- Он не имеет к этому никакого отношения. Он оставил все Йену, Клайву и Дэну. Он даже не выскажет своего мнения.
- Конечно, не выскажет. Он меня боится. Единственное, что дает мне некоторое удовлетворение, - мысль о том, что всю свою жизнь он прожил в страхе.
- Но ведь это шантаж.
- Можно и так назвать.
- А остальные члены семьи, молодые люди, как ты их называешь? Что, по-твоему, ты сделаешь с ними?
- Ничем не могу помочь.
"Значит, ты погубишь всех нас, чтобы отомстить ему", - подумала Салли. И подумала о трудах Дэна, его гордости и удовлетворении от управления крупной старой компанией.
И все же как винить ее… если это правда?
- Меня в дрожь бросает при мысли, что нужно снова войти в тот дом. В ту спальню. Столовую с портретом Люсиль. В большую кладовку с бельем, где я сидела, спрятавшись за висевшей на веревке скатертью. Я была так напугана, что сидела, не издавая ни звука.
В мозгу Салли мгновенно вспыхнула картина: прошлое лето, ребенок, спрятавшийся под роялем, за тяжелой оконной шторой…
- У меня никогда не было настоящих любовных отношений с мужчиной, даже с тем, которого я люблю. Меня до сих пор мучают ночные кошмары.
Ночные кошмары. Крик, несущийся по коридору: "Мама! Мама!"
Аманда снова подошла к окну, посмотрела на улицу.
- Снегопад не ослабевает. Мне лучше уже ехать в гостиницу.
- Думаю, да, - согласилась Салли, не делая попытки остановить ее.
- Я испортила вам день. Мне действительно очень жаль, Салли. Не очень-то приятная история.
- Да, неприятная.
Они еще стояли на верхней площадке лестницы, когда услышали музыку карусели. Должно быть, Тина вернулась к себе в комнату.
Аманда остановилась, вцепившись в перила.
- Возможно, мне не следует этого говорить… - начала она.
- Скажите! - резко выкрикнула Салли. - Скажите, что бы это ни было!
- Хорошо. Вы сказали, что эту вещь вам подарил Оливер?
Салли почувствовала, что сейчас упадет, и покрепче ухватилась за перила.
- Не помню, что я сказала. Это был подарок Тине из "Боярышника". Мы подумали, что от Клайва. Он обожает нашу дочь. Он подарил ей пони, - проговорила она непослушным языком.
- Серебряная карусель - музейный экспонат. Странный подарок для ребенка.
- Она… ей понравилась. Тина сказала, что хочет карусель.
Аманда пристально посмотрела на Салли.
- Советую вам проследить за этим, Салли. Да, проследите.
Не успела парадная дверь закрыться, как Салли ринулась наверх, но приказала себе не паниковать и, замедлив шаги, подошла к двери, из-за которой доносилось позвякивание карусели.
- Пора купаться. - Она сказала это бодро и легко. Все должно быть естественно, если ты хочешь узнать правду, нельзя ни давить, ни торопиться, ни пугать.
- Нет! - отрезала Тина. - Не хочу.
- Но на улице холодно, а в горячей ванне будет очень приятно.
- Нет, я сказала.
Противница подкупа, Салли все же проворковала:
- А в папином кабинете лежит новая коробка конфет, и ты можешь взять две штучки, если будешь вести себя хорошо и искупаешься.
Коробка была доставлена, Тина взяла свои две конфеты и позволила матери раздеть себя. Руки Салли тряслись, когда она снимала с девочки красивые розовые трусики, еще один подарок Хэппи, сажала Тину в ванну, поливала ее водой и терла мочалкой. Материнские глаза внимательно изучали тело ребенка, выискивая какие-нибудь знаки. Но можно многое сделать, не оставив следов…
Салли едва не задыхалась от гнева и отвращения. "Оливер Грей, если ты хоть что-то сделал с моим ребенком, клянусь, я тебя убью… Но это же абсурд! Аманда Грей, должно быть, ненормальная. А если нет?"
- Ты просила кого-нибудь подарить тебе карусель, Тина? - начала она.
