В то же время другое и тоже постоянное течение, на этот раз идущее от царицы, берет начало в камере. Рабочие, покидающие свиту, раньше или позже уходят из камеры, просачиваясь сквозь узкие ходы. Отсюда они постепенно передвигаются дальше и дальше от царицы. Это течение вернее всего было бы назвать центробежным, конечно тоже с оговорками. С оговорками, потому что и бег от центра к окраинам отнюдь не прямолинеен, но скрыт в запутанной массе различных отклонений от конечной цели, хотя цели в настоящем смысле слова здесь тоже не существует. Тем не менее, если не лениться смотреть за мечеными изнутри термитами, становится ясно, что они, чем больше прошло времени, тем дальше оказываются от царской камеры, тем ближе к окраинам гнезда.
Таким образом ячейка родительской пары представляет в некотором смысле средоточие, конец и начало, устье и исток, двух идущих в противоположных направлениях передвижек термитов.
Здесь бьет пульс жизни всего гнезда.
Попавшие в камеру рабочие термиты кормят самку и самца, облизывают и очищают их, занимают на какое-то время свои места в свите.
Движимые этой потребностью, они как магнитом стягивались сюда из самых дальних углов гнезда, с самых глухих дорог и перекрестков. Здесь, отдав родоначальникам семьи издалека принесенный корм, едва прикоснувшись к усикам царицы или царя или облизав их, выпив каплю выделений с их тела, рабочие термиты приобретают новый, противоположный заряд, новую потребность, которая настойчиво выталкивает, гонит их отсюда дальше и вверх. Послушные новому зову, они уходят, унося на усиках след прикосновения, а в зобике вожделенную микроскопическую каплю, слизанную с тела обитателей родительской камеры, а то и сжимая в жвалах свежеотложенное яйцо - зародыш будущего нового члена семьи.
Из всех закоулков гнезда доставляется родительской паре пища, созревшая в теле взрослых рабочих термитов. Богатый корм получают от рабочих термитов также и растущие в семье длиннокрылые и короткокрылые, которым в будущем, может быть, тоже придется - это не исключено - стать родоначальниками общин.
Если так случится, эти насекомые превратятся в столь же ненасытных пожирателей корма, как и настоящая царская пара.
А они действительно не устают глотать корм. Особенно много его потребляют самки. Поглощаемая царицами пища с поразительной быстротой превращается в их теле в беспрерывно выделяемые яйца. Со временем из этих яиц вырастает замена старым, отжившим свой век, погибшим от разных причин термитам. Поэтому-то два потока насекомых - вливающийся в царскую ячейку и изливающийся из нее - делают камеру с родительской парой внутренней точкой роста, глубинным узлом кущения, жизненным центром семьи.
Здесь восстанавливается и умножается число обитателей гнезда, постоянно обновляется и омолаживается состав семьи, поддерживаются сила и жизненность термитника.
Поэтому-то сердцевина гнезда постоянно охраняется от чьих бы то ни было вторжений. Обычно, если в вершине купола, или да его склонах, или, наконец, где-нибудь на поверхности почвы, окружающей холмик, каким бы то ни было путем возникнет пусть даже совсем небольшой пролом, щелочка, то это место тут же закроет своей большой прочной головой солдат и будет так стоять, пока рабочие термиты не приведут все в порядок. Если же разрушения велики, если произошел большой обвал кровли в ход головой не закрыть, то находящиеся поблизости солдаты тотчас подают сигнал тревоги. Его в то же мгновение подхватывают и повторяют другие.
Они сильно ударяют своими цилиндрическими головами о землю, о стенки ходов. Похоже, именно это имеет в виду Станислав Лем, когда пишет в "Хрустальном шаре", что из термитников "слышался непрестанный слабый мерный шум, временами переходящий в постукивание…". Звук сигнальных ударов, щелканье зубчатых жвал действительно можно слышать даже невооруженным ухом.
