ГЛАВА 31
Дженна лежала ничком на кровати, накрыв голову руками. Мишель молча сидела рядом. Едва войдя в дом после школы, дочь разразилась рыданиями и без единого слова скрылась у себя в спальне. Мишель потребовалось все ее самообладание, чтобы не помчаться следом сию же секунду, а дать Дженне хоть четверть часа на слезы в одиночестве. Утешить мою девочку, кроме меня, некому, но ведь в ее страданиях есть часть и моей вины.
Негромко постучавшись и не дождавшись ответа, она все-таки вошла, пристроилась на краешке кровати под балдахином с рюшами и опустила ладонь на спину дочери. Дженна с младенчества обожала, когда ее гладили между лопаток, но сейчас резко дернулась, как от раскаленного утюга, и сбросила руку матери. Мишель со вздохом сложила руки на коленях и застыла, сгорбившись.
С тех пор как начался процесс и снимки четверых Руссо обошли все газеты, а лицо Фрэнка замелькало в "Криминальных новостях", дети совсем сникли. Дженна возвращается из школы бледная, как мел, безмолвствующая или в истерике. А Фрэнки… Мишель подавила очередной вздох. Мальчик был еще слишком мал, чтобы до конца осознавать смысл происходящего, но оскорбительные клички и бойкот, который объявили бывшие друзья, не могли не ранить даже такого малыша. Плюс ко всему он очень скучал по Кевону и страдал, думая, что тот его предал.
Даже Поуки, сохранившему верность своему маленькому приятелю, не удавалось вызвать улыбку на лице Фрэнки. Ребенок опять просыпался в мокрой постели и плакал навзрыд от стыда за то, что сделал. Прежде Мишель казалось, что хуже, чем Джаде, и быть не может: ведь ее детей даже нет рядом. Сейчас она не была в этом так уверена. У Джады хотя бы есть надежда вернуть своих крошек и наладить жизнь…
А Энджи, бедняжка, столкнулась с двойным предательством, потеряла любимого и подругу и осталась один на один с немыслимо трудным решением. Бедная, бедная девочка! Ей самой помощь нужна, а она не жалеет ни времени, ни сил, помогая другим. Даже мне согласна… Нужно наконец решить, как поступить с Фрэнком. Но это потом. Позже. Только не сейчас.
Лучше подумать о чем-нибудь хорошем. Вот начнется слушание дела об опекунстве, Энджи победит, я увижу ее триумф и счастье на лице Джады.
Да, справедливость восторжествует. Только не для нее. Видеть страдания Дженны и Фрэнки невыносимо. Смотреть в глаза Фрэнку, зная, что он лжец и преступник, – невыносимо. Представлять свою жизнь без него невыносимо…
Мишель протянула руку и осторожно, нежно провела пальцами по щиколотке дочери. Дженна опять дернулась, но на этот раз перевернулась на спину и, приподнявшись на локтях, обожгла мать злым взглядом.
– О праве человека на личную жизнь что-нибудь слышала? – процедила она. – Ну так и не лезь в мою! – Дочь зарыдала в голос и вдруг бросилась маме на шею. – Прости. Прости меня! Я просто…
– Знаю, солнышко. Все знаю. – Мишель погладила дочку по длинным густым волосам.
Все упали духом. "Семья разваливается на глазах", – думала Мишель, убирая со стола после ужина. Фрэнка целый день не было; он лишь позвонил предупредить, что задержится допоздна. Мишель накормила ребят – если можно так сказать, поскольку нетронутые отбивные отправились в ведро вместе с большей частью гарнира, – и в доме наступила тишина.
Вернув кухне первозданный вид, Мишель поднялась на второй этаж взглянуть, как там Фрэнки. Малыш, как всегда, играл в солдатиков под кроватью; из-под края покрывала торчала маленькая круглая попка в пижамных штанишках.
– Скоро спать, – мягко напомнила Мишель.
Попка вильнула – и только.
Дженна с головой ушла в борьбу не на жизнь, а на смерть, разворачивающуюся в самой убийственной из "видеострелялок". Мишель очень тревожили эти ежевечерние игры, ставшие любимым развлечением дочери. С другой стороны, возможно, лучшего способа для ребенка снять стресс не существует? Ей ли судить? Она как богу верила человеку, который предал не только ее, но и детей; человеку, который вступил в сделку, с дьяволом, поставив на карту их будущее. И вот это страшное будущее наступило.
