Только я открываю рот и что-то сказать - хотя понятия не имею, что именно из меня вырвется, когда эти искренние эмоции поднимаются вверх по горлу - моя удочка резко дергается и сильно наклоняется к воде.
- Ого, так, спокойно, - с восторгом в глазам восклицает Финн, подходит ближе и берет мою удочку. - Смотри, ты что-то поймала.
Рыбалка с папой на реке в Северной Калифорнии, когда я была маленькой, никак не подготовила меня к вытаскиванию рыбы из океана. Когда это двадцатисантиметровая форель, и поплавок прыгает в воде, то, нагнувшись, своей худенькой рукой в свои двенадцать лет я с легкостью наматывала леску и доставала ее из реки. А тут приходится напрягать каждую мышцу в борьбе с этим плавающим монстром. Я держу леску и начинаю ее подтягивать, и каждый сантиметр - как маленькая победа. Финн позади кричит и охает, словно я вытаскиваю белую акулу. К нам подходят двое мужчин, и начинают меня подбадривать.
- Давай, помогу? - кричит Финн среди всеобщего ликования.
- Отвали!
Теперь я понимаю, почему он снял кофту; я вспотела, и уже начала ругаться, с чего это идея поехать на морскую рыбалку показалась мне удачной. Но увидев первые очертания палтуса - с шипами вдоль позвоночника и его огромный размер - я забыла обо всем.
- Моя рыба намного больше твоей! - ору я.
Сзади встает Финн, чтобы помочь вытащить, после того как в течение десяти минут борьбы мои руки начали дрожать и неметь. Снова и снова мы вместе тянем, и наконец из воды показывается великолепный палтус. Когда он падает на палубу, начинается сама противная часть, но Финн, удерживая его, что-то делает - так быстро, что я не успеваю заметить - и палтус замирает. Рыба была такой холодной от воды, когда он передал ее мне, чтобы я взяла за жабры и сфотографировалась.
Мне пришлось держать ее обеими руками, потому что она была огромной. Это самая большая рыбина из всех нами пойманных, и чувство было просто потрясающим, но, конечно, не таким захватывающим по сравнению со взглядом Финна на меня, когда он потянулся за телефоном.
- Держи ее, малышка, - тихо говорит он, и его глаза блестят от гордости. - Дай я тебя сфотографирую.
Мои руки дрожат от тяжести, но я держу ее, чтобы ему было видно. Он делает снимок и подходит ко мне, забирает палтуса и передает его Стиву, чтобы он сохранил его для нас.
- А мы обсудим, что ты только что назвал меня малышкой? - спрашиваю я, когда он наклоняется, чтобы насадить новую наживку на моей удочке.
Я скорее чувствую, нежели слышу его тихий смех, когда он встает и целует меня в макушку.
- Нет.
Я пытаюсь собрать волю в кулак, чтобы сдержать расплывающуюся глупую улыбку. Но это очень тяжело. У меня кружится голова, и я готова разразиться диснеевскими песнями прямо здесь, на лодке, полной потных стариков.
* * *
Когда мы вернулись на пристань, я извинилась и ушла в туалет, но на самом деле я хотела позвонить и спросить, как дела у мамы. Мы почти полдня были вне зоны доступа. Это было волшебное и страшное время одновременно. А вдруг что-то случилось?
Папа отвечает уже после первого гудка, его голос спокойный и расслабленный.
- Привет, Тюльпанчик.
- Привет, приятель. Как там наша королева?
- В порядке, - отвечает он. - Мы выехали в город на обед.
- Значит, все нормально? Никаких осложнений?
На другом конце трубки папа вздыхает, и я вздрагиваю, понимая, что веду себя, как маньячка. Доктор нам раз пять сказал, что первый сеанс химиотерапии для мамы будет легким. А вот последующие уже сложнее.
- Ты сама себя изводишь, - говорит папа, и я знаю, что он улыбается, но так же и серьезен. - Это долгий процесс.
- Я знаю, знаю, - вздохнув, отвечаю я.
- Как прошла рыбалка?
- Превосходно. Я в восторге.
- От рыбалки или от парня?
