Однажды к нам зашел сам пан Зеленка и спросил, нет ли у нас велосипеда, а если есть, то не могли бы мы ему деть его на время. У нас велосипеда не было, и он взял велосипед у Моравцевых. Но это произошло уже после, когда ребята от нас переселились. Пан Зеленка объяснил, что они не должны долго жить на одном месте: нельзя обращать на себя внимание. Ребята жили у нас с конца февраля до 11 марта 1942 г. Под какими именами? Тот, что поменьше, называл себя Зденек Выскочил - потом мы узнали, что это был Габчик, а который повыше ростом - Ота Навратил, а на самом деле его звали Кубиш.
После того, как Вальчику пришлось бежать из Пардубице, он тоже пришел к нам, и мы предложили ему пожить у нас, но Зеленка сказал, что ему лучше пойти к Моравцовым. А Кубиш с Габчиком опять очутились в какой-то другой семье. Я дала Вальчику почитать "Последний суд" Баара, но куда эта книга девалась, до сих пор не знаю. Он купил щенка, назвал его Балбесом. Кубиш и Габчик встречались у нас с паном Зеленкой, а иногда и с Вальчиком. О чем они говорили, что обсуждали - мы не знали.
РАССКАЗ СВЯЗНОЙ
Я была лишь маленьким звеном в большой цепи - связной в группе Индры. Я ни о чем не имела права спрашивать и только передавала сообщения. Ездила в разные города, например в Пршеров или в Валашске-Мезиржиче, откуда я и доставляла различные сведения.
Как-то в декабре 1941 года мой знакомый Билек попросил меня подыскать подпольную квартиру для одного человека. Билек назвал его Леоном. Мол, по его следу идет гестапо… Я согласилась: помочь ему считала своим долгом. Леон пришел под самый Новый год. Небольшого роста, худой, светловолосый. Он сказал, что уже в течение многих месяцев успешно скрывается от нацистов. Глядя на него, трудно было поверить, что он подпольщик. Вид у него был самый обыкновенный: немецкая зеленая шляпа с небольшими полями и со шнуром. Позже я заметила, что у Леона на одной руке не было пальца. Поэтому даже в теплую погоду он носил перчатку, и там, где недоставало пальца, перчатка была чем-то набита. Через несколько дней я отвела его в район Смихова на улицу Надражну к одному мужчине. Там была надежная квартира. Хозяину я представила Леона как своего брата Иржи Враного. Я виделась с ним несколько раз весной 1942 года, приносила деньги и продукты. Последний раз в марте. Он тогда сказал:
- Они отпустили майора Г. Я думаю, это для того, чтобы поймать меня… Проверим на встрече.
- Если ты ему не веришь, не ходи на эту встречу…
Он покачал головой. Я поняла, что мне его не переубедить.
- Мне надо это проверить.
Это было последнее, что я слышала от него. Говорил Леон кратко и четко. Он умел распознавать людей, знал, кому можно доверять, а кто может предать. Ему были неведомы страх и нерешительность, Он всегда во всем хотел убедиться сам, невзирая на опасность. Вот все, что я могу сказать вам о Моравеке. Вскоре его выследили гестаповцы и он застрелился.
Об Индре тоже не много могу сказать. Я ездила по его поручениям в разные места в Моравию. По просьбе Индры установила связь с учителем Зеленкой, он отвечал за нелегальные квартиры для парашютистов. Фамилии его я, конечно, не знала. Обращалась к нему только по имени. Самих парашютистов ни разу не встречала и, честно говоря, ничего о них и не знала.
Познакомилась я с Зеленкой - он представился как пан Ганский - в районе Жижкова весной 1942 года. Это было в том месте, которое называется "На ограде". Там тогда была конечная остановка трамвая номер десять. Гайский передал мне сверточек с письменными сообщениями для Индры. Потом последовали другие встречи с Гайским. Они стали регулярными: каждые вторник и пятницу на границе районов Жижкова и Карлина. Всегда поздно вечером. Если мы по какой-то причине не могли встретиться, то делали пометки на столбах.
