Дрессированные цыплята
4 июня 1897 года произошла первая личная встреча Эдварда Ли Торндайка и Джеймса Маккина Кеттела. Это, казалось бы, заурядное событие стало начальной вехой целого этапа в развитии психологии, точнее – ее поведенческого направления. В то утро Торндайк постучался в дверь дома Кеттела в Нью-Йорке. Там его уже ждали. Кеттел, профессор психологии Колумбийского университета, предложил стипендию молодому, подающему надежды ученому, который к тому времени столкнулся со множеством профессиональных и личных проблем.
Торндайк был одним из первых американских психологов, который получил полное образование в Соединенных Штатах. Интерес к психологии у него, как и у многих других, пробудился после прочтения книги У.Джемса "Принципы психологии", когда он был еще студентом университета Уэсли в Миддлтауне, штат Коннектикут. Позднее он учился у Джемса в Гарварде, где и начал исследовать процессы научения.
Торндайк планировал проведение исследований с привлечением детей в качестве испытуемых, но встретил запрет университетской администрации, которая была крайне озабочена недавним скандалом, разразившимся после того, как ученые-антропологи раздевали детей, чтобы провести антропометрические измерения. Узнав, что экспериментировать с детьми запрещено, Торндайк выбрал цыплят. Он обучал цыплят бегать по лабиринтам, которые импровизированно сооружал из книг. Рассказывают, что он испытывал некоторые трудности с поисками помещения для своих питомцев. Домовладелица запретила ему содержать цыплят в спальне, и он обратился за советом к Джемсу. Тот безуспешно пытался найти помещение в лаборатории или в музее университета, и в конце концов пустил Торндайка и его цыплят в подвал собственного дома, к полному восторгу своих детей.
Торндайк не закончил образования в Гарварде. Не найдя взаимности у некой молодой особы, он предпочел уехать подальше от Бостона. Предложение Кеттела оказалось как нельзя кстати. Перед Кеттелом двадцатитрехлетний Торндайк предстал с корзиной в руках. В корзине копошились его дрессированные цыплята. В Колумбийском университете им место нашлось. Так началась полувековая эпопея работы Торндайка в Колумбийском университете. Здесь им были открыты основополагающие принципы научения, на которых впоследствии выстроилось внушительное здание бихевиоризма.
Мера ума
Столетие назад, в начале июня 1907 г., произошло событие, знаменовавшее собою, без преувеличения, наступление новой эры в практической психологии, прежде всего – в сфере образования. 5 июня в Париже вышла из печати книга Альфреда Бине и Теодора Симона "Ненормальные дети" ( Les Enfantes Anormaux ), на несколько десятилетий определившая основные тенденции оценки умственных способностей в психолого-педагогической практике.
Очень скоро появились переводы книги на иностранные языки. Спустя всего 4 года (по нынешним временам – завидная оперативность), в 1911 г. в издательстве Сабашниковых книга вышла на русском языке. Этот случай не был исключением – авторитет Бине в России был высок, его работы с конца 19 в. у нас незамедлительно переводились и имели серьезный резонанс. Это потом наступило настороженное затишье. Новое издание, и то – фрагментарное, увидело свет лишь 3 года назад. Три главы из "Ненормальных детей" были упрятаны под обложку сборника "Измерение умственных способностей" (у Бине работы с таким названием нет, но наш нынешний книжный рынок требует доходчивости) наряду с не менее известной его работой "Современные идеи о детях". Издателей можно понять. Легко представить, какую истерику у политкорректных демагогов вызвал бы сегодня выход книги под названием "Ненормальные дети". В начале прошлого века ученые не стеснялись называть вещи своими именами. Не ради того, чтоб кого-то обидеть, а чтобы разобраться и помочь. Это сегодня наш гуманизм выливается в то, чтобы ненормального ребенка называть своеобразным, интегрировать его в массовую школу, а потом причитать в недоумении, почему на каждом шагу встречаются ни на что не пригодные полуграмотные недоучки с преступными наклонностями… Мотивируется эта недальновидная политика безупречными лозунгами безусловной любви к детям, необходимости предоставить всем равные возможности саморазвития.
