– Привет, Ренни.
Она прижала простыню к груди.
– Я же вам сказала, чтобы вы меня больше не беспокоили.
– Ты спала? – продолжал он как ни в чем не бывало. Откуда у Лозадо номер ее домашнего телефона?
Ренни давала его лишь нескольким хорошим знакомым и на коммутатор больницы. Но ведь он – закоренелый преступник. Он найдет способ достать даже незарегистрированный номер.
– Если вы будете продолжать мне звонить…
– Ты сейчас лежишь на желтых простынях?
– Вас могут арестовать за то, что вы залезли в мой дом.
– Тебе понравилось на свадьбе?
Этот вопрос заставил ее замолчать. Он давал ей понять, насколько близко к ней подобрался. Она представила себе его самодовольную улыбку. Так он улыбался в суде. Создавалось впечатление, он совсем не нервничает, не боится приговора, даже скучает.
Внешне улыбка казалась вполне невинной, но она понимала, какое зло под ней скрывается. Она могла представить себе, как он с этой самодовольной улыбкой наблюдает, как его жертвы испускают последнее дыхание. Наверняка он и сейчас так улыбается, зная, что расстроил ее.
– Мне понравилось твое платье, – сказал он. – Очень тебе идет. Шелк так тебя облегал, что вряд ли кто-нибудь глядел на невесту.
Конечно, ему нетрудно было следить за ней. Он сумел отключил навороченную сигнальную систему безопасности и задушил банкира в его собственном доме, когда жена и дети спали наверху.
– Зачем вы за мной следите? Он тихо рассмеялся:
– А за тобой так приятно следить. Каждый день во время этого дурацкого суда я ждал твоего появления и скучал ночами, когда не мог тебя видеть. Ты была единственным светлым пятном в зале суда, Ренни. Я глаз от тебя не мог оторвать. И не притворяйся, ты замечала это, ты чувствовала на себе мой взгляд.
Да, она чувствовала, что он наблюдает за ней, причем не только во время суда. Это ощущение не покидало ее и в последние дни. Возможно, сознание того, что он побывал в ее доме, заставило ее воображение разыграться, но иногда ощущение разглядывающих ее глаз было настолько сильным, что она не могла ошибиться. С того дня, как она получила розы, она не чувствовала себя в собственном доме в одиночестве.
Вот как в данный момент.
Ренни выключила лампу, быстро встала с кровати и подошла к окну. На этот раз она решила не закрывать жалюзи, подумав, что, если Лозадо наблюдает за ней, ей нужно об этом знать. Она тоже хотела его видеть.
Где он сейчас, откуда смотрит на нее? Руки покрылись мурашками, ей казалось, что ее видно, как на ладони, но она заставила себя остаться у окна и оглядеть темные соседние дома и свой задний двор, который в последнее время стал внушать ей страх.
– То, что вы непрерывно на меня таращились, мне вовсе не льстило.
– Ой, брось, Ренни, думаю, ты лжешь. Просто не хочешь признаться. Пока.
– Слушайте меня, мистер Лозадо, и слушайте внимательно, – зло сказала она. – Мне было неприятно, что вы на меня смотрели. Мне противны ваши телефонные звонки. Я не хочу больше вас слушать. И если я замечу, что вы за мной следите, вы об этом пожалеете.
– Ренни, Ренни, а где же твоя благодарность? Она с трудом проглотила комок в горле.
– Благодарность? За что?
– За розы, разумеется, – произнес он после многозначительной паузы.
– Мне они не нужны.
– Неужели ты думаешь, что я могу остаться в долгу? Особенно в долгу перед тобой?
– Я не оказывала вам никакой услуги.
– Ну, я думаю иначе. Я знаю больше, чем ты думаешь. Я много чего о тебе знаю.
Она невольно замолчала. Как много он знает? Хотя она и понимала, что подыгрывает ему, но все же не удержалась и спросила:
– Например?
– Я знаю, что ты любишь цветочные ароматы. Что у тебя в сумке всегда есть салфетки. Что ты кладешь правую ногу на левую. Я знаю, что твои соски очень чувствительны к кондиционерам.
Ренни швырнула радиотелефон через всю комнату.
