Вперед и выше голову. Одна из мам, крашеная брюнетка лет под сорок, распаковывала большой трехъярусный торт; другая, огненно-рыжая, подсчитывала высыпанную на стол мелочь. Мишель опустила свою коробку на стол и лучезарно улыбнулась:
– Доброе утро! Помните меня? Мишель Руссо.
Обе дамы молча кивнули, даже не соизволив назваться. Чувствуя исходящую от них опасливую неприязнь, Мишель понимала, что лучше всего было бы закрыть рот и напустить на себя вид оскорбленной невинности, но ради детей решила во что бы то ни стало пробить брешь в невидимой, но почти осязаемой стене неприятия.
– А я коврижки принесла! – с наигранной беззаботностью пропела она, улыбнувшись брюнетке, которая столбом застыла над тортом и молча таращилась на нее. – Фирменные шоколадные коврижки миссис Руссо. Рецепт свекрови. Клянусь, вы ничего вкуснее не пробовали!
В ответ – гробовая тишина. Опустив глаза, Мишель заметила на столе крошки и принялась собирать их ребром ладони в кучку. Несколько крошек прилипли к клеенке, и она соскребла их ногтем.
– Четыре листа испекла, – упрямо продолжала она, в ужасе от собственного напора. – Сорок восемь коврижек, представляете? И орехи сама чистила. С дроблеными из магазина не тот вкус, правда?
Нулевой эффект. Мамаши продолжали пялиться на нее как на инопланетянку, без толку разевающую перед ними рот.
"Заткнись! Заткнись и убирайся восвояси!" – приказала себе Мишель, но ей вдруг стало до скрежета зубовного необходимо достучаться до сердец безмолвствующих мамаш. Если получится – все в ее жизни наладится. Если нет…
В этот момент в буфет вошла еще одна женщина, чей взгляд, хвала небесам, светился дружелюбием.
– Странно… – задумчиво склонив голову, протянула она. – Откуда мне знакомо ваше лицо?
– Из газет! – У рыжей враз прорезался голос. Мишель ничего не оставалось, как только развернуться и выйти. Выкладывать коврижки из коробки она не стала. Очень медленно, чтобы никто из возможных зрителей не заподозрил ее в бегстве, Мишель прошла через школьный двор и села в машину. Не позволив себе хотя бы скосить глаза на окна школы, она повернула ключ зажигания.
– Тебе пришлось несладко, – громко произнесла она. – И все-таки ты выстояла. Молодец!
На то, чтобы поверить собственным словам, сил у нее уже не осталось.
– Ой, какой это был ужас, Фрэнк! – бросившись наконец в объятия мужа, простонала Мишель. – Теперь понятно, почему детям так плохо. Даже мне, взрослому человеку, и то было… – Она запнулась. Какими словами выразить обуревавшие ее чувства? Ей было больно, обидно, даже стыдно, как ни противно в этом признаваться.
Фрэнк крепко прижал к себе жену.
– Я сам туда поеду! У меня есть что сказать этим стервам!
Господи, только этого ей и не хватало. Передовица в местной газете будет обеспечена под заголовком вроде "Наркобарон набросился с кулаками на директора средней школы и мам – участниц школьной благотворительной ярмарки!". Эх, надо было оставить хоть полдюжины коврижек для своих. Было бы чем его угостить – глядишь, и успокоился бы.
При всех своих достоинствах Фрэнк обладал недостатком, способным принести немало проблем. Слишком честный и прямой, чтобы идти на компромиссы, он зачастую лез напролом и резал правду-матку там, где лучше было бы слегка слукавить. А в последние два дня Фрэнк только и делал, что орал – на Брузмана, на его секретаршу, на своих помощников. Мишель все порывалась заметить, что крики только мешают делу, но всякий раз прикусывала язык. Не станет он никого слушать. Уж слишком взвинчен: несправедливость случившегося доводит его до белого каления. Когда же закончится эта черная полоса в жизни? И главное – чем? Фрэнк на пределе… Страшно представить, что с ним произойдет, если полиция будет настаивать на его так называемой преступной деятельности. Мишель невольно содрогнулась.
