Например, "Girl from Ipanema" начинается так:
А ducorpo du rado duamsch poeumo e balan -
cado e fica maschlinda pour casa damuor.
Я могу запоминать запутанные тексты, но, как говорится, с памятью на лица у меня не ахти. Из-за этого на каждом приеме или элитной вечеринке мне кажется, что познакомилась с огромным количеством новых людей. Абсолютно забывая о том, что половину из них Филипп уже представил мне в прошлый раз.
Не узнать кого-либо – уже достаточно плохо. Еще хуже, когда ошибочно считаешь, что кого-то узнал. Иногда это приводит к неприятным курьезам.
Юлиус Шмитт, старший партнер Филиппа, на последнем ужине был моим соседом по столу, а я была уверена, что сижу рядом с принцем Эрнстом-Августом Ганноверским, клиентом Филиппа. Недоразумение разъяснилось только тогда, когда я с открытой душой и, как мне казалось совершенно в духе Филиппа, произнесла:
"Знаете, я не понимаю, отчего все так всполошились, когда вы помочились возле турецкого павильона. Конечно, женщины высказывали возмущение, но им просто завидно, что они не могут писать стоя".
Еще совсем недавно Филипп говорил, что никто из людей за такой короткий срок не обогатил его жизнь таким множеством острот и тонких наблюдений, как я. "Значит, теперь ты представляешь себе, как много всего веселого я еще тебе расскажу, – отвечала я, – ведь, в конце концов, я проживу с тобой целую жизнь".
Довольно веселиться.
До Гамбурга еще шестьдесят восемь километров. Что мне там, собственно, надо?
Засесть в квартире, порвать в клочки отпускные фотографии, повтыкать длинные иголки в мягкие игрушки, которые он мне дарил, обрезать телефонный провод, чтобы внушить себе, что он звонит каждую минуту?
Можно попытаться опробовать свой новый скверный характер и пойти в кафе Венето, к конкуренту нашего Химмельрайха, и нахамить там паре гостей. Или в открытом бассейне столкнуть в воду парочку противных жирных детишек.
Или позвонить моему брату (он на три года старше меня) и честно высказать, что я думаю по поводу его подарков на Рождество и день рождения за последние пять лет. И если я не сделаю этого сейчас, то так и буду дальше "радоваться" ножу-сечке или щипцам для омара, хотя я не готовлю и учиться не собираюсь. К тому же мне страшно не нравится, что он назвал трех своих детей именами персонажей романов. За близнецов Демиана и Гольдмунда несет ответственность Герман Гессе, а за двухлетнюю дочку Малину – Ингеборг Бахманн.
Если я поспешу, то успею домой до закрытия магазина. Я могла бы еще заскочить в продуктовый отдел магазина "Карштадт", чтобы поколотить продавщицу, которая последний раз включила мне в счет сумку-холодильник, принесенную мною из дома. Или напасть в темноте на тренершу по фитнесу за то, что она через пять минут после начала урока аэробики под латиноамериканские мелодии предложила мне сперва походить на курсы для начинающих, так как я, видите ли, сбиваю остальных с ритма.
Еще я могла бы съездить в Хоэнхольте и нагнать страху на учительницу начальных классов фрау Роббе. Отомстить за то, что в школьных спектаклях мне ни разу не дали сыграть принцессу или королеву, а все только свинопасов да тряпичников.
Да, я могла бы, наконец, покарать всех, от кого прежде не могла защититься. То-то был бы праздник! И это, конечно, отвлекло бы меня от мрачных мыслей. Ах да. Дома-то лучше всего.
Еще шестьдесят пять километров.
Нажимаю кнопку автоматического поиска радиопрограмм.
Кошмар, нет ничего хуже Криса де Бурга с композицией "Леди в красном". Тошнота накатывает и на канале УК 40, где звучит "Красное, красное вино" – самая отвратительная песня, которую я когда-нибудь слышала. И, конечно, везде вас преследует "Don t worry, be happy".
Ой! Едва верю своим ушам.
Мое прошлое!
Быть не может!
Last night a D.J. saved my life, yeah!
Вижу себя, стоящей в зауженных джинсах трубочкой и сапогах а-ля Робин Гуд на танцплощадке клуба "Number one". На губах металлический блеск и украшения со стразами на шее. Рукава свитера я отрезала сама.
Я впервые обнималась с мальчиком. Уже тогда не знала его имени. И что незадолго перед тем его стошнило, о чем мило поведала мне моя подружка Кати.
Last night a D.J. saved my life with a song.
Проклятье, как давно это было. Мне четырнадцать. У меня длинные кудрявые волосы, навороченный мопед фирмы Веспа Чао, я играю в гандбол и ем что хочу, не боясь поправиться.
