Наконец Бессмертных позвонил и сказал, что у него нет возражений против высказываний Буша. Каков бы ни был раскол в советских рядах по этому вопросу, руководство СССР молча приняло то, что Германия после объединения останется в НАТО.
На пресс-конференции в воскресенье утром Горбачеву задали вопрос об арабо-израильском конфликте и его значении для политики Кремля. Горбачев ответил, что, если советским евреям не запретят расселяться на оккупированных территориях, Советскому Союзу, возможно, придется "повременить с выдачей выездных виз". Эта угроза поразила американцев: они решили, что Горбачев подыгрывает консерваторам у себя дома.
Затем Буши стали провожать Горбачевых; обе супруги расцеловались и обнялись. Когда гости сели в свой лимузин, Буш крикнул им вслед: "До свидания! Удачи вам!" И машины помчали Горбачевых и остальных советских гостей к залитому солнцем памятнику Вашингтону, возле которого ожидали вертолеты, чтобы отвезти их на военно-воздушную базу Эндрюс. Играл оркестр, из гаубиц был дан салют.
Перекрывая грохот орудий, Бейкер пригнулся к Шеварднадзе и сказал: "По-моему, это были хорошие встречи". Шеварднадзе изобразил удивление: "А вы сомневаетесь?" Буш же, вернувшись в Белый дом, сказал своим помощникам: "По-моему, я улучшил личные отношения с Горбачевым, но мне не хотелось бы пережимать!"
Эта оценка говорила о многом. Буш знал, что в предстоящие месяцы его возможность повлиять на Горбачева может иметь решающее значение - особенно возможность удержать Горбачева от того, чтобы дать волю сторонникам жесткой линии в вопросе о Прибалтике. В то же время в ходе встречи в верхах было несколько моментов, наглядно показывавших, что Горбачев, похоже, теряет власть даже среди своих ближайших помощников. А коль скоро контроль Горбачева над событиями уменьшался, то и влияние Буша на него теряло свою политическую ценность. Следовательно, лучше не "пережимать" в отношениях и не слишком рассчитывать на это как на инструмент американской политики.
Перелетая на Западное побережье, Горбачев остановился в Миннеаполисе и посетил "Контрол дейта", фирму, которая в 1968 году продала Советскому Союзу первые большие американские компьютеры. Горбачев встретился с рядом руководителей корпораций, включая Ли Якокку из "Крайслера", Джеймса Робинсона из "Америкэн экспресс" и Дональда Кендалла из "Пепсико", и совершил поездку на "типичную миннесотскую семейную ферму". Он встретился также с английским магнатом-мошенником Робертом Максвеллом и объявил вместе с ним о создании Фонда Горбачева - Максвелла, в который Максвелл обязался вложить миллионы долларов.
В Сан-Франциско Горбачевы пригласили Рональда и Нэнси Рейган на кофе. Стремясь загладить ходившие в свое время россказни о вражде между двумя супругами, они теперь обнялись у всех на глазах.
Затем Горбачевых повезли в Стэнфордский университет, где их встретил Джордж Шульц, который теперь там преподавал. Обозревая великолепный студенческий городок, Горбачев сказал Шульцу: "Ну, Джордж, я вижу, вы теперь живете как в раю… Вы все должны платить налог за такую погоду". Студенты кричали: "Горби! Горби!" Горбачев произнес речь, в которой звучала знакомая нота. "Холодная война" осталась позади, - сказал он, - и нет смысла пререкаться, кто победил".
Вернувшись в Сан-Франциско из Пало-Альто, Горбачев присутствовал на завтраке со 150 лидерами делового и административного мира, а затем у него состоялась беспрецедентная встреча с президентом Южной Кореи Ро Дэ У. В значительной степени из уважения к своим северокорейским товарищам советские чиновники долгое время отказывались иметь дело с Южной Кореей. И соглашаясь встретиться с Рог Горбачев нарушил это табу. Он хотел со всей очевидностью показать миру, что советская внешняя политика больше не будет руководствоваться или ограничиваться идеологическими императивами "холодной войны". Горбачев также надеялся, что нормализация отношений с Сеулом привлечет в страну южнокорейские капиталы и финансовую помощь.