Неясно, эти ли звуковые или какие-нибудь другие сопутствующие им извещения поднимают в термитнике очевидную тревогу. Движение цепей становится гораздо более быстрым. В них появляются уходящие в глубь гнезда крылатые. Навстречу проникающему в гнездо сквозь пролом свету солнца и свежему воздуху, который, как мы скоро узнаем, отличается от гнездового, спешат солдаты, рабочие.
Некоторые солдаты выбегают даже за порог дома, оказываются вне границ гнезда и здесь, как бы прикрывая собой извне поврежденный участок кровли, остаются до конца. Правда, их совсем немного. Зато изнутри весь район аварии заполнен термитами.
Особенно усердствуют солдаты. Спрятав в ходах свои беззащитные тела с мягким брюшком, они выставляют вперед бронированные хитином неуязвимые головы и угрожающе поводят из одной стороны в другую острыми жвалами-кусачками.
Термиты, прикрывающие пролом извне, отвлекают на себя внимание муравьев и прочих термитоядных тварей. А если какая-нибудь из них попытается сунуться в пролом и прорваться в гнездо, ее тут же встретит щелкающий зубчатыми щипцами хитиновый заслон.
Пока рабочие термиты одну за другой непрерывно выбрасывают наружу крупицы земли, изнутри закрывая пролом, жвалы солдат надвое разрубают муравьев и намертво впиваются в тонкий язык, в шершавые губы и перепонки глаз польстившейся на добычу молодой, неопытной ящерицы. Это ей урок на всю жизнь! Никогда больше не станет покушаться.
Каждый ход защищается хотя и не грудью, а головой, но так же решительно, как это делали спартанцы из отряда царя Леонида в легендарном Фермопильском ущелье. И в то же время по краям разрушенного участка то там, то здесь продолжают появляться и сразу же исчезают головы рабочих термитов со строительной массой в жвалах.
Многие долго пробирались сюда пятясь, концом брюшка вперед, пока нашли проход пошире, чтобы повернуться. Те, что бегут головой вперед, заметно опережают их. Одни за другим появляются они у самого края пролома с песчинками в жвалах. У иных вроде и нет никакого груза, но вот приподнята голова, разведены челюсти и из открытого рта неожиданно выжимается густая капелька строительной пасты. Рабочий нес ее в себе: может быть, потому она и не успела подсохнуть. Здесь - на месте аварии - эта капля выбрасывается и пускается в дело.
Наклонив весьма подвижную голову почти под прямым углом к оси тела, строители впечатывают принесенную крупицу в ранее положенные. При этом они сначала поворачивают голову до отказа, а затем опять занимают исходное положение, готовясь сделать следующий поворот. Вмуровывая строительный материал, прижимая и скрепляя кладку, рабочие орудуют жвалами, как зажимом, а головой - как ключом, которым завинчивают гайки.
Вся операция проделывается изнутри. Строители и не показываются на свет. Снаружи видны только то и дело появляющиеся и исчезающие желтые концы непрерывно движущихся усиков да блеск хитиновых черепов. Нечто похожее мы видели у шмелей, когда они чинили купол поврежденного гнезда, заделывая его воском и землей.
Все уже и меньше становится заделываемая быстросхватывающей строительной массой щель. Один за другим скрываются в нее термиты из числа тех, что прикрывали участок извне. Они спешат. Им и следует торопиться, не то что шмелям. Шмель найдет путь в гнездо и позже, хоть завтра, ему ничего не стоит ночь провести в венчике цветка, а у термитов в подобной обстановке промедление - смерти подобно. Кто не успеет вернуться домой, останется за порогом, а кто останется за порогом - обречен. Ведь в одиночку, оторванный от семьи, термит долго жить не способен. Какое-то время каждый может протянуть, по и только.
