– Сегодня у нас с Фрэнком назначена встреча у Брузмана, так что до полудня я не появлюсь. Прикроешь?
Джада кивнула:
– Срочных дел нет? Спрашиваю только потому, что придется принять на себя удар мистера Маркуса. Он до сих пор не отошел от той статьи в газете, но ты не переживай, с ним я справлюсь. А новых клиентов, если появятся, отправлю к Анне. Пусть даст им бумажек заполнить побольше. Она, конечно, тут же побежит докладывать Маркусу – давно уж зарится на твое место. Черта с два она его получит!
Подруги расстались молча – Джада мрачная, как туча, Мишель еще мрачнее. Обеих ждал беспросветный, невыносимо долгий день. Первой заботой Мишель было накормить детей и отправить в школу. Затем она выгуляла Поуки и принесла Фрэнку в спальню кофе. Пока собирались на встречу с Риком Брузманом, ни один не проронил ни слова.
Мишель оделась первой и вернулась на кухню, где тут же принялась мыть стойку, держа тряпку кончиками пальцев, чтобы не испачкать рукава блузы. Появившийся на кухне Фрэнк устроился на высоком табурете у сухого конца стойки. Больше всего на свете Мишель хотелось немедленно уничтожить на пластиковой поверхности темное пятно от его чашки, но она заставила себя отложить тряпку и присесть рядом с мужем.
– Фрэнк… Скажи, как все-таки это могло случиться? В чем тебя обвиняют? Они ведь ничего не нашли.
– И не могли найти! – отрезал он оскорбленно.
– Да, конечно… Тогда в чем тебя обвиняют? Как можно отдавать человека под суд, если против него нет никаких улик, кроме чьих-то голословных обвинений?
– Не знаю. Может быть, им просто не нравится фамилия Руссо.
Терпение Мишель лопнуло. Она схватила тряпку и одним движением вытерла пятно, которое Фрэнк машинально развозил чашкой по поверхности стойки. Затем прополоскала тряпку – и вздрогнула, услышав у самого уха голос Фрэнка:
– Ты мне веришь, Мишель?
Мишель кивнула. Своему мужу она верила, но сомневалась в Брузмане, прокуроре, судье, в возможности Фрэнка расплатиться с адвокатом и в собственной способности вынести предстоящий процесс.
– Поехали, а то опоздаем, – только и сказала она. Брузман заставил их ждать, а терпение никогда не было сильной стороной Фрэнка. Он метался по приемной, все больше разъяряясь.
– Сначала этот гаденыш убеждал меня, что мы разорим полицию и весь округ и сделаем кучу бабок. Потом утешил новостью об обвинении, будто это сюрприз на Валентинов день. А теперь еще и ждать меня заставляет! Тебя заставляет ждать! Да кого он из себя корчит?
Наконец на пороге приемной возникла секретарша и провела их по длинному коридору к кабинету своего шефа, куда Фрэнк вошел с таким видом, будто ему принадлежала здесь вся обстановка, включая хозяина. Проигнорировав диван, он упал в кресло, после чего Брузману оставалось только занять место рядом с Мишель. Она же, как только села, вцепилась в ручку дивана, как утопающий с "Титаника" за спасательный круг. И все равно боялась, что не удержится на поверхности.
– Н-да… Новости неважные, Фрэнк, – с ходу начал Брузман. – Однако…
Фрэнк не дал ему закончить.
– Как это вышло, черт побери, что ты не знал о тайном жюри присяжных?! – заорал он.
Маленький лощеный человечек многозначительно вскинул брови.
– Я ведь тебя предупреждал, что у них есть информатор. В противном случае копы не получили бы ордера на обыск.
– Но они ни черта не нашли! То есть… – Сделав над собой усилие, Фрэнк понизил голос и, искоса взглянув на Мишель, постарался успокоиться.
– Ясное дело, не нашли, – кивнул Брузман. – Но они не посмели бы арестовать тебя и твою жену, если бы не получили от информатора – или, скорее, свидетеля – достаточно серьезные улики. Я сказал тебе об этом, когда внес залог.
Что?! Мишель моргнула. Ни адвокат, ни Фрэнк не обмолвились ей об этом ни словом.
