Многие из вас, друзья, слышали восклицание: "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!" А знаете ли вы, что слова эти пришли к нам из далёкого прошлого свидетелями одной из самых трудных и грустных страниц истории русского народа?
Событиям той поры и посвящена эта повесть. Действие её происходит в годах 1580–1581.
Содержание:
Глава 1 - Тренька 1
Глава 2 - Шестая ложка 2
Глава 3 - Холоп 2
Глава 4 - Собачья жизнь 3
Глава 5 - Потерпи малость… 4
Глава 6 - Нежданно-негаданно 5
Глава 7 - "Мы люди вольные…" 7
Глава 8 - Приехали! 7
Глава 9 - "Поживём-увидим…" 8
Глава 10 - Барская милость 9
Глава 11 - Уходить надо… 10
Глава 12 - Пёс Урван 10
Глава 13 - На старом городище 11
Глава 14 - Долг платежом красен 12
Глава 15 - Чёрные палочки 13
Глава 16 - Тревоги и опасения 14
Глава 17 - Получили сполна! 15
Глава 18 - Заповедные годы 16
Геомар Георгиевич Куликов
Юрьев день
Повесть
Для младшего возраста
Рисунки Г. Акулова
Глава 1
Тренька
Среди обширных вотчинных владении князя Петра Васильевича Боровского песчинкой малой затерялась деревня Ивантеевка.
Два двора в ней. Две избы. Одна, вовсе ветхая, пуста. В другой, той, что покрепче, живёт семья Поздневых, крестьян княжьих.
Темно и тесно в избе. Сквозь маленькое окошко, затянутое мутным бычьим пузырём, едва сочится хмурый ноябрьский день. Потому с утра до вечера горит лучина, воткнутая в светец - железную палку, раздвоенную наверху. Под светцом - деревянная лохань с водой, куда падают и, шипя, гаснут угольки.
Обшарпанная печь с широкими полатями занимает половину избы.
Вдоль стен - лавки. Подле них - стол. Над столом - чёрные, закопчённые иконы. Перед иконами висит плошка-лампада, которую зажигают по праздникам. Чуть поодаль стоит сундучок, где бережно хранится одежда, что получше.
Пять человек топчутся в избе: дед с бабкой, отец с матерью и Тренька.
Шныряют под ногами две курицы. Тычется мокрым носом телёнок, выпрашивает поесть.
И всем-то сегодня Тренька мешает.
Принялся дед плести длинный пастуший кнут. Тренька к нему. Вроде хитрая ли вещь кнут? А это как поглядеть. У рукояти его надо сделать толщиной едва ли не с Тренькину руку, а чем далее, тем тоньше. Кончиться же кнут должен вовсе плетёнкой из конского волоса. И без умения и сноровки здесь никак не обойтись.
Медленно идёт у деда работа. Пальцы не те, что в молодости, плохо слушаются. Да и мало для такого занятия в избе места. А тут ещё Тренька крутится. Ворчит дед:
- Ну, что за диво сыскал? Нечто кнута не видел? Шёл бы лучше на волю, чем перед глазами-то мельтешить…
Шмыгает Тренька носом. На волю! Он бы с превеликой радостью удрал из дому. Кто ж отпустит? Который день льёт за окошком дождь. Во дворе грязь по колено.
- Отлипнешь ли, смола! - кричит дед, которого Тренька ненароком толкнул под локоть. - Сейчас я тебя этим самым кнутом…
Обиделся Тренька на деда. Подошёл к отцу. Чинит тот лошадиную сбрую. Но и у него Тренька виноватый:
- Куда шило дел?
- Не брал я шило. Нужно оно мне больно!
Сердится отец:
- Сколько раз говорено: не трогай ничего без спросу!
Одна бабушка Треньке защита:
- И чего пристал к мальчонке? Сам куда ни то положил, а теперь ищешь прошлогодний снег.
Тоскливо Треньке. Маетно. Забился в угол, где телёнок понурившись стоял, - тоже прогнали, чтоб не мешал. Обнял телёнка. Зашептал в самое ухо:
- Никому мы с тобой не нужны. Уйдём бродить по белу свету, тогда небось спохватятся, пожалеют…
Глядит телёнок на Треньку большими влажными глазами, мотает головой. А про что думает, нешто угадаешь? Телёнок ведь не человек.
Садится бабушка за прялку. Трёпаный и мятый лён-кудель скручивает в тонкую нить - пряжу. Потом из этой пряжи будет бабушка с матерью ткать полотно, на рубаху кому аль штаны. Может, ему же, Треньке.
