К началу пятидесятых казалось, что проблему мотивации можно считать если не окончательно решенной, то по крайней мере достаточно разносторонне разработанной. Оставалось только ждать, на каких позициях придут к консенсусу антагонисты из разных школ. Однако в середине пятидесятых этот застой был буквально взорван последовательной публикацией двух ярких работ, открывших новую эпоху в исследованиях мотивации. Их авторы, казалось, принадлежали к разным лагерям и говорили о разных вещах. Однако в историческом ракурсе становится очевидно, что их изыскания произросли из родственных корней и если не переплетаются, то в известном смысле перекликаются. Обе эпохальные публикации появились жарким летом, правда – с трехлетним интервалом.
25 августа 1954 года увидела свет первая крупная работа Абрахама Маслоу "Мотивация и личность", принесшая ему впоследствии мировую известность. В ней автор с достаточным почтением отзывался о взглядах представителей двух ведущих сил мировой психологии, однако недвусмысленно от них дистанцировался и предлагал собственный подход, заставивший научную общественность заговорить о пробуждении "третьей силы". Именно так чуть позже не без гордости определят себя представители гуманистической психологии, одним из лидеров которой по праву считается Маслоу. В этой книге автор представил иерархическую модель человеческих побуждений, без описания которой не обходится сегодня ни один учебник по психологии личности. Именно по учебникам она и известна большинству отечественных психологов, хотя совсем недавно, с почти полувековым опозданием, увидел свет и русский перевод знаменитой книги Маслоу. Так или иначе, сегодня в очередной раз пересказывать "Мотивацию и личность" уже излишне, достаточно отослать читателя к оригиналу (точнее – к переводу). Хотелось бы только обратить внимание на то, как в концепции Маслоу получают свое творческое развитие взгляды немецкого физиолога К. Гольдштейна, который, будь он психологом, наверняка принадлежал бы к стану гештальтистов. Идея организмической целостности, непротиворечивости, равновесия, перед которой психологи разных школ спесиво захлопывали двери, настойчиво просачивалась в психологическую науку сквозь щели в рубленых частоколах классических теорий.
Три года спустя, 27 августа 1957 года вышла из печати книга другого американского автора, Леона Фестингера, называвшаяся "Теория когнитивного диссонанса". Интересно, что в России книги Маслоу и Фестингера опубликованы почти с таким же интервалом. Но на этом аналогии кончаются. Прежде всего потому, что книги очень разные и по стилю, и по содержанию. Достаточно сказать, что концепция лидера гуманистов – сугубо умозрительная, а теория когнитивного диссонанса построена на экспериментальных данных и многократно ими подтверждена. Тут, правда, возникает одно подозрение: похоже, отечественный читатель больше любит рассуждения, чем эксперименты. По крайней мере, блиц-опрос нескольких десятков молодых коллег показал: с концепцией Маслоу хотя бы в реферативном ее изложении знакомы почти все, тогда как Фестингера мало кто читал, а многие по сей день о нем даже не слышали. Перелистывая страницы историко-психологического календаря, попробуем восполнить этот пробел хотя бы отчасти.
Ученик Левина, Фестингер в своих изысканиях опирался на принцип равновесия, используя его и при анализе мироощущения человека. Сам он начинает изложение своей теории с такого рассуждения: замечено, что люди стремятся к некоторой согласованности как желаемому внутреннему состоянию. Если возникает противоречие между тем, что человек знает, и тем, что он делает, то это противоречие он стремится как-то объяснить и, скорее всего, представить его как непротиворечие ради того, чтобы вновь достичь состояния внутренней когнитивной согласованности.
Далее Фестингер предлагает заменить термин "противоречие" на "диссонанс", а "согласованность" на "консонанс", поскольку эта пара терминов кажется ему более нейтральной, и теперь сформулировать основные положения теории. Она может быть изложена в трех основных пунктах: а) между когнитивными элементами может возникнуть диссонанс; б) существование диссонанса вызывает стремление уменьшить его или воспрепятствовать его росту; в) проявление этого стремления включает: или изменение поведения, или изменение знаний, или осторожное, избирательное отношение к новой информации. В качестве иллюстрации приводится ставший уже нарицательным пример с курильщиком: человек курит, но вместе с тем знает, что курение вредно; у него возникает диссонанс, выйти из которого можно тремя путями: а) изменить поведение, то есть бросить курить; б) изменить знание, в данном случае – убедить себя, что все рассуждения о вреде курения как минимум преувеличивают опасность, а то и вовсе недостоверны; в) осторожно воспринимать новую информацию о вреде курения, то есть попросту игнорировать ее.