С Индрой я встречалась по вечерам у Еврейского кладбища на Жижкове. Он всегда насвистывал мелодию "Приди, милая, приди", по этой мелодии я уже знала, что идет он… Однажды была я и на встрече Моравека с Индрой. Эти встречи поздними вечерами всегда нагоняли на меня страх.
7 апреля 1943 г. - год спустя после "гейдрихиады" - меня арестовали и допрашивали по поводу Моравека и Индры. Я ни в чем не призналась. Допросы были жестоки, я не люблю о них вспоминать. До конца войны меня держали в концлагере. В суд мое дело не попало. Вот и все, что я могу вам рассказать о своей деятельности в качестве связной. Зовут меня Лида.
ВТОРОЙ МОНОЛОГ СВИДЕТЕЛЯ ИЗ ПАРДУБИЦЕ
Наш дом превратился в штаб-квартиру группы Бартоша. Почти каждый день здесь обрабатывались сообщения, которые с помощью рации "Либуша" передавал Ирка- Иржи Потучек. Здесь же ежедневно расшифровывались полученные радиограммы. Бартош давал мне самые разные поручения: я достал план завода по производству взрывчатки в Семтине - в этом мне помогал коммунист Чигарж; как-то в конце февраля или в начале марта 1942 года Фреда послал меня в Оломоуц-Лутин, где находился химический завод, чтобы выяснить, чем наполнены вывозившиеся оттуда ящики, которые, как говорили, могли быть вскрыты исключительно "по приказу самого фюрера". Задание я выполнил.
Чтобы на работе ничего не заподозрили, стал притворяться больным. Знакомый пардубицкий врач, посвященный в наши дела, дал мне медицинскую справку для представления на фирму, и теперь я имел возможность иногда оставаться дома и выполнять поручения Фреды.
Однажды Фреда дал мне какие-то бумаги для Потучека, я вез их в тюбике от резинового клея для велосипедных шин. До этого, как я уже рассказывал, Потучек сам по утрам привозил шифровки, принятые им по радио из Лондона. Конверты с шифровками принимал у него Бартош. Мы боялись, как бы посмуглевший Потучек не сделался слишком заметным в Пардубице: работая по ночам, целый день мог потом проводить на улице, вот и загорел. Мы тогда решили сами ездить за его радиограммами. Встречались с ним где-нибудь по пути и обменивались текстами, вручая ему те, что предстояло передавать.
Когда это нужно было делать мне, я говорил на службе, что заболел, а сам садился на велосипед и ехал на встречу. На шоссе Слатиняны - Насаврки я останавливался и делал вид, будто что-то чиню.
Потом со стороны Насаврок подъезжал Ирка. Я его останавливал, просил у него насос, а, возвращая, заодно передавал и тюбик с сообщениями для Лондона. Точно так же отдавала Ирке тексты и моя жена Ганка, кажется, где-то на шоссе между Семтином и Богданечем.
Однажды к нам приехал из Праги Индра, хотел о чем-то договориться с Фредой. Тогда же Индра условился с Ганкой, что теперь она будет получать сведения через пражскую связную по имени Лида. Лиду я так никогда и не видел.
Парашютисты, с которыми я встречался, - ребята из группы Бартоша, а позднее и другие, например Опалка и Дворжак, - были убеждены, что война скоро закончится. Все они твердо верили, что наступление западных союзников начнется в 1942 году. Так им, вероятно, говорили в Лондоне перед вылетом. Ясно, что парашютисты не могут скрываться в течение долгого времени. Поэтому, улетая на родину, они были уверены, что уж несколько-то недель они продержатся и нацисты их не схватят, а там скоро и войне конец. Когда об этом я в первый раз разговаривал с Бартошем, он мне прямо сказал:
- Ерунда, выдержим…
Однако чем дольше парашютисты жили в протекторате, тем отчетливее начинали сознавать, что окончание войны не так уж и близко. Они как бы пробуждались ото сна. Прежде Потучек обычно беззаботно махал рукой, усмехаясь, сообщал, что еще, ну, максимум месяцев пять - и фрицев разобьют, и войне придет конец. Однако уже и зима была на исходе, а обстановка мало в чем изменилась, война все продолжалась, западные союзники, судя по всему, не торопились открывать второй фронт. И вот до ребят постепенно начало доходить, что они предоставлены сами себе и могут ждать помощи только от тех, кто вместе с ними здесь рискует жизнью.