Альфреда Бине нельзя упрекнуть в нелюбви к детям. И относительно возможностей развития он придерживался взглядов, пожалуй, даже более оптимистичных, чем у нынешних записных гуманистов. Он писал:
Некоторые современные философы находят моральное утешение в прискорбном факте, что интеллект индивида не может быть увеличен. Мы обязаны всячески противодействовать подобной пессимистической точке зрения… Мозг ребенка подобен полю, на котором опытный фермер посредством культивации может осуществить задуманные им изменения и в результате вместо бесплодной получить плодородную землю.
Вот только опытный французский психолог отдавал себе отчет и других призывал осознать, что для реализации этих возможностей необходимо еще учитывать способности ребенка. В определении способностей он исходил из вышедшего ныне из моды понятия возрастной нормы и соответственно – отклонения от нее, то есть ненормальности. Тех, кому, называя вещи своими именами, недостает ума по сравнению с нормой, он призывал обучать в соответствии с этим печальным фактом, а не именовать недостаток своеобразием и тем самым его игнорировать. Так им была недвусмысленно обозначена проблема, которая всегда существовала и будет существовать, более того – предложено ее решение, которое, возможно, не безупречно, однако все равно лучше, чем камуфляж проблемы сахарной пудрой.
С позиций сегодняшнего дня взгляды Бине и Симона кажутся во многом уязвимыми для критики. Исповедуя самые благородные идеи, французские исследователи по сути дела внедрили в психолого-педагогическую практику деструктивный подход к дифференциации детей. Хотя авторы предостерегали от навешивания на ребенка уничижительных ярлыков, предложенный ими метод селекции оказался самым удобным инструментом именно для осуществления такой порочной практики. Подобно тому, как открытие способа расщепления атомного ядра предоставило человечеству исключительно эффективный источник энергии, но использовано было в первую очередь для создания чудовищного оружия, так и методы диагностики способностей, предложенные в начале века, стали использоваться как инструмент дискриминации. Отчасти это было обусловлено очевидной ограниченностью и несовершенством предлагавшихся приемов.
Важно отметить, что Бине, прославившийся своими исследованиями мыслительных процессов, не имел стройной теории интеллекта и в своих оценках умах исходил скорее из житейского здравого смысла (правда, и более поздние теории превзошли такой подход ненамного). По его мнению, ум проявляется в решении задач, надо только сформулировать наиболее показательные, диагностически значимые задачи, и тогда оценивать ум можно будет по результатам их решения. Им совместно с Симоном из великого множества задач были эмпирически отобраны те, которые, согласно их представлениям, соответствуют умственным способностям детей определенного возраста (то есть их способны решить три четверти детей из достаточно большой выборки). В качестве таких способностей реально выступили способности к пониманию, суждению, принятию решений на основе здравого смысла, в некоторой степени – память. Проявляются эти способности в словесной форме, соответственно при оценке ума устанавливался важный, но вряд ли исчерпывающий критерий – способность пользоваться речью. По этому критерию выделись и категории ненормальных.
Идиотом называется всякий ребенок, который неспособен посредством речи сообщаться с себе подобными, т. е. который не может словесно выразить свою мысль и понять мысль другого, выраженную словесно, если эта псевдоафазия не объясняется ни расстройством слуха, ни расстройством органов речи, а должна быть всецело приписана недостаточности умственных способностей.
Слабоумным ( имбециликом ) называется всякий ребенок, который неспособен письменно сообщаться с себе подобными, т. е. который не может выражать свою мысль письменно и читать написанное или напечатанное, или, точнее, понять то, что читает, если отсутствие или недостаточное приобретение этой формы языка не объясняется никаким расстройством зрения, никаким двигательным параличом руки, а должно быть всецело приписано недостаточности умственных способностей.
Дебильным называется всякий ребенок, который может при помощи письма и речи сообщаться с себе подобными, но который запаздывает на 2 или 3 года в ходе своих занятий, если это запоздание не должно быть приписано неправильному посещению школы.
В дальнейшем Бине и Симон эту же классификацию выражают через уровни умственного развития, соответствующего развитию нормального ребенка определенного возраста. С их точки зрения, умственное состояние идиота соответствует уровню развития ребенка 2 лет и младше, а умственное состояние имбецилика соответствует уровню развития ребенка 2–3 лет. Для дебилика они не устанавливают определенного уровня развития, но лишь констатируют его отставание от своих сверстников и особенно затруднения в абстрагировании.