Встреча между Горбачевым и Ро была устроена на советской территории главным образом Анатолием Добрыниным, который тогда все еще был советником у Горбачева. Добрынин напрямую докладывал Кремлю в обход советского Министерства иностранных дел. И он, и несколько других помощников Горбачева были озабочены тем, что как арабисты в министерстве осложняют сотрудничество СССР с Соединенными Штатами на Ближнем Востоке, так и профессиональные дипломаты, занимающиеся Азией, будут сопротивляться - а возможно, даже и саботировать - драматическому переключению советской политики с Северной на Южную Корею.
Шеварднадзе был возмущен, узнав о встрече в Сан-Франциско, - не потому, что не был согласен с такой политикой, а потому, что считал себя лично оскорбленным тем, что Горбачев и Добрынин не сочли возможным включить его в столь важное дипломатическое событие.
Перед тем как Горбачевы сели в самолет, чтобы лететь домой, хор в казачьих костюмах исполнил прямо на асфальте на русском языке песню "Я оставил сердце в Сан-Франциско". Раиса Горбачева поистине наслаждалась этим последним знаком восхищения ее мужем на Западе: она знала, что дома его ждут только неприятности и критика. И стоя рядом с Джеком Мэтлоком, она пробормотала: "Новации рано или поздно поворачиваются обратной стороной и уничтожают новаторов".
Фантастический результат
В воскресенье, 17 июня, парламент Восточной Германии принял решение рассмотреть возможность использования той статьи конституции ФРГ, которая позволила бы ускорить слияние двух государств: вместо переговоров между двумя правительствами восточные немцы могли просто проголосовать за присоединение к Западной Германии. Общегерманские выборы в декабре, сказал Гельмут Коль, впервые - более чем за полвека - "становятся все более и более вероятными".
В пятницу, 22 июня, Бейкер прибыл в Восточный Берлин на очередное совещание "два плюс четыре". Министр иностранных дел Восточной Германии Маркус Меккель сообщил о том, что Советы вновь предприняли попытку сделать объединение более приемлемым для Кремля: по предложению Советов НАТО и Варшавский договор должны были выступить с заявлением, что отныне они не являются противниками и отказываются от применения силы. Это предложение было лишено смысла. Варшавский договор и без того рассыпался у всех на глазах, а отказ военного союза от применения силы означал бы признание собственной беспомощности. Бейкер отверг эту идею.
Когда министры иностранных дел собрались на совещание "два плюс четыре", Шеварднадзе выдвинул неожиданное предложение: четырем державам следует продолжить наблюдение за Германией в переходный период длительностью от трех до пяти лет, в течение которого они помогут "ограничить потенциал вооруженных сил Германии" и "обеспечить ее неспособность вести наступательные действия".
Затем, согласно данному плану, "наблюдательная комиссия" вынесет решение, заслуживает ли Германия полного суверенитета. Тем временем четыре державы должны принять закон о "запрещении возрождения нацистской политической идеологии" и о "сохранении памятников, воздвигнутых в честь павших в борьбе с фашизмом". Это предложение, извиняющимся тоном сказал Шеварднадзе, является "проектом" и "не рассматривается нами как истина в последней инстанции. Мы готовы к поиску компромиссных подходов".
Возражали все: и Бейкер, и Дюма, и Хэрд, и Геншер. Отметив, что советский план "на несколько лет задержит получение Германией суверенитета", Бейкер высказался против "особого отношения" к Германии и ее "дискриминации".
В тот же вечер Бейкер упрекнул Шеварднадзе:
- Я убеждал своего шефа, что вы, ребята, меняетесь к лучшему, а вы снова стали увиливать.