Парашютисты были молоды и хотели жить. Да, они сами вызвались на это дело, но приносить себя в жертву не собирались. Они готовы были бороться, смелости им было не занимать. Однако действительность оказалась совсем не такой, какой ее рисовали им в Лондоне, уверенности в завтрашнем дне у них отнюдь не прибавилось. Иногда мне даже казалось, что они спешат взять от жизни как можно больше.
Это было видно, например, по тому, как изменился и сам Бартош. Я был знаком с ним еще раньше, до войны. И вот теперь с января 1942 года до самой его гибели, в июне 1942 года, я почти ежедневно видел его, беседовал с ним, знал, что он думает. Он жил у нас, мы ездили с ним по разным делам. И вот в июне я вдруг заметил, что передо мной совсем не тот Бартош, каким он был в январе. За несколько месяцев он узнал, о чем думают люди на родине, чем они живут, убедился, что обстановка здесь далеко не такая, какой ее представляли в Лондоне.
Он знал свое дело, но, как и все мы, не избежал ошибок. Человек он был решительный, энергичный, но иногда проявлял излишнюю горячность. Он вел записи, складывал их в красную папку, которую держал у нас в шкафу. Я считал это неосмотрительным и небезопасным.
К сожалению, кое-кто в Пардубице узнал его. И немудрено: ведь до войны он здесь жил и учился, - не помог и маскарад, к которому он прибегнул, - очки и усики.
Разнесся слух, что в городе находятся парашютисты.
Вроде бы кто-то слышал это от продавщицы газет. Кажется, сама мать Бартоша пыталась разубедить ее в этом.
Не сегодня-завтра о них могло узнать и гестапо…
А пока Вальчик усердно работал в ресторане отеля "Веселка" под именем Мирослав Шольц, Мирек. А настоящее его имя было Йозеф.
Поскольку все трое - Бартош, Вальчик и Потучек - раздобыли новые удостоверения личности, было решено, что они, как и положено, отметятся в полиции. Бланки для регистрации - уже с печатью полиции - у нас были. Их достала бывшая соученица моей жены- Гелена. Товарищи Фреды считали, что зарегистрироваться будет лучше и безопаснее, а тогда можно будет получить и продуктовые карточки, талоны на табак.
И тут - было это в начале марта - произошла досадная случайность. Пардубицкая полиция была обязана периодически докладывать в гестапо о всех прибывших в город, эти сообщения выборочно проверялись. Обычно все проходило благополучно, но тут, как нарочно, проводивший в тот день проверку гестаповец обратил внимание на имя официанта Мирослава Шольца из "Веселки". Случайно или у него возникло какое-то подозрение - неизвестно. Может быть, это и была та самая случайность, которая решает судьбу человека. Но, так или иначе, гестапо заинтересовалось Шольцем.
Хозяина гостиницы Коштяла вызвали в гестапо и подробно выспросили, кто такой Шольц, что Коштял о нем знает, откуда он, с кем встречается, куда ездит. Видно, кто-то на него донес.
Коштял не растерялся и сказал, что Шольц родом из Остравы, где его, Шольца, отец имеет гостиницу. Коштяла отпустили и тут же позвонили в Остраву. Разумеется, никакого владельца гостиницы Шольца там не оказалось. Коштяла снова вызвали в гестапо, на этот раз вместе с Шольцем. Хозяин понял: дело плохо. Он успел предупредить Шольца-Вальчика, что им интересуется гестапо и надо скрыться. Я узнал обо всем в тот же день вечером. В гестапо Коштяла снова допросили, потребовали описать внешность и одежду Вальчика. На вопрос, почему Шольц не явился, хозяин ответил, что тот уволен за безделье и за какие-то разбитые тарелки. Мы удивлялись: гестаповцы этому поверили. Лишь позже я сообразил: Коштяла отпустили только для того, чтобы выйти на след Вальчика.
