– Сколько это будет стоить? – прошептала Мишель. От Джады Брузман потребовал десять тысяч долларов. А от Фрэнка? Сколько уже вытянул этот скользкий слизняк? – Сколько это будет стоить, Фрэнк?
– О деньгах не волнуйся; деньги – моя забота. А ты позаботься о детях. – Он отклонился, чтобы увидеть ее лицо. – Позаботься о Фрэнки, о Дженне и обо мне, детка. Сможешь?
Если бы она была в этом уверена! Мишель кивнула.
– Мы победим, – притянув жену к себе, хрипло сказал Фрэнк. – Обещаю. Я сумею вас защитить. – Внезапная дрожь его голоса ранила Мишель в самое сердце. – Только не бросай меня, – умоляюще выдохнул он. – Прошу, Мишель, не бросай меня!
ГЛАВА 24
Пустив горячую воду тонкой струйкой, Джада отмокала в ванне. Обычно она предпочитала душ – быстро и удобно. Но сейчас, в зловеще-пустом доме, эта комнатка казалась единственным безопасным местом. Лишь здесь, в ванне, до краев наполненной горячей водой, стихала дрожь в руках, хотя карусель мыслей продолжала кружиться.
Любой сторонний наблюдатель, должно быть, принял бы ее за ненормальную: виданное ли дело – пять раз за день принимать ванну? Но Джаду тянуло сюда как магнитом; она погружалась по самую шею в очень-очень горячую, насколько выдерживало тело, воду и сидела до тех пор, пока отупение не сменялось лихорадочной жаждой деятельности, вытягивавшей ее из ванны. Тогда она опять вытиралась, опять одевалась, опять принималась за домашние дела – и бросала, так и не закончив. Или опять щелкала кнопками телевизионного пульта, чтобы через час вновь оказаться в ванне, повернуть кран и пустить воду.
Счастье еще, что у нее выдался перерыв между купаниями в тот момент, когда мама позвонила с Барбадоса, исполняя их ритуал еженедельной телефонной связи. Голос матери проливал бальзам на исстрадавшееся сердце Джады, но она не решилась посвятить родителей в кошмарные перемены в своей жизни. Когда мама позвала к телефону внучат, Джаде пришлось сочинить детский пикник у соседей, куда отправились Кевон с Шавонной. Она надеялась, что господь простит ей эту ложь во спасение. Насчет местопребывания Клинтона ей не пришлось сочинять небылицы: своего мнения о нем родители не изменили и никогда о нем не спрашивали.
Джада любила мать, не хотела ее тревожить и волновать, но главное – она не хотела признавать правоту родителей. Сейчас Джада это отчетливо понимала и горько сожалела о том, что не решилась на признание. Мама ведь всегда хотела ей только добра, только самого лучшего… а ее дочь со своей распроклятой гордостью и ослиным упрямством не пожелала открыть душу перед самыми родными людьми. Гордость – вот ее порок.
Пытаясь хоть чем-то оправдаться, Джада решила, что ей просто нужно время. Да, всего лишь немного времени. Она найдет в себе силы поделиться с родителями, как только вновь увидит своих малышей. Пусть ей вернут детей; больше ничего не нужно. Она сменит замки, вышвырнет вон вещи Клинтона и память о нем, привыкнет к мысли и приспособится к роли матери-одиночки. А уж мама не станет судить дочь слишком строго, хотя ни в их семье, ни в общине разводы никогда не приветствовались. Джада была уверена в том, что мама даже не напомнит ей о своем пророчестве насчет низкой, подлой натуры Клинтона.
Ожидание встречи с детьми тянулось невыносимо долго, облегчение наступало только в горячей воде. Недаром она Водолей по знаку Зодиака. Вообще-то, Водолей – знак воздуха, но Джаде это всегда казалось неправильным; Водолей должен быть знаком воды. Она вдруг вспомнила скалистые островки в Карибском бассейне, и ей мучительно остро захотелось оказаться дома, у родителей. Не в Америке, а на Барбадосе, где она, собственно, никогда и не жила, а лишь приезжала погостить. Все равно ее дом там!
Там она была бы в безопасности, была бы счастлива… с мамой, папой и своими малышами.