Закрыв лицо руками, она принялась ходить по спальне, глубоко дыша ртом и стараясь сдержать тошноту.
Она не может допустить, чтобы этот маньяк продолжал ее терроризировать. Он явно считает, что влюблен в нее, и настолько самонадеян, что верит в ее ответные чувства. Он не просто убийца, он еще и маньяк.
В медицинской школе она прошла достаточный курс психологии, чтобы понять, что это самый опасный тип преступника. Он считает себя неуязвимым и потому способен на все.
Ужасно неприятно иметь дело с полицией, но дальше так продолжаться не может. Она обязана все рассказать.
Ренни взяла трубку, но прежде чем успела набрать 911, телефон зазвонил. Она замерла, но, узнав знакомый номер, глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и ответила после третьего звонка.
– Привет, доктор Ньютон, это доктор Диаборн из приемного. Тут у нас жертва автокатастрофы. Мужчина. Немного за тридцать. Мы сейчас сканируем мозг, чтобы выяснить, насколько он поврежден. В желудке полно крови.
– Сейчас приеду. – Прежде чем повесить трубку, она вспомнила:
– Доктор Диаборн?
– Да?
– Мой код, пожалуйста.
– Что?
После убийства доктора Хоуэлла, которого выманили из дома сообщением о катастрофе, которой не было, были введены особые меры предосторожности.
– Мой код…
– А, да, конечно. Семнадцать.
– Буду через десять минут.
Вик едва успел опустить ногу на кафельный пол ванной комнаты, как раздался стук в дверь его номера. "Черт!" Он вылез из душа, схватил полотенце и обернул его вокруг бедер, надеясь добраться до двери раньше, чем горничная откроет ее своим ключом.
Она как будто знала, что он работает в ночную смену, и подгадывала свои визиты как раз к его возвращению, когда ему хотелось только принять душ и завалиться спать. Ему иногда даже казалось, что она его караулит. Надо будет как-нибудь устроить, чтобы она застала его с голой задницей. Может быть, это научит ее не приходить не вовремя.
– Возвращайтесь позже, – крикнул он ей, пробегая через комнату.
– Дело неотложное.
Вик открыл дверь и увидел Орена с белым пакетом в руке и крафтовым конвертом под мышкой. Он был мрачен, как бульдог.
– Ты что? Геморрой разыгрался?
Орен сунул ему пакет и вошел в комнату.
– Булочки будешь?
– Хрустящие, с кремом?
– Твои любимые. – Кто-то постучал, Орен обернулся. На пороге стояла пунктуальная горничная с тележкой. – Уходите, – буркнул он и захлопнул дверь.
– Эй, тут ведь я живу, забыл? – возмутился Вик.
– Ты же говорил, она тебе надоела.
– Зато теперь она может вообще весь день не прийти.
– Тоже мне чистюля нашелся.
– Господи, чего это ты в таком дурном настроении? Выкладывай. – Он указал Орену на единственное кресло в номере. – Извини, что разбудил тебя прошлой ночью. Ты велел звонить, если что-то произойдет, вот я и позвонил. Когда я увидел, что Ренни Ньютон выезжает из гаража, я не знал, что ее вызвали в больницу. Мой звонок чему-то помешал? Вы с Грейс танцевали горизонтальное танго? Она вставила в вибратор свежие батареи? Или Грейс была не в настроении? В чем дело?
– Заткнись, Вик. Просто заткнись. – Орен отобрал у него пакет, сунул туда руку и вытащил булочку.
Вик рассмеялся, сбросил полотенце, натянул трусы и тоже выудил из пакета булочку с глазурью, откусил сразу половину и сказал с набитым ртом:
– А кофе нет?
– Расскажи мне про прошлую ночь.
– Я уже рассказывал. Доктору позвонили чуть позже часа ночи. Через две минуты она выехала. Я чуть шею не сломал, скатываясь по темной лестнице и одновременно пытаясь надеть сапоги. Догнал ее через три квартала отсюда. Проводил до больницы. Она там пробыла до десяти минут шестого. Сопроводил ее домой. Передал дежурство Тинпену, который, кстати, сегодня утром на пятнадцать минут опоздал.