- Я хотела ее. Ты хочешь ее у меня отобрать?
- Конечно, нет. Просто хотела узнать, кто мог сказать, что ты ее получишь.
- Оливер. Значит, он ее заберет? - со страхом спросила Тина.
- Зачем ему забирать карусель?
- Не знаю. Но он это сделает.
- Что сделает?
- Заберет ее, я сказала! - в нетерпении крикнула Тина.
Надо действовать постепенно, держаться очень спокойно. Вынув Тину из ванны, Салли завернула девочку в полотенце и села на табуретку, чтобы расчесать ей волосы.
- Знаешь, что я думаю про тебя? Думаю, у тебя есть секрет, - весело сказала она.
- Нет, нету. - В глазах Тины мелькнул страх, но она тут же опустила их.
- Знаешь, иногда я не понимаю твоих поступков. Например, помнишь, когда кто-то из детей случайно наступил тебе на руку в садике? Так ты ничего нам не рассказала, хотя на руке у тебя была большая ссадина.
Тина молчала. С ощущением, что погружается во все более глубокие воды, Салли осторожно продолжила:
- А потом в один прекрасный день появилась карусель. Ты расплакалась и не сказала мне почему. Непонятно, подумала я. Такой красивый подарок, а Тина плачет. Но может, на самом деле она тебе не понравилась? Может, есть какая-то причина?
- Она мне нравится, нравится! - закричала девочка. - Ты не заберешь ее. Он сказал, что ты заберешь, если…
- Он? Кто так сказал?
- Дядя Оливер. Он сказал, что ты ее заберешь, если я скажу.
- А что ты скажешь, Тина?
- Ты знаешь, что делает дядя Оливер?
Салли покачала головой:
- Нет. Расскажи мне.
- Снимает трусики и трогает меня. И если я расскажу, он скажет, что я плохая девочка, делаю плохие вещи, а ты меня накажешь.
"Держись, не показывай виду, что ее слова словно нож в сердце!"
- Это секрет, а теперь я тебе сказала!
Салли обняла дочь, шепча:
- Нет-нет, все в порядке. Ты ничего плохого не делаешь, Тина. Это он делает плохие вещи. - И несмотря на всю свою решимость сохранять выдержку, Салли расплакалась.
- Мама, почему ты плачешь?
- Потому что очень тебя люблю… Ты наша хорошая девочка. Ты самая лучшая девочка в мире.
"О, Аманда, прости, что сомневалась в твоих словах!"
- Ты больше не должна об этом думать, потому что больше никто не прикоснется к тебе подобным образом. Ты не должна позволять. Ты знаешь это? Ты же много раз слышала об этом от папы, няни и меня.
"Прекрати, - приказала она себе. - Ты слишком возбуждена. Скажи это спокойно, а потом постарайся навсегда стереть это из ее памяти… если сможешь. Если когда-нибудь сможешь".
- Ты никому не должна позволять снимать с себя одежду или трогать тебя, Тина. Ну а теперь идем ужинать.
Погода была отвратительная, снег продолжал валить, а ветер кружил его. До Ред-Хилла оставалось еще добрых тридцать пять миль - на север и вверх по узкой, извилистой дороге. На завтра обещали серьезную метель, но до завтра оставалось всего несколько часов.
Надо собраться с мыслями. Разум застилает одна кровавая пелена ярости. Она не представляет, что скажет, когда доберется до Ред-Хилла. Надо сосредоточиться, чтобы туда добраться.
Было едва только семь вечера, но машин на дороге было мало, люди спешили укрыться в своих домах. Медленно ползли минуты. Салли посмотрела на спидометр: тридцать пять, сорок пять, пятьдесят. Автомобиль опасно заскользил по дороге. Салли опомнилась и снизила скорость.
Домов по сторонам дороги становилось все меньше, расстояние между ними - все больше. Это был лес, здесь жили уже только те, кто предпочитал настоящее уединение и обитал в старых хибарах, или богатые горожане, чьи дома скрывались в конце подъездных дорожек за воротами, которые зимой всегда бывали закрыты, за исключением нескольких праздничных дней.