Главный практический вывод, вытекающий из теории Фестингера, состоит в том, что любой психологический элемент субъекта может быть изменен: подвергая сомнению то, что человек думает о самом себе, можно вызвать изменения в его поведении, а меняя поведение, человек изменяет и мнение о себе. Подвергая себя самоконтролю и самоанализу, работая над самооценкой, человек развивается, растет личностно. В противном случае он отдает свою душевную работу другим, становясь жертвой (или орудием) чужого влияния. Именно об этом говорят результаты великолепно выстроенных экспериментов и его коллег.
Один из первых экспериментов по проверке теории когнитивного диссонанса был проведен Дж. Бремом. Он предлагал испытуемым сначала оценить несколько бытовых электроприборов – тостер, фен и т. п. Затем Брем показывал испытуемым два предмета из тех, что они внимательно осмотрели, и говорил, что им разрешается взять любой из них на выбор.
Позднее, когда от испытуемых требовалось дать повторную оценку тем же предметам, они с большей похвалой отзывались о выбранном ими изделии и с меньшей – об отклоненном.
В свете теории Фестингера причина подобного поведения ясна. Осуществив трудный выбор, люди испытывают диссонанс: знание негативных характеристик выбранного предмета диссонирует с фактом его выбора; знание позитивных характеристик отвергнутого предмета диссонирует с тем, что предмет не был выбран. Для уменьшения диссонанса люди подчеркивают позитивные аспекты и преуменьшают значение негативных аспектов выбранных предметов и напротив – подчеркивают негативные стороны и преуменьшают значение позитивных сторон невыбранного предмета.
Э. Аронсон и Дж. Миллс предположили, что если люди затратят много усилий, а тем более пойдут на какие-то жертвы, для того чтобы получить доступ в группу, которая окажется потом скучной и неинтересной, то они будут испытывать диссонанс. Знание о том, что им пришлось выдержать, будет диссонировать со знанием о негативных сторонах группы. Людям неприятно затрачивать усилия попусту и идти на неокупающиеся жертвы. Для снятия диссонанса они пытаются изменить восприятие группы в положительную сторону.
В эксперименте Аронсона и Миллса студентки колледжа должны были пройти вступительное испытание, для того чтобы стать членами дискуссионного клуба по обсуждению психологии секса. Для части девушек эти испытания были очень неприятны – от них требовалось откровенно продемонстрировать свою сексуальную раскрепощенность в присутствии экспериментатора-мужчины. Даже те, кто на это согласился (а согласились не все), испытывали смущение и стыд, то есть вынуждены были себя пересиливать. Для других же это испытание было легче – им разрешалось по своему усмотрению выполнить процедуру не полностью и остаться в рамках традиционных приличий. Третьи и вовсе были избавлены от вступительного испытания. Затем все испытуемые прослушали магнитофонную запись одной из дискуссий, проведенных в клубе, в который они оказались приняты. Как и предполагалось, девушки, прошедшие через самое трудное и унизительное испытание, оценили прослушанный материал как очень интересный и содержательный, причем эта оценка была намного выше той, что дали две другие группы испытуемых.
Еще один эксперимент, который был проведен Аронсоном с сотрудниками несколько лет спустя, основывался на предположении: если используется угроза, для того чтобы помешать людям заниматься любимым делом, то чем меньше угроза, тем больше у этих людей будет проявляться тенденция умалять в своих глазах это дело. Если человек воздерживается от любимого занятия, он испытывает диссонанс. Знание о том, что он любит это занятие, диссонирует со знанием, что он принужден им не заниматься. Один из способов уменьшить диссонанс заключается в том, чтобы умалить в своих глазах значение этого занятия. Таким образом, появляется оправдание, почему человек не занимается любимым делом. Причем слабая угроза вызывает меньшее самооправдание. Это приводит к необходимости добавлять свои собственные доводы для самоубеждения в том, что человеку вовсе не нравится заниматься любимым делом. В эксперименте Аронсона было обнаружено, что дети, которых подвергали символическому наказанию за пользование любимой игрушкой, уменьшили свою любовь к этой игрушке в гораздо большей степени, чем те, кто подвергался нешуточному наказанию. Сегодня, в эпоху торжества (хотя бы декларативного) гуманизма, политкорректности и т. п., за проведение подобных экспериментов можно поплатиться карьерой. Полвека назад на них, наоборот, делали карьеру. Может, это и было время подлинной терпимости? Так или иначе, оно оставило нам много полезных уроков.