Орен кинул ему конверт. Вик поймал его на лету. Прикончил булочку, слизал сахар с пальцев и вытащил из конверта фотографии.
Их было четыре. Он внимательно просмотрел их и протянул одну Орену.
– Вот тут я лучше всего получился. Ладно, ты меня накрыл. Поздравляю, детектив. Замечательная работа. Или ты хочешь, чтобы я встал на колени и попросил прощения? Поцеловал тебе задницу?
– Что ты делаешь, Вик, черт бы тебя побрал?
– Слежу за подозреваемой под прикрытием.
– Чушь собачья. – Орен взял наиболее компрометирующее фото. На нем Вик и Ренни были сняты сзади, когда они шли к машине. Его голова была опущена, а рука лежала у нее на спине. – Не считай меня идиотом.
Вик весь кипел под его обвиняющим взглядом. Наконец он сказал:
– Мы ведь ничего не узнали, наблюдая за ее домом, верно? Я от скуки трижды сделал себе маникюр. Я так долго сидел, что моя задница стала такой же широкой, как у Тинпена. Вот я и подумал, проявлю-ка я инициативу, может, что и выйдет полезное.
– Начав волочиться за подозреваемой?
– Ты все неправильно понял.
– Да? Так скажи мне, Вик, на что это было похоже? Как тебе понравилось быть так близко к доктору Ренни Ньютон?
Чтобы избежать гневного взгляда Орена, Вик полез в пакет за второй булочкой.
– Она – настоящая Снегурочка. Ей меньше, чем гремучке, нравится, когда ее касаются. Кстати, она на меня шипела.
– Ты ее трогал?
– Да нет. Вот это, – он нетерпеливо показал на фотографию, – да еще рукопожатие, вот и все. Она показала мне свои клыки, когда я дал чаевые мальчишке на парковке.
– Он отдаст тебе твою пятерку.
Вик пораженно взглянул на Орена и фыркнул.
– Новичок, но умеет обращаться с камерой. Такой, что похожа на ручку, – ехидно сообщил Орен.
– Тогда понятно. Откуда ты узнал, что она собирается на свадьбу?
– Мы не знали, пока она не поставила в известность больницу. Она заехала туда по дороге в церковь. Мы подсуетились. Когда она появилась на приеме, наш парнишка уже был там.
– Почему ты мне ничего не сказал?
– Я пытался. Я вернулся, чтобы объяснить, куда она поехала и что у меня уже установлена за ней слежка. Это на тот случай, если бы ты захотел отдохнуть, сходить поужинать, может, в кино. Мне было неловко заставлять тебя дежурить в субботу. Только представь, как я удивился, когда обнаружил, что в доме пусто и тебя нигде нет.
– Я покупал костюм.
– А сотовый для удобства выключил.
– На церкви висело объявление. Просили всех выключить сотовые и пейджеры перед входом в храм.
– И он не вибрировал?
– Да, но… – Это оказался тот редкий случай, когда он не смог придумать, что бы соврать. Поэтому он сменил тему: – Не знаю, чего ты так разошелся, Орен. Я вел себя прилично. Рюмки не выпил. Я даже подарил счастливым новобрачным набор ножей. Никому в голову не пришло, что меня не приглашали. – Он доел булочку, вытянулся на кровати и взбил подушку под головой. – Все нормально.
Орен несколько минут пристально смотрел на него.
– Вот сижу я и думаю, что мне делать: продолжать этот разговор или встать и уйти, послав тебя ко всем чертям, или подойти и как следует надрать тебе задницу.
– Ты в таком гневе? Потому что я провел двадцать минут, самое большее полчаса, в обществе Ренни Ньютон?
– Нет, Вик. Я расстроен, потому что я один раз видел, как ты обосрался. Причем грандиозно. И теперь я по-настоящему боюсь, что ты снова все испортишь. Еще чище, чем раньше.
У Вика от злости потемнело в глазах.
– Смотри, чтобы дверь не заехала тебе по жопе, когда будешь уходить, Орен.
– Я уходить не собираюсь. Но тебе надо время от времени напоминать, во что обошлась нам та твоя ошибка. Ты думаешь, я не знаю, зачем ты носишь эту резинку на запястье?