Тяжело вздохнув, Мишель прошла на кухню и едва не вскрикнула при виде неизвестно когда вернувшегося мужа. Безмолвный и неподвижный, Фрэнк сидел за столом, уставив взгляд в пространство. Самое время с ним поговорить.
При свете трехламповой люстры кухня сияла снежной, почти до рези в глазах, чистотой; черная шевелюра Фрэнка была единственным темным пятном на девственно-белом фоне. Стоявшая на столе рядом с ним бутылка виски и ополовиненный стакан в руке стали для Мишель неприятным сюрпризом. Фрэнк редко брал в рот что-либо крепче кьянти. Сама Мишель, наученная горьким опытом матери, вообще не пила.
Выдвинув стул, Мишель села рядом с мужем.
– Фрэнк…
– Что? – безжизненно, глухо отозвался он.
– Я…
Как рассказать о находке в шкафу Дженны, о том, что ему больше нет веры? Как объяснить, что он разбил ей сердце, растоптал доверие, уничтожил семью?
Мишель смотрела на своего красивого, сильного, самого лучшего мужа и впервые видела его слабость. Фрэнк пошел на риск – страшный, смертельный риск – и проиграл. Но главное – он пошел на риск, не предупредив жену, а ведь рисковали-то они вместе. Знай Мишель о его планах, остановила бы любыми силами.
– Мы выстоим, – сказал Фрэнк.
Она уже не раз слышала эти слова и верила им… чаще всего верила. А сейчас поняла, что не хочет. На память пришли слова Энджи о Четвертой поправке. Фрэнк наверняка знал, не мог не знать, что у полиции есть против него неопровержимые улики. Когда его жену в наручниках и плачущих детей увозили из дома, он знал, кто тому виной; он помнил о бомбе, укрытой под половицами детской…
"Я нашла деньги, Фрэнк. Не знаю, что ты сделал, но ты виновен. Как ты мог?!" – собиралась сказать Мишель, но промолчала.
– Я целый день провел у Брузмана, черт бы его побрал, но так и не увидел мерзавца. Небось в гольф-клубе торчит, сукин сын. Сам с ним по средам раньше играл. – Фрэнк злобно мотнул головой. – Его помощники задали кучу вопросов, на которые я уже тыщу раз отвечал, а потом ткнули носом в кассету с показательным процессом. Завтра после обеда тебя вызывают. – Он вздохнул, сделал большой глоток из стакана и скривился. – Тьфу, крепкая, гадость!
– Я не пойду.
– Что? – В первый раз с того момента, как Мишель зашла на кухню, Фрэнк посмотрел ей прямо в лицо.
– Я не буду давать показания. Не могу.
– Какого черта ты несешь?! – хрипло, с угрозой протянул он. – Прошу тебя, Мишель, не начинай! Я провел чертовски дерьмовый день. Чертовски дерьмовую неделю. Чертовски дерьмовый месяц, в конце концов! Мне сейчас не до твоих капризов.
Мишель вспомнила свой день – слезы и угрюмое отчаяние детей, панический страх за них, за семью. Но рассказать об этом Фрэнку она не могла, как не могла и исполнить его просьбу.
– Я не буду давать показания.
Фрэнк вскочил на ноги, едва не опрокинув стул, и изо всех сил швырнул пустой стакан в стену. На кухонную стойку и на пол посыпались сверкающие осколки. Мишель ахнула – не только от неожиданности, но и от страха. Однако Фрэнк будто и не заметил испуга в глазах жены. Он навис над столом, вцепившись побелевшими пальцами в края, и сверлил Мишель взглядом, словно это она внезапно вышла из себя и принялась крушить посуду.
– Да ты совсем спятила?! Ты что, идиотка? Похоже, вокруг меня одни идиоты!
– Я не могу давать показания, Фрэнк. – На большее Мишель не хватило. Спроси же, почему не могу! Боюсь? Расстроена? Скажи, что невиновен. Заставь меня снова поверить, Фрэнк!
Мишель ожидала расспросов, клятв, даже слез и объятий. Она готова была признать, что все еще его любит, хотя ей трудно было бы сейчас произнести слова любви вслух. Но, уж конечно, она не была готова к тому, что произошло через несколько мгновений.
