Я со своей стороны, сумев скрыть неподдельную радость при виде столь щедрых даров, ответил в том смысле, что мой монарх будет гневаться, если пройдя из дальних стран столько морей ради одной заботы познакомиться с благородным Мотекухсомой, мне не будет позволено лично увидеться с ним и передать ему королевское послание. Теутлиле ответил, что готов передать послание могущественного государя "из-за моря", однако я возразил и прибавил, что обязан сделать это только при личном свидании.
Между тем мои люди не сводили глаз с присланных сокровищ. Прежде всего впечатляло своими размерами огромное, с тележное колесо, блюдо из золота. На нем было изображено солнце, рассылающее свои лучи по всему белу свету, и в промежутках между лучами сплошь шли искусно отлитые картинки. Весом это блюдо потянуло на двадцать тысяч золотых песо. Рядом лежало ещё более великое и массивное блюдо из серебра с изображением луны и тоже с неисчислимым множеством великолепных рисунков. Был возвращен и солдатский шлем, доверху засыпанный золотым песком, которого оказалось на три тысячи песо. Прибавьте сюда двадцать искусно изготовленных из золота уточек, а также фигурки собак, фазанов, местных тигров, о которых рассказывала нам Марина - их называют ягуарами - обезьян. Десять ожерелий с подвесками из драгоценных камней - очень тонкой работы. Дюжина стрел и большой, тоже из золота, лук. Просто загляденье!.. Два жезла в человеческий рост, фигурки оленей, полые внутри… Наконец, головные уборы, опахала и веера из перьев чудесной птицы "кецаль". Эта царская птица - большая редкость в здешних местах. Говорят, она подобна фениксу и, сгорая в огне, тут же возрождается… Сказки, наверное… Все помню, назубок запомнил весь список… Что там список - все эти сокровища до сих пор стоят перед глазами, поблескивают в солнечном свете, блистают, слепят, возвышают… Не знаю, как ещё сказать. Там ещё было тридцать кип тканей из хлопка и множество других вещей.
Такие дни запоминаются на всю жизнь. Кто бы мог подумать - я выиграл! На расстоянии! Заочно!.. С кучкой недостаточно верных мне, готовых на все авантюреро!.. У меня хватило выдержки отвести взгляд в сторону и внимательно вглядеться в лица подчиненных мне людей, чтобы по выражениям их черт, по алчно блещущим глазам, по подрагиванию рук определить, кто чего стоит. На кого можно будет положиться в дальнейшем, кто способен идти дальше, вперед. Выше, черт побери!.. Нас ждало небывалое будущее. Я всматривался в их лица и старался понять, кто способен штурмовать небо. Их было немного - все старые друзья-товарищи: Пуэртокаррера, Педро де Альварадо с братьями, Кристобаль де Олид, сеньоры Авила, Хуан де Эскаланте, Франсиско де Луго…
И все равно, они видели перед собой только золото - я же редчайший, понятный только для посвященных знак судьбы, способный перевернуть судьбу. Блеск металла не ослепил, не лишил меня разума. Я не надеялся на понимание, но все же мне было захватывающе интересно - неужели никто из них не догадывался, что означала эта груда золота?