Коштял, встретившись после этого с моей женой, сразу же предупредил ее, что Вальчику угрожает опасность. Жена, придя домой, сообщила это Фреде. Вечером мы стали думать, что предпринять. Мы не знали, где в то время находился Вальчик, но тут кто-то позвонил в дверь - по счастью, это был Мирек! Фреда приказал ему тотчас исчезнуть. Из Пардубице, который был окружен, Мирека тайно вывела учительница Малая, и он уехал в Моравию к родственникам. Там он переждал, пока для него найдут подходящую новую квартиру.
Мы все были сильно встревожены этой историей. Такое у нас произошло впервые. Теперь гестапо нащупали нашу подпольную сеть. Хотя Вальчик ускользнул, хозяин гостиницы Коштял остался под подозрением. Но самое главное было в том, что теперь гестапо будет - относиться ко всем настороженней и подозрительней. В ту пору пору - а может, и немного раньше, я ведь не вел записей и точно даты не помню - мы с Бартошем дважды побывали в Праге. Он говорил, что ему с кем-то надо встретиться и наладить связь; после я узнал, что речь шла о Леоне…
Мы приехали в Прагу на поезде, на вокзале осмотрелись, и Бартош сказал, что ему надо зайти к человеку, которого, кажется, звали Краль. Не знаю, где он жил, может быть, в районе Виноградов. А я пошел к своему знакомому. С Фредой мы встретились в ресторане шикарного отеля "Голландская мельница" на Панской улице. Поднялись на второй этаж. На стенах везде висели копии картин голландских художников. В ресторане было полно немецких офицеров; этот отель мы выбрали для нашей встречи, следуя старой чешской пословице: под свечкой всегда темно.
Перегородки, разделявшие столики, образовали нечто вроде отдельных кабинок. В каждой на столе стоял приемник, звук можно было усилить, и тогда соседи не слышали вашего разговора.
Фреда держался спокойно.
Вскоре мы снова побывали в Праге. У Бартоша была встреча в баре "Юлиш". Я пришел позже и на ней не присутствовал.
Иногда Бартош ездил в Прагу один. У него были ключи от квартиры Моравека, но он никогда там не останавливался, зная, что Моравека ищет гестапо.
Я ночевал обычно у дяди или в семье Седлаков, они нам впоследствии очень помогли при сборе сведений, необходимых для бомбардировки завода "Шкода" в Пльзени.
Примерно 20 марта Вальчик сообщил, что благополучно добрался до Мирошова в Моравии. Но незадолго до этого произошла одна неприятная история, едва не закончившаяся трагически.
Когда гестапо напало на след Вальчика, был издан приказ провести по всему краю проверку заявлений о прописке в полиции. Над Бартошем нависла опасность. Он жил в Усти-над-Орлицей под именем Ота Мотычка. Квартиру ему устроил его друг, с которым он вместе был на действительной службе, - Йозеф Грдина. Однажды мы ездили к нему кататься на лыжах. Имя Ота Мотычка, которым пользовался Бартош, не было вымышленным. Так действительно звали уроженца деревни Врды-Бучице, умершего пять лет назад. По его бумагам Бартош и получил свое удостоверение личности.
На беду, жандармы из Усти оказались очень дотошными: справившись в Бучице о Мотычке, они выяснили, что того уже пять лет как нет в живых. Тогда они потребовали немедленного ареста лица, скрывавшегося под этой фамилией.
Жандармы в Усти-над-Орлицей ворвались в дом к Мотычке, но, к счастью, никого там не застали. Эта квартира была у него запасной. В поисках хозяина дома жандармы вышли на Грдину и явились его арестовать. Грдина признался, что Мотычка - парашютист, но просил молчать об этом. Жандармы задумались. Большинство из них еще со времен первой республики - известные подлецы. Но эти, судя по всему, оказались исключением и обещали не давать делу хода, поставив, однако, условие: в течение суток в деревне Врды-Бучице ликвидировать все, что могло бы их уличить. Грдина обещал, другого выхода у него не было.
