Артур Конан Дойль. Знак четырех, 1890
Одна из особенностей отравления как явления, больше всего ужасавшая широкую публику и доводившая ее до исступления, заключалась именно в причине, по которой одни люди отравляют других: ради получения страховой премии, если их жизнь была застрахована, или ради наследства. Это чувство отвращения - вовсе не новый феномен: Гальба еще в свою бытность римским легатом в Испании - до того, как он стал императором в 68 году н. э. и, помимо прочих свершений, велел казнить Лукусту, - приговорил к смерти одного опекуна, который отравил порученного его попечению сироту, чтобы получить после него наследство. За такое гнусное преступление полагалось распять его на кресте, однако обвиняемый стал протестовать, ссылаясь на то, что он - гражданин Рима. На это Гальба лишь повелел: "Пусть его крест будет выше всех остальных, а еще его следует побелить"…
Интересный пример дает нам дело 1850 года, связанное с тогдашними графом и графиней Бокарме. Я подчеркиваю - тогдашних, поскольку и сегодня существует носитель этого титула, репутация которого совершенно безупречна, пусть даже у его предков она подмочена. Граф Ипполит де Бокарме был наполовину бельгиец, наполовину голландец, и он утверждал, что родился в море, в самый разгар стихии, во время шторма, так что ребенком ему все позволялось, а рос он практически без чьего-либо надзора. Если бы он был персонажем какой-нибудь сказки, то либо стал бы рано или поздно героем, который убьет дракона, или же отъявленным злодеем - что, увы, встречается гораздо чаще.
Поскольку наше повествование ведется не о сказочных событиях, а о реальной жизни, он оказался злодеем, и точка. Хуже того: у него не было практически ничего за душой, когда он получил по наследству свой титул и замок, Шато де Битремон, который находится неподалеку от бельгийского городка Бюри. Граф поступил так, как спокон века поступают все злодеи, оказавшиеся в подобных обстоятельствах: женился на женщине с хорошим наследством. К сожалению, хотя у него возник интерес к науке, он не занимался своими исследованиями настолько усердно, как следовало бы. Его супруга оказалась такой же транжирой, как и он сам, а в смысле величины ее состояния… тут все оказалось не так уж хорошо, как ему изначально представлялось. и вот у этой недальновидной супружеской пары не оставалось в результате иного выхода, как найти какие-то способы улучшения своего печального финансового положения.
Графиня и ее брат Гюстав, человек весьма болезненный, получили некоторое наследство после смерти их отца, а через некоторое время граф продал также земельные участки вокруг замка, однако полученных денег все равно никак не хватало на поддержание привычного для супругов образа жизни. К 1849 году у них больше не оставалось никаких возможностей для того, чтобы поправить свои дела и взять откуда-нибудь средства на карманные расходы. В результате оба принялись возлагать особые надежды на возможную скорую смерть Гюстава. Но тут, как гром среди ясного неба, случилось самое неожиданное: Гюстав не только приобрел собственное chateau, но и, что гораздо хуже, проявил неподдельный интерес к его бывшей владелице…
Наконец стало известно, что в определенный день, к полудню, Гюстав приедет к ним в замок, чтобы объявить о своей помолвке. Интрига начала еще больше усложняться, когда в замке были отданы, одно за другим, целый ряд необычных распоряжений. Так, хотя дети обычно обедали вместе со взрослыми, было приказано, чтобы именно в этот день они ели на кухне. Более того, для взрослых еду собралась подавать сама владелица замка - а не слуги, как обычно.
Слуги смекнули, что дело темное, когда их позвали в залу, чтобы помочь Гюставу, поскольку, как говорили супруги Бокарме, с ним, видимо, случился удар. Было, однако, странно, что граф время от времени вливал в рот шурину винный уксус, а еще обтирал его тело этим уксусом. Тут, наверное, любой, кто склонен к подозрительности, хотя бы на минуту призадумался: а не пытается ли граф что-то скрыть? Графиня приказала раздеть Гюстава и всю его одежду отправить в стирку - и это также могло бы несколько заинтриговать подозрительную натуру. Равно как и еще одно обстоятельство: она большую часть вечера занималась отмыванием - сама! - пола в столовой, причем используя жесткую щетку и мыло. Тут уже даже самое наивное существо должно было бы понять: что-то случилось, причем вовсе не так, как предполагалось…
Итак, позже в тот вечер, когда граф и графиня отправились, наконец, почивать, на нижнем этаже, под лестницей, в помещениях для слуг кипели страсти. Слуги решили, что расскажут обо всем увиденном местному священнику, однако какие-то слухи о событиях в замке Битремон достигли уже ушей одного из местных следователей, который, незамедлительно явившись в замок, обнаружил, что в камине полным-полно полуобгоревших книг и бумаг, а на полу в столовой раскиданы деревянные опилки. На теле Гюстава были следы ожогов, а это означало, что на него попала какая-то агрессивная жидкость, и в результате решили, что это, возможно, серная кислота.
