Он отошел от конторки, и толстая баварка прижалась к стойке. На самом деле у Якова вообще не было денег, но он хотел позондировать почву в обеих гамбургских пароходных компаниях, прежде чем начать искать работу, чтобы знать, сколько ему потребуется денег.
- Подождите, - окликнул его агент.
Яков обернулся и подошел снова. Баварка посмотрела на него.
- Ну, хорошо, - начал агент, понижая голос. - Пятнадцать долларов.
Яков был доволен. Теперь он знал, что ему нужно пятнадцать долларов для любой пароходной компании.
- По правде говоря, - заметил он, - у меня нет денег.
- Kein geld?
Лицо агента сделалось красным:
- Тогда зачем отнимаете у меня время?
- Я отработаю мою дорогу туда. Я играю на пианино…
- У нас есть пианисты! Десятки пианистов! Уходите отсюда! Vächst bitte!
- Пожалуйста! Я должен попасть в Америку! Я буду обслуживать столики…
- Убирайтесь!
Яков отошел от окошка. Он казался совершенно убитым.
Он не ел три дня.
Но молодой человек благодарил Господа за то, что отец заставлял его учить английский, французский и итальянский. Работа Ильи с оперной компанией принесла ему легкость во владении иностранными языками, и он желал того же сыну. Французский у Якова был достаточно сносным, а вот английский и итальянский - в ужасном состоянии. Но даже самые незначительные познания в английском давали ему преимущества перед другими эмигрантами, большинство из которых совершенно не говорили по-английски. Вырвавшись из России, Яков чувствовал себя уже на полпути к Америке. Он мечтал во что бы то ни стало стать "янки", то есть настоящим американцем - каково бы ни было значение этого понятия - и, естественно, частью этого процесса считал изучение английского языка.
У него был хорошо развит интеллект, и он полагал, что врожденная музыкальность поможет ему быстро овладеть языком. И он решил, что первые заработанные деньги потратит на учебник английского языка.
Но сначала он купит билет на пароход.
Пока же у него ничего не было.
И он был голоден.
Вульгарно нарумяненная женщина в витрине зевала, глядя на грязного молодого человека в обтрепанном пальто, который стоял на утонувшей в тумане улице и глазел на нее. На женщине был изъеденный молью костюм "маркизы восемнадцатого века", который не столько приоткрывал грудь, сколько почти целиком обнажал ее.
У Якова полезли глаза на лоб. Было одиннадцать вечера, когда он попал на Рееперсбанд, известный район красных фонарей, недалеко от гамбургских доков. Улица была почти пуста, изредка какой-нибудь пьяный матрос проходил мимо витрины домов, в которых проститутки, в большинстве своем уставшие от своего ремесла, как и та, которую рассматривал Яков, демонстрировали свои видавшие виды прелести.
Теперь она повернулась спиной, и у него перехватило дыхание. Сзади ее костюм не прикрывал почти ничего - его взору предстали обнаженные розовые ягодицы и толстые ноги. Яков не мог рассмотреть ничего через стекло, но проститутка определенно выпустила в него газы. И тут же, посмеиваясь, уселась на красную оттоманку допивать пиво.
Яков продолжал свой путь по мокрой улице. Туман и сырость окутали город. И хотя его преследовали эротические сны, от которых он просыпался и обнаруживал, что испачкал ночную пижаму, на самом деле он все еще оставался девственником. В Городне было много девушек на выданье, но, к несчастью, большинство из них были слишком простоваты и бесхитростны, а Яков считал себя человеком возвышенным и утонченным. Женщины влекли его. И проститутки в витринах возбуждали и наполняли его тело желанием, почти таким же нестерпимым, как и голод, который он испытывал. Через три витрины после "маркизы" сидела толстая блондинка в грязном нижнем белье, которая, завидев его, принялась тереть свою промежность. Вульгарный жест женщины ошеломил Якова не меньше ягодиц "маркизы". Он даже испытал какую-то неловкость.
Почувствовав головокружение и тошноту от подступающего голода, он прислонился к мокрому фонарному столбу. Проститутка начала хихикать.
И тут до молодого человека долетели звуки рояля.
Это было что-то, совершенно не похожее на ту музыку, которую он слышал раньше. Это было что-то звенящее, мелодичное, наполненное радостью. Эта музыка обволакивала, как туманом, заставляя его испытывать наслаждение. Музыка лилась из дома, расположенного на этой улице. Прекрасные звуки, будто запахи изысканной пищи, манили Якова, и он устремился вверх по улице.
На дверях стоял номер 19. Яков подергал звонок и стал ждать. Через некоторое время открылось маленькое деревянное окошечко и из него выглянула ярко накрашенная женщина. Затем окошечко захлопнулось и открылась дверь. Пышно разодетая женщина смотрела на Якова и что-то говорила по-немецки.