– Иди ко мне, малышка. – Фрэнк, уже не помышляющий, к счастью, о набеге на школу, вновь притянул жену к себе и усадил на колени. – Прости меня. Это я во всем виноват.
– Ты ни в чем не виноват. Но я не пронимаю, почему, Фрэнк? Почему они с нами так поступили?
– Долго объяснять, Мишель.
– А ты попробуй. Я ведь тебе не чужая.
– Им нужен козел отпущения, а я попался под руку. Только напрасно надеются, ничего у них со мной не выйдет! У окружного прокурора вроде бы есть какая-то информация, но если бы они могли выдвинуть обвинение, то уже сделали бы это.
– Значит, обвинение тебе не грозит?
– Нет. У них ничего на меня нет. Ничего!
– И суда не будет?
– Какой суд, Мишель! Скоро все закончится. А список ты спрячь как следует, он нам еще пригодится. Когда вылезем из этого дерьма, они не только за все заплатят – я заставлю каждого, от губернатора до последнего копа, целовать тебе ноги!
Мишель заглянула в теплые, карие, такие любимые глаза мужа.
– В туфлях или без? – Откуда только взялись силы шутить? Впрочем, рядом с мужем она всегда чувствовала себя защищенной.
Фрэнк даже не улыбнулся.
– Разумеется, в туфлях! Слишком много чести. Твои босые ноги позволено целовать только мне. – Он взял ее руку, прижал ладонь к своей щеке, потом поднес к губам и поцеловал каждый пальчик по очереди. – Храбрая моя малышка.
До сих пор крохотное, едва уловимое сомнение, точно надоедливый комар, все-таки зудело на задворках сознания Мишель. А вдруг Фрэнк… нет, не виновен – он не может совершить преступления! – но вдруг он в чем-то замешан или кого-то покрывает? Но сейчас, нежась в объятиях мужа, утопая в карих глубинах его родных глаза, Мишель забыла обо всех сомнениях. В нее вселилась надежда на то, что Фрэнк все уладит и жизнь вернется в свое счастливое русло.
– Ты как? – спросил он, уходя на работу. – В порядке?
– Да. – Мишель почти не покривила душой.
Полдня она занималась уборкой с перерывами на дополнение списка, о котором постоянно напоминал Фрэнк. С вещами проще – все, что разбито, можно склеить или заменить. Жизнь, к сожалению, не склеишь и тем более не заменишь. Пора, пожалуй, брать себя в руки и продолжать ту, что есть. Мишель решила на следующий день выйти на работу, и на душе у нее стало еще спокойнее.
Вернувшихся из школы детей она встретила искренней улыбкой… но сразу заметила посеревшее лицо и застывший взгляд дочери.
– Что?! – Мишель бросилась к Дженне. – Что случилось?
Дочь молча протянула ей большой пакет, который прятала за спиной.
– Что… это? – Мишель уже знала ответ.
– Коврижки, – безжизненным голосом ответила девочка. – Просили передать, что их никто не покупал.
ГЛАВА 17
Джада выскользнула из "Вольво", нырнула в телефонную будку и в очередной раз позвонила в банк – убедиться, что дела без нее идут нормально, и дать кое-какие указания Анне. Затем сбегала в туалет в ближайшем кафетерии; там же купила еще одну чашку кофе "на вынос", хотя содержание кофеина в ее крови и так уже превысило все мыслимые нормы. Желудок требовал пищи, но он же и бунтовал, стоило ей взглянуть на мерзкие заветренные сандвичи и прошлогодние булочки, выложенные на витрине. Забрав пустой кофе, Джада вернулась к машине.
Три часа, проведенные ею перед жилищем миссис Джексон, никаких результатов не дали. Уже семь утра – и ни намека на движение, ни лучика света в окнах на третьем этаже ветхого здания на три семьи, который миссис Джексон звала своим домом.