Приметила бабушка, что Тренька вовсе нос повесил, того гляди, заревёт, позвала:
- Подь-ка сюда, Тереня. Поможешь мне.
Разом повеселел Тренька:
- А сказку расскажешь?
- Коли заработаешь…
Нет в избе ни единой книги. Редкая и дорогая это штука. А когда и возьмёт дед иную в соседней деревне и примется читать вслух, мало что разумеет Тренька. Начинает одолевать его такая зевота - скулы ломит.
Другое дело сказки аль былины, что рассказывает бабушка. Тут ясно, почитай, всё. А коли чего не поймёт Тренька, терпеливо объясняет бабушка не чета вспыльчивому, ровно порох, деду.
Пока думает, наморщив лоб, Тренька, о чём бы попросить бабушку, доносятся до него отцовы слова, обращённые к деду:
- А Николка-то и впрямь на Юрьев день собирается уходить от князя.
Плюнул в сердцах дед, на Тренькину мать зыркнул:
- Известное дело, дурная голова ногам покою не даёт.
Потупилась мать. Словно она сама вместе с родным братом, дядькой Николой, в дедовых глазах виноватой оказалась. Однако на том, к великому Тренькиному разочарованию, разговор окончился.
Придвинулся Тренька к бабушке. Потихоньку, чтобы дед не услышал, спросил:
- Чего это ноне все, ровно сговорившись, Юрьев день поминают?
- Не знаешь нешто?
- Праздник вроде большой…
- То не просто праздник - остатки былой воли. Прежде, сказывают, люди не то чтобы легче - посвободнее жили. А ноне привязаны мы к княжьей вотчине, ровно коза к хозяйскому плетню. Ни отойти от него, ни шагу лишнего ступить. Всё кругом княжье. Леса, что вокруг стоят. Земля, что нас кормит. Двор, на котором живём…
Засмеялся Тренька:
- Про двор-то, поди, шутишь?
- Какие уж тут шутки, - вздохнула бабушка. - Изба, в которой отец твой и ты родились, и та княжья…
Вытаращил глаза Тренька. Избу оглядел. Низкую, невзрачную, где каждое брёвнышко, а в том брёвнышке каждый сучок, каждую щёлку знал.
А бабушка продолжала:
- Но можем мы, коли невмоготу придётся, уйти от князя. Две недели во всём году на то даны. Одна - до Юрьева дня осеннего, другая - после. Вот, Тереня, какой он, Юрьев-то день, для нас, крестьян господских.
Задумался Тренька. В диковинку ему бабушкины слова.
- А отчего тот день Юрьевым кличут? - допытывается.
- То сказ долгий.
- Поведай! - молит Тренька.
Кивает головой бабушка:
- За густыми лесами, широкими полями, за синими морями, горами высокими в некотором царстве, некотором государстве жили-были царь с царицей…
- И была у них дочь… - догадывается нетерпеливый Тренька.
- Верно, - подтверждает бабушка. - И была та царевна красоты дивной…
Размеренно двигаются бабушкины руки, быстро крутится веретено, споро вьётся пряжа, неторопливо сказка сказывается. Про то, как поселился в далёком царстве страшный змей-дракон. И пришлось людям отдавать ему на съедение своих детей кровных. И как покорил змея-дракона отважный молодой воин по имени Юрий, или, что то же, Георгий, а среди простого народа Егорий.
- Оттого-то, Тереня, и празднуется каждый год Юрьев день.
Понравился бабушкин рассказ Треньке. И того не ведал он, что не было на свете никакого змея-дракона и воина Георгия-Юрия, его будто бы укротившего. А была церковная сказка-легенда, одна из многих, в которые верили - и напрасно - люди не чета учёностью и умом Треньке и родичам.
Если бы мог прочитать Тренька нынешние книги, узнал бы, что пришёл тот осенний праздник из глубокой древности. И вовсе ни при чём тут был выдуманный Георгий-Юрий. Просто, закончив тяжёлые летние работы и собрав урожай, радовались люди отдыху, веселились, как могли.
И когда спросил Тренька: "Почему можно уйти от князя на Юрьев день только?" - объяснила бабушка:
- Урожай собран к той поре. Глядишь, может, кто и сумеет рассчитаться с князем.
- Значит, дядька Никола…
Стукнула дверь, у порога - лёгок на помине - мамкин брат. Только сумрачен, против обыкновения. Шайку скинул. Поклонился молчком.
Не раздеваясь, на лавку возле двери сел.
Тренька на деда с опаской глянул и - была не была! - выпалил:
- А правда, будто ты от князя надумал уйти?
Кивнул головой дядька Никола:
- Правда.