Я до сих пор помню вкус первой сигареты, которую стянула из шкатулки Амелии Чуппик. Конечно же, вкус был противный, но до чего волнующий – вкус жизни и приключений.
"Оставишь бычок?" – спрашивали мы тогда. И мы говорили: "Это асоциально", когда что-то нам не нравилось. Или "клёво", когда нам что-то нравилось, но это случалось редко. Мы пили коктейль из яблочного сока, персикового сока и газировки, любили сладкое вино и шипучку или пиво Бокбир и очень быстро пьянели.
And if it wasn't for the music I don't know what I'd do.
Мы отплясывали на танцплощадке, но сперва тренировались перед зеркалом, как бы пораскованнее нам выглядеть. В школе мы писали перьевыми ручками фирмы Пеликан с черными чернилами в съемных патронах и презирали ту часть класса, которая пользовалась ручками дешевой фирмы Геха, и тех, кто старательно подчеркивал результат решения задач по линейке и исправлял корректором орфографические ошибки.
Мы чахли по мальчишкам из десятого класса, бегали на фильмы с Майклом Джексоном, почти каждую неделю прогуливали занятия по религии или искусству и встречались на переменках в туалетах, где курили Бенсон&Хиджес и с восхищением взирали на девчонок, которые уже занимались сексом.
Last night a D.J. saved my life
from a broken heart
Last night a D.J. saved my life with a song.
Самое трогательное в такой песне, когда слушаешь ее спустя столько лет, – это примитивные спецэффекты. Наверное, на заднем плане должна быть гроза, но она звучит как спускаемая вода в унитазе. Это все равно как сегодня смотреть "Белую акулу": очень весело. Большая искусственная рыба с огромными искусственными зубами пьет литрами искусственную кровь. Но тогда мне было страшно, даже когда я просто видела афишу фильма на автобусной остановке.
Очень обременительно так четко помнить происходившее с тобой восемнадцать лет назад. Завтра мне исполняется тридцать два года. Значит, моему первому любовному разочарованию уже двадцать лет, первому половому контакту – пятнадцать лет, окончанию школы – четырнадцать, а первому штрафу за неправильную парковку – тринадцать лет.
Господи, как это звучит: "двадцать лет назад…"
Прошлого у меня все больше. А будущего – наоборот. У меня нет детей, нет мужа и напрочь нет счастья. По сути за последние годы я не сделала и шага вперед. Просто стала старше.
Мне хотелось бы иметь мужа, с которым вместе можно оглянуться назад. С которым я делила бы не только настоящее и будущее, но и прошлое. Печально – предаваться воспоминаниям в одиночестве. Это нагоняет тоску. А вместе можно наслаждаться воспоминаниями и былыми временами, можно смеяться или радоваться, что уже так долго рядом друг с другом, что владеешь таким огромным, бесценным сокровищем: тем, что прожито вместе. Я бы не отказалась от любви, ради которой стоит хранить фотоальбомы. Толстые альбомы из красной кожи, на которых золотом выбиты годы.
Золотые годы.
Наши золотые годы.
Празднование Рождества. Дни рождения. Общие путешествия. Общая радость. Общие дети. Фотографии смеющихся лиц, на которых от альбома к альбому прибавляется морщин, но они остаются веселыми. Фотографии квартир, новых гнездышек и уголков, которые обставлялись вместе. Фотографии любви. Которая меняется. Которая не проходит. Целый стеллаж с альбомами. Полными любви. Общей любви.
"Пииип… Внимание, экстренное сообщение: Полностью перекрыто шоссе А24 в направлении Гамбурга после Гудова из-за опрокинувшегося грузовика. Повторяем: Полностью перекрыто шоссе А24 после Гудова. Водителям рекомендуют покинуть шоссе в районе Царрентина. Пииип…"
"… saved my life from a broken heart…"
Браво! Сначала расставание, потом шоссе перекрыто. Все в моей жизни вкривь и вкось. Точно, как говаривала моя бабушка Амелия Чуппик после четырех рюмок сливового ликера: "Черт всегда наложит самую большую кучу".
17:45
Наконец-то!
Потратила почти три часа, чтобы добраться до острова.
Я думаю, что перекрытие шоссе – это грубый намек судьбы.
На стоянке Хютенер Берге я еще раз вывела мисс Марпл на прогулку, причем она, против своей воли, чуть не подверглась насилию со стороны какого-то похотливого бобтейла. Только когда я наорала на владельца кобеля, чтобы тот оттащил своего омерзительного пса от моего шарпея – в подобных ситуациях я называю свою складчатую собаку китайским именем, – мужик прервал желаемый лишь одной стороной акт соития.