Прошлая ночь, самая длинная ночь в ее жизни, вымотала Джаду до предела. Она бродила из одной пустой комнаты в другую, по пути то включая свет, то выключая – и так по кругу, до бесконечности. Пустые детские наводили на нее страх, кухня казалась запущенной, а гостиная – слишком большой для нее одной. Но сильнее всего отвращала спальня. Она ни за что не легла бы в постель, которую столько лет делила с Клинтоном, поэтому прикорнула на диване в гостиной, проснулась в пять и с тех пор не находила себе места.
Недолго осталось. Скоро ты увидишь детей.
Кареглазой Ромаззано-Уэйкфилд из Кризисного центра как-то удалось за один день добиться встречи с судьей по семейным делам и получить разрешение на общение с детьми. Джаде же удалось остановить выплату по чеку Брузмана и отозвать заявление о ссуде. Бесплатный адвокат, как выяснилось, может быть не менее толковым – и, уж во всяком случае, куда более сострадающим – чем тот, чьи гонорары исчисляются цифрами со многими нулями. Конечно, два часа дважды в неделю, отведенные судьей для общения матери с детьми, выглядели смехотворно и оскорбительно, но Джада все равно была на седьмом небе от счастья.
Научиться бы ей плакать – говорят, боль со слезами уходит… Джаде пришло в голову, что ее тяга к горячей воде служит своего рода заменой слезам. За прошлый вечер, всю ночь и утро она не проронила ни слезинки; тишину в пустом доме нарушали лишь голоса и музыка из телевизора да звук льющейся воды.
Ну и, конечно, телефонные звонки. Кроме мамы и Энджи, звонила еще Мишель. Два раза звонила, да благословит ее господь! Сначала приглашала на ужин, а позже, незадолго до полуночи, просто справлялась о самочувствии. Судя по голосу, подруга была расстроена не меньше самой Джады, но Мишель ведь вообще гораздо эмоциональнее. Напоследок она предложила переночевать у Джады и даже попыталась пошутить:
– За детьми и Фрэнк может присмотреть, а я составлю тебе компанию, чтобы тишина не давила. Ты ж меня знаешь, я молчать не стану.
Джада оценила заботу и была очень благодарна Мишель за внимание, но все равно отказалась. Уж лучше страдать в одиночку, чем на глазах у другого, даже ставшего близким, человека. К тому же пора привыкать к одиночеству.
Она взглянула на часы и решила, что можно начинать одеваться. Выбравшись из ванны, Джада наскоро вытерлась полотенцем, прошла в спальню и распахнула дверцу шкафа. Хотелось бы знать, что положено надевать на свидание с официально украденными детьми? Ее выбор пал на плотные брюки защитного цвета и свитер с латиноамериканскими мотивами. Удобно и вместе с тем респектабельно, а ей сейчас важно не ударить перед Клинтоном в грязь лицом. Она как раз взялась за расческу, когда в первый раз за утро подал голос телефон.
Джада ринулась к аппарату, холодея от ужаса и перебирая самые невероятные, страшные причины звонка: Клинтон отказался приводить детей; судья отменил свое решение; кто-нибудь из малышей попал в больницу. Руки снова затряслись, но Джаде как-то удалось схватить трубку и поднести ее к уху.
– Ал-ло? – прохрипела она, с трудом выдавив первый звук за много-много часов.
– Джада? – взволнованно произнес голос Мишель. – Ты здорова?
– Физически – да. За мозги не поручусь.
– Хочешь, я тебя отвезу?
– Нет. До дома свекрови я и сама как-нибудь дорулю. А ты можешь поехать следом, чтобы убедиться, что я не убила ни Клинтона, ни его мать.
– У тебя есть пистолет? – вскинулась Мишель. Ну не прелесть ли? Сама наивность и доброта!
– Нет у меня никакого пистолета. Много ты знаешь менеджеров провинциальных банков, и чернокожих в придачу, которые держали бы под рукой оружие? Посоветуй-ка мне лучше вот что, подруга: как вести себя с детьми? Я ведь понятия не имею, что им наплел Клинтон. И еще – что мне с ними делать? Домой везти – времени не хватит. Дорога как раз два часа и займет.
