожку, как положено по местному обычаю, и Лена, вздохнув, поднялась и направилась к двери. Максим уже перетащил пару сумок, что все-таки сложились в путь, в машину и ждал, прогревая двигатель. Было очень холодно. Лена опять порадовалась, что буквально через несколько часов сменит колючий холод родных пенатов на тепло близких ее душе краев. И надеялась, что надолго.
Юра летел с ними. Ему хотелось как-то хотя бы начать обустраивать своих девочек. Взрослые были возбуждены, и только Лиза немного грустила. Она совсем не понимала родительских настроений. Потому что, в отличие от них, не делала разницы - здесь или там. Для нее это было единое пространство ее жизни. Она спокойно устраивалась и существовала в разных мирах, куда помещали ее мама с папой вместе или каждый в отдельности, и никогда не думала, что миры эти такие разные - как понимали это ее родители. Лиза грустила, потому что ей показались странными баба с дедой, которые почему-то чуть не плакали, провожая ее с дачи, хотя ведь до того она с мамой - часто, реже - с папой, уезжала, и в этом не было ни новости, ни расставания. Теперь втроем они гуляли по лесочку, где в снегу были расчищены тропинки, и деда вспоминал, какой огромный белый они нашли под елкой прошлым летом. А баба все утирала глаза платочком, комкая его в нервных руках, и причитала почему-то: бедная девочка. Светлана Петровна думала, что, бог даст, также ее внучка будет когда-нибудь здесь прогуливаться уже со своими внуками и рассказывать им о том, как когда-то выносили стол к сиреневым кустам и пили чай с клубничным вареньем, которое ее бабушка варила по старинному, еще своей бабушки рецепту. И в этой затянувшейся прогулке была странная тоска, которую их маленькая внучка пока не понимала.
Лизонька грустила еще и потому, что, как и папа, любила зиму, мороз, ранние сумерки и не очень рвалась уезжать от сугробов и снеговиков, которые и так скоро растают. Она не понимала, почему их так спешно и бессмысленно надо бросать именно сейчас. Но девочке, как и ее маме, нравились теплое море, сладкие фрукты, цветы, пальмы и разные ракушки, которые горами валялись потом у нее в детской.
Она чувствовала мамино эйфорическое волнение и возбужденное папино беспокойство. Лиза, ребенок впечатлительный и тонкий, ощущала уже новую нить, которую начала выплетать ее жизнь. И это будоражило детские чувства. Она смотрела в иллюминатор, и когда самолет оторвался от земли, улыбнулась уходящему от нее снегу.
Шварцы встречали Скворцовых в аэропорту. И ожидание их было лихорадочным. Аркаша, Юрин старый приятель, понимал, как и его жена Ксения, что теперь на их хрупкие плечики, которые они еле спасли, убежав из нищей России в девяностых от страха расправы и прихватив с собой надерганное впопыхах и разборках состояние, взвалена новая ноша и ответственность. Они были рады принять Лену и Лизу. С удовольствием хотели повидать и Юру, который, ссылаясь на дела, редко заглядывал к ним. Шварцы не сомневались, что этот переезд - такой мгновенный - не случаен. Что-то произошло или происходит у Юры весьма неприятное. Аркаша не припомнил, чтобы в те, самые тяжкие для него самого времена, когда он ломанулся из России не раздумывая, Скворцов так беспокоился о безопасности своей семьи. Чтобы вот так выслать жену и дочь оттуда практически в один день. Все эти несвязно и бессознательно бурлящие в голове соображения и рождали лишнее возбуждение.