Затем мне в кои-то веки повезло и досталось последнее местечко на пароме. Я в очередной раз порадовалась тому, что у меня кожаные сиденья, поскольку Марпл из-за ее чувствительного желудка во время переправы несколько раз тошнило.
Но теперь я чувствую себя вознагражденной за все муки.
Я люблю пляж ранним вечером. Песок еще теплый от солнца, свет лежит поверх всего как сусальное золото и делает весь мир похожим на какую-то драгоценность. Мои голые ступни выглядят при таком освещении непривычно благородно, и даже Марпл, которая, почесываясь, сидит рядом с сиреневым купальным полотенцем, в вечернем золотом свете напоминает дорогую китайскую антикварную вещицу.
Занзибар. Я особенно люблю этот пляж. Одно его название зовет далеко, очень далеко. Так и видишь женщин с гирляндами цветов вокруг шеи, бирюзовые бухты и коралловые рифы. Как в старинном хите Ахима Райхеля, который я каждый раз напеваю, когда бываю здесь:
Ich hab die ganze Welt gesehen,
von Singapur bis Aberdeen
wenn du mich fragst, wo's am schönsten war,
sag ich: Sansibar!
Aloha heja hej aloa heja hej aloa heja hej!
Занзибар! Пляж мечты на острове Силте, между Рантумом и Хёрнумом.
Ребенком я два раза проводила здесь летние каникулы в лагере Пуан Клент. Страшно скучала по дому и ужасно боялась морского чудовища по имени Екке Неккепен. Вожатая фройляйн Нисен – я до сегодняшнего дня помню ее лицо с выпученными глазами – казалось, вот-вот они выпадут и запрыгают по полу – рассказывала нам на ночь "милые" сказки.
Про Екке Неккепен, который бродит ночами по дюнам и ищет свою любимую еду: вкусное, вкусное детское мясо. И потом он из-за страшного голода, если не найдет ничего лучшего, ночь за ночью откусывает по куску пляжа. Поэтому самое узкое место на Силте – Пуан Клент, где царствует страшный Екке Неккепен.
Легко можно представить, что в восемь лет после подобных историй я проводила бессонные ночи на своей двухъярусной постели. Кроме того, мне мешали спать медузы, которых мальчишки подкладывали в кровать.
Помню, там был Йенс, очень красивый мальчик, смертельно в меня влюбленный. Он, конечно, не мог признаться в своих чувствах, но компенсировал это тем, что клал мне в кровать самых больших медуз и поджигал, когда я оказывалась – была поблизости. У мальчиков это называлось: "Пернуть огнем". И я уже тогда понимала, что в делах любви мне будет нелегко.
Тем не менее мне нравился Силт, и я возила туда почти всех моих друзей, чтобы с чувством гордой хозяйки показать им мой остров.
Конечно, я была здесь и с Филиппом. Правда, он тоже знал Силт. Его старший компаньон Юлиус Шмитт владеет здесь, как он выражается, "лачугой".
"Лачуга" называется "Волнолом", располагается прямо на краю Рантума и представляет собой четыре связанных вместе домика с красными крышами. Свой парк машин Юлиус Шмитт прячет в невидимом за дюнами гараже.
Мне нравится Юлиус, хоть он неприлично богат. Хотя бы потому, что на мой вопрос, сколько уже у него миллионов, он отвечает: "Сколачивание моего состояния закончено".
Юлиус слишком уверен в себе, так что ему больше незачем напускать на себя надменность.
18:05
Пришло время связаться с Ибо.
Бедняга не может до меня дозвониться, потому что не знает мой новый номер мобильного телефона. Она вообще не знает, что произошло, и конечно, страшно волнуется. Скорее всего. Хотя сейчас, после шести, в Химмельрайхе самый большой наплыв посетителей.
Для гостей лучшая часть уикенда еще впереди, и они расслаблены и дружелюбны.
Интересно, везде ли в мире по субботам сразу после шести все так же замечательно хорошо?
Марпл начала рыть яму. Я растроганно посматриваю на нее, как мать на свою шаловливую дочку.
"Ибо? Алло, это я".
На заднем плане я слышу милый шум кафе "Химмельрайх": гул голосов, звук кофеварки, кто-то как раз вспенил молоко, звон посуды, тихую музыку Рэнди Кроуфорда.
Ибо любит Рэнди Кроуфорда. Она уже лет десять подпевает, когда слышит "One day I'll fly away". Сегодня дела в кафе идут отлично, если она поет "Wild is the wind".
Love me, love me, love me, say you do…
Да, и в моей Ибо притаилась сентиментальная душа. Но, как правило, она это отлично скрывает.