И все же, все же… Клинтон должен был куда-то привезти ее детей! В гостинице он поселиться не мог: во-первых, платить нечем, а во-вторых, не посмел бы. Даже Клинтону хватит мозгов сообразить, какая это была бы для них душевная травма. Да и примет ли хоть один мало-мальски приличный отель человека, объявившегося среди ночи с тремя малышами? Вряд ли. Джада очень хотелось на это надеяться.
Она включила двигатель, чтобы согреться. Слава богу, "Вольво" предназначались для Скандинавских стран, иначе смерть от переохлаждения была бы обеспечена. Впрочем, колотило ее не столько от холода, сколько от страха и ярости.
В голову лезли всякие ужасы. Память подсовывала вычитанные из газет трагедии: психопат украл детей и поджег их… безумец украл детей и застрелил… "Прекрати немедленно! – говорила она себе. – Клинтон – психопат? Безумец? Что угодно, только не это. Он взбешен, жаждет мести, злобен, самонадеян… но вполне в своем уме. Вместо того чтобы забивать мозги безумием нереальным, лучше сосредоточься на том безумии, в которое реально превратилась сегодня ночью твоя жизнь".
Со свекровью Джада не особенно ладила (мягко говоря), общаясь исключительно во время традиционных визитов детей к бабушке. Ничего не поделаешь. Придется задвинуть гордость подальше. На часах половина десятого, а на третьем этаже по-прежнему никаких признаков жизни. Бог знает, что подумает миссис Джексон, увидев невестку на своем пороге. Плевать! Пора действовать. Нужно попытаться вытянуть из свекрови все, что она знает. Если, конечно, она что-нибудь знает. А вдруг повезет? Вдруг дверь распахнется, и она увидит Кевона, Шавонну и Шерили, оккупировавших трухлявый бабушкин диван? Тогда все просто. Она схватит своих малышей в охапку и увезет домой. Никто ее не остановит. Никто.
Джада допила кофе, заглушила двигатель, выбралась из машины, заперла дверь и перешла через дорогу. Каждое из этих действий, казалось, отнимало последние силы, но Джада, преодолевая ступеньки деревянной лестницы, твердила себе, что не время умирать от усталости. Ей предстоит принять бой. Нужно быть готовой ко всему – даже к атаке физической. Пусть Клинтон только попробует поднять на нее руку – узнает, что такое разъяренная мать! Забавно: на звонок Анне, поворот ключа в замке и даже глоток кофе у нее почти нет сил, зато колошматить Клинтона руками и ногами она могла бы часами без устали, дали б только волю.
Добравшись до третьего этажа, Джада не позволила себе ни минутки на отдых или размышления. Позвонив несколько раз, она напряглась в ожидании. Тишина. Джада прильнула к грязному дверному окошку – на кухне царят темнота и запустение. Подергала ручку – бесполезно.
Джада ни разу не нарушала закон. Даже в детстве никогда не таскала с прилавка шоколадки, не ездила зайцем и не перебегала улицу на красный свет, а уж теперь и подавно. В городе белых черным приходится следить за каждым своим шагом. Всегда. Но только не сейчас! Ей нужно попасть в эту квартиру. Возможно, Клинтон затаился специально, пряча от нее детей. Ни секунды не колеблясь, Джада сняла туфлю и каблуком расколотила стекло в двери. Стукнула еще раз, чтобы увеличить дыру и, надевая лодочку одной рукой, второй уже тянулась к щеколде.
Едва ступив внутрь, она поняла, что надежды не оправдались. Нежилая тишина и затхлость воздуха не обманывали: квартира была пуста. Джада все же заглянула в каждую из запущенных, вечно неубранных комнат и уже повернула к двери, как вдруг вспомнила о телефоне. Рядом с аппаратом она обнаружила кривой кусочек картона, отодранный от пачки с овсянкой, а на нем – несколько номеров, один из которых, с кодом Йонкерса, ей был слишком хорошо известен. Еще бы! В последнее время он появлялся в телефонных счетах с безобразной постоянностью.