Высокие ворота Ред-Хилла между двух каменных столбов стояли сейчас открытыми. Салли свернула. Проезжая мимо нового коттеджа Клайва, она с сожалением подумала о своих подозрениях и черных мыслях в его адрес.
Густой слой снега засыпал ее куртку, пока она прошла небольшое расстояние от автомобиля к парадному входу. Звоня в дверь, она все еще не знала, что скажет.
К удивлению Салли, дверь открыл сам Оливер. Джентльмен в бархатной домашней куртке не открывает дверь лично! Брови Оливера удивленно поползли вверх.
- Салли! Ты приехала одна? Что такое? С Дэном все в порядке?
- Да, он вернется завтра.
- Ты меня напугала. Ты говорила, что приедешь с Дэном, поэтому я тебя не ожидал. И в такую погоду! Что ж, проходи к огню. Камин у меня разгорелся на славу. В самый раз для такого вечера.
Вслед за хозяином она прошла в большую центральную комнату, где были развешаны охотничьи трофеи, а над камином красовалось изображение этого самого дома, которое они подарили ему на прошлый день рождения. Диваны и кресла накрыты индейскими одеялами. На длинном столе лежат разные металлические предметы, статуэтки, старые пистолеты и латунные кубки - память о прошлых теннисных турнирах.
- Я все время чищу эти экспонаты, - объяснил он. - Мне нравится делать это самому. Прекрасное занятие для одинокого вечера, ты не находишь?
Она не отвечала, просто стояла и смотрела на него. Как будто не замечая этого, он продолжал чистить, полировать и говорить:
- В доме нет никого, кроме одного работника. Кухарка придет завтра утром со сладким. Она считает, что моя плита не подходит для выпечки кондитерских изделий. Не знаю почему, но, с другой стороны, я ничего не понимаю в работе кондитера. Садись же, - сказал он, поскольку Салли так и стояла - в куртке, шапке и перчатках. - Раздевайся и расскажи, что приключилось, если приключилось.
- Это не займет много времени, - сказала она.
Он положил ветошь.
- Что случилось, Салли? Что такое?
Она смотрела на него, на серебристые волосы, на красноватый загар, приобретенный на лыжном курорте под Шамони, на сверкающий белый воротничок на фоне черного бархата, слегка удивленный наклон благородной головы. Ум. Обаяние.
- Да что, в конце концов, случилось, Салли?
- Сегодня днем я виделась с Амандой. - Она не планировала начать с Аманды, она вообще ничего не планировала.
Его брови снова взлетели.
- С Амандой? Здесь, в городе?
- Она приехала к нам, хотела повидаться с Дэном. Ее юристы приедут сюда в понедельник.
- А, снова это дело. - Оливер покачал головой. - Как бы мне хотелось, чтобы вы, молодежь, уладили все разногласия. Все это тянется слишком долго. Но я не хочу вмешиваться, Салли. Ты знаешь. Это больше не моя компания…
- Мы уже слышали все это раньше, - перебила она.
Никто никогда не перебивал Оливера, не позволял себе говорить с ним грубо, и он изумился. Когда же Салли даже бровью не повела, он продолжил:
- А как Аманда?
- А что ты ожидаешь после того, что ты с ней сделал?
- Я сделал? Я тебя не понимаю.
- Ты меня понимаешь, Оливер. - Она вспотела, голова накалилась, и Салли сделала глубокий вдох. - Ты - исчадие ада, Оливер, дикарь, преступник. Ты - мразь!
Он спокойно спросил:
- Салли, ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?
- Ты имеешь в виду, в своем ли я уме? Да, я в здравом уме, Оливер. А вот как я себя чувствую - это другой вопрос… после того, что ты сделал с Тиной. - Она заплакала и утерла толстой перчаткой слезы. - Я хочу, чтобы ты умер. Чтобы тебя похоронили и забыли.
- Так, Салли, это серьезное заявление. Что все это значит?