"Куколка! Ты что, с ума сошла?"
"С чего ты взяла? Мне пло…"
"У тебя заскок! Я часами не могу до тебя дозвониться! Что случилось с твоим чертовым телефоном?"
"Я поменяла номер. Ибо, мне жаль…"
"Поменяла номер? Скажи, ты вообще имеешь представление о том, что здесь творится? Ты не можешь так просто обрубить все концы! Твой торчит возле меня и хочет знать, что, собственно, происходит. И не верит, что я ничего не знаю".
"Филипп в Химмельрайхе?" Хотя это ничего не должно бы значить для меня, сердце учащенно забилось. От радости. Потому что он меня ищет. Или от боли, потому что не знаю, пойдет ли мне на пользу, если он меня найдет? Понятия не имею. Возможно и то и другое.
"Ибо, а что он сказал?"
"Послушай, куколка, я понятия не имею, что происходит. Но одно я тебе скажу: мужик чертовски разъярен. И, насколько я понимаю, он имеет на это полное право. Он сказал, что ты облила его костюмы красным вином и погубила ковер. Это правда?"
"И меня были причины, можешь поверить. Ты ведь знаешь, как мне важно, чтобы мой партнер был аккуратно одет".
"Скажи мне наконец, что стряслось. Я тут с ума сойду. Подожди, я возьму телефон на кухню…"
"Ибо? Я тебя плохо слышу. Ибо?.."
"Да, да. Надо говорить потише. Филипп сидит за третьим столиком и очень подозрительно на меня поглядывает. Возможно, он догадывается, что я говорю с тобой. Ну, так что случилось? Ничего не пропускай, не преувеличивай, не подтасовывай факты в свою пользу. Просто скажи мне как есть – что произошло?"
Да уж, это отрезвляет.
Когда я говорю с Ибо, я точно знаю, что мне незачем плакать, пытаясь ее разжалобить, или истошно вопить. Это ее совершенно не впечатляет, не пробуждая ни сожаления, ни солидарности. Ее интересуют только факты, на основании которых она выскажет свое мнение и свой приговор.
Я делаю глубокий вдох. Речь идет о том, чтобы убедить ее в серьезности происшедшего. С этим у меня проблем не будет, потому что все, буквально все, свидетельствует против недостойного Филиппа фон Бюлова.
"Помнишь Бенте Йохансон?"
"Конечно".
"Вчера вечером мы встретили ее в Парижском баре. Она тут же вцепилась в Филиппа и поволокла его в угол. Мне это сразу показалось подозрительным. И утром я решила его бросить совсем ненадолго, но тут зазвонил его мобильник и…"
"Куколка, при всем моем к тебе уважении, у тебя определенно не все дома. Честно. Филипп тоже рассказал мне про вчерашний вечер. Я знаю, что ты ненавидишь, когда он оставляет тебя одну больше чем на пять минут. И я знаю, что Бенте Йохансон для тебя как красная тряпка для быка. Но этого достаточно, чтобы замочить красным вином его старые боксерские трусы. Но все дорогущие костюмы? Куколка, это чересчур!"
"Ибо, дай же мне рассказать до конца! Ты же не думаешь всерьез, что это и была причина, почему я… алло… Ибо?"
"Подожди секундочку".
Я слышу шум.
Ее голос становится громче.
"Нет, с чего ты взял? Нет, это не она. Черт, возвращайся за свой столик, да она вовсе не хочет с тобой разговаривать".
Шум.
Кто-то берет телефонную трубку. "Куколка? Это ты?!"
Это мой Филипп! Мой Бюлов-медвежонок, его характерный глубокий голос, которым можно озвучивать Шона Коннери. Мой Филипп, который сегодня наверняка остался без пены для бритья и которому так к лицу первое серебро в бороде. Знайте, что с трехдневной щетиной мой Филипп выглядит, как Клинт Иствуд после долгой скачки по пустыне Невады: мужественный, отважный, мучимый жаждой.
"Куколка? Проклятье! Скажи что-нибудь!"
В его любимом голосе все-таки явно слышится раздражение. Когда он злится, у него над правым глазом дергается жилка. Она голубая и придает ему такой вид, как будто от него можно ждать чего угодно, хотя обычно он вполне предсказуем. Мой Филипп всегда точно знает, что он делает, даже в гневе ему не изменяет холодный ум.
Только бы не впасть в сентиментальность. Почему он, собственно, злится? Что он о себе воображает, с какой стати кричит на меня? На меня, страдающую, терзающуюся, на жертву. Я права, и это его вина, что я снова одинока.
"Куколка, ответь мне сейчас же, что это за представление!!"
Я молчу.