– Угу. А еще ты сказал, что нам нужна одна неделя и двадцать пять тысяч, чтобы покончить со всем этим! – прорычал Фрэнк.
– Свидетель? – тоненьким голосом повторила Мишель. До сих пор она не поднимала головы, но сейчас осмелилась посмотреть на Брузмана. – Свидетель чего?
– Того, в чем его обвиняют, – раздраженно, как слабоумному ребенку, бросил тот.
– Но… что он может знать, этот свидетель? Что он мог видеть? – Мишель по-прежнему ничего не понимала. – Что это за свидетель?
– Насколько мне известно, обвинительный акт против Фрэнка является закрытым, – сообщил Брузман.
– То есть?
Адвокат не удостоил ее даже взгляда.
– У нас масса дел, Фрэнк. Сейчас неподходящее время для лекций по юриспруденции. Мне шепнули, что газетчики узнают обо всем уже сегодня утром. – Брузман повернул голову к Мишель. – Вам лично ничто не угрожает, – сообщил он, как будто ее только и волновало, что собственная безопасность. – А значит, вы сможете свидетельствовать в пользу Фрэнка. Мы вас подготовим, но позже. В данный момент я всего лишь хотел предупредить о начале процесса. Мы с Фрэнком сами сделаем все необходимое.
Мишель поняла, что после инструкций ее просто-напросто выставят за дверь. Ну и наглец! Жену жалко, если она у него есть. Да что там жену – собаку его жалко!
– Итак, запоминайте, – вновь раздался голос Брузмана. – Никаких интервью. Кто бы к вам ни обратился, на все вопросы у вас должен быть один ответ: Фрэнк Руссо ни в чем не виновен, он прекрасный отец, замечательный муж и честный человек. – Адвокат поднялся, взял со стола листок с несколькими печатными строчками и протянул Мишель.
За дуру меня принимает. Думает, что без шпаргалки не запомню. Она посмотрела на Фрэнка. Белый, как листок в ее руке, он поспешно отвел взгляд. Проглотив вопросы, которые так и рвались с языка, Мишель задала только один:
– Мне уйти, Фрэнк?
Тот молча кивнул, и Мишель так же молча вышла. Одна в безбрежном, как никогда опасном, океане жизни…
По дороге в банк она думала о детях. Если грянет настоящая буря, если пресса и телевидение опять поднимут шумиху, то для детей лучше было бы сменить школу. Но куда их перевести? В одну из ближайших частных школ? И что это даст Дженне? Новенькие всегда в центре внимания, а тут еще имя отца гремит на весь округ…
А что будет, если оставить их в этой школе? Нет, совершенно невозможно! Ребята едва оправились от прошлого потрясения, еще одно им не вынести. Тогда, может… Школа-пансион? Хороший пансион – вот что наилучший вариант для Дженны. Во-первых, грядущий скандал ее не коснется. Во-вторых… Да мало ли преимуществ! Говорят, в таких школах лучше поставлена спортивная подготовка, а Дженна всерьез увлеклась плаванием. Налечь на другие предметы ей тоже не помешает, тогда и колледж можно выбрать получше. Понятно, что расстаться с дочерью, отлучить совсем еще ребенка от дома нелегко, но… так будет лучше для Дженны. А Фрэнки? О том, чтобы расстаться с ним, и речи быть не может!
Мишель едва не проскочила въезд на стоянку банка, полностью забитую машинами. Припарковаться пришлось в самом дальнем от служебного входа углу и без зонта бежать под внезапно начавшимся ледяным дождем. Ко входу она примчалась совершенно мокрая. Хорошо хоть здороваться ни с кем не пришлось – коллеги все как один занимались клиентами.
Опасения Джады оказались излишними: отсутствие Мишель, похоже, прошло незамеченным. Она просмотрела на дисплее номера звонивших и заполненное без нее клиентом заявление о ссуде, когда перед ее столом возник рыжеловолосый бородатый субъект в непромокаемой куртке.
– Чем могу помочь? – спросила Мишель.
– Я хотел бы получить ссуду.
– Отлично. Вы попали по адресу. Ссуду желаете получить под залог недвижимости или под личный капитал?