Внутренний палач в ожидании приказа
26 августа 1976 года телезрители Америки пережили настоящий шок. Им был показан двухчасовой художественный телефильм "Десятый уровень", созданный компанией Си-Би-Эс. Это не был фильм ужасов, хотя в известном смысле его можно назвать и так. В основу его сюжета был положен психологический эксперимент. Причем в отличие от "Пси-фактора", "Секретных материалов" и прочих современных псевдонаучных "ужастиков", спекулирующих на страхах и предрассудках обывателя, "Десятый уровень" повествовал о реальном эксперименте, который незадолго до этого был поставлен Стенли Милгрэмом, учеником Соломона Аша, в Йельском университете. Фильм не содержал никаких впечатляющих спецэффектов и вообще был целиком снят в одном скромно обставленном павильоне. Единственным "украшением" фильма был актер Вильям Шатнер, снискавший известность участием в популярном сериале "Star Trek". В "Десятом уровне" Шатнер сыграл роль профессора Стефена Тернера, прототипом которого послужил Стенли Милгрэм. Сам Милгрэм выступал на съемках в качестве научного консультанта. Результаты своих опытов он ранее представил в научной периодике и в специальной монографии. Однако круг читателей такой литературы довольно узок, а телевизор смотрят практически все. И то, что увидели миллионы телезрителей в августе 1976 года, произвело на них неизгладимое впечатление.
Что же в этой постановке так поразило телезрителей? Да сами эксперименты, о которых Ли Росс впоследствии писал: "В большей, по-видимому, степени, чем любой другой эмпирический вклад за всю историю социальных наук, они стали частью интеллектуального наследия человечества – не такого уж обширного набора исторических случаев, библейских притч и шедевров классической литературы, к которому обычно обращаются серьезные мыслители, когда рассуждают о природе человека или об истории человечества".
В чем же состоял эксперимент? По официальной версии, он был посвящен исследованию процессов научения. От испытуемого требовалось решать задачи возраставшей трудности. Для участия в эксперименте были привлечены добровольные помощники. Им надлежало следить за успешностью решения задач и в случае неудачи наказывать испытуемого ударом электрического тока (изучению якобы и подлежало влияние наказания на научение). Строгость наказания постепенно возрастала. Для этого перед помощником была размещена приборная панель с 30 рубильниками, а над каждым из них – ярлычок с указанием силы разряда, начиная с минимального в 15 вольт и кончая максимальным в 450 вольт. Дабы помощник отдавал себе отчет в своих действиях, ему перед началом опыта давали возможность испытать на себе силу удара в 45 вольт. После инструктажа испытуемого привязывали к устройству, напоминавшему электрический стул, провода от которого вели к приборной панели. В ответ на высказанное испытуемым беспокойство по поводу его не совсем здорового сердца экспериментатор хладнокровно заверял: "Хотя сами удары током могут быть очень болезненными, устойчивого поражения тканей они не вызовут". И эксперимент начинался.
После нескольких успешных решений ученик начинал делать ошибки. Следуя полученным инструкциям, помощник экспериментатора с каждой новой ошибкой опускал новый рубильник. На пятом ударе – в 75 вольт – испытуемый начинал стонать от боли, а при 150 вольтах умолял остановить эксперимент. Когда напряжение достигало 180 вольт, он кричал, что больше не в силах терпеть боль. Если помощник испытывал колебания, присутствовавший тут же экспериментатор бесстрастно призывал его продолжать экзекуцию. По мере приближения силы разряда к максимуму можно было наблюдать, как испытуемый, уже даже не пытаясь решить задачу, бьется головой о стену и умоляет его отпустить. Поскольку такая реакция никак не может быть признана удовлетворительным решением, следует новое наказание.
Возникает невольный вопрос: кто позволили психологам творить такое бесчинство? На самом деле никто никого не мучил. Роль испытуемого исполнял профессиональный актер, который лишь разыгрывал страдание. А настоящим испытуемым выступал добровольный помощник экспериментатора. Именно его поведение подлежало изучению. Стенли Милгрэм хотел выяснить: до какой степени жестокости может дойти человек, если его действия санкционированы авторитетом.
Предварительно он попросил группу известных психиатров дать прогноз относительно возможных результатов эксперимента. Все сошлись во мнении, что от силы процентов двадцать испытуемых, видя явные страдания жертвы, перейдут рубеж в 150 вольт. Таких, кто доведет силу удара до максимума, по общему мнению, среди нормальных людей вообще не найдется. Ну, может быть, один процент.
Реальные результаты полностью опровергли этот прогноз. 65 % испытуемых Милгрэма назначили своей жертве максимальное наказание!