Нет! Клинтон не посмеет. Он не посмеет привезти ее детей в дом этой… шлюхи! Немыслимо! Верить не хотелось, но факт, даже дикий, оставался фактом; Джада почти не сомневалась, что угадала. Тоня Грин, как честная женщина и истинная христианка, решила замолить грех прелюбодеяния заботой о ребятишках любовника.
– Там их тоже не оказалось, – добавила Джада, и Мишель сочувственно положила ладонь на плечо подруги. – Там не было ни моих детей, ни Клинтона. Но и Тоня исчезла. Думаю, они куда-нибудь отправились вместе с детьми. Подумать только, провести полночи в машине, дрожа от холода, – и все без толку!
– Знаешь, я тоже провела полночи, жарясь у плиты, – и все для того, чтобы кто-то мог оскорбить мою дочь. Н-да… Плохи наши дела. – Мишель поднялась, качая головой, и налила обеим еще по одной чашке крепчайшего кофе.
Джада взяла свою с уверенностью, что после этой дозы придется вызывать "Скорую".
– И куда, по-твоему, они могли отправиться? – спросила Мишель. – Ох, Джада, как это все ужасно! Мне казалось, что страшнее моего кошмара и быть не может. Как представлю, что Поуки где-то один мечется – места себе не нахожу. Но тебе еще тяжелее. Что происходит, Джада? Это же фильм ужасов! Как такое могло случиться с нами? Почему?!
– Может быть, потому, что мы живем на улице Вязов? – бледно улыбнулась Джада.
– Может быть… – Мишель уронила голову; золотистый хвост, разделившись на две половины, накрыл ее щеки. – Но малыш Люси Перкинс, которая живет в Кленовом переулке, болен лейкемией. Это гораздо хуже, правда?
Кивнув, Джада мысленно прочла молитву за ребенка Люси и еще одну, благодарственную, за то, что ее дети, слава богу, здоровы. Да простит ее всевышний, но в данный момент ей хотелось только одного – чтобы Клинтон слег с лейкемией. Разумеется, после того, как ее дети вернутся домой.
– Я понимаю, что тебе сейчас не до меня, – пробормотала она со вздохом, – но мне просто не к кому больше… Прости…
– Ой, Джада, перестань сию минуту! Слушай-ка, тебе нужен хороший адвокат, причем немедленно. У нас с Фрэнком теперь есть такой – единственный плюс в нашей ситуации. Если Брузман сам не возьмется, то хотя бы посоветует, к кому обратиться. Ты пока умойся, а я ему позвоню. Контора совсем рядом, через четверть часа будем у него. Только сразу предупреждаю – тип он премерзостный, зато с громадными связями и адвокат первоклассный.
– Ладно. – Джада поднялась со стула. – Давай сначала посоветуемся с этим вашим Брузманом, а потом я должна поговорить с духовником.
– Отлично. План намечен.
Меньше чем через пятнадцать минут они уже сидели в машине, что, учитывая привычку Мишель собираться по два часа, было громадной жертвой с ее стороны. В адвокатскую контору решили поехать вдвоем на машине Мишель – своей "Вольво" на данный момент Джада была сыта по горло. По дороге, машинально прочесывая взглядом окрестности в надежде обнаружить пропавшую собаку, Мишель коротко описала подруге Брузмана и его методы работы. Насколько Джада смогла понять, главным залогом успеха адвокат считал стремительность действий.
Что не помешало его секретарше продержать их в приемной без малого полчаса. Считая минуты, Джада взяла со столика "Форчун", но поняла, что не в состоянии даже листать журналы. Бессонная ночь не столько утомила ее, сколько зарядила жаждой деятельности, и ей нужно было куда-то выплеснуть кипящую энергию ярости.
– Прошу вас, – раздался наконец голос секретарши. – Мистер Брузман ждет.
– Привет, Мишель, – сказал Рик Брузман, когда они вдвоем появились на пороге его кабинета.
Джада отметила проблеск удивления в глазах адвоката. Ну еще бы! Черную подругу Мишель он никак не ожидал увидеть. Отметила она и темный загар коротышки-адвоката. В солярии такого не добьешься. Небось отдыхал где-нибудь в тропиках – к примеру, на том роскошном барбадосском курорте в миле от дома родителей, где двери ресторанов закрыты для таких, как они.