– Скажи им главное – что ты их очень любишь и что скоро все закончится. Своим я только об этом и твержу. Скажи, что вы с папой поссорились, но ты их заберешь, как только сможешь. Да, и неплохо было бы разузнать про их житье-бытье: в какую школу ходят, кто готовит и всякое такое.
– Верно, – согласилась Джада.
– Кстати, ты их вещички любимые сложила? Маечки, тапочки, тарелочки?..
Джада тяжело вздохнула.
– Если б ты знала, как не хочется увозить их вещи! – призналась она. – Своими руками, кажется, отнимаю у малышей этот дом и отдаю их в чужой.
– Ох, Джада, Джада. Без тебя им там так плохо! А тебе без них… Боже, как тебе, должно быть, одиноко и страшно!
– Ты не представляешь.
– Представляю, дорогая. Поверь мне, представляю.
– Ого! Почти двенадцать. Мне пора, Мишель.
Джада повесила трубку, быстренько обулась и заглянула в сумочку. Все было на месте, начиная с ключей от машины и кончая кремом для губ. Она взяла приготовленную с ночи дорожную сумку с детскими вещами и во всеоружии – за исключением, увы, собственно оружия – направилась к гаражу.
Клинтон заставил ее проторчать перед домом двадцать минут, прежде чем соизволил наконец появиться с Шерили на руках и Кевоном с Шавонной по бокам. Джада не смогла заставить себя выбраться из машины и подойти к нему – не иначе как из страха задушить голыми руками. Поэтому она лишь открыла переднюю и заднюю дверцы. Шавонна тут же плюхнулась рядом с ней, а Кевон, пыхтя, перелез через сиденье для грудничков и устроился сзади.
– Ты опоздал, – заявила Джада мужу. – Я привезу их ровно на столько же позже: в двадцать минут пятого.
Клинтон не произнес ни слова. Джада выискивала на его лице хотя бы следы сожаления или стыда, но на нем было написано не больше, чем на бумажном пакете для овощей. Усадив Шерили в сиденье, он захлопнул дверцу, и в то же мгновение Шавонна повисла у Джады на шее. Господи, ее девочка, уже год как воспылавшая презрением к "телячьим нежностям", сама обняла маму! Джада стиснула дочь в объятиях и прижалась губами к ее щеке.
– Привет, ребята! Сегодня гуляем?
– Через два часа чтоб были дома. – Клинтон демонстративно посмотрел на часы.
Не удостоив его ответом, Джада вдавила педаль газа в пол и с громадным удовольствием, хотя и с риском для колес, унеслась прочь от человека, который разрушил ее жизнь.
– Хочу чипсы, хочу чипсы, хочу чипсы! – безостановочно вопил Кевон.
Джада затормозила на парковке у "Макдоналдса", выключила двигатель и сделала глубокий вдох.
– А кетчуп не хочешь, кетчуп не хочешь, кетчуп не хочешь? – пропела она, повернувшись к сыну. Иногда помогает, если включаешься в их игру.
Кевон улыбнулся, в полном восторге, что мать приняла его правила.
– Нет, не хочу; нет, не хочу; нет, не хочу! – Он захихикал.
– В "Макдоналдсе" вся пища вредная, – неожиданно заявила Шавонна.
"Господи, только этого не хватало! – в смятении подумала Джада. – Что это – влияние Тони?"
– Ну, да-а! – протянул Кевон. – А сама опять слопаешь половину моих чипсов!
– Так. Ну все, довольно. – Джада была в шоке. И почему они грызутся беспрестанно?
Уже устраивая Шерили в высокий стульчик в кафе "Макдоналдс", Джада заверила сына, что его порция никому другому не достанется. Бедняжка Кевон. Сестра старше, сильнее, знает больше, вечно его поправляет и почти всегда оказывается права. Не так ли и зарождается мужская антипатия к женщинам умным и сильным? Но ведь не все они росли со старшими сестрами! У Клинтона, во всяком случае, никакой сестры не было, даже младшей.
– Садись, милый. – Джада кивнула на стульчик, и малыш послушно вскарабкался на желтое пластмассовое сиденье.
– Я хочу сидеть рядом с мамой! – угрожающе повысив голос, заявила Шавонна.
Непрекращающиеся стычки между детьми раздражали Джаду, но материнское сердце растаяло. Сама того не осознавая, Шавонна снова обнаружила свою любовь!