Я снова вздыхаю.
- От обоих.
- Замечательно, тогда приводи Финна сегодня. Я сказал Сальваторе, что свободен, пока в апреле не начнутся сьемки "Бескрайнего Горизонта".
Папин друг и коллега Сальваторе устраивает сегодня вечеринку по случаю празднования начала работы его нового продюсерского центра. "Бескрайний Горизонт" - это новый фильм, заслуживающий Оскара, душераздирающая драма, действия которой разворачиваются - барабанная дробь - на корабле. По правде говоря, я смутно представляю Финна на такой вечеринке, но предчувствие подсказывает, что все будет хорошо. И если Финн мой "Тот Самый", то он уже принадлежит к этому кругу, неважно, знает ли он там кого-нибудь или нет.
К тому же, проект стартует только через полгода, и мое сердце сжимается, - надеюсь, к этому времени мама пойдет на поправку.
Я возвращаюсь на пристань и нахожу Финна с большой пачкой чипсов в руках. Он предлагает мне немного, и я не могу устоять. Я и не подозревала, что так проголодалась, пока не съела немного этих соленых вкусняшек.
- Не хочешь сегодня пойти на вечеринку? - с набитым ртом спрашиваю я.
С таким же полным ртом еды от уточняет:
- Что за вечеринка?
- Киношники. Роскошь. Мартини и оливки.
Он пожимает плечами и спрашивает:
- А ты будешь моей спутницей?
Я улыбаюсь самой обворожительной улыбкой и киваю.
Он улыбается в ответ и стряхивает соль с моего подбородка.
- Конечно, Печенька.
* * *
Финн ждал меня возле дома Оливера, когда я забрала его в семь вечера. На нем была та же одежда, что и на встрече в Л-А, но сегодня он умудрился выглядеть намного лучше. От проведенного дня на свежем воздухе он более расслабленный. Да и загорелый Финн - это убийственно.
Он садится на пассажирское сиденье, ворча по поводу моей маленькой машины, а потом смотрит на меня.
- Вау, - говорит он. - Выйди.
- Что? - пугаюсь я, быстро осматривая платье, чтобы убедиться, что не пролила на себя апельсиновый сок, когда пила его прямо из бутылки, торопясь выходить.
- Хочу на тебя посмотреть, - говорит он и тянется через меня, чтобы открыть мою дверь. - Выйди, чтобы я мог тебя увидеть.
- О-о, - я выхожу, расправляю платье на бедрах и встаю перед машиной. Финн остается в машине, откидывается на спинку сиденья и смотрит в лобовое стекло. Я вижу, как одними губами он произносит: "Боже мой".
- Что? - кричу я.
Качая головой, он говорит:
- Выглядишь обалденно.
Я смотрю на свое платье. Оно сапфирового цвета - кстати, он мне очень идет - облегающее сверху и расклешенное внизу, длиной до колен. Я надела золотые босоножки на шпильке, а на шее простой золотой кулон, который папа подарил мне на совершеннолетие. Но сегодня я не сильно задумывалась, что надеть - а не как тем вечером в баре, когда хотела выглядеть непринужденно-очаровательно, а Финн меня без конца поддразнивал. И вот когда я забила на это и напилась соку, будто парнишка с похмелья, Финн теряет дар речи.
Когда я снова сажусь в машину, он без промедлений наклоняется, берет в руки мое лицо, смотрит на меня тяжелым взглядом и прижимается губами к моим. Как только мы касаемся друг друга, он слегка приоткрывает губы, у него вырывается тихое "О-о", он пододвигается ближе и зажимает мою нижнюю губу между своими. Когда я чувствую дразнящее скольжение его языка, понимаю: все пропало. Я пропала.
Мои руки оказываются в его волосах, и я хочу намного большего, я почти схожу с ума. Хочу чувствовать его каждым дюймом своего тела. Он издает такие глубокие тихие звуки, что они, вибрируя, прокатываются по моим костям, сотрясая и превращая в ничто, в девушку, у которой от желания дрожат руки, кипит кровь и со страшной скоростью разливается по венам. Я поднимаю ноги и пересаживаюсь ему на колени. Он резко опускает свое сиденье, и я падаю на него, расставив ноги по обе стороны от его коленей. Он рывком дергает меня ближе к себе, приподнимает свои бедра и потирается об меня, и я вскрикиваю, когда чувствую, как плотно прижимается его твердый член у меня между ног.
