Эффект Пигмалиона был расценен как объективное основание для педагогического оптимизма. Открытие Розенталя и Якобсон вселило во многих педагогов веру в огромный интеллектуальный потенциал учащихся, причем даже тех, которые считались слабыми и отстающими. Предполагалось, что именно для последних создание стимулирующих условий будет способствовать преодолению их отставания. Побуждаемое такими общественными настроениями правительство США начало выделять крупные денежные средства на разработку и внедрение всевозможных программ, которые в привычных нам терминах следовало бы отнести к развивающему обучению.
Однако на протяжении ряда лет использование этих программ не дало ощутимых результатов. И прагматичные американцы забеспокоились: не впустую ли расходуются казенные деньги? И вообще, так ли уж правы Розенталь и Якобсон в своем педагогическом оптимизме?
Было предпринято немало попыток повторить классический эксперимент, но все они приносили неоднозначные результаты. В ряде случаев искомый феномен просто не удавалось зафиксировать. Это побудило многих исследователей проявить более пристальное внимание к первоисточнику. Дело в том, что книга Розенталя и Якобсон носила не столько научный, сколько публицистический характер. Она подчеркивала выявленную тенденцию и затушевывала возникавшие противоречия. Детальный анализ экспериментальных данных обнаружил их крайнюю противоречивость. Главный вклад в обобщенные результаты эксперимента внесли данные, полученные в одном из первых классов, где относительный показатель интеллекта потенциальных "звезд" повысился на 15 баллов. В классах с третьего по шестой значительных изменений отмечено не было. В сущности, все изменения приходились на два из восемнадцати классов – один первый и один второй. В одном из третьих классов к концу учебного года у "звезд" был отмечен даже интеллектуальный спад.
К тому же же, как это ни странно, поведение учителей в данном эксперименте вообще никак не фиксировалось, что оставляло широкий простор для произвольных толкований.
Развернувшаяся на этой почве дискуссия стимулировала интерес к исследованиям учительских ожиданий. Первое такое исследование было проведено в США еще за 10 лет до выхода "Пигмалиона". Уже тогда удалось установить, что восприятие ребенком хорошего отношения к нему учителя позитивно и зримо коррелирует с его самовосприятием, что в свою очередь сказывается и на успеваемости: ребенок видит, что учитель относится к нему хорошо, это укрепляет его в роли дисциплинированного и успевающего ученика.
В последующие годы волна подобных исследований нарастала. Изучались особенности самооценки, поведения и успеваемости учащихся в зависимости от зафиксированного отношения к ним со стороны учителей. В частности, было установлено, что плохо успевающие школьники обладают, как правило, низкой самооценкой. Дж. Баркер-Ланн (1970) объясняет это тем, что учителя постоянно сравнивают их с отличниками; чаще всего этим наносится значительный ущерб Я-концепции детей. В школе, где проводилось это исследование, один из учителей заявил: "Я не люблю учить тупых детей – не для того я учился сам. Вот здесь, – и он показал на ряд, идущий вдоль окон, – сидят мои лучшие ученики. Средние сидят в среднем ряду. А в третьем ряду сидят самые тупые". Следует ли после этого удивляться тому, что тип взаимодействия учителя с учащимся и оценка учителем его способностей позволяют надежно предсказать уровень самооценки школьника?
Целый ряд исследований, проведенных в США, показал, что разделение учащихся на потоки по способностям сказывается на их самооценке. Те, кто учится в классах для детей с низкими способностями, склонны считать себя неудачниками. Они часто бросают школу и отличаются антисоциальным поведением. В Англии аналогичные данные получил Д.Харгривс (1967).