На самом деле был использован растительный яд - никотин, и весьма вероятно, что исследования графа несколько отстали от последних достижений науки, как и в случае доктора Лэмсона. Ведь хотя всего за три года до случившегося ведущий французский токсиколог по имени Матьё Орфила во всеуслышание заявлял о том, что, к сожалению, едва ли когда-либо удастся научиться выявлять растительные яды в организме отравленных, это его высказывание не принимало в расчет ни познаний, ни умения бельгийского химика-аналитика Жана Стаса - впрочем, их и граф не принимал в расчет.
Стас сразу определил, что серная кислота тут ни при чем, а затем ему удалось успешно определить наличие яда в органах Гюстава и, проведя целую серию новаторских, нетривиальных химических реакций, доказать, что это был никотин. Он рекомендовал следователю поинтересоваться, не приходилось ли кому-то из работников в доме Бокарме не так давно иметь дела с препаратом никотина. Один из садовников вскоре сообщил, что действительно помогал графу приготовить экстракт никотина, а дальнейшие поиски позволили обнаружить нескольких кошек и уток, которых граф использовал в качестве подопытных животных… Мало того: полиция, наводя справки в окрестностях, выявила нескольких химиков, к которым граф обращался за советом - как лучше приготовить экстракт никотина. Разумеется, Правило Номер Один для Великих Отравителей состоит в том, что заниматься поисками нужных сведений лучше всего, изменив внешность, под вымышленным именем и в какой-нибудь удаленной, никому не известной библиотеке. Поскольку граф не сделал ничего из вышеперечисленного, уже по одной этой причине у него наверняка серьезные шансы войти в первую десятку самых феноменальных неудачников.
А чтобы понять, почему он все-таки оказался неудачником, нам потребуется разобраться в химических реакциях, которые и стали для него ловушкой. Большинство органических веществ растворяются либо в воде, либо в спирте. Правда, алкалоиды представляют собой исключение из общего правила. Поэтому если взять человеческие останки, содержащие какой-нибудь алкалоид, и выдержать их в спирте, к которому добавлена кислота, тогда и алкалоид, и прочие растворимые в воде вещества, входившие в состав останков, растворятся. Если медленно выпарить этот раствор и добавить воду к полученному твердому остатку, в ней растворится только алкалоид, который растворим в воде, однако это зависит в первую очередь от присутствия кислоты.
Представителям закона на этот раз явно сопутствовала удача. Кто-то добавил к частицам тела жертвы разбавленный раствор уксусной кислоты, сегодня более известной под названием этановой кислоты. Но кто же был этот столь чуткий, заботливый человек? Ах да, это же сам граф!.. Он как раз и вливал в рот Гюставу фиксирующую кислоту в виде уксуса, у которого присущий ему кислый вкус появляется за счет возникновения слабоконцентрированной кислоты, а она есть результат окисления винного спирта (этанола), превращения его в этановую (уксусную) кислоту. Так действия графа и стирка отлично сохранили все улики, свидетельствовавшие против него. Во время последующего суда графиня заявила, что это муж втянул ее в совершение преступления, тогда как граф хотя и признался, что в самом деле приготовил яд, однако сказал, что хранил его в бутылке из-под вина и что на самом деле его супруга налила своему брату нечто, оказавшееся смертельной дозой. В конце концов его казнили, а ее оправдали, так что, по-видимому, она и получила в наследство все, что принадлежало Гюставу, - ее же признали невиновной…
Фредрик Хенри Седдон - еще один сумасброд, который сам, собственными поступками навлек на себя всевозможные беды. Он, страховой агент из Северного Лондона, продал страховую ренту своей квартирантке, Элайзе Мэри Бэрроу, а затем отравил ее. Благодаря этому он сэкономил на выплате ей регулярного дохода, который полагался ей по процентам с внесенной суммы. Когда обвинитель Руфус Айзекс задал ему вопрос, хорошо ли он относился к мисс Бэрроу, Седдон попросту ничего не ответил - и это был видимо, худший из возможных вариантов ответа, которые он мог дать.
Его признали виновным, как писали газеты в конце судебного процесса, главным образом потому, что его показания слишком очевидно были хорошо отрепетированы, слишком точны во всех, даже незначительных деталях. Мисс Бэрроу была женщиной болезненной, однако Седдон знал об этом слишком много, с излишними подробностями. В останках мисс Бэрроу был обнаружен мышьяк, который Седдон, по-видимому, добыл из… липкой бумаги от мух. Седдон к тому же беспечно хранил у себя в доме, прямо в комнате, вырезки из знаменитого дела Флоренс Мэйбрик, в которых детально описывалось действие мышьяка на тело человека.