– Заткнись! – рявкнул Фрэнк. – Начхать мне на твои нервы и мигрени! Завтра ты появишься в суде, и точка!
Всем телом подавшись вперед, он ткнул кулаком в плечо жены. Удар оказался настолько мощным, что Мишель потеряла равновесие и слетела со стула. Угол стола, казалось, ринулся навстречу ее щеке – и миг спустя Мишель лежала ничком на полу, прижавшись разбитой щекой к усыпанному стеклянной крошкой паркету. Она не шевелилась. Все чувства умерли. Щека горела диким огнем, в виске застучало, правый глаз заволокла пелена.
Сколько раз за годы супружества Фрэнк прикасался к ней – с любовью, страстью, нежностью, желанием, – но никогда с желанием причинить боль. Даже в гневе он ни разу не позволил себе поднять на нее руку, и Мишель была уверена, что Фрэнк на насилие не способен. Что ж, это не первая и не единственная ее ошибка…
Мишель с трудом подняла голову и села, чувствуя, как что-то теплое стекает по щеке к подбородку. Правый глаз начал заплывать, но алые пятна на полу Мишель увидела. Она приложила ладонь к щеке, потом поднесла к глазам. Вся в крови, даже подушечки пальцев.
Фрэнк шагнул к ней. Снова ударит? Пнет ногой? Поможет подняться? Мишель не двигалась. Пусть хоть застрелит, ей все равно…
Фрэнк упал на колени рядом с женой:
– Боже! Боже правый! Ты поранилась! Ударилась о стол! – бормотал он, как будто винил мебель в несчастье Мишель. – Срочно нужно к врачу. Пусть зашьет или…
Опустив глаза, Мишель следила за расплывающимися по половицам каплями. Интересно, сколько раз я мыла этот пол? Да ты и впрямь идиотка. Вопроса важнее не нашлось?
Фрэнк метнулся к раковине и снова присел рядом, пытаясь сделать компресс из намоченных бумажных полотенец. Мишель дернулась, совсем как недавно Дженна, но Фрэнк заставил ее взять в руки холодный мокрый ком. Мишель сама приложила его к щеке, равнодушно взглянула на пропитанную кровью бумагу и уронила ком на пол.
Протянув ей другой, Фрэнк наклонился, чтобы рассмотреть рану. Взгляда жены он старался избегать.
– Ничего страшного, Мишель. Просто царапина, но глубокая. В "Скорую" нужно поехать. Вставай.
– С тобой я никуда не поеду. – Мишель сильно мутило, но она заставила себя подняться и вышла из кухни, приложив компресс к вспухшему веку.
ГЛАВА 32
Вопросам Энджи и ответам Джады, казалось, не будет конца. Сколько уже длится эта генеральная репетиция? "Сутки как минимум", – решила Джада. Не сутки, конечно, но ради "прогона" слушаний ей пришлось пропустить и работу, и утреннюю прогулку с Мишель. Плохо и то и другое. Прогулка ей сегодня была нужна как никогда. Странное дело – Мишель не стала возражать.
– Я сама собиралась тебе позвонить, – сказала она. – Что-то у меня сегодня настроение не то.
Джада удивилась и встревожилась. В любой другой день она непременно постаралась бы узнать причину, но сегодня у нее голова шла кругом от собственных переживаний.
"Репетиция слушаний ничем не отличается от театральной, – думала она, сидя через стол от Энджи в ее крохотном кабинете. – Собственно, судебный процесс и есть спектакль… в некотором роде. В суде, как и в театре, реальность не имеет значения; здесь важно лишь, чтобы ощущение реальности оказалось у одного-единственного, чужого ей человека – судьи Арнольда Д. Снида.
За все эти долгие часы они с Энджи обговорили массу деталей, отрепетировали ответы Джады на возможные вопросы Крескина. Энджи не раз и не два предупредила Джаду, все порывающуюся "кое-что уточнить", чтобы та не добавляла ничего лишнего.
– Имей в виду, тебя могут подвергнуть перекрестному допросу на любую тему, – сказала Энджи. – Я, конечно, не допущу некорректных вопросов, но на все прочие у тебя должен быть заранее подготовленный ответ. Самодеятельность здесь недопустима. Судье предстоит на месте отделить зерна от плевел и решить, кому отдать опеку. А времени на сбор компромата против Клинтона у нас крайне мало. Жаль, не удалось отсрочить слушания. Этот Крескин и впрямь жук, как сказал Майкл. Настаивает на срочности дела "ради детей" – и все тут.