Поздно вечером в дверь к нам позвонили. Моя жена открыла, на пороге стояла пани Грдинова. Она сказала, что принесла важное сообщение от мужа. Грдина не посвящал жену в свои дела. Помалкивали о них и мы.
- Вам надо завтра приехать к нему, - заявила она. На следующий день Бартош отправил меня в Высоке-Мыто к Грдине. Он работал там в местной библиотеке. Мне нужно было передать ему ампулу с ядом и узнать подробности о случившемся.
Утром я отправился в дорогу. Прибыв на место, я заглянул к Грдине в библиотеку и сказал, что буду ждать его в ближайшем трактире. Вскоре он появился. Вид у него был довольно кислый.
- Да, Вашек, влипли мы в историю.
- Что случилось?
- Я пообещал жандармам ликвидировать запись в участке Врды-Бучице о том, что Мотычка пять лет назад умер. Если нам не удастся провернуть это дело, жандармы из Усти от меня не отвяжутся и доложат начальству. Представляешь, что это значит?
- Еще бы мне не знать!
- Не волнуйся, мы все уладим, - я пытался его успокоить. - Я сейчас же отправлюсь назад и обо всем тебе сообщу. Главное - выдержка и спокойствие, но на всякий случай вот яд.
Я не стал ждать поезда, он ходил редко, а поспешил пешком по шоссе до станции Замрск, откуда легче было попасть в Пардубице.
Надо сказать, я не просто спешил - бежал. Дорог был каждый час.
В свое время я участвовал в соревнованиях по легкой атлетике, теперь мне это пригодилось. Шоссе было покрыто ледком, запорошено снегом, но я бежал, не обращая на это внимания. Лишь изредка, совсем запыхавшись, переходил для отдыха на быструю ходьбу, а затем снова припускал рысью. Мимо проехало несколько машин, и вдруг - хотите верьте, хотите нет - едет машина нашей фирмы. Ведь был обычный рабочий день, и мне в это время положено было находиться на службе. А тут меня обнаруживают на шоссе между Высоке-Мытом и Замрском, да еще бегущего.
- Что вы тут делаете? - с удивлением крикнули мне из машины.
Не будь положение таким серьезным, я, наверное, рассмеялся бы, но у меня гудело в голове, по лицу ручьями стекал пот. Я только рукой махнул и еще быстрее побежал дальше.
Благополучно добравшись до Пардубице, я направился прямо домой, где застал Бартоша и все ему рассказал. Он разбушевался, крыл жандармов по чем зря. Лишь с трудом удалось его урезонить. Ганка тем временем сбегала за Франтой Гладеной, у которого была автомашина, и мы собрались на военный совет.
Бартош настаивал на том, чтобы немедленно ехать во Врды-Бучице и решить все на месте, а в случае чего - применить оружие.
Мы с Гладеной колебались.
Бартош стоял на своем:
- Паршивая бумажка о прописке может подвести нас всех. Выход один - разом покончить с этим делом.
- А если попробовать договориться по-хорошему?
- Интересно, как ты это сделаешь? - возбужденно возражал Бартош.
Гладена ответил вместо меня:
- Поедем в эти самые Врды-Бучице и на месте сообразим, как поступить. Мы с Вендой будем наготове на улице, а ты, Бартош, войдешь и потребуешь, чтобы они уничтожили копию донесения, посланного в Усти, которое в тамошнем жандармском отделении тоже, мол, исчезло. Ну, а уж если они не согласятся, тогда…
Мы сели в машину Гладены и поехали. Водитель он был классный, еще бы - бывший мотогонщик. Почти всю дорогу мы молчали. Франта смотрел вперед на дорогу. Фреда проверил пистолеты и тоже уставился в окно.
Не знаю, сколько времени мы ехали до деревни, в котором часу приехали. Гладена остался в машине, готовый немедленно дать старт. Кажется, он даже не выключил мотор. Мы с Фредой вышли и определили свои задачи.
Насколько я помню, мы не привлекли ничьего внимания. Номер машины мы на всякий случай сняли еще перед въездом в деревню.