А дело Мэйбрик все еще, даже сегодня, продолжает привлекать к себе внимание и потому, что Джеймс Мэйбрик, предполагаемая жертва, мог быть (хотя мог и не быть) Джеком-потрошителем. Это подозрение зиждется на существующем дневнике, который был "обнаружен" в 1992 году, однако сегодня его уже считают розыгрышем. В 1889 году жена Джеймса Мэйбрика, Флоренс, была осуждена за его убийство, однако задним числом представляется, что существовали веские причины, по которым ее стоило бы оправдать.
Миссис Мэйбрик, урожденная Флоренс Элизабет Чендлер, родилась в 1863 году. Она предпочитала, чтобы ее называли Флори. И Флоренс Чендлер, и ее мать Каролина были уроженками Америки. Каролина принадлежала к той породе женщин, которых в викторианские времена называли "искательница приключений". Мать, вероятно, отравила своего первого мужа, юриста (хотя это не было доказано), а потом и второго мужа, офицера армии конфедератов по имени Фрэнклин дю Барри, тело которого, на ее счастье, предали на волю волн, похоронив в море.
После этого Каролина вышла замуж за барона Адольфа фон Рока и, соответственно, получила титул баронессы, причем она впоследствии, уже оставив мужа, извлекала из него немалую пользу. В 1880 году она с дочкой, то есть с Флори, отплыла на пароходе "Балтика" из Нью-Йорка в Ливерпуль, и Каролина незамедлительно принялась завлекать в свои сети состоятельного Джеймса Мэйбрика, который, однако, предпочел Флори, несмотря на то (а может быть, и именно потому), что она была на 24 года моложе его. Они поженились в 1881 году.
Мэйбрик периодически употреблял в пищу мышьяк и стрихнин: так, небольшими дозами этих веществ, он лечил малярию, которую перенес еще в США, с 1877 года. Семья Мэйбрик была богатой, а брат Джеймса, Майкл, был известен под псевдонимом Стивен Эдамс как автор и куплетов, и популярных церковных гимнов, таких, например, как "Град священный" - ноты этого гимна, с текстом, разумеется, расходились, как горячие пирожки. Он и сегодня считается самой популярной религиозной балладой Викторианской эпохи, хотя это лишь один из, наверное, целой сотни текстов, которые написал плодовитый мистер Эдамс.
По-видимому, ни Майкл, ни Джеймс не были, как бы это выразиться попроще, людьми консервативных воззрений и интересов в сексуальном отношении. То есть не были теми, к кому с одобрением относятся и церковь, и государство. Это вовсе не означает, что мы как-то осуждаем обоих за такое их поведение, однако стоит отметить это обстоятельство, если вспомнить, в какой праведный гнев впал судья, судивший Флори, принявшись расписывать ее прегрешения. Говоря проще, Джеймс, несомненно, не раз изменял Флори, однако в ту пору считалось, что это - право мужчины. Но в любом случае, хотя он явно "знавал" немало лондонских проституток, представляется маловероятным, чтобы он убил хотя бы одну из них.
Улики против Флоренс Мэйбрик появились из целого ряда различных, явно пристрастных источников, причем некоторые из них - уже после смерти Джеймса. Не приходится сомневаться в том, что у нее и в самом деле был любовник, торговый агент по продаже хлопка, которого звали Альфред Брайэрли, и что родственникам ее мужа было известно о письме, которое она написала этому человеку. Что бы ни содержало само письмо, одного этого факта оказалось достаточным, чтобы Майкл Мэйбрик настроился против нее, и он сделал все, что только было в его силах, лишь бы она попала на эшафот… Он также либо заставил Джеймса написать новое завещание, либо же сам подделал его, однако оказалось, что по завещанию муж не оставил Флори ничего, стоящего упоминания…
По странному совпадению, судьей по делу Флоренс Мэйбрик был мистер Джастис Стивен, отец Джеймса Кеннета Стивена, еще одного подозреваемого в нераскрытом деле о Джеке-потрошителе. Дж. К. Стивен был наставником внука королевы Виктории, принца Альберта-Виктора-Эдуарда, которого, в свою очередь, также подозревали в совершении преступлений под именем Джека-потрошителя .