– Вы оба можете сесть рядом со мной, – пресекла Джада военные действия на корню, – но тогда Шерили придется усадить напротив, и вы будете помогать мне ее кормить.
– Ой, да она ничего и не будет, – махнул ручонкой Кевон. – Пошвыряет все на пол, только и делов!
– "Только и делов" не говорят, милый, – машинально поправила Джада. С каких это пор ее мальчик начал коверкать язык? Не иначе влияние свекрови. – Присмотри за Шерили, – обратилась она к старшей дочери, – пока я куплю вам "Хэппи Милз".
– Ладно, мам. – Шавонна кивнула, удовлетворенная.
– Кевон, а ты следи, чтобы никто не утащил наши сумки, договорились? – Взглянув на очереди к стойкам, Джада достала книжки-раскраски "Улица Сезам" и пачку фломастеров. Будет чем руки занять, а то, не дай бог, передерутся. – Кто лучше раскрасит – тому приз! Начинайте, а я скоро вернусь.
Проходя мимо сына, она чмокнула его в макушку.
– И меня, мам! Меня тоже!
Джада улыбнулась и, конечно, исполнила просьбу, отметив при этом, что волосы у Шавонны не слишком чистые. Когда ей, хотелось бы знать, мыли голову? Настроение Джады падало с каждой секундой. Клинтон, мерзавец! Самого под душ не загонишь, и детей тому же учит. А чем, интересно, их там кормят? И кто готовит – Клинтон? Курам на смех! Свекровь?..
Встав в очередь, Джада со вздохом обвела взглядом уставленное столиками кафе. Сама она терпеть не могла "Макдоналдс" и ему подобные забегаловки, но что еще можно было придумать? В парк детей не потащишь – слишком холодно; детского визга на какой-нибудь из крытых игровых площадок она бы в таком состоянии не вынесла… Пришлось перед "Макдоналдсом" прогуляться по центральному пассажу Кросс-Каунти, полюбоваться на уголок Сайта-Клауса. Дети, конечно, были в восторге, а Джаде хотелось одного – увезти их домой, забраться со всеми тремя в постель, почитать книжку, пошалить вместе, защекотать до слез или просто посмотреть телевизор. Но эти чертовы два часа… Время поджимало, поэтому и ограничились пассажем с "Макдоналдсом". По сути, Джаде до сих пор не удалось по-настоящему поговорить с ребятами; она не знала, с чего начать, и уж тем более не догадывалась, чем Клинтон объяснил это внезапное бегство из дома.
Джада оглянулась, чтобы проверить, как там дети. Шерили окончательно проснулась и занялась своей раскраской, с энтузиазмом раздирая ее на клочки и запихивая, сколько влезет, в рот. Кевон, забравшись с ногами на стул, размашисто чиркал в книжке фломастером, ну а Шавонна, понятно, трудилась над картинкой прилежно и аккуратно, от усердия высунув язык.
Джада дождалась заказа и с фирменными пакетами, полными холестерина и сахара, вернулась к своим изголодавшимся детям.
– Ну-ка, ну-ка, – сказала она, опуская на стол пакеты и складные коробочки "Хэппи Милз", – посмотрим, чей рисунок лучше. Победителю – приз, не забыли?
– Мой лучше! – завопил Кевон. – Мой, мам, посмотри! Большая Птица, как, впрочем, и почти все оставшееся пространство страницы, сияла аквамарином.
– Здорово, – оценила Джада. – Складывайте фломастеры, убирайте книжки – и кушать.
Она придвинула каждому его порцию и, пока двое старших хрустели бумагой, разрезала гамбургер на маленькие кусочки для Шерили. За едой, слава богу, распри были забыты, и Джада, не в силах даже смотреть, как напихиваются готовой гадостью ее дети, отхлебывала кофе и косилась на часы. Осталось двадцать восемь минут. Кто бы мог подумать, что это свидание дастся ей с таким трудом?..
– А моя Птица немножко похожа на тетю Тоню, – неожиданно сказал Кевон.
На тетю Тоню? Что это еще за тетя Тоня?! Джада едва сдержала бешеное желание изодрать книжку и взвыть во все горло. Стиснув кулаки на коленях, она сделала глубокий вдох, сунула в пухлый рот Шерили очередной ломтик картошки и перевела взгляд на сына.