Когда он хрипло стонет, этот звук - словно спусковой крючок для меня, и я даю себе волю. Мне не важно, что мы в машине посреди улицы. На улице тихо. Сумерки. С таким же успехом мы могли быть где-нибудь на необитаемом острове, и меня волновало бы только это желание.
Чувствовать его, как он заполняет меня, принять его в себя. Этого не было так давно.
Он соображает быстрее меня, именно поэтому он уже расстегнул и спустил брюки вниз, и своим бедром я чувствую его голый член; его кожа такая удивительно теплая и мягкая вокруг железного стержня. Его пальцы уже в моих трусиках, отодвигают их, даже не утруждаясь снять, пальцы жадно ищут и находят меня, такую мокрую и жадную; мои неразборчивые звуки говорят ему, как сильно я в нем нуждаюсь.
- Мы правда это делаем? - прерывисто выдыхает он.
Я быстро киваю, и он держит себя рукой, чтобы взять меня. Это все происходит так быстро, он ныряет так глубоко, что мы оба задыхаемся, потому что это прекрасно.
Так приятно.
Его взгляд ловит мой, и облегчение от выражения его лица заставляет меня чувствовать себя неуверенной и хрупкой, как фарфор. Мне так этого не хватало. Я нуждаюсь в этом.
Думаю, я нуждаюсь в нем.
Он садится, целует меня влажно и небрежно, стонет у моего рта, погружаясь все глубже, и издает эти идеальные звуки одобрения каждый раз, когда я раскачиваюсь на нем вперед и назад, шепча:
"вот так" и "А-а",
"так хорошо" и "господи, малышка, я не могу"…
Он замолкает, снова целует, покусывает мои губы, скулы, шею. И снова эти нуждающиеся звуки: "пожалуйста… я не могу".
Он тянется между нами и двумя пальцами нежно там гладит, как мне и нужно. Из его горла вырывается прерывистый стон, и я слышу собственные заикающиеся мольбы:
"я уже скоро",
"так близко…"
- О, черт, я кончаю, - задыхается он именно в тот момент, когда я срываюсь. Закинув голову назад, я кричу - это чувствуется так насыщенно - и в то же время он выкрикивает, выгибаясь на сидении и дико врываясь глубоко в меня, пока мое тело пульсирует и сжимается вокруг него. Кажется, что это бесконечно: я кончаю и целую его, мое лицо в его руках, его звуки, соприкосновение тел в моей маленькой машинке, в которой даже не затонированы окна, и все это в самый разгар заката бабьего лета.
Люблю его.
Я люблю его.
Я утыкаюсь ему в грудь, готовая расплакаться. Я едва могу переварить это облегчение - быть вот так с ним, даже если на переднем сидении и с задранным подолом платья. Он ощущается таким крепким, и его сердце колотится у моего уха.
Финн подрагивает, все еще находясь во мне, и от его неровного дыхания мои волосы слегка путаются.
- Харлоу, - еле слышно на сдавленном выдохе произносит он.
- Я знаю, - соглашаюсь я. - Срань господня, это было невероятно.
- Нет… - он притягивает меня за плечи, и я сажусь ровно, ощущая, какой он по-прежнему твердый, и все еще во мне. - Малышка, мы ничего не использовали, - его лицо так близко, а глаза тревожно ищут мои. - Я не надел презерватив.
Застонав, я начинаю подниматься с него, но останавливаюсь, посмотрев на нашу одежду. Меньше всего мне бы хотелось появиться на вечеринке, как Моника Левински с пятном на голубом платье.
- Ты можешь нагнуться и передать мне салфетки из бардачка?
Он кивает, тянется и как-то умудряется достать одну. Этот момент такой настоящий, такой контраст по сравнению с нашим диким трахом минуту назад, что я чувствую легкое головокружение. Чуть только я отодвигаюсь, он тянется ко мне, прикасаясь пальцами к подбородку, и шепчет:
- Ш-ш-ш, подожди, подожди. Иди сюда.