Я словил только один осмысленный взор - вернее, прищур в тон легкой усмешке, с которой она посматривала на окружающих. Мне никогда не забыть она тут же, как только наши взгляды встретились, опустила голову и уже искоса, нелепо вывернув шею, глянула в мою сторону. Тут же зарделась. У меня не было сомнений - она все поняла. Ей, единственной, оказался понятен тайный язык этих предметов. В молчании золота, в изгибах складок плащей из перьев, в брошенных к моим ногам жезлах, в безжизненных позах разложенных, отлитых из металла животных ясно читалось - Мотекухсома проиграл свое первое и решающее сражение. Он проявил колебание. Не меч встретил нас, но дань! Это был первый откуп, которым слабый хотел задобрить сильного. Он сам, великий, могущественный, ужасный, кичливо недоступный Мотекухсома, сам того не сознавая, признал себя слабейшей стороной. Или осознавая?.. Но этого не могло быть! Чем я и мои солдаты могли напугать его, что он даже не решился вежливо, но энергично выпроводить нас со своей земли? Вот ещё одна тайна… Она змеей свернулась на этой груде золота и коварно-ласково посматривала на в мою сторону. Невольно я бросил вопрошающий взгляд в сторону Марины. Она чуть отрицательно качнула головой и вновь легкая победная усмешка тронула её губы. Выходит, эти дары значили только то, что они значили? Но в этом случае - я знал человеческую породу - сробевший в первый момент уже никогда не сможет преодолеть пагубный страх. Нерешительность как ржа будет разъедать душу. За этими дарами могут последовать охлаждение, внезапная вспышка ярости, желание побряцать оружием, однако я сильно сомневался, что Мотекухсома отважится на решительный шаг. Он будет выжидать, он даст нам время. Он оставит нас в покое, ибо что нам соглядатаи - пусть смотрят, как мы будем засевать поле и ждать всходов. Более того, Теутлиле по указу "императора" оставил в нашем лагере некоего вельможу Питальпитока, в ведение которого поступило снабжение нашего лагеря продовольствием.
Мы тоже одарили великого Мотекухсому - вручили послу три рубашки голландского полотна, стеклянных бус немеряно-несчитано, всякой мелочи, цена которой на рынке в Севилье едва ли будет десять дукатов.
Вечером того же дня в собрании офицеров Педро Альварадо громогласно заявил, что хватит терять время, пора двигаться на Теночтитлан и пошуровать в кладовых у этого самого Монтесумы. Педро упорно выговаривал его имя таким странным манером. Эта идея вызывала горячий спор. Я сам после получения даров склонялся к мысли, что поход в глубь страны следует совершить как можно быстрее. Хоть завтра! Если бы я был уверен в своем войске!.. Ордас, Хуан де Леон, этот мерзавец Эскудеро принялись доказывать, что подобное решение является прямым вызовом его милости губернатору Кубы Диего Веласкесу. Как бесило меня это ежедневное, по поводу и без, когда грубоватое, когда восторженное упоминание этого имени! Я выждал, успокоился, потом обратился к стоявшей рядом Марине с вопросом - возможно ли в нынешних условиях выступить в поход на Теночтитлан. Она ответила тихо, в напряженной, мгновенно установившейся тишине. Все замерли!
- Нет, ещё не пришло время сбора урожая… - и опустила голову.
Пуэртокаррера изумленно глянул на нее, потом перевел взгляд на меня…
Глава 6
Посланец с юга, с одной из застав, расставленных вдоль морского побережья, добрался до Теночтитлана в первые дни месяца "уэн тосотли", что означало "долгий пост".
Месяц был посвящен богу Сентеотлу и древней покровительнице молодой кукурузы Чикомекоатл - им на этой священной неделе следовало приносить жертвы. Так оно и должно быть, прикинул гонец, теперь, когда на полях встала молодая кукуруза, земля должна любовно вскормить побеги, а для этого надо хорошенько поклониться могучему Сентеотлу. Затем зеленя следует вдосталь напоить дождем, а для этого придется задобрить Тлалока и всю его семейку, а также многочисленный род богинь кукурузы. И для всех церемоний требуются жертвы - людишек собирают по всем покоренным городам. Не плохо бы, прикинул гонец, по случаю такого неудачного года, всех этих ужасающих знамений, что случились в последнее время, устроить хорошую победоносную войну… Хотя бы против этих пришельцев, с вестью о новом появлении которых, о том, что они все-таки двинулись на север, он спешил в столицу. Тут его сердце сжалось от ужаса, словно холодная грязная рука жреца, вспоровшая ему брюхо, добралась и до этого священного комочка плоти. Он едва не вскрикнул… Хвала богам, успел опомниться - орать на дамбе, с юга ведущей в Теночтитлан, пугать крестьян, с утра пораньше копавшихся на своих, плавающих по водам озера Тескоко чинампам - не дело. Этак можно угодить в руки надзирающих за порядком. Те могут обвинить в нарушении общественного порядка, доставить на сторожевой двор, и тогда весть, ради которой он на своих двоих, почти бегом, мчался ко дворцу будет доставлена с опозданием. Это ещё более тяжкое преступление, чем вопли на дамбе, после чего ему точно не миновать жертвенного ножа.