– Э-э-э… я и сам не знаю. Может, вы мне объясните разницу?
Он занял место для посетителей и одарил Мишель любезной улыбкой. Чересчур любезной, на ее взгляд. Флиртует, что ли? Вряд ли тебе так повезет, дорогая, в этот худший из дней.
Мишель тоже изобразила любезную улыбку, которая тут же сменилась извиняющейся – зазвонил ее телефон. Джада была в десятке шагов от Мишель, но ее голос в трубке казался глухим, далеким и безжизненным.
– Мишель, вы опять во всех газетах! – без предисловий сообщила она.
Сердце Мишель екнуло, кровь застучала в висках. Таблетки. Срочно нужно проглотить таблетки, которые недавно прописал доктор. Успокоительное ей было необходимо как никогда, но не доставать же лекарство на виду у клиента, чей взгляд становился все пристальнее.
– Фрэнку выдвинуто обвинение. Ты знала? Из охраны передали, что телевизионщики уже заявились.
– К-куда заявились?
– Сюда! Фургон на стоянке. Думаю, следом подкатят еще.
– Не может быть! – выдохнула Мишель. Взгляд настырного клиента буквально прожигал ее насквозь.
– Сюда они не пролезут, на этот счет не переживай, но к машине тебе незамеченной не пройти – налетят, как коршуны. Ты где припарковалась? За банком?
– Нет. Места не было.
– Можешь взять мою машину, а я вернусь на твоей, – предложила Джада.
– То есть?.. Уехать прямо сейчас?
– Чем раньше, тем лучше. Может, успеешь добраться домой.
– У дома меня, наверное, уже ждут. Все равно общения с ними не избежать. Не сегодня, так завтра…
– Да, но завтра может разразиться какой-нибудь другой скандал, и о тебе забудут. О черт. Маркус идет! Наверное, уже знает о репортерах. Плохо дело. – Джада бросила трубку.
Мишель выдержала паузу секунд в десять, после чего мило попрощалась с гудками в трубке и снова повернулась к клиенту.
– На чем мы остановились?
– Меня зовут Говард Миндел. А вы – Мишель Руссо? Поскольку табличка с ее именем красовалась под самым его носом, догадливости мистера Миндела Мишель не удивилась.
– Верно. – Она кивнула с улыбкой.
– Очень приятно. – Рыжий приподнялся со стула.
– Взаимно. – Мишель пожала протянутую руку. – Итак, о какой сумме идет речь?
– А вы давно здесь работаете? – неожиданно поинтересовался мистер Миндел.
Это еще что? Попытка светской беседы или сомнение в ее компетентности? Не хватало только, чтобы он накатал жалобу Маркусу!
– Прошу простить, что отвлеклась на телефонный разговор, – осторожно произнесла она. – Что касается моего стажа, то ссудами я занимаюсь уже три года.
– Нравится работа? – не унимался Миндел. Мишель сузила глаза. Что-то в нем определенно было странное, в этом клиенте.
– Не желаете ли перейти к делу? Бородач наклонился к ней через стол:
– Желаю. Дайте мне эксклюзивное интервью, Мишель. Другие газеты вас очернят, а если мы договоримся об эксклюзивном интервью для "Сентинель", я обещаю вам лояльность.
Мишель потребовалось несколько долгих секунд, чтобы осознать суть происходящего. Да это же лазутчик репортерской братии, первый коршун из той стаи, что готова растерзать ее на куски! Еще секунда потребовалась, чтобы понять свое незавидное положение: Миндел поймал ее в ловушку, загородив собой проход между стеной и столом.
– Вы… журналист? – с трудом выдавила Мишель.
– Я – Говард Миндел, – повторил он с таким видом, будто назывался Джорджем Вашингтоном.
Мишель поняла, что действовать нужно решительно. Она резко поднялась со стула и в два прыжка оказалась на свободе, отпихнув нахала с такой силой, что тот свалился бы на пол, если бы не успел ухватиться за край стола. Бегство Мишель к раздевалке остановил Маркус, высунувший лысую голову из кабинета Джады.
– Миссис Руссо! Соизвольте зайти на минутку.