Джада слушала внимательно, молча кивала, и работа продолжалась. Сорок минут – перерыв "на кофе", хотя никто из них кофе не пил; еще сорок минут…
– Позвоню-ка я, пожалуй, в банк, – наконец буркнула Джада. Мало ей других забот, так приходится еще и врать насчет отлучек с работы: не станешь же выкладывать Маркусу кошмарную правду. – Знаешь, что самое смешное? – спросила она, поднимая глаза на Энджи.
– Я много чего смешного знаю. Можешь добавить к списку.
– Самое смешное, что мой муж…
– Твой будущий бывший муж, – точь-в-точь как не так давно Натали, поправила Энджи.
Джада кивнула:
– Именно. Мой в очень скором будущем экс-муж пытается доказать, что я плохая мать, поскольку я слишком много работаю, в то время как мой босс, скорее всего, считает меня плохим работником, поскольку я слишком много времени уделяю детям.
– Хо, хо, хо! Вот уж ирония судьбы, Джада! – театрально съязвила Энджи. – Тебе не кажется, что все начальники и мужья думают точно так же?
– Наверное. Так можно мне позвонить?
Анна продиктовала длинный список сообщений, большинство из которых могли подождать до завтра. Джада уже собиралась распрощаться, когда секретарша подпустила сиропу в голос:
– Ой! Не знаю, важно это или нет, но мне кажется, звонила Мишель Руссо. Я думаю, что это была Мишель, хотя она не назвалась.
– Благодарю, – ледяным тоном произнесла Джада, швырнула трубку и тут же набрала номер Руссо. – Мишель? – неуверенно спросила она, услышав на другом конце чужой голос.
– Прости, что позвонила на работу. Очень не хотелось, но мне…
– Понятно. – Господи, что могло случиться, чтобы Мишель, проглотив гордость, обратилась к Анне? – Ты что-то хотела?
– Когда вы с Энджи закончите?
– Не знаю. Через час?.. – Джада взглянула на Энджи, и та кивнула.
– А потом? С детьми встречаешься?
– Да. Старших заберу прямо из школы, но к шести они должны быть в Йонкерсе. В чем дело-то?
– По телефону не могу, – свистящим шепотом отозвалась Мишель. – Понимаешь… мне нужно попросить тебя о большом одолжении. Громадном! Я пойму, если ты откажешься.
Джада содрогнулась от зловещего предчувствия. Такого голоса Мишель она не слышала даже после той страшной ночи с обыском.
– Погоди минутку. – Джада снова оглянулась на Энджи. – Может, на сегодня довольно?
– Что-нибудь случилось? – встревожилась Энджи.
– Похоже на то. Я буду у тебя через полчаса, – сказала Джада в трубку.
– Нет! – в панике выдохнула Мишель. – Только не у меня! Встретимся у бара на Пост-роуд, который рядом с Первым уэстчестерским банком, помнишь?
– Само собой.
– Спасибо. И помни, ты не обязана соглашаться.
– Я хочу, чтобы ты сняла сейф в банке, – сказала Мишель. Джада сидела за рулем своей "Вольво", припаркованной впритык к "Лексусу" подруги, и старалась не видеть обезображенный профиль Мишель, скорчившейся на соседнем сиденье. – На свое имя. Оба ключа пусть хранятся у тебя. Спрячь их где-нибудь… только не дома и не в офисе.
Джада повернула к ней голову. До сих пор она не произнесла ни слова по поводу темных очков и жуткой ссадины на щеке Мишель. Не спросила, почему Мишель, всегда такая элегантная, сегодня выглядит как обломок кораблекрушения, выброшенный штормом на берег Барбадоса. К чему вопросы? Мало ли она видела в Йонкерсе женщин со следами кулаков мужа на теле?
Боже… бедная Мишель! Она ведь не просто боготворила своего Фрэнка – она полностью от него зависела. Зная подругу, Джада даже не попыталась хоть как-то ее утешить. Мишель держалась из последних сил, и жалость могла лишить ее остатков самообладания.