Так что там насчет чужеземцев? Его мысли вновь метнулись к огромным, свободно бороздящими широкую морскую гладь холмам, чьи вершины осеняли белоснежные, вздувшиеся под напором ветра, прямоугольные флаги. Зрелище было невиданное, вгоняющее в оцепенение. Прибавьте к этому сообщение о недавней битве, случившейся в устье Табаско, во время которой бородатые люди, заселившиеся эти движущиеся по волнам горы, наголову разгромили орду этих диких варваров; приложите сюда рассказы о чудовищных порождениях бога войны Уицилопочтли - существах четырехногих и двухголовых, о божественных змеях, изрыгающих грохот, дым и огонь, и в голове сама собой родится трезвенькая мысль. Ну их, этих чужеземцев! Непонятно, кем они посланы. Они там, на заставе, долго спорили и как опытные воины пришли к единодушному выводу - пощупать бородатых, конечно, следует. Если они люди и смертны, то следует захватить их в плен и принести в жертву богу ветра, ибо они безбоязненно святотатствуют. В Сеутле, например, выбросили из теокали изображения Кецалькоатля или по-ихнему Кукулькана. Если же они боги или посланцы богов и не ведают смерти, то надо им поклониться, принести дары, попытаться выяснить, зачем они появились в благословенной стране Мехико. В любом случае без большого количества жертв не обойдешься. Иначе как умилостивить богов?..
Был ранний час, и над обширной горной долиной, приютившей столицу и множество других больших городов, над безразмерной гладью озера Тескоко, трепетало низкое, окрашенное бирюзой небо. Уже посверкивали и розовели в солнечных лучах снеговые шапки Попокатепетля и Иштаксиуатля - их отблеск подкрашивал нижние края маленьких тучек, которые любят висеть над вулканами. Ниже вырисовывалась густая свинцовая завесь сплошных облаков, в той стороне - на востоке - было мрачно, уныло. Здесь же, среди синеющих, отдохнувших за ночь озерных вод, в виду светлых оголовков-храмов, воздвигнутых на вершинах ступенчатых пирамид, среди десятков пирог, стремящихся в город с товарами и съестными припасами, верениц носильщиков, шлепающих босыми ногами по каменным плитам - было поспокойней.
Крошечные зеленые островки постепенно собирались в подобие пригородов, изрезанных каналами - это были те же чинампы, только с помощью корней деревьев, уже вросших в илистое дно. Они намертво вставали вровень с соседями. За геометрической нарезкой кварталов следили особые чиновники. Здесь уже можно было заметить тростниковые крыши крестьянских хижин. Скоро убогие жилища сменили строения, стены которых были сложены из адобов. Наконец дамба незаметно перешла в улицу, ограниченную с обеих сторон более нарядными домами - их стены были побелены или натерты толченой пемзой тускло-красного цвета.
Гонец прибавил шаг - до цели было совсем близко. Еще несколько кварталов, соединявшихся переброшенными через каналы мостами, и он очутился на центральной площади Теночтитлана, ещё полупустой в этот ранний час. Редкие группки жрецов в темных одеяниях - волосы их были испачканы запекшейся кровью, уши изувечены во время церемоний - бродили по площади. Разжигали кадильницы, украшали гирляндами из цветов головы гигантских змей, которые снизу ограничивали балюстраду крутой лестницы, ведущей на верх пирамиды. Там, в лучах явившегося солнца серебристо посверкивали два храма. Справа от пирамиды возвышались стены, за которыми располагались покои правителя Анауака - "страны у вод" - Мотекухсомы Шойокоцина Посланцу долго объясняли на заставе, как обойти дворец, в какие двери следует постучаться. Он немного запаздывал и по этому на сердце было неспокойно, однако служитель в высоком головном уборе из перьев, принявший послание правителя Куахтлы, не обратил на запыхавшегося и изо всех сил скрывавшегося тяжкие вдохи воина никакого внимания. Просмотрел послание и коротко бросил.