Шеварднадзе робко признался, что его выступление не было "заявлением ни его, ни Горбачева", а скорее являлось "документом Политбюро".
- Любое поступательное движение в связи с Германией, - сказал он, - придется отложить до тех пор, пока не пройдет решающий съезд партии, назначенный на июль.
Горбачев предполагал, что на этом съезде сторонники жесткой линии обвинят его и Шеварднадзе в том, что они потеряли Восточную Европу и опасно ослабили Советский Союз. Германия превратилась в серьезную внутриполитическую проблему.
После этого разговора Росс заметил Бейкеру, что редко видел Шеварднадзе таким "растерянным".
Позднее и Тарасенко признался Россу: Шеварднадзе был вынужден "формально зачитать" этот "военный документ сторонников жесткой линии", чтобы хоть в какой-то мере защитить Горбачева от обвинений в продажности Западу.
Росс посоветовал Бейкеру помочь Горбачеву выстоять на партийном съезде.
- Если после съезда партии с ним будет все в порядке, - заключил он, - мы наконец-то сумеем заполучить единую Германию в НАТО.
На XXVIII съезде Коммунистической партии Советского Союза Горбачев надеялся принять постановления, уменьшающие административный партийный контроль в обществе, однако партийные структуры, поняв, что поставлено на карту, направили на съезд своих ставленников, которые должны были во что бы то ни стало заблокировать реформу. Делегаты выражали свое недовольство тем, что Горбачев и его союзники подорвали Варшавский договор, потеряв Прибалтику, расшатали идеологические основы партии и способствовали распаду Советского Союза.
Шеварднадзе, отстаивая свою внешнюю политику, подчеркнул, что на гонку вооружений были выброшены миллиарды рублей. Что касается Германии, сказал он, Советский Союз должен был сделать выбор: либо использовать советские войска в Восточной Германии для того, чтобы воспрепятствовать объединению, либо, сотрудничая с Западом, строить безопасную Европу. Многие делегаты шумно выразили свое негодование. Шеварднадзе был подавлен и зол на Горбачева за то, что тот не предпринял почти никаких попыток защитить его на съезде.
Борис Ельцин также выступил с обвинениями в адрес Горбачева, который не сумел "нейтрализовать" консервативные силы, перешедшие теперь "в наступление". Если партия не перестроится, она утратит сколько-нибудь "серьезную" роль в обществе, сказал он. Он предложил переименовать партию в "Партию демократического социализма" - эта обновленная, истинно демократическая организация должна упразднить свои ячейки в армии и в КГБ, на фабриках и на предприятиях.
Горбачев как мог оправдывался в ответ на требование "прекратить разъезжать по заграницам и вплотную заняться собственной страной". Он пригрозил отставкой, после чего был вновь избран генеральным секретарем большинством голосов: 3411 - за, 1116 - против. На пост заместителя главы партийного руководства он предложил кандидатуру Владимира Ивашко, первого секретаря ЦК компартии Украины. В состязании с воинствующим консерватором Егором Лигачевым ставленник Горбачева получил большинство голосов: 3109 - за, 776 - против; после чего Лигачев объявил о том, что покидает политику.
В предпоследний день съезда Ельцин с трибуны заявил о своем выходе из партии: он не может быть председателем Верховного Совета Российской Федерации и должным образом служить всем россиянам в тисках ограничений, навязываемых партией. По центральному проходу он двинулся из зала под шиканье и крики.
Как бы то ни было, к концу съезда Горбачев мог сказать, что получил "добро" на свои программы. Теперь, когда это испытание осталось позади, он был волен решить - раз и навсегда - проблему объединения Германии по своему усмотрению…
В понедельник, 9 июля, в Хьюстоне в честь руководителей семи индустриальных стран Буш устроил прием на открытом воздухе и родео на стадионе Астродом. Когда собравшиеся перешли к деловой части, вопрос о помощи Советскому Союзу стоял чуть ли не первым на повестке дня.