Дед кнут отбросил, со своего места вскочил:
- Слыханное ли дело! Сам того не знаешь, чего хочешь!
- Очень хорошо знаю, Григорий Тимофеевич, - тоже поднялся дядька Никола. - Хочу, чтобы не драли с меня три шкуры княжьи приказчики. Чтобы не пороли на княжьей конюшне безо всякой вины…
- … чтобы государь батюшка князь Пётр Васильевич тебя низкими поклонами встречал… - ядовито продолжал дед.
- Мне княжьи поклоны не надобны. Без них проживу. - Дядька Никола протянул заскорузлые свои ладони: - А вот он без них проживёт ли? Сам князь не пашет, не сеет, не жнёт. Кто его кормит?
- Земля-матушка… - назидательно ответствовал дед. - Али по скудости ума не ведаешь?
С дядьки Николы гнев сошёл. Посмотрел на деда сожалеючи, на лавку опустился. Сказал спокойнее:
- Ты, Григорий Тимофеевич, словно вчера на свет родился. Тебе ли не знать, что без крестьянских наших рук земля хлеба не даст? Семь потов на ней прольёшь, тогда, может, и отблагодарит хлебушком в урожайный год. А ты тот хлебушек - князю…
Дед тоже поутих.
- Одно скажу, Никола: от добра добра не ищут. У князя крестьян и холопов много, оттого на каждого, глядишь, чуть поменьше тяжести ложится.
- Я так думаю, Григорий Тимофеевич, что от множества холопов и крестьян он одного человека ни во что не ставит. Да и повинностей, что ни год, всё более взваливает.
- Найдёшь ли лучшего, чем князь?
- И искать не буду.
- Как так?
- На вольные земли пойду.
- Эва! - изумился дед. - Где их теперь сыщешь?
- Мудрено, верно. Ноне, почитай, вся земля на Руси под царём да царёвыми людьми. Подамся на южные али на восточные окраины. Всё полегче.
- Стало быть, уходишь? - вставила робко Тренькина мамка.
Поникла лохматая голова дядьки Николы.
- Скопил небольшие деньги. Думал, откуплюсь. Куда там! Княжеские приказчики даром хлеба не едят. Ловко насчитали… Только упрямый я. Не в нынешний - в другой Юрьев день, а уйду.
Встал дядька Никола. Шапку нахлобучил.
- Прощайте.
К двери шагнул, а она ему навстречу сама распахнулась. Не по щучьему велению, понятно. На пороге - тётка Настасья, жена дядьки Николы, с сыном, пятилетним Тишкой. Увидела мужа, перекрестилась:
- Слава тебе господи! Ушёл с утра раннего на княжью усадьбу и ровно в воду канул. Ну, горе моё, неужто отпустил князь?
Более прежнего помрачнел дядька Никола:
- Кабы так…
Ушли дядька Никола с тёткой Настасьей, дед неодобрительно, с укоризной бородой помотал:
- Вовсе без понятия мужик. Князьюшке за всё доброе, что людям делает, в ножки надобно кланяться, богу за него молиться.
С дедом спорить никто не стал. Однако и согласия никто не выразил.
Молча поужинали.
Почитай, без слова единого спать легли.
Глава 2
Шестая ложка
Утром дед толкает Треньку:
- Подниматься пора. Мамка печь топить будет.
Спит Тренька, бормочет что-то невнятное, в ответ на дедовы слова.
Дед своё:
- Терентий, а Терентий! В который раз говорю: мать принимается печь топить, слышь?
Иногда деду удаётся разбудить Треньку. А сегодня махнул рукой, полез с полатей.
Посапывает Тренька, наслаждается сладким утренним сном. Только коротко Тренькино блаженство. Недаром толковал дед про печь, за которую принималась мать. Топится изба Якова Позднева по-чёрному. Нет в печи трубы. Оттого весь дым - в избу.
Проходит малое время, начинает беспокойно ворочаться Тренька.
И вдруг кубарем валится с полатей, кашляет, чихает, трёт полные слёз глаза. Сердится на деда:
- Не мог разбудить!
- Тебя пушкой надобно будить, а её, как на грех, в избе нету.
Смеются над Тренькой отец, мать, бабка. Дед в бороду улыбается.
Самому Треньке не до смеху. Пулей вылетает из избы дыхнуть свежего воздуха.
А на воле - Тренька сначала даже глазам не верит - дождя нет. Кончился дождь.
Висят ещё над деревенькой сизые рваные тучи. Пробивается сквозь них робкая заря. Но нет под ногами распроклятой грязи. Ломкая ледяная корочка студит босые Тренькины ноги.
