Так как тело необходимо для того, чтобы осуществлять жизненные функции, душу мертвого нельзя было представить себе как неосязаемую, нематериальную субстанцию, а только как нечто, которое живет благодаря телу. Бог тоже находился в таком же положении, и, чтобы общаться с людьми, он по необходимости должен был иметь воплощение, иначе он не мог ни выразить себя в человеческой речи, ни действовать с видимым результатом. Из текстов мы узнаем, что в длинной беседе бога с царем бог кивал или простирал руки, а богиня выступала в роли акушерки при рождении принца и выкармливала своей грудью ребенка, который был рожден, чтобы править на земле, будучи представителем бога, породившего его. Для нас также идеи почти неизбежно являются аллегорией; но только не для египтянина. У него отсутствовала всякая способность воспринимать абстрактную мысль, он мог понимать только то, что было представлено как конкретная реальность. Использование идеограмм в египетской письменности подтверждает это реалистичное умонастроение: египтянин хотел не только делать вывод о значении, исходя из символа, но и видеть его, поэтому он рисовал крокодила после написания его названия, пьющего человека – после слова "пить", фигуру, делающую ударяющее движение, – после слова "ударять" и так далее. Даже для понятий, которые не допускали никаких точных изображений, египтянин изобретал идеограммы часто посредством довольно сложного хода мысли. Например, за словом, означающим "испытывать голод", следует символ человека с пальцем, указывающим на губы. Этот способ давать указание на значение слова подсказан той же самой последовательностью мыслей, которая заставляет современного итальянского попрошайку указывать на свой рот, в то время как он говорит: "Умираю от голода!" И опять-таки за словом "плохой" следует изображение маленькой птички; а птицы были самым распространенным вредителем сельскохозяйственных культур в этой стране. Слово "чистый" сопровождал символ воды или человека, на которого льется вода; а слова, выражающие чисто абстрактные идеи, такие как "хороший", "красивый" и т. д., писали при помощи изображения папирусного свитка, потому что в начертанном виде они представляли собой видимую реальность. Один и тот же побудительный мотив формировал и язык, и письменность, и египетские предложения построены и расставлены таким образом, чтобы их можно было читать как текст, описывающий ряд картинок.
Эта неспособность к абстрактному мышлению оказала влияние и на египетскую религию. Египтянин не хотел молиться с верой в то, что его молитва может быть услышана невидимой силой, а скорее стремился доверить ее непосредственно ушам своего бога. Ведомый инстинктивным побуждением нарисовать себе бога в человеческом облике, египтянин полагал, что нашел это воплощение в царе, которого называли прекрасным богом, великим богом, Гором и которому в этом качестве адресовались молитвы (прошения), а он сам выполнял их или передавал своим родителям-богам, небожителям, отпрыском которых на земле он был и с которыми он поддерживал постоянную связь. "О ты, царь Меренптах! Ты образ своего отца солнца, которое поднимается в небе. Твои лучи проникают даже в пещеры. Нет места, куда не простиралась бы твоя доброта. Ты устанавливаешь закон в каждой стране. Когда ты отдыхаешь в своем дворце, ты слышишь слова, идущие отовсюду. У тебя миллионы ушей. Твой глаз ярче, чем небесная звезда; он умеет видеть лучше, чем солнечный диск. Если рот произносит что-то в пещере, это все равно достигнет твоих ушей. Твой глаз видит то, что было сделано тайно, милостивый господин, творец жизни!" Эта вера в божественное происхождение царя поддерживалась на протяжении всей истории Египта, в его честь был учрежден особый культ, специально назначенные жрецы совершали богослужения этого культа, и ему делались подношения. Временами почитание божественной личности фараона было таким неумеренным, что даже сами цари поклонялись самим себе. Делались некоторые попытки умерить связанную с этим абсурдность такого поступка, и высказывалось предположение, что молитвы царя были адресованы не непосредственно самому себе, а его ка – ка человека являлась одной из составных частей его личности, – и не чувствовалось никакого несоответствия в идее долгих бесед между царем и его собственной ка, в которых ка милостиво даровала ему радость, процветание, здоровье и силу – по его желанию.