Во время кэмп-дэвидской встречи Буша с Горбачевым Деннис Росс спросил Примакова:
- Сколько вам действительно нужно?
- Около двадцати миллиардов долларов в год на протяжении трех лет, - ответил Примаков.
В Хьюстоне при обсуждении той же цифры Коль и Миттеран убеждали своих коллег предоставить Москве в виде помощи от 15 до 20 миллиардов долларов в знак доверия Запада Горбачеву и его реформам.
Буш, Тэтчер и премьер-министр Японии Тосики Кайфу категорически возражали против такой суммы. Буш утверждал, что, до тех пор пока советская экономика не будет преобразована, а военные расходы и иностранная помощь - сокращены, Горбачев не сможет разумно распорядиться деньгами. Брайан Малруни заметил, что, если Горбачев будет "сброшен" со своего поста, "мы окажемся в несравненно более худшем положении, чем сегодня".
Желая избежать шумных споров, Буш предложил послать в Советский Союз специалистов для оказания помощи в реконструкции железнодорожной и коммуникационной сетей, зернохранилищ, системы распределения продуктов питания, а также других основных служб. В конце концов семь руководителей сошлись на том, чтобы направить Горбачеву письмо, где поощрялась бы перестройка и содержалось бы обещание ускорить - в качестве прелюдии к возможной помощи - международное изучение советской экономики. Это был вежливый и плохо замаскированный отказ в крупномасштабной, конкретной помощи, которой ждал Горбачев, а также явная демонстрация того, что дальше определенной черты в поддержке своего кремлевского друга Буш не пойдет…
В субботу, 14 июля, Коль вылетел в Москву. Он был готов предложить предел численности германских вооруженных сил в 400 тысяч человек, что было примерно на 100 тысяч человек меньше, чем западногерманская армия насчитывала в 1989 году. Он уже обещал 3 миллиарда долларов в виде кредитов Советскому Союзу со стороны Германии и еще 730 миллионов долларов, предназначавшихся для выплаты советским войскам в Восточной Германии.
В воскресенье утром в официальном особняке для гостей под Москвой Горбачев сказал канцлеру:
- Нам предстоит разгрызть несколько маленьких орешков, но у нас очень крепкие зубы.
Он подчеркнул, что готов двигаться в направлении скорейшего объединения Германии. Желая показать Колю, что все это время он был на его стороне - типичный для Горбачева прием, - он добавил: сейчас, когда съезд партии остался позади, он волен следовать собственной интуиции.
Во второй половине дня Горбачев и Коль вылетели в Ставрополь. В самолете они полемизировали по поводу размеров будущей немецкой армии. По прибытии в свой родной город Горбачев показал Колю кабинет, который занимал, будучи местным партийным лидером, затем повел Коля прогуляться по городской площади.
На Кавказе, в курортном местечке Архыз, два руководителя беседовали до поздней ночи. Последние перемены в НАТО, сказал Горбачев, помогут ему лояльно отнестись к единой Германии, которая сама будет выбирать внешних союзников.
В ответ на это Коль пообещал провести официальные переговоры о выводе советских войск из Восточной Германии и о сокращении общегерманской армии в будущем. Советам, заверил он, будет предоставлен переходный период продолжительностью в три-четыре года для вывода своих войск из Германии. После ухода войск Германия выделит материальную помощь на устройство военнослужащих в советском обществе. Горбачев выразил надежду, что в Восточной Германии не будут размещены ни ядерное оружие, ни иностранные войска.
На следующий день во время совместной пресс-конференции Горбачев заявил:
- Нравится нам это или нет, но наступит время, когда единая Германия войдет в НАТО, если таков будет ее выбор. Тогда, если опять-таки таков будет ее выбор, Германия сможет сотрудничать с Советским Союзом - в определенном масштабе и в определенной форме.
- Это прорыв, - сказал Коль, - фантастический результат.