- Музыка, - произнес Яков по-немецки, указывая пальцем в направлении, откуда доносилась музыка.
Он повторил это слово по-французски, и по-английски.
Затем указал на свое ухо. Женщина, похоже, не видела никакого проку в обтрепанном молодом человеке, но, пожимая плечами, позволила ему войти. Они очутились в маленькой прихожей со свисающим с растрескавшегося потолка фонариком из синего стекла. Женщина подняла занавеску, и Яков, чуть пригнувшись, вошел в большую комнату, поразившую его бросавшейся в глаза чрезмерной пышностью. Бахрома была повсюду - на оттоманках, на бархатных диванах, окаймляла шелковые абажуры. На стенах с дешевыми обоями в розах были развешаны фотографии полногрудых девиц, выставивших напоказ свою грудь, в различных обнаженных позах. На полу лежал ковер, в нескольких местах залитый вином; на другом его конце с собакой произошел "несчастный случай", и это так и не выветрилось. Целый ряд закрытых дверей указывал на "рабочие" комнаты, а коридор вел в другие комнаты с кроватями. Несколько проституток расположились в гостиной, слушая пианиста. Он сидел за пианино, с сигарой во рту, наигрывая рэгтайм. На нем были рубашка в красную полоску с синей повязкой на рукавах, плотно облегающие брюки, котелок на голове, а каблуками ботинок он отбивал в такт музыке.
Пианист был первым темнокожим, которого Яков увидел в своей жизни.
Но его влекла музыка. Он приблизился к пианино и, как завороженный, стал следить за быстро бегавшими черными пальцами.
Когда пианист заметил промокшего человека, он перестал играть.
- Кто вы такой, черт возьми? - спросил Роско Хайнес, вынув изо рта сигару.
Он повторил свой вопрос, обратившись к мадам по-немецки. Она пожала плечами.
- Эта музыка… какая-то другая, - проговорил Яков. - Она… красивая.
- Ах-ха! Это называется рэгтайм. В нем вся ярость, накопившаяся за время моей жизни в Нью-Йорке.
- В Нью-Йорке? Вы из Нью-Йорка?
- Совершенно верно. Меня зовут Роско Хайнес. Вы можете назвать это имя на Западной Сто десятой улице, но, пожалуйста, не говорите, где вы меня встретили.
Он усмехнулся и подмигнул. Яков подумал, что ему около тридцати.
- А тебя как зовут? - продолжил он. - Могу с уверенностью сказать, что ты не капуста.
- Меня зовут Яков Рубинштейн. Я из России и еду в Нью-Йорк.
- Ну и ну! Это же грандиозно! Настоящий живой эмигрант. Держу пари, ты считаешь, что там улицы вымощены золотом. Послушай, Яков Рубинштейн, поверь человеку, который там был. Единственное, чем покрыты улицы Нью-Йорка, - это собачьим дерьмом.
Но эти слова были уже за пределами знания Яковом английского языка, да он особенно их и не слушал. Он жадно вглядывался в клавиатуру.
- Я могу играть на пианино, - сказал он. - Я хорошо играю. Я играл обычно на органе в синагоге.
Роско рассмеялся, поднимаясь со стула.
- Ну, здесь, конечно, не синагога, но ты можешь чувствовать себя спокойно. Этим проституткам я ужасно надоел. Может, ты сможешь подкинуть им огоньку? Я играл в лучших публичных домах Парижа и Амстердама, так что могу сказать тебе, эта дыра определенно ступенькой пониже. Хочешь сэндвич? А то ты выглядишь так, будто у тебя остался один нос.
Яков быстро кивнул и сел на стул у пианино.
- Эй, Грета, - крикнул Роско одной из сидевших без дела проституток. - Подними свой зад и принеси сэндвич, толстушечка, mit Fleich für der Junqe. Und ein Bier.
Грета поднялась и вышла из комнаты, а Яков, облокотившись о пианино, стоял, сложа перед собой руки. Если даже ничего он больше не получит, то, по крайней мере, здесь было тепло.
Затем он начал играть. Он играл мелодию, которую до этого исполнял Роско. Более того, он играл в той же манере, как и Роско. Чернокожий из Нью-Йорка взял свою банку пива, стоявшую сверху на пианино, и сделал большой глоток.
- У тебя действительно здорово получается, - сказал он, вслушиваясь в музыку. - И ты будешь утверждать, что никогда раньше не играл рэгтайм?
Яков отрицательно покачал головой.
- Это так интересно! - воскликнул он и погрузился в целый ряд вариаций на ту же тему.
В них было столько изобретательности, такое богатство звуков, такая живость, что две проститутки поднялись и начали кружиться по комнате. Даже толстая мадам стала менее суровой и притоптывала ногой в такт музыке.