Но хотя на царя и смотрели как на бога, его ни в коем случае не считали единственным: другие члены пантеона стояли с ним в одном ряду и выше его. Он также не был вездесущим. Если царь находился в Танисе, тогда Мемфис оставался без зримого бога, что было недопустимо для египтянина, который всегда хотел иметь возможность ежедневно и даже ежечасно общаться со своими богами. Естественным выходом из положения было придумать других богов, живущих на земле в человеческом обличье, помимо бога, воплощенного в царе; на самом деле исторические титулы номархов, похоже, указывали на то, что этих князей также считали богами в доисторические времена. Но в более поздние времена мы находим только отдельные примеры такой практики. Мы узнаем, например, из надписи на погребальной стеле, что одного высокопоставленного чиновника в начале Девятнадцатой династии величали богом и в таком качестве ему поклонялся один из его подчиненных. А в более поздний период, по словам некоторых первых христианских авторов, в Анабе – об этом местечке у нас нет больше никаких упоминаний – было принято выбирать человека для поклонения и принесения подношений. Но для остальных, кроме признанной божественной сущности царя, живые воплощения бога в человеке в доисторические времена везде заменялись другими, особенно животными, воплощениями.
Причину такого изменения можно, несомненно, приписать, во-первых, соображениям практической целесообразности. Если другие люди, не цари, считались воплощениями богов, то вполне могло случиться так, что различия во мнениях, которые неизбежно возникают среди них, приведут к ссорам между богами и тем самым станут причиной такого состояния дел, которое окажется весьма опасным для стабильности государства. Поклонение животным не влекло за собой такой опасности. С одной стороны, благодаря своей восприимчивости и способности действовать они могли выражать свои желания посредством движений, а также есть и пить; тем самым они делали себя объектом телесного восприятия, которым должен был обладать бог, чтобы удовлетворять потребностям мышления египтянина. А с другой стороны, ими было легко управлять таким образом, чтобы движения, которые они совершали по собственной воле, были на самом деле откликом на поданные сигналы, посредством которых жрецы или даже сам царь вызывали у животного предполагаемое выражение его воли. Ведь, обладая сильной верой в свою собственную божественную сущность, царь не видел абсурдности в намеренном обмане себя, вымогая у бога согласие на исполнение своих собственных желаний и ответ, который он сам и сформулировал. Египтянин был, разумеется, не настолько сознательно религиозен, чтобы подчинять свои желания воле своих богов – скорее нет; он стремился навязать им свои собственные взгляды. Если священные животные не могли помочь или не помогали в случае экстренной необходимости, их били. А если эта мера не оказывалась эффективной, то животных наказывали смертью. Сходную суеверную практику можно увидеть среди представителей низших классов в различных местах у других народов. Когда Небеса не выполняют чаяния народа, кара падает на идолов или статуи святых, в зависимости от национальной принадлежности. Но в долине Нила такие идеи были распространены не только в народе; в правящих классах особенно преобладали такие низкие представления о божестве, и именно сами жрецы выносили приговор и казнили священное животное. Потом они стремились обеспечить ему бессмертие путем бальзамирования его тела, надеясь тем самым смягчить гнев бога, чтобы он не отомстил за убийство животного, в котором он был воплощен.
Сосредоточенный на определенных животных, которые были воплощениями соответствующих богов, египтянин руководствовался тем, что он считал бросающимися в глаза чертами различных богов и различных видов животных, о которых идет речь. Богам природы в их ежегодном обновлении приписывались животные, которые должны были обладать исключительной порождающей силой, также как бык и баран. А такие животные, как корова, посвящались богам плодородия и пищи. Змеи обязаны своим обожествлением незаметным движениям, своей смертельной силе, а также редкому доверчивому близкому общению, которое производило впечатление на все народы. На связь ястреба с богами солнца, очевидно, намекал парящий полет этой птицы в вышине; а крокодил, лежащий неподвижно на берегу, но ужасный и пожирающий свою жертву, когда разбужен, был воплощением достоинства и затаившейся силы, которые всегда взывали к поклонению у восточных людей. Список священных животных Египта включает в себя не только представителей фауны – млекопитающих, рыб, рептилий и насекомых, – но и многих придуманных созданий, таких как сфинкс, животное бога Сета, и грифон. Для египтянина эти существа были не выдумкой, а реальными обитателями пустыни, независимо от того, насколько редко их могли видеть люди. Сцена охоты, относящаяся к временам Двенадцатой династии, изображает бок о бок с газелями и другими животными четвероногих существ с головами чудовищ, с головами, растущими из их спин, и т. п. Это те существа, которых, как полагал высокопоставленный чиновник, на гробнице которого они изображены, он видел, когда был жив, хотя, возможно, и на большом расстоянии. Они действительно едва ли могут быть классифицированы как просто выдуманные создания. Для первобытного человека все вещи, которые рисуются ему в его фантазиях или представляются во сне, являются реальными вещами, и твердая вера в существование сказочных чудовищ всегда была характерна для народов, живущих в пустыне. Они были убеждены, что этих существ видели либо они сами, либо их предки. Одинокие и беспомощные в темноте ночи, они становились жертвами своих впечатлений и принимали простейшие события за самые ужасные явления и затем без колебаний объявляли иллюзии, навеянные их страхом, реальным фактом.