Я наклоняюсь, закрываю глаза, прижимаюсь к нему и отдаюсь ощущениям, растворяясь в нем, когда он стонет, запуская руки мне в волосы и удерживая. Его язык касается моего, на этот раз нежно. Сердце, как сумасшедшее, стучит о грудную кость от выброшенного адреналина и моей нарастающей паники.
- Ты в порядке? - спрашивает рядом с моим ртом он.
Я киваю.
- Не могу поверить, что мы это сделали.
- Я тоже.
- Думаю, нам лучше привести себя в порядок перед вечеринкой.
Мы поправляем одежду и, спотыкаясь, выходим из машины. Подходим к входной двери, он достает ключи, не в состоянии смотреть мне в глаза, и тихо спрашивает:
- Ты на таблетках?
- Нет, - я лихорадочно пытаюсь подсчитать, какой у меня день цикла - похоже, месячные должны вот-вот начаться - но мне не хочется думать обо всех потенциальных последствиях нашего незащищенного секса. Вместо этого я хочу пребывать в том счастливом благословенном состоянии, когда я признала, что я полностью и безумно влюбилась в Финна Робертса.
- Все будет в порядке, - говорю я ему, не имея абсолютно никакой уверенности в этом. Я была счастлива признать, и уж если я это сделала, то все обойдется. Я буду в порядке! Все будет прекрасно!
Он кивает и входит, провожая меня в маленькую ванную рядом с его комнатой. Я поворачиваюсь и смотрю через открытую дверь, когда он подходит и достает чистое полотенце. На кровати лежит его открытый чемодан, заполненный аккуратно сложенными вещами.
- Ты завтра уезжаешь?
- Возможно, - отвечает он и потом продолжает: - Ну, наверное, нет. Я не знаю, - он кивком указывает в сторону ванной, и я захожу туда первой.
Открыв горячую воду, Финн держит руку под струей, ожидая нужную температуру и смачивает полотенце.
- Иди ко мне.
Я наблюдаю, как его рука исчезает под платьем, и закрываю глаза, когда его рука скользит по внутренней стороне моего бедра, а потом и вокруг него, после чего спускает мои трусики по ногам до колен. Я дышу с трудом, когда он мягко проводит теплым влажным полотенцем у меня между ног.
- Так хорошо? - спрашивает он.
- Да, - больше, чем хорошо. Райские ощущения. - Мне очень приятно.
Он и второй рукой забирается под платье и сжимает пальцами мое бедро.
- Я имею ввиду тебя. Ты в порядке?
- А ты? - в ответ спрашиваю я.
Он смотрит на меня и улыбается так искренне, что в уголках глаз появляются тонкие морщинки.
- Да, в порядке.
- Даже если я могу залететь?
- Да. Мы разберемся.
Сглотнув, я киваю.
- Тогда и я в порядке.
Выражение его лица вновь становится обычным, как вдруг он выпаливает:
- Скажи мне, что это был не просто секс.
Слегка пошатываясь от такого, я запускаю руку ему в волосы и тяну его к себе.
- Это уже давно не просто секс. Думаю, именно поэтому я и хотела остановиться. Сейчас столько всего происходит. У нас обоих, - добавляю я.
Он приподнимает подбородок, чтобы посмотреть мне в глаза, и прижимается им к моему животу.
- Мы же в любом случае попробуем? Я имею в виду… - он нервно сглатывает. - Я тебя очень хочу, и не совсем так, как раньше.
Я кусаю губу, было огромное желание поведать ему все свои переживания за прошедшие пару недель: беспокойство по поводу мамы, использование его для отвлечения, и как я потом стала зависимой от него, и что я захотела его так сильно, что боялась, ни один из нас и представить себе этого не может. И вот теперь он говорит, что тоже меня хочет. Я закрываю глаза и думаю о его телешоу, о пункте контракта, чтобы он не состоял в отношениях, и о слабо завуалированной цели найти ему любовь на экране. Пойти самым простым путем - подписаться на шоу - значит сделать наши отношения невозможными. А даже если он откажется от него и вернется домой налаживать бизнес, мы будем редко видеться, ведь он будет работать вдвое больше, нежели раньше.