- Вы только послушайте его! - восторженно проговорил Роско. - Он схватывает все на лету. Парень, если бы я закрыл глаза, я бы подумал, что ты такой же черный, как и я. Ни один белый не играл так, как ты!
Танцевавшие проститутки визжали от восторга. В это время открылась дверь одной из комнат, и очень толстый капитан высунул голову, чтобы выяснить, что происходит.
- Was gibt's? - спросил он, натягивая трусы.
Музыка явно пришлась ему по душе. Полупьяный, он выскочил в гостиную вместе со своей партнершей, и оба пустились в пляс. Пока пальцы Якова царили над клавишами, извлекая волшебные звуки в публичном доме создавалась атмосфера карнавала.
И вдруг музыка прекратилась - Яков тяжело свалился со стула на ковер. Одна из проституток закричала, а Роско подскочил к нему и, опустившись на колени, стал проверять его сердце.
- Коньяк! - крикнул он. - Schnell!
Роско был более шести футов роста, с огромными руками и крепкими бицепсами. Он легко поднял Якова с пола и понес его на руках в комнату капитана буксирующего судна.
- Этот малыш не весит и ста двадцати фунтов, - заметил он, занося Якова в маленькую комнатенку со смятой постелью. - Что-то подсказывает мне, что он просто ослаб от голода. Schnell mit der, сэндвич!
Он осторожно положил Якова на кровать, а Грета принесла в комнату сэндвич и банку пива. За ней стояла мадам с бутылкой бренди. Роско взял бутылку и, приподняв одной рукой Якова, другой влил ему в рот глоток бренди. Яков глотнул, и к нему постепенно стало возвращаться сознание.
- Ты в порядке? - спросил Роско, сидя на постели рядом с ним.
Яков кивнул.
- А теперь поешь это.
Он взял с тарелки сэндвич и передал его Якову. Яков стал с жадностью уминать его, как проголодавшаяся собака.
Роско внимательно наблюдал за ним.
- Теперь, - сказал он, - я позволю себе предположить, что ты не путешествующий инкогнито член семьи Рокфеллеров. И судя по тому тряпью, что на тебе надето, ты и не герцог. Так как же ты собираешься оплатить свой проезд до Нью-Йорка? Даже третий класс чего-то стоит.
- Я попробую, - сказал Яков, заглатывая еду, - … найти работу. Может… играть на пианино… в публичных домах?
- Хм. Зачем Роско Хайнесу нужен тут такой конкурент, как ты? Нет, сэр, мы постараемся выставить тебя из Гамбурга побыстрее.
Он поднялся.
- Вот что я тебе скажу: Америка, по большому счету, не самая любимая мною страна, почему я и оказался в Европе, где к черному относятся не обязательно, как к ниггеру. Но если такому талантливому малышу, как ты, хочется поехать в Нью-Йорк, - я снимаю перед тобой шляпу; ничто не может помешать тебе ехать туда.
Он вытащил полную пригоршню монет из кармана, бросил их в шляпу и повернулся к проституткам.
- Ну, девочки, - сказал он, - раскошеливайтесь. Плата за развлечение. Geld! Der Junge geht rach Америка! Geben Sie! Давайте, давайте! Шапка по кругу для пианиста.
Пока проститутки доставали из корсетов кошельки, Яков прикончил сэндвич, облизал испачканные пальцы и с удивлением стал наблюдать за чудесами Рееперсбанда. Он понимал только половину из того, что Роско говорил по-английски, но он оценил его доброту.
Нос лайнера "Кронпринц Фридрих" неясно вырисовывался над головой Якова, когда четырьмя днями позже он вместе с Роско стоял в гамбургском доке. Постоянно дувший с северного моря ветер, казалось, вызывал в душе Якова благоговейный трепет, с которым тот смотрел на огромный корабль с четырьмя выкрашенными белой краской трубами.
- Большой, - сказал он Роско.
- У тебя просто дар открывать для себя в жизни новое, - откликнулся тот.
- Ты смеешься над моим английским?
- Трудно не смеяться. Итак, Junge, у тебя есть билет и почти пятьдесят долларов на дорогу. Ты же богач, парень!
Он усмехнулся и продолжил:
- Привет и поздравления от проституток Гамбурга. Должен тебе сказать, что никогда не видел, чтобы эти сосиски давали деньги неизвестно кому, но им очень понравилось, как ты играл. А когда я заставил тебя сбрить бороду и поднабрать несколько фунтов, мне кажется, одной или двум ты понравился и сам.
Яков провел рукой по своим гладко выбритым щекам. У него были очень большие сомнения относительно необходимости сбривать бороду: почему-то он стал ощущать себя меньше евреем, а при всем своем всепоглощающем стремлении стать настоящим "янки" он не был уверен, что это хорошо, что это "кошерно". Но Роско настоял, сказав, ему, что все следящие за модой американцы давно сбрили на лице всю растительность. За прошедшие четыре дня Роско много рассказывал ему о Нью-Йорке, и Яков был в высшей степени благодарен этому черному за то, что тот откликнулся на его просьбу.