Любая группировка детей, если она сопряжена с "навешиванием ярлыков", может служить катализатором формирования у них низкой самооценки, тем более что выделение "полноценных" категорий учащихся является потенциальным инструментом социальной регуляции и контроля. Ярлыки способны унизить и даже погубить человека: нередко они оправдывают пренебрежительное отношение к тому, кто его вовсе не заслуживает. Как утверждает Р.Рист (1970), многие дети обречены влачить жалкое существование и испытывать неприязнь по отношению к себе только потому, что за ними слишком рано закрепился образ "недоразвитых", "неуравновешенных", "неспособных". Во многих исследованиях показано, что такого рода ярлыки часто служат ориентирами для учителей и определяют их негативное отношение к некоторым детям. Характерным в этом плане является эксперимент А.Фрерикса (1974), который продемонстрировал студентам, будущим педагогам, видеозапись урока, предварительно сообщив, что данные школьники обладают низкими способностями. В контрольной группе при демонстрации той же пленки было сказано, что это – нормальный урок с нормальными учащимися. После просмотра студенты обеих групп заполнили специальный опросник, в котором выявлялось их отношение к только что увиденному на экране. По сравнению со студентами контрольной группы студенты экспериментальной усматривали в поведении школьников признаки меньшего самоконтроля, большей безответственности и склонности к грубости, меньшей способности рассуждать абстрактно. Этот результат полностью согласуется с данными других исследований, которые показывают, что группирование по способностям и "навешивание ярлыков" приводят к заведомо отрицательным последствиям.
Выясняя мнения учителей первых классов об относительных темпах освоения навыков чтения мальчиками и девочками А.Паларди (1969) выделил среди них две противоположные группы. В первую вошли учителя, которые считали, что мальчики и девочки осваивают навыки чтения совершенно одинаково; во вторую – те, кто считал, что мальчики учатся читать гораздо медленнее, чем девочки. Предварительный тест на способности к чтению, проведенный среди учащихся, показал, что никаких различий между мальчиками и девочками нет. Однако результаты теста, проведенного спустя некоторое время, свидетельствовали о том, что в классах, где преподавал учитель первой группы, ученики усвоили программу практически одинаково, а в классах, где преподавали учителя второй группы, мальчики существенно отстали от девочек. Таким образом, можно сделать вывод: ожидания учителей могут как стимулировать, так и тормозить учебную деятельность школьников. Ведь учителям из обеих групп удалось "доказать" правильность своих убеждений.
На формирование ожиданий учителя может оказывать влияние даже… имя учащегося. Как показал Г.Гарвуд (1976), у детей, носящих имя, которое нравится учителю, Я-концепция в среднем более позитивной. Выяснилось также, что разные имена связываются с разными ожиданиями.
Д.Харгривс(1972) предпринял попытку теоретического анализа и объяснения противоречивых данных, относящихся к эффекту Пигмалиона. По мнению этого автора, ожидания учителя срабатывают или не срабатывают как самореализующееся пророчество в зависимости от трех факторов: представлений учителя способностях ученика, собственных представлениях школьника о своих способностях и того, насколько значимой фигурой является для школьника учитель. Две категории учащихся реализуют ожидания учителя с наибольшей вероятностью: дети, которых он считает одаренными, которые сами придерживаются высокого мнения о своих способностях и относятся к учителю как к значимому другому; дети, которых учитель считает неспособными к учебе и которые воспринимают учителя как значимую фигуру.
Когда восприятие учителем способностей учащихся не совпадает с их самовосприятием, а также в тех случаях, когда учитель не является для школьников значимым другим, его ожидания, судя по всему, не приводят к эффекту самореализующегося пророчества. Теоретическая схема, предложенная Д.Харгривсом, апеллирует к характеру восприятия учителя и учащихся. Она, безусловно, может служить объяснением как позитивных, так и негативных результатов, полученных при экспериментальном изучении эффекта Пигмалиона. Вполне возможно, что у детей, которых учитель заведомо считает одаренными, будет улучшаться Я-концепция, но лишь при условии, что он для них – значимая фигура. Если принять данную точку зрения – а она представляется убедительной, – то при проведении дальнейших исследований необходимо учитывать как Я-концепцию учащихся, так и восприятие ими учителя. Надо полагать, что важную роль здесь играет возраст учащихся. Для младших школьников ожидания учителя являются, несомненно, более действенным фактором формирования Я-концепции, чем для детей старшего возраста. Это означает, что следует с большой осторожностью обобщать данные, полученные в начальной школе, для ситуации средней школы. Кроме того, учителя начальной школы проводят с детьми гораздо больше времени, чем учителя средней, и имеют, следовательно, гораздо больше возможностей воздействовать на их личность и поведение. Ожидания учителя начальной школы играют, по-видимому, очень важную роль в формировании представлений школьника о своих способностях. Ведь учащиеся младших классов в отличие от старшеклассников практически не в состоянии противостоять мнению учителя. Из этого следует, что в принципе влияние ожиданий учителя на учебную деятельность школьников с возрастом должно уменьшаться.