– У меня теперь такая привычка.
– Ну да, конечно. – Вику казалось, что Орен все еще готов его ударить. – Тем из нас, кто хорошо к тебе относится, один господь знает, с какой стати, было больно видеть, как ты начал разваливаться на части после случившегося. Ты продержался в полиции еще два года, прежде чем уйти. Я все вспоминаю, насколько опасно было тогда с тобой общаться. Разве ты забыл, Вик?
– Как я могу забыть, если ты ежеминутно мне об этом напоминаешь, черт бы тебя побрал?
– Я напоминаю только потому, что не хочу, чтобы ты повторил свою ошибку.
– Я и не собираюсь!
– Черта с два ты не собираешься!
Вик резко сел.
– Все потому, что я пошел на свадебный прием, выпил стакан воды с подозреваемой и немного с ней поболтал? Да будет тебе, Орен.
Гнев Вика был направлен не столько на друга, сколько на высказанную им истину. Если бы три года назад Вик делал все по правилам, они взяли бы Лозадо за убийство Джо. Теперь он снова нарушает правила. Он сделал это вызывающе, покинув наблюдательный пункт и подойдя к Ренни Ньютон на приеме. Еще он "забыл" сообщить о телефонном звонке Ренни прошлой ночью. О том, первом звонке, который так ее расстроил.
Во всяком случае, когда она бросилась к окну с трубкой в руке и разговаривала, вглядываясь в темноту, она выглядела расстроенной. Звонок явно выбил ее из колеи. Что заставило ее швырнуть трубку – страх, досада или злость? Почему она закрыла лицо руками и походила на женщину, готовую вот-вот разрыдаться? Этот звонок совершенно изменил спокойную, холодную и собранную женщину, которая отвергла его несколько часов назад.
Кто, черт возьми, звонил? Друг? Враг? Любовник? Человек, написавший: "Я от тебя без ума" – на маленькой белой карточке? Кто бы это ни был, он нарушил ее покой, и Орен должен об этом знать.
Но Орен ворвался сюда подобно праведному ангелу-мстителю и напомнил ему о всех его прегрешениях, так что теперь Вику не очень-то хотелось все ему выкладывать. По крайней мере, именно этим он постарался оправдать свое молчание. Можно подождать, пока они оба остынут.
Орен смотрел на него с таким видом, будто ждал, что он объяснит свое поведение.
– Я в этом деле человек свободный. Ты об этом помнишь, Орен? Ты попросил меня тебе помочь. Я помогаю. В своем стиле.
– Ты уж постарайся, чтобы твой "стиль" не вредил делу.
– Слушай, мой загар совсем побледнел. Я соскучился по шуму прибоя. Я даже с удовольствием снова начну соскребать птичье дерьмо с веранды. Я с радостью вернусь на пляж, буду болтаться без дела, волочиться за сестрой того рыбака и забуду, что ты вообще стучался в мою дверь. Если тебе больше не нужна моя помощь, так и скажи.
Орен несколько секунд внимательно его рассматривал, потом покачал головой:
– И дать тебе возможность заниматься Лозадо в одиночку? Как бы не так. Ничего не выйдет. – Он встал, собрал фотографии и протянул их Вику. – Хочешь взять на память?
– Нет уж, спасибо. Встреча была не запоминающейся.
Орен фыркнул:
– У тебя никогда не было не запоминающейся встречи с женщиной. – Он сунул фотографии в конверт, взял пакет с оставшимися булочками и пошел к двери. – Увидимся вечером. Спи спокойно.
– Обязательно.
Вик не имел ни малейшего намерения спать.
10
– Что будешь есть, сладкий мой?
Вик закрыл меню и взглянул на официантку. "Наверняка они их где-то выращивают скопом и переправляют в Техас", – подумал он. Высветленные волосы забраны в фигуристую башню. Брови, похоже, нарисованы черным карандашом. Светящаяся розовая помада стекала в мелкие морщинки вокруг тонких губ, какие бывают у тех, кто много курит. Сейчас она ему улыбалась.
– Что посоветуешь?
– Ты баптист или методист?
– Простите?