- Я тебе очень многим обязан, - сказал Яков с подкупающей простотой и сердечностью.
Роско положил ему руку на плечо.
- Черт возьми! Это же было просто любопытно. Мы, пианисты, должны держаться друг за друга. И вот еще что: смотри, не потеряй адрес, который я тебе дал. Когда доберешься до Нью-Йорка, обязательно зайди к Абе Шульману. Скажи ему, что тебя прислал Роско Хайнес. Абе - невероятно скупая скотина, но понимает, когда слышит хорошую игру на пианино, и он найдет тебе работу. Ну, давай, парень, иди! Теперь все зависит от тебя. Желаю удачи в США!
Очередь из эмигрантов стала подниматься по трапу. Яков схватил руку Роско и крепко сжал ее.
- Можно я напишу тебе? - спросил он.
- Конечно. Номер 19, Рееперсбанд. Самый первоклассный бордель в Гамбурге.
- Если ты вернешься в Америку, ты зайдешь повидаться со мной?
Взгляд Роско стал очень печальным:
- Я никогда не вернусь в Америку, юноша. Там нет для меня дома. Еще посмотрим, чего ты сумеешь там добиться. Ну, а теперь прощай. Удачи тебе.
Поддавшись нахлынувшему чувству грусти, Роско обнял его. Затем отступил в толпу провожавших родственников и друзей, многие из которых вытирали носовыми платками глаза, махая на прощание тем, кто уезжал.
Яков присоединился к очереди и стал подниматься по трапу. Поднявшись на палубу, он протиснулся к борту, чтобы посмотреть вниз, на толпу. Он отыскал глазами Роско и помахал ему. Он знал, что в Америке прошла Гражданская война, что черные были там в таком же положении, как крепостные в России. Тем не менее, он не мог до конца понять, как это такой человек, как Роско Хайнес, талантливый и жизнерадостный, никогда не вернется к себе на родину.
Последний пассажир ступил по трапу на борт, и теперь трап поднимали на палубу. Портовые рабочие быстро отвязали швартовые, и тяжелые тросы были подняты наверх. Раздался гудок парохода, его эхо отозвалось в тумане.
"Кронпринц Фридрих" начал отходить.
Яков стоял на палубе и махал на прощание рукой Роско. Его глаза наполнились слезами. Он вспомнил Городню, отца, мать, свое детство и своих друзей. Теперь все они были мертвы. Не осталось никого. Лидия Ружанская, Саул Панев, его соседи… Неужели все они были безжалостно убиты казаками? Неужели из всех жителей Городни только он пережил погром, только он один остался в живых?
Корабль набирал скорость, а Яков мысленно возвращался памятью к первым двадцати годам своей жизни и начинал от них отрекаться.
Затем он подумал о будущем. На палубе толпилось много эмигрантов. Одни из них плакали, без сомнения, разделяя все, что томило и его душу. А другие, возможно, плакали просто от страха: от страха перед неизвестностью.
Но Яков не боялся. Несмотря на слезы, он чувствовал какое-то возбуждение в душе. И оно горячило ему кровь.
Он направлялся в Землю Обетованную.
Он направлялся в Америку.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Имение располагалось в одном из красивейших уголков Ирландии. Под неполной луной на площади в двести акров раскинулся парк, где стоял замок в георгианском стиле, выстроенный архитектором Робертом Адамом при Втором графе Уэксфорде в восемнадцатом веке. Красный кирпич гармонично сочетался на его фасаде с камнем, а за счет сдержанности форм архитектор сумел добиться изысканности. Замок был окружен самым красивым в Ирландии садом, который украшало озеро, искусственно созданное Пятым графом Уэксфордом в 1820 году.
Внутри замок Уэксфорд освобождался от собственной внешней строгости и, казалось, забыв о георгианском стиле, внутренняя отделка поражала гостей и туристов своей пышностью /замок теперь по четвергам был открыт для посещения туристов/.
Штат прислуги из шестидесяти человек поддерживал порядок в девяносто одной комнате, включая и парадный зал для балов, отделкой которого занимались тоже братья Адамы. Картинная галерея длиной в восемнадцать футов могла наряду с аббатством Вобурн гордиться лучшими работами Каналетто, а в коллекцию скульптур входили знаменитые мраморные Барриморы.
Затем шли парадная и непарадная столовые, оранжерея, музыкальный салон, зеленый, лиловый и красный салоны, парадная спальня, в которой провели ночь королева Виктория и принц Альберт во время визита в 1849 году, шесть комнат для других гостей и получившие мировую известность римские бани, устроенные "сумасшедшим" Четвертым графом.