Таким образом, феномен, выявленный более 30 лет назад, оказался гораздо более сложным и многозначным, чем это казалось в гуманистическом пафосе далеких шестидесятых. И многолетний опыт исследования данного феномена лишний раз свидетельствует: любое яркое открытие в психологии – это не повод для патетических деклараций, а основание для вдумчивого анализа.
Клуб первопроходцев
Есть в истории психологии несколько ярких фигур, которые составили целую эпоху в развитии нашей науки, но которые сегодня почти забыты, поскольку их эпоха давно миновала. К ним, в частности, относится Эдвард Титченер, один из пионеров экспериментальной психологии. Ученик и последователь Вундта, он пытался пропагандировать его идеи у себя на родине, в Англии, но, не встретив понимания у коллег, предпочел перебраться в Америку, где возглавил психологическую лабораторию Корнелльского университета. Здесь под его руководством сформировалось первое поколение американских психологов-эксперименталистов (его учениками было защищено свыше полусотни докторских диссертаций, носивших явный отпечаток его идей). Себя они так и называли – эксперименталистами. Так и был назван их неформальный клуб, первое заседание которого состоялось без малого столетие назад – 4 апреля 1904 г. Клуб просуществовал много лет и в 1929 г., после смерти Титченера, был преобразован в Общество экспериментальной психологии.
С позиций сегодняшнего дня психологические воззрения Титченера кажутся весьма архаичными, но для своего времени это было новое слово в науке. Предметом психологии Титченер считал сознание, которое предлагал изучать методом интроспекции – специально организованного, квалифицированного самонаблюдения. Для обыденного самонаблюдения, по мнению Титченера, характерна так называемая ошибка стимула. Например, при виде яблока человек обычно утверждает, что перед ним яблоко, хотя на самом деле это суждение складывается из элементарных ощущений размера, цвета, формы и т. п. В отличие от неискушенного, "наивного" наблюдателя, квалифицированный психолог способен описать эти ощущения не в терминах житейского опыта, а в терминах, непосредственно характеризующих сами ощущения, которые и составляют первооснову всякого опыта и являются первичными элементами сознания. Изучению элементов сознания и были посвящены труды самого Титченера и многочисленных представителей его школы, объединившихся в клуб эксперименталистов. На регулярных заседаниях клуба обсуждались результаты проведенных экспериментов.
Согласно неписаному правилу, которое неуклонно соблюдалось до 1929 г., женщинам запрещалось присутствовать на заседаниях клуба. Это, однако, вовсе не было проявлением мужского шовинизма, который был Титченеру отнюдь не присущ. Среди его учеников было немало женщин, что для того времени было явлением прогрессивным. Свой запрет ученый мотивировал заботой о нравственности своих учениц. Страстный курильщик, он придерживался оригинального мнения: "Нечего даже надеяться стать настоящим психологом, не научившись прежде курить". Под влиянием мэтра многие его ученики пристрастились к курению сигар, несмотря даже на то, что однажды на их глазах увлеченный председатель клуба нечаянно спалил себе бороду. В то же время Титченер находил нечто безнравственное в появлении дам в обществе курящих мужчин, не говоря уже о том, что женщина, осмелившаяся закурить сама, являла в ту пору вопиющий вызов общественной морали. Кроме того, Титченер поощрял учеников к неформальной дискуссии и полагал, что присутствие прекрасного пола может оказать на них сковывающее влияние.