В тексте Бине Симона можно обнаружить довольно явное противоречие. С одной стороны, они во всех случаях характеризуют умственное развитие аномального ребенка через его соотнесение с уровнем развития нормального ребенка более младшего возраста. С другой стороны, они же подвергают критике подобные взгляды. Авторы, похоже, сами отмечают противоречивость своих деклараций и методов. В связи с этим они пишут: "При беглом чтении может даже показаться, что мы и сами принимаем эту теорию, потому что мы часто будем употреблять выражения вроде следующих: "Одиннадцатилетний ненормальный, который находится на одинаковом уровне с девятилетними детьми". Не не должно заблуждаться относительно того смысла, который мы придаем этим выражениям. Это только удобная форма для определения известной степени школьных познаний ученика".
Бине и Симон уверяют, что являются сторонниками другой теории, которая признает, что ненормальный ребенок совершенно не похож на нормального с замедленным или остановившимся на определенном уровне развитием. Ненормальный не ниже нормального, но совершенно другой, его развитие идет в ином направлении.
Бине и Симон действительно придерживались этой, более динамичной точки зрения на сущность умственной ненормальности и, пропагандируя эту точку зрения, между тем предлагали такие методы диагностирования умственной недостаточности, пользовались такими выражениями при описании различных ее форм, которые дали повод причислить их к сторонникам той теории, от которой они отрекались.
Субъективно они стремились отграничить понятие "умственный возраст" от таких понятий, как "уровень знаний", "способности". Однако объективно вся из система измерения интеллекта привела к тому, что понятие "умственная отсталость" утратило свое истинное значение, смешалось с понятием "отставание в умственном развитии" и не рассматривалось как стойкое нарушение познавательной деятельности вследствие органических поражений центральной нервной системы. В результате (к которому Бине и Симон отнюдь не стремились) их метод диагностики и превратился в способ навешивания ярлыков. По результатам предложенного ими тестирования во вспомогательные школы направлялось множество детей, которые вовсе не являлись умственно отсталыми, хотя и отставали от нормы, то есть на определенном этапе своего развития объективно могли быть отнесены к ненормальным.
В последующие десятилетия эти недоработки Бине и Симона вылились в серьезные злоупотребления, что дало повод для праведного негодования в адрес какой бы то ни было диагностики и селекции. Однако, подобно тому как весь научной атеизм бессилен дискредитировать религиозную веру и вынужден сосредоточиться на издержках культа, так и критика тестового отбора оперирует фактами злоупотреблений и издержек, затмевающих изначальную здравую идею. А для того, чтобы очистить конструктивный в принципе подход от образовавшихся на нем деструктивных наслоений, нелишне и сегодня внимательно перечитать книгу почти столетней давности. Надо же в конце концов разобраться, какими средствами культивировать бесплодную почву. В этом, наверное, и состоит одна из важнейших задач психолога в образовании. Разумеется, на подмосковном суглинке никогда не вырастить ананасов. Но это еще не повод ни забросить его под пустошь, ни умиляться растущим на нем лопухам…
Самые известные кляксы
6 июня 1921 года – "день рождения" понятия "психодиагностика". В этот день в швейцарском издательстве "Биршер" увидела свет книга Германа Роршаха под таким названием. Это была единственная монография, которую Роршах успел написать за свою недолгую жизнь, но которой было суждено стать одной из самых известных книг в истории современной психологии. В своей "Психодиагностике" Роршах описал созданный им метод исследования личности с помощью чернильных пятен, который в практически неизменном виде (в отличие от большинства иных личностных тестов, многократно подвергавшихся модификациям и уточнениям) дошел до наших дней и является самым распространенным и широко используемым в мире методом психодиагностики. Библиография научных трудов, посвященных тесту Роршаха, ныне превышает 11 тысяч источников, не считая сотен тысяч упоминаний и цитат в работах разного профиля.