С жаром обняв Мишель и умудрившись продемонстрировать при этом ледяную отстраненность, Брузман улыбнулся одними усами и предложил присесть.
– Устраивайтесь поудобнее, дамы. Чувствуйте себя как дома.
Хорошо сказано! Джада стиснула зубы. Дома-то ей сейчас было бы хуже всего.
– Кофе? – спросил Брузман. Обе замотали головами.
– Если позволите, хотелось бы сразу к делу, – сказала Джада.
В курс дела Брузмана ввела Мишель. Описав в двух словах предысторию, закончила рассказом о том, как Джада помогла ей с уборкой, за что была вознаграждена предательством мужа и кражей детей.
– Секундочку! – Брузман многозначительно вскинул руку. – Давайте определимся: это не кража. Это вообще не преступление. Полиция подобными делами не занимается, поскольку детей забрал их родной отец. Случай, однако, серьезный.
Сжав зубы, Джада кивнула:
– Знаю.
– Да, серьезный. Не стану утверждать, что такой уж уникальный, хотя обычно с детьми исчезают матери. Итак, первое, что необходимо сделать, – подать прошение о временной опеке. Сегодня же! Быстрота и напор – вот залог успеха. Далее я бы потребовал выплаты алиментов на период до окончательного решения суда. – Брузман улыбнулся, подавшись вперед. – Дело в том, что период этот может продлиться не один месяц, и все это время ваш муж обязан будет поддерживать детей материально.
– У него нет денег, – возразила Джада.
– Придется найти. Не станет платить – отправится за решетку за неуважение к органам власти. Разумеется, суд может снизить сумму или вынести решение не в вашу пользу, но это потом. А пока папаше придется раскошелиться, иначе он увидит небо в клеточку. – Брузман открыл блокнот в роскошном кожаном переплете, достал из нагрудного кармана золотую авторучку. – Трое детей, если я правильно понял?
Джада молча кивнула, хотя что-то во всем этом ей не нравилось. Отколотить Клинтона до полусмерти она не возражала бы, но упечь отца собственных детей за решетку ей вовсе не улыбалось. Да и обвинение какое-то… Если уж сажать Клинтона, то за киднепинг, а не за неуважение к суду.
Брузман засыпал Джаду вопросами о ее работе и зарплате, о стоимости дома и участка, о профессии мужа, о его развалившейся фирме и т.д. и т.п. Она внимательно слушала и старательно отвечала, хотя мечтала сейчас только об одном – отправить Брузмана с прошением в суд, где будет решаться ее судьба.
– Хм-м-м… – наконец протянул адвокат. – Картина более-менее ясна. Вы в семье добытчик. Это может запутать дело, если не знать, в какую сторону раскручивать.
– Раскручивать? Мне хотелось бы знать, где искать детей! – К чертям все эти юридические тонкости. К чертям расспросы об источниках доходов Клинтона, которых, к слову сказать, не существует. – Вы уверены, что сможете найти моего мужа, чтобы хотя бы вручить ему судебные бумаги?
– Нет проблем. В моем распоряжении целая служба, занимающаяся исключительно такими делами. Об этом не стоит волноваться.
– Понимаете, она хочет вернуть детей, – вставила Мишель. – Найти их и вернуть как можно скорее.
– Понимаю. И предлагаю наискорейший путь, – маслено ухмыльнулся Брузман. – Благодарю вас, Мишель, за то, что направили миссис Джексон ко мне. А теперь, если не возражаете, мы с ней переговорим наедине. – Выйдя из-за стола, он все с той же приторной улыбочкой похлопал Мишель по плечу. – Как там Фрэнк? Приходит в себя? Успокаивается понемножку?
– Фрэнк не успокоится, пока все эти крысы, разгромившие наш дом, не получат по заслугам. – Мишель встала и взглянула на подругу: – Я жду тебя в приемной.