Были и другие причины, по которым совместные заседания представлялись угрозой женскому целомудрию. Исследованию методом интроспекции подвергался самый широкий круг ощущений, в том числе сугубо телесных. Так, были проведены опыты, в которых испытуемые описывали свои ощущения, имевшие место при введении в желудок теплой и холодной воды посредством специального зонда (с этим зондом некоторые самоотверженно ходили целыми днями). Еще более деликатный эксперимент требовал описания ощущений, испытываемых в процессе мочеиспускания и дефекации. Сохранились воспоминания членов клуба о том, что от женатых аспирантов требовалось делать записи об их ощущениях во время полового акта и даже прикреплять к своим телам специальные датчики для регистрации физиологических реакций (протоколы этих наблюдений не сохранились, и сегодня достоверность этих сведений представляется довольно спорной). Содержание таких опытов держалось в секрете, однако пикантные слухи о них гуляли по всему университетскому городку, возбуждая нездоровое любопытство. Дошло до того, что группа студенток (среди которых находилась невеста Эдвина Боринга, из чьих воспоминаний и почерпнут этот факт) ухитрилась однажды спрятаться под столами в помещении для заседаний, "горя желанием услышать, что же представляет собой та психология, которой занимаются мужчины". В какой мере было удовлетворено их любопытство, история умалчивает.
За прошедшее столетие психология шагнула далеко вперед, и сегодня опыты Титченера представляют интерес лишь для историков науки. Было бы, однако, несправедливо списать школу Титченера в архив. Она, несомненно, оказала огромное влияние на становление современной психологии. Причем ее положительное влияние состояло главным образом в том, что она сыграла роль мишени для конструктивной критики. Новые направления в науке – функционализм, бихевиоризм, в известной мере гештальтпсихология – обязаны своим возникновением именно переосмыслению основ титченеровского структурализма. По мнению авторов американского биографического словаря, в котором Титченер фигурирует среди 500 самых выдающихся психологов мира, он "сыграл уникальную роль инициатора кристаллизации новых взглядов в психологии". А это само по себе немало.
Становление психологии познания
Оформление научной школы или направления трудно точно датировать. Подобно тому, как историю города принято отсчитывать от первого письменного упоминания о нем, так и в истории науки принято отмечать символические даты первых публикаций. Так, официальным днем рождения когнитивной психологии можно считать 6 апреля 1956 г. В этот день в "Психологическом обозрении" ( Psychological Review ) появилась статья Джорджа Э. Миллера "Магическое число семь, плюс-минус два: пределы наших способностей обработки информации" – первая работа сугубо когнитивистской ориентации, положившая начало целому научному направлению. Характерно, что расцвет когнитивной науки пришелся почти на те же самые годы (начало 60-х – середина 70-х), когда параллельно распространилась мода на душеспасительные посиделки и велеречивое пустословие, которые с той поры для многих фактически и подменили собой психологию. В мировой науке эти независимые направления так и существуют параллельно, не пересекаясь и позволяя психологам свободно выбирать, к чему лежит душа. В наших краях когнитивисты не сумели завоевать большой популярности. Оно и понятно – в их работах ни слова нет о том, как за счет активизации личностного потенциала стать миллионером за неделю, как методом субсенсорной суггестии заставить лысого купить расческу или как посредством группового самокопания избавиться от обременительной ответственности перед ближними и достичь абсолютного самодовольства. Не будучи расположены к обсуждению подобных вопросов, когнитивисты занимались не столь увлекательным предметом – психологией, а именно – изучением человеческих механизмов познания мира (что, кстати, вовсе не исключает личностную проблематику из круга психологических изысканий – ведь человеческое миропонимание, мировоззрение, мироощущение это в основе своей понимание, воззрение, ощущение). Центральная для когнитивной психологии проблема – переработка информации, которую человек черпает из внешнего мира (ибо больше ей взяться неоткуда). Поняв, как человек получает и организует в сознании информацию о мире, мы в итоге сможем и понять, почему и зачем он так или иначе себя ведет. Для когнитивистов предмет психологического исследования состоял именно в этом. Наверное, и эта позиция небезупречна, но она хотя бы представляется научной.