– Сегодня воскресенье. Баптистам еще в церковь идти, так что я не посоветовала бы брать мексиканскую еду. Во рту жжет, и газы, сами понимаете. Им лучше брать цыпленка, свиные отбивные или мясную запеканку. А методисты вполне могут пропустить вечернюю службу, так что им годится острая еда.
– А что для нас, язычников? Она игриво шлепнула его по руке.
– Я так и поняла, кто ты, стоило тебе войти. Сразу сказала себе: такой красавчик святым быть не может. – Она уперлась рукой в бедро. – Ты можешь получить все из того, что у нас есть. Он подмигнул ей и сказал:
– Пожалуй, я начну с жареного цыпленка.
– С подливкой?
– Еще бы. И побольше.
– Люблю таких. В воскресенье у нас клубничный пирог и банановый пудинг.
– Можно я потом скажу?
– Когда захочешь, лапочка. – Она взглянула на настенные часы. – Уже первый час. Как насчет пива, пока цыпленок жарится?
– А я уж решил, что ты и не спросишь.
– Если что-то еще понадобится, позови Кристел. Это я.
Кафе "Вагонное колесо" было типичным для маленького техасского городка. Расположенное на окраине Далтона, в двух милях в стороне от основного шоссе, оно круглосуточно кормило посетителей обильными завтраками. Водители со всей страны знали его название. Кофе здесь всегда подавали горячим и свежим, а пиво холодным. Почти все, что было в меню, было основательно прожарено, но по желанию вы могли получить мясо с кровью.
Ресторан по воскресеньям обслуживал людей, возвращающихся из церкви, а вечером в субботу – грешников. Два местных клуба устраивали свои сборища в банкетном зале ресторана, а любовники, прячась от своих законных супругов, миловались на стоянке около кафе.
Кабинки были отделаны красным винилом, и в каждой имелся автоматический проигрыватель, подключенный к центральному автомату. Даже сегодня, в этот святой день, автомат что-то бормотал. Имелась также стойка с хромированными стульями для тех, кто торопится, и для одиночек вроде Вика.
Сидящие за стойкой хорошо видели кухню, что могло испортить аппетит. Но вывеска снаружи хвастливо возвещала: "Мы работаем с 1919 года… И пока никого не отравили".
Рядом с кассой висело расписание футбольных матчей школьных команд, а кубок за первое место, завоеванный бейсбольной командой, стоял рядом с пыльной банкой, куда собирались пожертвования на развитие местного спорта.
После трех часов тряски в машине из Форт-Уэрта по жаркой погоде пиво показалось Вику очень вкусным. Оставшиеся позади мили обеспечили ему безопасное расстояние от советов друга, возражавшего против его манеры подчиняться только своим собственным правилам. С точки зрения Вика, правила мешали развитию творческой мысли. Почти все существующие правила он лично относил к разряду досадных помех.
Разумеется, все, что сказал Орен, было справедливо, но Вик не собирался над этим раздумывать.
Он с удовольствием съел сочного цыпленка с хрустящей кожицей. Потом решил взять банановый пудинг. Кристел налила ему еще одну чашку кофе за счет заведения.
– Впервые в Далтоне?
– Ага. Просто проезжаю мимо.
– Верно, он только на то и годится, чтобы проехать мимо.
– А мне показалось, приятный городок. Много созвательных граждан. – Он показал ложкой на вывешенные в витрине объявления по поводу всяких общественных мероприятий.
– Да, наверное, здесь не хуже, чем везде, – сказала Кристел. – Когда я была подростком, мечтала убраться отсюда подальше, и как можно быстрее, ну, ты знаешь. – Она философски пожала плечами. – Вышла замуж за этого прохиндея, потому что он немного походил на Элвиса. А он дал деру, как только родился третий ребенок. Вот и разрушились все мои грандиозные планы найти свою судьбу где-нибудь в другом месте.
– Значит, ты всю жизнь прожила в Далтоне?
– Каждый гребаный день.
Вик засмеялся и отпил глоток кофе.
– Я в колледже знал одну девушку родом отсюда. Как же ее звали? Как-то необычно. Реган? Нет. Ронни? Черт, тоже не то, но что-то похожее.