Комментируя свой эксперимент, Милгрэм с горечью заметил: "Если бы в Соединенных Штатах была создана система лагерей смерти по образцу нацистской Германии, подходящий персонал для этих лагерей легко можно было бы набрать в любом американском городке".
Аналогичные эксперименты, проведенные как в США, так и в других странах (Австралии, Иордании, Испании, Германии), позволили утверждать, что выявленная Милгрэмом закономерность носит универсальный характер.
В нашей стране эти результаты принято было комментировать в том аспекте, что, мол, загнивающее буржуазное общество способствует глубокой моральной деградации. Повторить эксперимент советские психологи не решались. Да и к чему, когда многие еще не очень старые люди помнят подобный глобальный опыт в масштабах всей страны? В любом уголке мира, когда власть предержащим приходит охота поучить кого-то методом кнута, недостатка в палачах не возникает. Если доходит дело до справедливой расплаты, оправдания одни и те же: "Время было такое", "Нас так учили", "Мы исполняли свой долг"… Впрочем, чаще всего и оправдываться не приходится.
Правда, одна из модификаций эксперимента оставляет какую-то надежду. Когда экспериментатору в помощь брали трех ассистентов, и двое из них – "подсадные" – отказывались следовать бесчеловечному приказу, то и третий – настоящий испытуемый – к ним присоединялся. Пример порядочного и гуманного поведения почти любого заставляет взяться за ум. И это обнадеживает.
Дистанция комфорта
30 августа 1965 г. в авторитетном журнале "Социометрия" появилась оригинальная статья об особенностях невербального общения, написанная английским психологом Майклом Аргайлом. Кстати, именно так по традиции пишется по-русски его фамилия ( Argyle ). Ныне публикации по невербалике нередки, и на Аргайла в них часто ссылаются. Однако иные, особо "продвинутые" (или просто не знакомые с традицией) переводчики, для которых Аш – это Эш, а Джемс – Джеймс, и Аргайла предпочитают величать Арджайлом.
Та давняя статья Аргайла "Контакт взглядов, дистанция и взаимное принятие" сегодня по праву считается классической. Таковой, оценив частоту цитирования, ее еще в 1979 г. признал журнал Current Contents . Фактически она положила началу целому направлению научных исследований, которое активно разрабатывается по сей день. В статье описывались чрезвычайно простые, но очень показательные опыты. В чем же их суть?
В большой, почти пустой комнате стоит человек. Он знает, что за ним наблюдают, что он служит "приманкой" для другого человека, который сейчас войдет в дверь. Впрочем, ничего страшного не происходит – просто двое людей поговорят друг с другом на любую тему, а психологи, придумавшие этот эксперимент, измерят расстояние, на котором находились собеседники. Вот и все.
Но такой простейший эксперимент дал неожиданные результаты. Выяснилось, что существует четкая связь между "дистанцией разговора" и ростом собеседников. А именно: чем выше мужчина, тем ближе он подходит к "приманке" и наоборот, чем меньше его рост, тем дальше предпочитает он находиться от своего собеседника. А вот у женщин наблюдалась прямо противоположная зависимость.
Аргайл предложил вполне правдоподобное объяснение этому странному явлению. В нашем обществе сложилась своеобразная "культурная норма" – мужчина должен быть крупным, высокого роста, а женщина, напротив, миниатюрной. Обращение "коротышка" звучит оскорбительно, а "малышка" – скорее ласкательно. И хотя реальность далеко не всегда соответствует этой норме, все мы неосознанно стремимся подогнать жизнь под "теорию". Поэтому рослому мужчине приятно стоять рядом со своим собеседником, подчеркивая свое "достоинство", а высокая женщина, наоборот, стремится отойти подальше, чтобы скрыть свой "недостаток".
Отсюда следует, в частности, что не стоит во время разговора приближаться к высокой собеседнице или малорослому собеседнику – они будут чувствовать себя неловко. И точно так же не упускайте возможность сделать человеку приятное – подходите почти вплотную к миниатюрной женщине или к рослому мужчине: отсутствие или наличие лишних сантиметров роста может доставить им безотчетную радость.
Из экспериментов, проведенных группой Аргайла, можно сделать еще несколько небесполезных выводов. Психологи, в частности, заинтересовались, какова роль глаз во время разговора. Ведь именно взглядом мы даем понять, что кончили свою мысль и готовы выслушать противоположную сторону, что согласны или не согласны с собеседником, что удивлены, огорчены и т. п. Следовательно, если у одного из двух беседующих между собой людей закрыть верхнюю часть лица, другой должен как-то реагировать на это.