- Не надо играть со мной в игры! Ты развращал мою девочку! Снимал с нее одежду, дотрагивался до нее и бог знает что… твои грязные руки на ней! - Голос ее зазвучал пронзительно. - Не играй, Оливер! Врач нам сказала, что именно не так с Тиной, мы ей не поверили, но теперь, когда я услышала все это от моего ребенка… Боже мой!
Оливер кивнул, глаза его излучали терпимость, мудрость, сочувствие.
- Она слишком много смотрит телевизор, Салли. Дело в этом. Все эти отвратительные вещи оказывают на детский разум гораздо более сильное впечатление, чем мы думаем. Я удивлен, что вы разрешаете ей смотреть такие фильмы.
- Мы не разрешаем, и она не смотрит, ты слышишь меня? Она показала мне, что ты делал. В своей невинности, своем неведении - показала мне. Но она знала, что это было плохо. "Я плохая девочка", - говорила она, потому что так сказал ей ты, и… и ты подарил ей эту проклятую карусель, чтобы она молчала. "Это секрет" - вот ее слова. А если она проговорится, ты заберешь карусель. - Теперь голос Салли стал слабым от внезапно охватившего ее изнеможения. - Ублюдок! Мерзкий старик!
- Это самые неприятные слова, какие я слышал в своей жизни, а я слышал их немало.
Он с негодующим видом выпрямился, являя собой олицетворение значительности. Ощущение невозмутимого превосходства, исходившего от него, сводило Салли с ума.
- Ты услышишь гораздо больше, когда тобой займется Аманда. Ее ты тоже развращал. Она рассказала мне, что ты с ней проделывал.
- А, так тут еще и Аманда! Только вот, знаешь, она немного не в себе. Самую малость. Всегда была.
- Аманда в своем уме, хотя если бы она и сошла с ума, неудивительно. Но ты знаешь, что это неправда, и вот почему ты не имеешь своего мнения по этому делу. О, как благородно ты удалился от дел, чтобы "позволить молодежи взять на себя руководство компанией", - передразнила его Салли, - когда на самом деле ты не смеешь задеть Аманду, не смеешь даже приблизиться к ней. Все эти годы ты жил в постоянном страхе из-за нее.
Оливер стоял, улыбаясь и поигрывая в кармане ключами, и она поняла: он хочет показать, что его нисколько не тронули ее слова, что его это даже забавляет, показать слабость и бессилие Салли.
- Очень жаль, что ты не видишь, насколько ты смешна, - сказал он.
- Ты так думаешь? Ты узнаешь, насколько смешна Аманда. По ночам ты пробирался к ней в комнату… дарил ей подарки, подарил ту же карусель. Пока твоя жена не обнаружила и не отправила девочку в безопасное место. А потом покончила с собой. Люсиль покончила с собой, ведь так, Оливер?
Мышцы его лица напряглись, улыбка погасла.
- В тот день был густой туман, она ехала по дороге, по которой ездила всю жизнь, и свернула прямо в реку. Из-за тебя, Оливер.
Наступило страшное молчание. Когда Оливер заговорил, его поза изменилась. И Салли поняла, что ее последние слова поразили его в самое сердце.
- Не знаю, Салли, чего ты добиваешься своими жестокими обвинениями. Правда не знаю, - сказал он.
- Я хочу, чтобы весь мир узнал, что ты такое. Я хочу разоблачить великого филантропа, исследователя, джентльмена и показать, какой дрянью он на самом деле является!
- Ты же не думаешь, что кто-то поверит твоей лжи? - Тяжелым, пронизывающим взглядом он попытался заставить ее опустить глаза.
Сквозь пелену слез она посмотрела ему прямо в глаза. Он стоял среди своих драгоценных приобретений, которые все эти годы сохранялись им, его репутацией и хорошей работой, а внутри этого кокона совершались тем временем немыслимые преступления…
Она не узнала себя. Этот крик, эти слова принадлежали не ей.
- Ты увидишь! Вонь от тебя поднимется до небес.
- Очень сомневаюсь.
- Погоди, пока заговорит Аманда, а я…
- Сколько угодно. Думаешь, я тебя боюсь? Я буду все отрицать, и конец делу.