За его спиной маячило посеревшее, мрачное лицо Джады. Мишель ступила в кабинет, заранее набрав побольше воздуха в легкие.
– Садись, – сказала Джада.
– В этом нет необходи… – начал Маркус, но Джада оборвала его немыслимым для подчиненного окриком:
– Есть! И будьте любезны закрыть за собой дверь. Мишель, борясь с подступающей от страха тошнотой, все же едва сдержала улыбку, глядя на изумленную физиономию Маркуса. Джада наступала на него, чуть ли не силком выталкивая из кабинета, но и на ее лице был написан страх.
– Послушай, – сказала она, как только дверь захлопнулась, – он хочет от тебя избавиться. Я сказала, что у нас нет оснований, так что тебе достаточно пригрозить судом, поднять шум – и я все…
За свое место в банке Мишель никогда особенно не цеплялась и только сейчас поняла, как ей будет не хватать работы.
– Не стоит, Джада. Начальство нужно уважать. Я увольняюсь.
– Мишель, тебе вовсе не обязательно…
– Так будет лучше для нас обеих. Видит бог, проблем и без того предостаточно. Тебе сейчас без работы никак нельзя, так что не доводи Маркуса.
– Он… Без комментариев.
– Я увольняюсь. Тоже без комментариев.
ГЛАВА 27
Проезжая мимо дома Руссо, Джада поймала себя на том, что старается не смотреть в ту сторону. Она чувствовала свою вину перед Мишель. Они по-прежнему перезванивались дважды в день, а по утрам проходили свой обычный маршрут, но некоторая неловкость между ними осталась. Джада понимала, что в любом случае ей не удалось бы надолго оттянуть увольнение Мишель – Маркус был в ярости от нашествия прессы и телевидения, – но решение Мишель здорово облегчило ей жизнь. Подумать только, ведь это именно Мишель помогла Джаде устроиться в банк, чтобы потом сама Джада ее и выгнала. Что за ирония судьбы?! Правду говорят – ни одно хорошее дело не остается безнаказанным.
Свернув к своему дому, Джада чертыхнулась при виде машины у ворот и взглянула на часы. Четырех еще нет, значит, она не опоздала; однако даже поза застывшей в салоне автомобиля представительницы социальной службы выражала крайнюю степень недовольства. На то, чтобы привести себя в порядок, времени не было. Джада открыла дверцу своей "Вольво" и двинулась навстречу испытанию.
Миссис Элрой оказалась невысокой пухлой негритянкой с тугими косичками вокруг головы. Она была на пол-головы ниже Джады, но при этом удивительным образом умудрялась смотреть на нее сверху вниз.
– Промозгло сегодня, правда? – вежливо улыбнулась Джада, когда они представились друг другу. – Давайте лучше пройдем в дом.
– Погода тут ни при чем. Пригласить меня в дом – ваша обязанность, поскольку мне предстоит его осмотреть.
А то я не знаю! Беседа, похоже, предстояла не из легких. Стиснув зубы, Джада поклялась выдержать, чего бы ей это ни стоило.
– Что ж… Если вы не против, войдем через заднюю дверь, сразу на кухню! Угощу вас чаем или кофе.
– Я на работе не пью, – заявила миссис Элрой тоном киношного копа, которому во время обыска предложили стакан виски.
Переступив порог кухни, Джада сняла пальто, протянула руку за пальто миссис Элрой и опять получила отказ:
– Это лишнее. – Ни сумку, ни папку она из рук не выпустила. – Начнем с осмотра дома, затем перейдем к интервью.
Джада полночи провела в компании пылесоса и швабры, но сейчас ее надежда произвести впечатление рухнула.
По ходу инспекции миссис Элрой что-то безостановочно записывала в блокнот. Изредка отрываясь от записей, она задавала какие-то вопросы о доме, о комнатах для детей, пока наконец не захлопнула папку и не направилась вниз, хозяйским кивком пригласив Джаду следовать за ней.
Джада, извинившись, скрылась на кухне, чтобы проглотить полтаблетки из тех, что дала ей Мишель. "Держись! – подбадривала она себя. – Ты справишься".
От предложения устроиться в гостиной миссис Элрой отказалась, как и от всех предыдущих. Молча мотнув головой, обвела взглядом столовую и выбрала кресло возле обеденного стола.