– Я должна задать тебе один вопрос, – осторожно начала Джада.
– Ты можешь отказаться, – скороговоркой пробормотала Мишель. – Просто скажи "нет" – и все! Мы ведь договорились.
– Я не отказываюсь. Но мне нужно точно знать, что в этой сумке не наркотики. Пойми, пожалуйста. Я ни в чем тебя не подозреваю и не хочу обидеть. Мне просто нужно знать.
Мишель закусила дрожащую губу.
– Да, конечно. – Протянув руку, она сплела пальцы с пальцами Джады. – Это не наркотики. Клянусь. Мне просто нужно кое-что спрятать от Фрэнка.
– Что ж. – Джада знала, что идет на риск, но Мишель она верила. – Итак, я одна проезжаю квартал, захожу в Первый уэстчестерский, беру сейф и возвращаюсь с ним к тебе, так?
Мишель кивнула. Очки у нее были довольно узкие, и Джада успела заметить заплывший сине-багровый правый глаз.
– Пока меня не будет, купи себе очки побольше, как у мотоциклистов, знаешь? Только с темными стеклами. – Она выпустила руку Мишель. – Вернусь минут через двадцать.
Увидев возле школы Джаду, дети бросились к ней на шею, не обращая внимания на то, что их могут увидеть одноклассники. Они ни о чем не желали ни слышать, ни говорить, кроме возвращения домой, а Джада, измотанная многочасовой подготовкой к процессу и странной просьбой Мишель, была не в лучшей форме. Ей просто хотелось расцеловать каждого по очереди, понянчиться с Шерили, вдохнуть детский аромат Кевона, расчесать тугие завитки Шавонны. Обнимать их всех. Любить. Однако у детей, как оказалось, был собственный план.
– Поехали домой! – заявил Кевон, с удовлетворенным вздохом плюхнувшись на заднее сиденье "Вольво".
Джада усадила Шерили рядом и застегнула ремни сиденья для младенцев. О поездке домой не было и речи, но как же не хотелось портить драгоценные два часа встречи.
– Попозже, дорогой. Может быть, уже скоро. Потерпите, ребята. Осталось совсем чуть-чуть. – Джада захлопнула свою дверцу. – Кому мороженого? – бодро спросила она.
– Плевать на мороженое! – Шавонна, казалось, сейчас заплачет. – Домой хочу! Едем.
Джада повернулась к старшей дочери.
– Понимаешь… происходит кое-что очень, очень серьезное.
– Ага, знаю. Вы с папой разводитесь, да? Такого Джада еще ни от кого из детей не слышала.
– Папа сказал?
– Бабушка. Плевать! – повторила девочка. – Хочу домой, и все!
– Но до ужина осталось совсем мало времени, и я…
– Хочу ужинать дома! – не унимался Кевон.
– Давайте-ка вот что сделаем: съездим домой, но на ужин вы вернетесь к бабушке. Я ей обещала. – Джада умолчала о том, что ужинать они опять будут без нее; о том, что дома им остаться нельзя; о том, что она изо всех сил сражается и за сам дом, и за детей.
Уверенность в своей правоте странным образом растаяла. Прежде Джада знала, что поступает единственно верным образом. Теперь же, после репетиции слушаний, загадочного происшествия с Мишель и тоскливого хора детей, ей стало не по себе. Что, если я выбрала не тот путь?..
Было совсем темно, когда ее "Вольво" затормозила у дома свекрови в Йонкерсе. Шерили начала плакать первой, но и Кевон, вдохновленный примером младшей сестры, не заставил себя ждать.
– Не хочу! – процедила Шавонна. – Зачем ты нас сюда привезла? Дома, что ли, не могли поужинать?
– Потерпите совсем чуть-чуть, – пробормотала Джада. – Мой адвокат все исправит, а пока побудьте с папой. Через три дня я снова приеду…
Но лицо старшей дочери исказили отчаяние и ярость.
– Значит… после ужина… мы домой не поедем?!
Рев и визг Шерили наверняка поднял на ноги всю округу. Джаде пришлось выйти из машины и взять малышку на руки. Шавонна вмиг оказалась рядом… и тут внезапно вспыхнул свет. Джада подняла глаза – в десяти шагах от машины Клинтон жужжал видеокамерой, изображая из себя заботливого отца на детском рождественском утреннике.