- Я так сильно этого хочу, что не могу дышать, - говорил он, сжимая руки вокруг моих бедер, а я смотрю на него сверху вниз. - Я пытался сосредоточиться на возвращении домой, но могу думать только об этом.
- Я тоже этого хочу, - говорю я ему. - Просто я не знаю, как мы это сделаем.
Он поднимается, целует мое горло и, умышленно понимая меня не так, предлагает:
- Мы можем пропустить вечеринку, и я покажу тебе, как.
Я начала было отвечать:
- Абсолютно… - но останавливаюсь. В голове что-то щелкает. У него нет другой возможности спасти свой бизнес, кроме как участвовать в шоу, и это решение всегда было у нас под носом.
* * *
Держась за руки, мы идем на вечеринку. Между нами что-то изменилось, и это было так болезненно-нежно, что я хочу прижаться к нему всякий раз, когда он смотрит на меня, говорит мне что-то или когда, обняв за поясницу, впивается пальцами в мое бедро, будто все это создано специально для него.
Папа пришел сегодня один, без мамы, он увидел нас, когда мы зашли на кухню, извинился перед небольшой группой людей, с кем разговаривал, и подошел, чтобы поприветствовать нас.
- Вы, должно быть, Финн, - протягивая руку, говорит он. - Я Александр Вега, отец Харлоу.
Только двоих своих парней я знакомила с папой, и все время они заикались и нервничали. Да это и понятно. Папа как-никак получил две награды киноакадемии и был весьма известной персоной в кинематографе. А еще он высокий, мускулистый и при желании мог выглядеть грозно.
Но прямо сейчас я вижу, что он не хочет. Хотя это и не имеет значения, потому что Финн, в отличие от остальных, поприветствовал его твердым рукопожатием и уверенной "спасибо-что-меня-пригласили" улыбкой.
Положив руку Финну на плечо, папа ведет его в комнату знакомить с остальными гостями. Папа кивает, показывая, чтобы я присоединялась к ним, но мне больше хочется понаблюдать за этими двумя на расстоянии, как они приветствуют папиных коллег; я никогда не видела, чтобы он так душевно принимал парня, с которым я недавно целовалась.
Именно этой мужской связи мне сегодня и не хватало.
Я направляюсь на кухню взять напитки и поздороваться с дочерьми Сальваторе. Они на шесть и восемь лет старше меня, но по-прежнему живут с родителями; Валентина и Екатерина Марин - это две самые избалованные девчонки в киноиндустрии, но мне нужно быть с ними приветливой, ведь у папы с Сэлом совместные проекты.
Каждую целую в щеку и чувствую, что у Валентины духи Chanel, а у Екатерины что-то новенькое, похожее на Prada Infusion d’Iris. Два года назад они сильно поругались и не разговаривали почти три месяца из-за того, что не могли решить, у кого Chanel № 5 будет фирменным ароматом.
Финн привык думать, что я такая же.
- Твой парень - это что-то, - говорит Валентина, показывая на Финна.
Я наливаю себе стакан минералки.
- Это точно.
- Такой грубый, - мурлычет она.
- Обожаю рабочий класс, - добавляет Екатерина.
Начинается. Я окидываю взглядом комнату в поисках Финна, прекрасно понимая, что они сделали выводы, глядя на его одежду. Он определенно выделяется из толпы. Он мускулистый, именно такая фигура была в моде в Голливуде, с короткими волосами, он стоит, поставив ноги на ширине плеч, словно пытается устоять от напора волны.
- У него свой рыболовный бизнес, - говорю я им.
- О-о, - воркует Екатерина. - Интересная ниша.
Я нацепляю улыбку, которая тут же становится настоящей, когда в комнату входит их отец и наклоняется ко мне, чтобы я поцеловала его в щеку. Его дочери невыносимы, но Сальваторе для меня с Беллами как второй отец.
- Как моя дорогая девочка? - спрашивает он.