Вне дома, без семьи, для термита не существует ни крова, ни корма, ни тепла, ни влаги, ни даже воздуха, хотя всего этого может быть вокруг сколько угодно. Оторванный от семьи, он, если даже его не растерзают муравьи, не проглотит ящерица, не склюет птица, все равно погибнет раньше срока.
Тем не менее кажется - ничто и никто в гнезде не зовет и не ждет запаздывающих.
В последний раз мелькнула изнутри темная голова солдата с кривым зубчатым оружием, светлая голова рабочего с крупицей строительного материала в челюстях, и пролом заделан окончательно.
Гнездо вновь закупорено и забронировано, вновь отрезано и от внешнего мира, и от тех, кто не вернулся в гнездо, для кого более нет возврата.
Все это можно наблюдать на термитнике круглый год с весны до осени, но только не в тот выдающийся день и час его жизни, только не в те минуты, когда накопившиеся в термитнике скрытые силы вырываются из мрака на свет, из-под земли на воздушный простор, из глубин гнезда ввысь.
Это лёт крылатых, или роение, как его чаще, хотя и не совсем точно, называют.
В определенное время года (не только у разных видов термитов по-своему, но и у каждого вида в разных местностях не одинаково), чаще всего после первого обильного теплого дождя, постоянный ход жизни гнезда начинает давать перебои. У одних термитов это происходит обычно на рассвете, у других - в полдень, у третьих - к вечеру, у некоторых же - в сумерки или даже ночью, в темноте.
Впрочем, в темноте роятся совсем немногие термиты. В большинстве им требуется для вылета свет. Если роящиеся поднимаются из гнезда в комнату, то выход крылатых сразу прерывается, как только окна будут плотно занавешены. То же произойдет, если прикрыть снаружи купол термитника светонепроницаемым колпаком.
Крылатые могут вылетать и на электрический свет, но он должен быть достаточно ярким. При красном свете роение прекращается, зато ультрафиолетовое освещение, даже слабое, вполне устраивает крылатых.
Роятся, разумеется, не молодые, только еще разрастающиеся, и не старые, уже угасающие гнезда…
Но если гнездо в расцвете сил, то для него ранний весенний дождь проливается не бесследно. Душная, парная жара проникает сквозь оболочку гнезда в коридоры и камеры, нарушает привычное движение цепей, вырывает из них взрослых рабочих и солдат. Сначала поодиночке, потом массами они стягиваются кверху и сосредоточиваются в обычно полупустых верхних этажах, ближе к покрывающей гнездо сплошной кровле.
Все идет здесь сейчас не так, как обычно.
Рабочие сами принимаются вскрывать ходы, ведущие из крепостных темниц гнезда на волю. В нескольких местах по крупинке изнутри выщипывается укрытие купола. Рабочие прогрызают в нем узкие, не шире чем на одного-двух термитов, отверстия. И едва они проделаны, в них вырастают темные головы солдат, принявших пост охраны.
Пока рабочие изнутри пробивали ими же так старательно строившийся купол или прорывали ведущий из глубины гнезда новый ход на поверхность земли, под открытое небо, в тесные камеры и емкие залы самой верхней части гнезда постепенно собирались массы крылатых, поднимающихся из более глубоких отсеков подземного лабиринта.
Еще совсем недавно каждое крылатое всячески избегало света и воздуха, проникающего с поверхности земли. Во вскрытых извне термитниках они первыми поспешно убегали в нижние горизонты гнезда или поглубже забивались головами в темные тупики камер. Сейчас свет и свежий воздух нисколько не страшат крылатых, наоборот - зовут и привлекают даже еще настойчивее, чем остальные. Зовут в ослепительно сверкающий бездонный голубой небосвод…
Тысячи и тысячи рабочих и солдат готовятся проводить их в первую и последнюю вылазку во внешний мир.
Содержание углекислоты в термитнике, всегда более высокое, чем в воздухе, в эти часы особенно быстро возрастает и становится необычно высоким: здесь сейчас может быть чуть не пятнадцать-шестнадцать процентов СО2.