– Сядем здесь! – Ее тон не вызывал сомнений в том, кто здесь был, есть и останется главным.
Джада опустилась в соседнее кресло. Пальцы опять предательски задрожали, так что пришлось, как нашкодившему ребенку, спрятать руки под стол.
– Итак, вам предстоит ответить на несколько общих вопросов. После этого мы перейдем к вопросам частного характера, касающимся нынешней ситуации. Это поможет нам определить вашу адекватность.
Адекватность? Адекватность?! Без помощи создателя, похоже, не обойтись. Джада взмолилась о том, чтобы всевышний ниспослал ей смирение, в котором она никогда не была сильна.
Стандартная информация – полные имена детей, даты рождения, образование Джады, ее годовой доход и т.д. – заняла немного времени. Услышав сумму дохода, миссис Элрой вскинула брови, и Джада, вместо того чтобы испытать заслуженную гордость за свои успехи, готова была залезть под стол от смущения. Она прикинула, сколько может зарабатывать ее визави. Значительно меньше. А что, если эта дама от природы завистлива?
– Сколько было вашим детям, миссис Джексон, когда вы приняли решение заняться карьерой?
Назвав возраст детей, Джада добавила:
– Шерили, конечно, еще не было.
– Так-с. Сколько же часов в день вы отсутствовали, занимаясь карьерой, пока дети были в школе и дома… без вас?
Что за постановка вопроса?!
– Миссис Элрой, я зарабатывала, а не делала карьеру. Тогда я, правда, зарабатывала гроши, но ведь муж вообще ничего в дом не приносил. Мы были по уши в долгах. Даже спагетти и овощи приходилось покупать в кредит. Я боялась потерять дом. Поймите, я вовсе не хотела идти на работу – мне пришлось!
Элрой проигнорировала все сказанное, не сделав ни единой записи.
– Подняться по служебной лестнице до главы отделения вам тоже пришлось! – Ответ ее не интересовал. – Давайте-ка придерживаться сути моих вопросов.
С каким удовольствием Джада сейчас опустила бы что-нибудь потяжелей на макушку этой садистки! Наверняка дрожь в руках сразу исчезла бы. Она сдержалась только ради детей.
– Сначала я работала только до трех часов. Когда меня повысили, рабочий день стал длиннее, но дома всегда был Клинтон… – Джада запнулась, подыскивая правильные слова, чтобы не представлять Клинтона идеальной домохозяйкой. – Правда, он ими особенно не занимался, но дети все же были под присмотром. Мне пришлось согласиться на повышение, потому что прежнего заработка на жизнь не хватало.
– И когда же вы получили очередное повышение? – Если бы Элрой спросила, когда Джада получила очередной приговор, ее тон не мог бы быть более неприязненным и жестким.
Внешне спокойно, внутри содрогаясь от бессильной ярости, Джада пересказала историю своей "карьеры".
– Итак, – подвела итог Элрой, – за последние два года, несмотря на беременность и рождение третьего ребенка, вы работали от пятидесяти до шестидесяти часов в неделю.
– К сожалению, да. Кроме того, я закупала продукты, готовила и убирала в доме. Уроки с детьми делала тоже я. Следила, чтобы они не сидели часами перед телевизором, ходила на родительские собрания… Я была детям и матерью, и отцом.
Эту тираду миссис Элрой тоже пропустила мимо ушей.
– Зачем же при всех трудностях, с которыми вы сталкивались, вам понадобилось рожать третьего ребенка? Ведь вы знали, что не сможете его воспитывать лично!
Джада едва не ахнула в голос. Да какое она имеет право?! Или имеет? Как можно описать совершенно чужому человеку через что ей пришлось пройти, прежде чем Шерили появилась на свет? Как рассказать о том, что втайне от мужа она записалась на аборт – и в назначенный день не появилась в больнице? Как объяснить, что потом ни разу, умирая от усталости и бессонных ночей, она не пожалела о своем решении? Улыбчивое, солнечное, счастливое дитя, Шерили стала настоящей наградой для матери. Что мог наговорить этой женщине Клинтон, чтобы так восстановить против своей жены?