Если считать, что "холодная война" закончилась в какой-то момент, то, вероятнее всего, это произошло именно тогда, когда Горбачев согласился на объединение Германии в рамках НАТО. Разделение Германии обусловило почти полувековое разделение Европы: завоевание Сталиным Восточной Европы фактически началось тогда, когда Красная Армия вступила в Восточную Германию, захватила Берлин и превратила зону советской оккупации в новое государство - Германскую Демократическую Республику - жемчужину в короне советской империи.
Некоторые помощники Шеварднадзе советовали ему привлечь к принятию решения по Германии других членов советского правительства, в первую очередь германистов - таких, как Валентин Фалин и Николай Португалов из секретариата ЦК и Юлий Квицинский из Министерства иностранных дел. В этом случае ответственность за окончательное решение легла бы и на них.
Однако Шеварднадзе опасался, что привлечение официальных лиц - противников объединения Германии, - может стать тормозом, и фактически он был единственным, кто убеждал Горбачева согласиться на полное членство Германии в НАТО.
Позднее Португалов соотнес это решение с обсуждением проблемы Германии в Белом доме Бушем и Горбачевым, назвав линию поведения Горбачева неумной.
- То, что произошло, было настолько непрофессионально и настолько неожиданно, что мы все изумились… Это выглядело ужасно, скандально. Мы могли и должны были просить Коля согласиться на военный статус Германии французского образца. Это не было сделано из-за того, что Шеварднадзе давил на Горбачева в пользу своей линии уступок американцам.
Старый германист Валентин Фалин сказал своим коллегам, что Шеварднадзе продал Горбачеву "список товаров" за объединение Германии в рамках НАТО. Злясь на то, что его не допускали к дискуссиям, Фалин в кулуарах обвинял Шеварднадзе в получении "некоего тайного денежного вознаграждения" от промышленников Западной Германии и желчно называл его "самым влиятельным американским агентом".
Год спустя Бессмертных вспоминал этот момент как основную веху во взаимоотношениях Горбачева со сторонниками жесткой линии:
- Согласие на членство единой Германии в НАТО стало одним из самых ненавистных шагов в истории советской внешней политики и останется таковым на десятилетия.
А в Белом доме Буш заявил, что решение Горбачева "как нельзя более отвечает интересам всех европейских стран, включая Советский Союз". Во вторник утром, 17 июля, Буш 45 минут говорил с Горбачевым по телефону. Буш выразил сочувствие Горбачеву по поводу нападок на него как левых, так и правых на съезде партии. Он сказал, что и ему иногда приходится терпеть бичевание со стороны конгресса в Вашингтоне. Однако, когда Горбачев, воспользовавшись случаем, еще раз спросил о финансовой помощи Запада, Буш вежливо его осадил.
С точки зрения президента - из-за отсутствия более радикальных экономических реформ в СССР - денежные вливания, о которых просит Горбачев, будут не более чем смешением здоровых денег с больными. Они не принесут Советскому Союзу ощутимой пользы, а значит, не станут и реальным подспорьем Горбачеву…
К лету 1990 года Буш и Бейкер решили (между собой) всерьез заняться другими нынешними советскими лидерами - помимо Горбачева, - обладавшими определенным потенциалом.
В сентябре прошлого года, когда Борис Ельцин посетил Вашингтон всего лишь как член парламентской делегации, они могли позволить себе не допустить его в Овальный кабинет. Но сейчас, когда Ельцин стал ведущей фигурой в Российской республике и обещал вывести Россию из состава Советского Союза, президент и госсекретарь не могли больше в угоду Горбачеву держать его соперника на расстоянии.
Тот факт, что Ельцин стал лидером российского парламента, со всей очевидностью доказывал: он самая популярная фигура в Советском Союзе и наиболее вероятный преемник Горбачева либо на посту главы советского правительства, либо - независимой России. Если американцы быстро с ним не помирятся, воспоминания о политических обидах предопределят его отрицательное отношение к Вашингтону.