Священное животное было "обновленной жизнью" бога, воплощенного в нем, т. е. это было обновление жизни, которая умерла вместе с ближайшим предшественником этого животного в храме. Оно отличалось от других особей своего рода определенными отметинами, известными жрецам. Говорят, что у Аписа было двадцать девять таких отметин, но они по-разному описываются различными авторами. Если верить Геродоту, этот бык был "черным, с квадратным белым пятном на лбу, а на его спине был силуэт орла; волоски на его хвосте сдвоенные, а на его языке – жук". Но есть некоторые сомнения относительно точности этих данных: на изображениях Аписа мы находим, например, что пятно на лбу имеет треугольную форму. Когда находили нужное животное, и оно проходило определенное обучение, его торжественно вводили в храм. Долгое время предполагали – и это предположение бытует до сих пор, – что египетский храм своим центром имел какую-либо статую. Это не так. Многочисленные статуи, установленные в храме, были идолами, сделанными по обету и предназначенными либо царем, либо отдельными частными лицами для украшения здания и будущего благополучия дарителя. Перед ними действительно проходили процессии, но, вообще говоря, не им возносили молитвы в храме и делали пожертвования, а чему-нибудь живому – короче, священному животному этой местности.
В отрывке из работы против христианства, который процитировал Ориген, мы читаем: "Если чужеземец попадает в Египет, его поражают великолепные храмы и священные рощи, которые он видит, большие и пышные внутренние дворы, чудесные храмы с красивыми аллеями вокруг них, внушительные и таинственные церемонии. Но когда он входит в Святая Святых, он обнаруживает, что бог, которому поклоняются в этих зданиях, это кошка, или обезьяна, или крокодил, или козел, или собака". С этим утверждением одинаково согласен и Клеменс из Александрии, и Луциан. Их свидетельства по данному вопросу часто отвергаются как злонамеренные выдумки, но такой человек, как Цельс, был бы гораздо сильнее склонен предать молчанию все, что может принизить достоинство египтян, чем придумывать что-то им в насмешку. То, что он упоминает об этом, является самым лучшим доказательством того, что это была ссылка на известный факт, на общественный институт, который египтяне рассматривали как нечто само собой разумеющееся.
На самом деле, как мог египтянин, веря в то, что он обладает богом в облике животного, стыдиться признать это при условии, что он сохранял убежденность в существовании и силе своих богов. А в этом он никогда всерьез не сомневался. Как бы ни расходились взгляды египтян на своих богов и как бы разнообразно они ни рисовали жизнь после смерти и связь с богом, которого человек предполагал в ней, истинно атеистический склад ума был совершенно чужд народу Египта. И только после того, как они узнали кое-что о более развитых формах религиозной веры, люди начали понимать ненормальность поклонения животным и объяснять его как мистический культ простых символов божества. Это изменение произошло благодаря совместному влиянию греческой философии и христианского учения, полностью избежать которых не могло даже египетское язычество. Но пока египетская религия оставалась не затронутой влияниями, божественная природа определенных животных всегда была одной из фундаментальных догм ее учения.
Смерть священного животного не влекла за собой ни смерть бога, представителем которого оно было, ни потерю его собственной индивидуальности. Хотя вытесненный из его тела бог немедленно стремился получить новое воплощение в другом животном того же вида и внешности, какая была у умершего животного, душа последнего была бессмертна. Согласно доктрине, которая учила, что умерший человек становился Осирисом, точно так же умерший Апис становился Осирисом Аписом, умерший баран в храме Осириса – Осирисом-бараном и т. д. Во всех этих случаях для животного проводились те же самые ритуалы, что и для человеческой мумии: его бальзамировали и обеспечивали амулетами для загробной жизни, в которой его душа будет с этих пор пребывать вечно. Растущее число быков Аписов, божественных баранов и крокодилов, которых египтянин переводил в мир иной, его не смущало, хотя он верил, что душа каждого священного животного представляет собой абсолютную божественную сущность; ведь таким образом и усопший фараон должен был оставаться царем Верхнего и Нижнего Египта в мире ином, невзирая на присутствие там своих предшественников на троне, которые сохраняли за собой это звание и поэтому были его соперниками на этот пост. Египтяне не предпринимали попыток систематизировать свои представления, и в таких случаях все нелогичное и абсурдное не сбивало с толку их мыслительный процесс.