Дж. К. Стивен был поэтом, он славился способностью легко создавать непритязательные, но ладно скроенные строки. У его старшего брата, сэра Лесли, были две дочери, Вирджиния (которая позже стала Вирджинией Вулф) и Ванесса (она впоследствии стала женой Клайва Белла). Вся эта семья была талантлива, но неуравновешенна и в принципе могла бы породить кого-то вроде Джека-потрошителя - если бы на это место не претендовали многие другие кандидаты, включая и доктора Крима, который обучался медицине вместе с Артуром Конан Дойлем. Он, Крим, впоследствии попал-таки на виселицу, причем за то, что отравлял проституток, давая им капсулы со стрихнином, - он им говорил, что это средство улучшит им цвет лица… Когда Крим уже начал отходить в мир иной, в момент казни, он, говорят, успел крикнуть; "Я - Джек…"
Правда, как раз в то время, когда потрошитель совершил одно из своих убийств, Крим как раз сидел в одной из американских тюрем. Но для "желтых" газетенок это не имеет ни малейшего значения. То же самое можно сказать и про несокрушимые алиби Льюиса Кэрролла. Ведь предположения в адрес последнего вообще основаны на подмеченных некоторыми пытливыми умами странных анаграммах, сокрытых в его стихах… В самом деле, Кэрролл был блистательным математиком и сочинял остроумные логические головоломки, так отчего же ему было не создавать подобные неловкие улики против себя самого, да еще и порой написанные с орфографическими ошибками?..
Тем не менее я решил для чистоты эксперимента проанализировать улики, которые, как утверждают некоторые и сегодня, якобы содержатся в первой строчке Jabberwocky ("‘Twas brillig, and the slithy toves…" ) Первое слово (‘Twas) при перестановке букв дает swat ("тяжко ударить", "прихлопнуть") - а это, несомненно, не может не свидетельствовать об извращенном желании шлепать кого-нибудь по попке или же, согласно сленговому значению, "попытаться вступить с кем-то в половую связь и получить отказ" (в противном же случае, если брать обычное словоупотребление, это лишь означает "энергично двигать руками и ногами"). Действуя таким же изощренным способом, можно дальше получить либо swat girl lib (тогда Кэрролл выказывает себя сторонником дискриминации женщин: girl lib - это же "освобождение девушек"), либо wit girl slab (в этом случае ясно: он предпочитал убивать умных женщин и оставлять их в морге). Продолжая в том же духе, найдем еще и такие варианты: slit wan bad girl ("рассеки бледную дурную девку"); а hint: stab lewd girl ("намек: заколи похотливую девку"); или stab the lewd thin girl ("заколи похотливую худую девку")… А дальше тучи сгущаются все пуще и пуще, и послания от Льюиса Кэрролла делаются все более и более непристойными. Да уж, совершенно неопровержимые улики, что и говорить…
Во время суда над Флори обнаружилось, что они с Джеймсом не раз ссорились из-за ее супружеской неверности незадолго до его смерти (а ведь, напоминаю, в ту пору женщинам возбранялось быть неверными, тогда как мужчинам, словно детям, не возбранялось "пошалить"). Для судьи же только этого факта оказалось достаточным, чтобы признать ее виновной, - на тот момент судья явно уже практически утратил разум.
И Флоренс признали виновной в убийстве, однако либо из-за давления со стороны Америки, либо же в связи с некоторыми обстоятельствами, которые в то время нельзя было обнародовать, смертную казнь ей заменили на пожизненное заключение, хотя ей не приходилось рассчитывать на помилование, на "условно-досрочное освобождение" из тюрьмы, пока была жива королева Виктория: та ведь вовсе не одобряла ни подобного поведения, ни тем паче совершенного ею преступления. В самом деле, Флоренс провела в тюрьме 15 лет, прежде чем ее выпустили в 1904 году. После этого она, уехав из Англии, поселилась в Америке, где написала автобиографию "Мои потерянные пятнадцать лет" - и в ней она настаивала, что была ни в чем не виновна. Она умерла в полной безвестности в 1941 году, ей было 79 лет, и лишь немногие соседи знали, кто она такая на самом деле.
Предполагаемой жертвой Мадлен Смит тоже был человек, который регулярно употреблял мышьяк в небольших дозах, и, подобно Флоренс Мэйбрик, Мадлен также тихо доживала свою жизнь в Америке. Нет сомнений в том, что ее любовник, Эмиль Ланжелье, умер в результате отравления мышьяком в 1857 году, однако в обстоятельствах дела были некоторые странные аспекты, из-за которых вынесенный в Шотландии вердикт суда - "Не доказано" - представляется довольно уместным: согласно так называемому балансу вероятностей, Эмиль скорее всего покончил с собой, в отместку женщине, которую он любил и которая, как он решительно настаивал, никому больше из мужчин не должна принадлежать, - той женщине, которая сама прервала их отношения.
Мадлен было 22 года, когда в 1857 году она предстала перед судом, а еще в 1852 году Эмиль похвалялся перед ней, семнадцатилетней девушкой, что принимает небольшие дозы мышьяка. В 1856 году Мадлен решила прервать отношения с Эмилем, поскольку против них были категорически ее родные. Тогда же она по какой-то причине послала слугу купить цианистый калий, может быть и потому, что на этом настаивал Эмиль, однако мальчик-слуга вернулся, не выполнив поручения.