Жаркий и еще влажный после теплого дождя, тяжелый, напоенный углекислотой воздух гонит крылатых из гнезда, зовет на волю.
Последнее, что еще удерживает всех в слепых и тесных камерах и ходах лабиринтов под куполом, - это тяга к толчее, к тесноте, необходимость чувствовать всей поверхностью тела прикосновение стенок тесных коридоров, углов, поворотов, тупиков, наконец, касание тел других термитов, обгоняющих и бегущих навстречу. Существование такого на первый взгляд странного тяготения, такой ни на что не похожей потребности может показаться невероятным, однако установлено, что теснота действительно мила термитам. Для этого чувства термитологи изобрели особое название: "тигмопатия".
И вот в какой-то момент описываемого часа даже склонность к толчее, тигмопатия, отказывает термитам. Теснота перестает их удерживать, не манит их более, и они окончательно получают возможность покинуть тесные - впритирку! - галереи, о стенки которых со дня появления на свет касались их усики, голова, хитин груди, брюшка, наконец, ножки.
В это время многочисленные выходы уже готовы, охрана покидает свои посты, и в одно мгновение взбудораженная масса крылатых вперемешку с солдатами и рабочими выливается наружу и разбегается, снует, мечется, покрывает кровлю термитников.
Заранее скажем, что все, о чем здесь и дальше идет речь, продолжается совсем недолго - несколько минут. События разворачиваются стремительно и бурно. Самый беглый рассказ об этих событиях поневоле продолжительнее, чем они сами.
Масса бескрылых и крылатых термитов продолжает выплескиваться из гнезда. Трепещущие насекомые расползаются по куполу, взбираются на любое возвышение, на стебельки травинок, стремясь подняться повыше над землей, в темных недрах которой они безвыходно жили до этой освещенной солнцем минуты.
Ни один термит не прячется сейчас ни от одной из тех смертельных опасностей, которые ежесекундно подстерегают его.
И в воздухе, и на поверхности земли вокруг роящихся термитников неспокойно: сюда отовсюду сползлись, сбежались, слетелись птицы, грызуны, черепахи, ящерицы, ежи, пауки, тысяченожки, сверчки, скорпионы, муравьи, осы, богомолы. Если роятся термитники, расположенные вблизи водоемов, то у берега появляются целые стаи рыб. На опушках зарослей и лесов собираются шакалы, обезьяны, куницы… За окраинами селений без устали клюют термитов куры, до отвала наедаются ими коты, собаки. В эти часы извечные враги, как бы заключив между собой перемирие, не обращают внимания друг на друга, мирно пасутся бок о бок и вместе с другими хватают, пожирают неистощимо богатую и совершенно беззащитную на поверхности земли добычу.
"Насекомые образовали тесное облако. Не менее пятнадцати видов птиц следовало за ними. Некоторые так наглотались лакомой пищи, что не могли закрывать клювов", - писал Д. Гаген в своем сообщении о вылете желтоногих Термес флавипес в Массачусетсе, США.
На первом всеафриканском совещании термитологов доктор Бон из университета в Леопольдвиле обратил внимание натуралистов на то, что, пока в Европе стоят холода, тучи ласточек и других перелетных птиц проводят время в африканской саванне, а перед обратным отлетом на север накапливают силы, склевывая массу крылатых термитов во время роения.
Североамериканские натуралисты рассказывают также о невообразимо больших стаях хищных стрекоз, слетающихся к термитникам.
А вот что сообщают натуралисты о роении термитов в Южной Америке:
"Тихеретас" - как называют по-испански птицу, носящую латинское название "Мусцивора тиранус", то есть по-нашему "мухожорка", - массами слетается в районы термитников задолго до начала роения. Едва крылатые появляются на куполах и наземных сооружениях, мухожорки начинают метаться в воздухе как исступленные. Заодно с мухожорками в воздухе носятся и стаи ласточек…
Вокруг термитников, которые роятся по ночам, собираются летучие мыши, совы.