- Твой позор…
- …рикошетом ударит по твоей семье.
- Но только не теперь, когда я все расскажу врачу Тины.
- Чепуха! Все знают, что маленького ребенка можно научить говорить что угодно.
- Ну а у врача какой мотив? Она тебя в глаза не видела. Какой мне смысл? Мне никогда ничего не нужно было от тебя. Я думала… я восхищалась тобой, пока сегодня вечером Тина… - На мгновение комната качнулась перед глазами. - Моя девочка. Маленькая моя! - воскликнула она, закрывая лицо руками.
Внезапно Салли поняла, что дошла до предела - морального и физического. И, подняв глаза, спокойно посмотрела на Оливера.
- Гораздо более известные люди, чем ты, бывали разоблачены, Оливер. И у них хватало мужества признаться и раскаяться.
- Совершенно верно. В высшей степени достойное поведение, если есть в чем признаваться.
- Тебе станет легче, если ты это сделаешь. Ты облегчишь себе жизнь.
Он не ответил.
- Ты считаешь себя религиозным человеком?
- Да.
- Тогда позволь спросить тебя: ты поклянешься, что никогда не делал с моей Тиной такого, что не должен был делать?
- Мне нет нужды клясться. Моего слова почтенного гражданина будет достаточно.
- Почтенные граждане приносят клятву в суде.
Он не ответил. Она увидела, что кровь бросилась ему в лицо, и Салли поняла, что Оливер в ужасе. Лоб его покрылся испариной, колени подогнулись.
- Поклянись перед Богом, которому ты молишься каждый день. Ты никогда не пропускаешь воскресной службы. Поклянись, что ты ни разу не приставал к моему ребенку с сексуальными домогательствами. Я принесу из библиотеки Библию. Поклянись!
- Нет!
Он стоял, прислонившись к стене позади стола, распластав по ней ладони, словно поддерживая себя, их с Салли разделял заставленный дорогим антиквариатом стол.
- Ты отказываешься? - сказала она.
- Отказываюсь.
Он пытался взять себя в руки. Она видела, как этот процесс набирает силу в человеке, таком разумном, добродушном и правильном, с которого сорвали маску, обнажили его нутро. Постепенно он снова вернулся на привычную высоту и напал на Салли.
- Что еще ты хочешь, Салли? Я начинаю уставать от происходящего.
- Я сказала. Я хочу разоблачить твою сущность и сделаю это.
- Только попробуй! И ты пожалеешь.
- Не думаю, Оливер.
- Попробуй, и я обвиню Дэна в развратных действиях с собственной дочерью.
На мгновение Салли остолбенела. Безмерность этого немыслимого зла вела к безумию. И все равно она нашла в себе силы сдержаться и не вцепиться Оливеру в глотку. Вместо этого зашарила по столу, чтобы найти и разбить что-нибудь ценное для него. Она бы снесла его дом, если б смогла. Ее сила, как и у него, побежала по жилам, ища выхода. Еще до того как он успел подбежать к столу и помешать ей, Салли вырвала страницу из старинной, переплетенной в кожу книги, смахнула на пол серебряную статуэтку и серебряный кубок с выгравированным на нем его именем и схватила револьвер с отделанной серебром ручкой…
Он выстрелил. От грохота у нее чуть не лопнули барабанные перепонки. Она услышала вскрик Оливера, увидела, как он, шатаясь, попятился и съехал по стене на пол… Она выскочила из комнаты.
Первое, что осознала Салли, когда пришла в себя, была дорога. Каким-то образом она выбралась из дома, хотя не помнила как. Кажется, она слышала стук хлопнувшей за ней двери. Должно быть, она как-то включила мотор, потому что сейчас со всеми предосторожностями вела машину сквозь летящий снег. Она опомнилась уже после того, как миновала поворот, где дорога уходила на Ред-Хилл.
"Я убила человека! Совершила убийство! О Господи!"
Салли вспотела под дубленой курткой, ее трясло, но она понимала, что должна успокоиться, чтобы думать.