– У тебя нет никакой тети Тони, милый, – спокойно возразила она.
Кевон поднял на нее простодушные черные глаза.
– Это наша няня. Так папа сказал.
– Вот еще! – возмутилась Шавонна. – Я что, ребенок? Мне няня не нужна. – Она подняла голову. Джада уловила мелькнувшие в глазах дочери боль и сомнение, и у нее сжалось сердце. – Миссис Грин, – добавила Шавонна. – Я зову ее миссис Грин. Ты ее знаешь. Ну, та, что мы в церкви видели. Присматривает за малышами. – Девочка отвела взгляд.
– А Шерили кто нянчит? – Джада сознавала, что пытать детей вопросами – против правил, но у нее не было другого выхода.
– Тетя Большая Птица! – одарив Джаду лукавым взглядом из-под ресниц, сообщил Кевон и залился смехом.
– Мне плохо без моих вещей, – пожаловалась Шавонна. – Свитера синего, рюкзачка с котятами… Сразу свитер надену, когда домой приедем.
– Да-да! – подхватил Кевон. – Поехали домой! Решив, что с ленчем покончено, Шерили потянулась к маме. Джада с улыбкой обошла стол, вынула малышку из стульчика и усадила к себе на колени. Ревнивец Кевон, почувствовав себя несправедливо забытым, немедленно соскочил со своего места и притулился к маминому плечу.
– Кое-что из ваших вещей я привезла. – Джада достала из сумки тапочки Шавонны. Дочь вскинула голову; между черных бровок пролегла недоуменная морщинка, точь-в-точь как у самой Джады.
– Зачем они мне здесь, мам? Дома надену.
– Я устал, – сообщил Кевон. – Поехали домой. Хочу с Фрэнки поиграть!
Только теперь Джада сообразила: ни Кевон, ни Шавонна понятия не имеют о том, что происходит. Клинтон в очередной раз предал не только жену, но и детей. Ребята уверены, что сейчас заберутся в "Вольво" и отправятся домой. О господи! Еще одну обязанность Клинтон переложил на ее плечи – и какую! Ну как им объяснить? Что она им может объяснить? Что папуля у них – законченный эгоист, которому наплевать на собственных детей? Что они стали пешками в дурацкой игре взрослых?
Джада обвела взглядом прелестные чумазые личики и на мгновение закрыла глаза, покрепче прижав к себе Кевона.
– Послушайте меня, мои хорошие. Папа хочет, чтобы вы вернулись к нему, поэтому домой мы сейчас поехать не можем.
– Но я не хочу возвращаться! – заныл Кевон.
– Я тоже. Мне не нравится у бабушки, мам, – добавила Шавонна. – Почему мы так долго у нее живем?
Подлец! Мог бы сочинить что-нибудь. Хоть бы предупредил детей…
– Дело в том, что мы с папой немножко поссорились… Вернее, очень сильно поссорились, и он хочет, чтобы вы пожили с ним.
– А я не хочу! – повторила Шавонна и оттолкнула руку матери. Кевон, уронив голову, расплакался. – Не хочу, понятно? Бабушка, кроме сандвичей, ни черта делать не умеет. Миссис Грин я ненавижу, ее дом ненавижу! Поехали к нам домой!
Шавонна перешла на крик, посетители стали оглядываться. Впрочем, Джаде было наплевать, что подумают чужие ей люди. Дети – вот ее единственная забота. Но как им объяснить? Как объяснить шестилетнему мальчугану, девочке-подростку и тем более младенцу, почему мама будет посещать их дважды в неделю? Да еще за девятнадцать оставшихся до конца свидания минут?
– Вот что, ребята. Сейчас мне срочно нужно на работу, а когда вернусь, мы все решим, идет? – Джада поежилась от подозрительного взгляда Шавонны. – Быстренько в машину! По дороге поговорим.
– Хочу домой! – не двигаясь с места, продолжал скулить Кевон.
Джада поднялась с Шерили на одной руке и второй подхватила сына под мышку.
– Возьми сумки, – бросила она Шавонне и зашагала к выходу, от всего сердца надеясь, что старшая не станет брать пример с брата и капризничать.