Не будет преувеличением сказать, что к созданию своего метода Роршах шел всю жизнь. Сын профессионального художника, он еще в детстве проявил незаурядные художественные способности, в частности живейший интерес к формам причудливой конфигурации (вдохновлявшим когда-то самого Леонардо да Винчи). Характерно, что за это увлечение он получил от своих одноклассников прозвище Клякса. Исследование закономерностей восприятия слабоструктурированных объектов Роршах начал еще в 1911 году и провел тысячи опытов по отбору наиболее показательных "пятен". К 1920 г. результаты его исследований были обобщены в объемной рукописи, содержавшей подробное описание нового метода, параметры интерпретации результатов. Опубликовать рукопись оказалось непростым делом. Роршах безуспешно обил пороги семи издательств, прежде чем рукопись была принята "Биршером". Книга была опубликована тиражом 1200 экземпляров и первоначально не встретила никакого интереса у читателей: при жизни автора было продано всего несколько экземпляров. Роршах не дожил до предначертанной ему всемирной славы. Через десять месяцев после выхода книги он в возрасте 37 лет скоропостижно скончался от перитонита. Впрочем, в психологию он успел внести больший вклад, чем иная Академия в полном составе.
Вечный вопрос
11 июня 1962 года – еще один памятный день, связанный с именем Б.Ф.Скиннера. В этот день в Университете штата Миннесота в публичной полемике сошлись Скиннер и Карл Роджерс. Заявленная тема дебатов звучала так: "Образование и контроль над человеческим поведением". Полемика двух корифеев американской психологии продолжилась и на следующий день и вызвала глубокий общественный резонанс. Ведь в этом "поединке" сошлись два непримиримых подхода к человеческой природе.
Идеи Роджерса, позднее сформулированные им в книге "Свобода учиться" (1969; в переводе на русский язык недавно вышло второе, дополненное издание) можно назвать манифестом свободы и достоинства. По мнению Роджерса, в любом человеке заложено исконное стремление к благу. И если не ставить на пути его саморазвития искусственных препон, он способен самостоятельно достичь немалых интеллектуальных и нравственных высот. Легко понять, почему идеи Роджерса были с энтузиазмом восприняты свободолюбивыми американскими студентами-шестидесятниками.
Скиннер придерживался диаметрально противоположной точки зрения. Достаточно сказать, что его взгляды впоследствии нашли отражение в книге с красноречивым названием "По ту сторону свободы и достоинства" (1971). По мнению Скиннера, понятия свободы и достоинства человека являются продуктами донаучной стадии развития психологии, верившей в "автономного человека", который якобы способен мыслить, выносить суждения, ответствен за свое поведение, свободен выбирать и сохраняет достоинство благодаря своему выбору.
Скиннер утверждал, что с его открытием "Технологии поведения" возникла подлинно научная психология. Отвергая идею "автономного человека", Скиннер также отказывается от идеи свободы. Все поведение целиком и автоматически определяется внешними обстоятельствами – ни суждение, ни выбор не участвуют в этом, считает Скиннер. "Свобода – это вопрос факторов подкрепления…" – пишет он.
Скиннер отрицает достоинство личности, считая его ненужным старомодным понятием, так как мы не можем возлагать ответственность на индивида за поведение, которое вызывается только внешними силами. "Ошибочно полагать, – пишет Скиннер, – что проблема заключается в том, как освободить людей. Она состоит в том, как улучшить контроль над ними".
Легко представить, какой эмоциональный накал царил в аудитории во время столкновения этих полярно заряженных "электродов". Примирения, разумеется, не наступило, и в той или иной форме отголоски этой полемики вспыхивают по сей день. Впрочем, иного и не приходится ожидать при столкновении крайностей. По сути дела, полемика высветила ограниченность и уязвимость обоих подходов и заставила здравомыслящих людей обратиться к поискам золотой середины. Хочется верить, что Роджерс прав в своем убеждении: ростки добра скрыты в каждом человеке. Но они, однако, порою настолько слабы и скрыты так глубоко, что требуется немалое педагогическое усилие, чтобы дать им проявиться. Уповать лишь на возможности саморазвития было бы непозволительным благодушием. Но и одним подкреплением невозможно воспитать полноценного человека. Иначе необходимо поверить, что любой из нас – не более чем совокупность поведенческих реакций, которые отличаются от крысиных лишь степенью сложности. Такой подход в чем-то весьма практичен, но мало у кого лежит к нему душа. Может быть, потому, что она все-таки есть.