Раз уж зашла речь о видах, у которых роение происходит ночью, напомним, что, когда роятся такие термиты, лучше не привлекать крылатых светом ламп.
"Даже если вы убеждены, что окна у вас плотно закрыты, - пишет один из американских специалистов, - то будьте готовы к тому, что крылатые все же проникнут сквозь те щели, о существовании которых ни вы сами, ни кто-нибудь другой не подозревает. И они сразу дадут о себе знать, наполняя помещение шелестом крыльев. Суп на столе станет густым из-за несчетного числа крылатых, попавших в тарелку и заживо сварившихся здесь. Салат в тарелке рядом покроется густым слоем живых насекомых. Они разлетаются по всей комнате, исследуя ткани штор, постель, одежду…"
Знаменитый Д. Ливингстон вспоминал в своих записках о путешествиях по Африке:
"Ни с чем не может сравниться энергия, с которой термиты в надлежащее время выходят на свет. Иногда это бывает в доме, и тогда, чтобы насекомые не заполнили все углы дома, над отверстием раскладывают огонь, но они без колебаний проходят даже сквозь него. Когда вечером они роем вылетают из-под земли, то кажется, будто крупные комья снега плавают в воздухе, и тогда собаки, кошки, ястребы и почти все птицы спешат уничтожить их.
Туземцы тоже пользуются случаем и торопливо собирают их для употребления в пищу".
Действительно, во многих районах Южной Америки, Австралии, на островах Индийского океана местное население собирает насекомых, выходящих из гнезд, с помощью простых ловушек, а то и просто сгребает лопатами. После сезона роения на базарах долго еще продают жареных термитов.
Безудержно бьют из-под земли живые потоки насекомых. Солнце блестит на хитине коричневых тел, серебрит крылья, которые наконец-то расправляются, приходят в движение и неожиданно поднимают крылатых в воздух. Их взлетает столько, что похоже, будто пар валит из перегретых котлов.
Взлететь, однако, удается не всем: некоторых рабочие удерживают на куполе.
Тем временем оставшиеся дома и, несмотря на все события, так и не покинувшие гнезда термиты, верные законам общины, понемногу стянулись снизу к выходам и принялись, как положено, заделывать их. Слишком долго нарушают привычный ход жизни жара, и свет, и свежий воздух, льющиеся извне.
Еще не все рабочие и солдаты, высыпавшие на купол, успели вернуться, но ходы из гнезда, только что так настойчиво выгрызавшиеся, уже заклеиваются, сужаются, закрываются, цементируются. Теперь задержанные вместе с задержавшими их спешат втянуться в отверстия ходов, вернуться внутрь.
Купола быстро пустеют. Проводив крылатых в полет, рабочие и солдаты выполнили свое назначение и опять бегут от света, снова ищут тесноты. Тем, кто замешкался и продолжает оставаться вне дома, следует поторопиться: пройдет еще несколько минут, и ходы закроются, путь к возвращению окажется навсегда отрезан. Всех, кто останется за бортом, ожидает гибель в пастях, клювах, челюстях и жвалах стай термитоядных тварей.
Впрочем, пока идет роение, все летающие враги охотятся в воздухе именно за крылатыми, наиболее питательными уже благодаря одному тому, что в их брюшке особенно хорошо развито жировое тело. Даже стрекозы и те, перехватывая на лету поднимающихся из гнезда молодых, откусывают и съедают их брюшко, а голову и грудь с крыльями бросают. Но все это не останавливает крылатых.
Удивительны и их тяга к полету и действие полета на состояние и дальнейшее поведение.
Если на мгновение поднявшееся в воздух насекомое попробовать вернуть в только что покинутый им термитник, оно всячески этому противится и в конце концов опять уходит из гнезда.