- Тятька! - летит сломя голову обратно Тренька. - Ночью земля, гляди-ка, подмёрзла!
Забыл вчерашние обиды. Рад, сказать невозможно.
- Надоело в избе сидеть? - улыбается отец.
- Спасу нет как…
- По дружкам соскучился?
- А как же! - с готовностью отвечает Тренька.
Однако оба понимают: не об одних дружках речь.
- Будет, мужики, попусту терять время. Идёмте к столу, - зовёт мать.
Вздохнул втихомолку Тренька. Насупился отец. Пошли в избу.
Расселись по своим местам. Посреди стола солонка. Хлеба полкаравая.
Против каждого - ложка. Только что за диво? За столом пятеро сидят, а ложек - шесть…
Понял Тренька: мать, забывшись, и для Митьки, старшего Тренькиного брата, ложку положила. В самый раз возле Треньки, где прежде Митька сидел.
Не на шутку перепугался Тренька. А ну как дед заметит? Вытащила мать из печи подогретые вчерашние щи. Дед хлеб нарезал. Первым ложку взял. За ним остальные. И увидели все: лежит на столе лишняя, шестая ложка. Изменился дед в лице. Из-за стола молча встал. Грохнул в сенях дверью.
Всхлипнула в подол мать.
Сказал с укоризной отец:
- Что ж ты, а?..
- Не нарочно ведь, по привычке…
Обнял её отец за плечи:
- Жив, здоров Митька. Поди, слаще нашего ест-пьёт.
Верно. Жив и здоров был Митька. И не хлебал пустые щи, как Тренька.
Только та, шестая ложка и впрямь будто ждала хозяина. Или других с укором спрашивала: "Где он, мой хозяин-то, отчего не дома?"
Глава 3
Холоп
Жил Митька вовсе недалеко, верстах в трёх от родной деревеньки. Только иной раз верно говорят: близок локоть, да не укусишь.
А получилось так.
И прежде в доме Якова Позднева лишнего не было, однако и голодом не сидели. А в этот год к весне, что ни обед или ужин - хлеба на столе всё менее, а щи да каша всё жиже.
Треньке, как младшему, понятно, лучший кусок. Но не таков Тренька человек, чтобы тот кусок съесть в одиночку.
Испечёт бабка для него блины, Тренька сердится:
- Отчего мне одному?
- Тебе расти надо, - говорит бабушка.
- А Митьке нетто не надо? - возражает Тренька. - Глянь, тощий какой.
За обедом дед ворчит:
- Разве ноне праздник, блинов напекли? Экий неразумный народ. Скоро не то что блинов - куска хлеба не будет.
Прав оказался дед.
Сели как-то раз обедать. Мать поставила на стол миску пшённой каши и виновато, будто она тому причиной, сказала:
- Хлеба нету. Мука кончилась…
Дед длинную седую бороду вперёд выставил:
- Другие не лучше живут. Авось и мы не помрём.
Однако плохая еда без хлеба. Тренька из-за стола вылез, кажись, голоднее, чем был.
Дальше - хуже.
Гречу, пшено, овсянку - всё подъели.
Отощал Тренька. Бабкины блины во сне стали видеться.
Митька принялся ставить силки на зайцев. Только не глупы они, зайцы-то. Редко возвращался Митька с добычей.
Солнышко стало припекать. Снег сошёл. Настало время пахать да сеять. А как пахать, коли лошадь прошлым летом ещё околела? И что сеять, когда всё зерно давным-давно перемололи на муку и съели?
Однажды дед объявил:
- Завтра пойдём на поклон к государю-батюшке князю Петру Васильевичу.
- И мы с Митькой… - запросился Тренька.
Дед с отцом переглянулись:
- Митька пойдёт. Ты дома останешься.
- И я хочу… - заныл Тренька.
Глянул на него дед чёрными запавшими глазами - осёкся Тренька.
Мать забеспокоилась:
- Митеньку-то к чему? Чего попусту будет ноги бить?
Не удостоил дед ответом.
Проснулся наутро Тренька - печь не топится. И даром, что весна на дворе - студно в избе. Прислушался, а в углу будто дитя малое всхлипывает. Удивился Тренька: откуда в избе малому дитяте взяться?
Подполз к краю полатей, видит, в красном углу перед иконами теплится жёлтый огонёк. А на полу мать распласталась, земные поклоны бьёт.
Причитает сквозь слёзы:
- Господи, помоги…
Тренька кувырком с полатей.
- Ты чего, маманя? Аль обидел кто? Так мы его с Митькой…
У матери слёзы пуще прежнего. Обняла Треньку.
- Заступник мой…