- Жди! - потом уже у порога двери ведущей в следующую комнату, за которой чуть просматривался внутренний дворик, добавил. - Снаружи…
Приказ был понятен. Гонец вышел на площадь, сел на корточки у стены, дожевал оставшийся кусок кукурузной лепешки. Позволил себе встать и добраться до источника с ключевой водой, которая хлестала через прорубь в глиняной трубе. Попил, вернулся на прежнее место, вновь присел на корточки - так и замер у стены.
Тени укорачивались на глазах, раскалялись каменные плиты, которыми был выложен пол на главной площади Теночтитлана. Солнечный свет густел, плотно ложился на стены дворца, покрытые каменной резьбой плоскости пирамид, на жертвенник, расположенный у спуска к каналу; на громадную стойку для черепов, разложенных там в строгом, по годам, месяцам и дням порядке. Воздух, пропитанный ароматом курящейся в кадильницах драгоценной камеди, пахучим дымком костров, уже заметно подрагивал, обнаруживал свою весомость и изначальную животворящую силу. Мир плыл перед глазами, терял реальность. Храмы Уицилопочтли и Тлалока, воздвигнутые на вершине пирамиды, казалось, отринули основание и воспарили в воздух. Еще мгновение, и волей небесных правителей они займут свое место на вершине Попокатепетля, раздадутся вширь и ввысь. Великие боги выйдут к жертвенному камню, что лежал между двумя храмами, глянут вниз, на раскалившуюся от зноя земля, на снующих на ней людишек… Что возвестят они в этот момент? Чем порадуют? Или выкажут гнев?..
В колеблющемся воздухе обрели живость, затрепетали таинственные символы священных календарей, выбитые на округлых каменных плитах, стоймя расставленных по периметру площади. - шел "Первый день тростника" тринадцатый год с начала эры науа. Возле одной из плит, уложенных горизонтально, толпилась группа торговцев, каждый из которых размахивал длинным шестом с прикрепленным к нему ковшом с дымящимися благовониями. Видно, собрались в дальние края за товаром, вот и решили принести в жертву раба. Что-то они поскупились, выбрали какого-то немощного, худющего… Раб стоял, опустив голову, на его лице запеклась маска крайней усталости. А ведь отдохнуть после жертвоприношения, после того, как вырванное его сердце будет сожжено на священном огне, ему не придется. Четыре дня рабу придется добираться до царства мертвых, называемом Миктлан. Хватит ли у него сил пройти между двух гор, избежать нападения змеи и исполинского аллигатора, пересечь восемь пустынь, переправиться через широкую реку?.. Ох, не хватит! Но купцам до этого нет никакого дела - им лишь бы насытить Якатекутли, владыку указанного пути, чтобы тот обеспечил им безопасность в пути и выгодный обмен, а на повелителя царства мертвых Митлантекутли им плевать.
Ох, люди-человеки!.. Совсем от жадности головы потеряли.
Солнце перевалило за полдень, погрузилось в страну, где обитали женщины, погибшие во время родов. Это была почетная смерть - ведь они должны были одарить племя новыми воинами и теперь отдыхали в благодатном вечернем краю.
- Заходи! - чей-то голос оторвал гонца от созерцания.
Он послушно встал - в глазах поплыли радужные круги, члены пронзила острая боль - переступил через порог, прищурился. Тот же чиновник указал на дверь, ведущую в следующую комнату.
- Туда. Там накормят. Ты должен вымыться, тебя надушат, приведут голову в порядок, постригут… - чиновник внимательнее присмотрелся к посланцу с юга. Мелковат, жилист, сухопар, ребра торчат - если приглядеться, видно, как булькает сердце. Длинные волосы склеились в сосульки, покрылись пылью. По обнаженному смуглому телу тоже сплошь грязевые разводы. Из следопытов, по-видимому… Из отрядов охранения… Кто такого в боевой ряд поставит!.. Ходит плохо, долго, не умеет ждать. Прежде, чем ступить, несколько мгновений приходил в себя - это никуда не годится. Хотя что с них взять, с южан. Тоже удовольствие - заниматься этим грязным скотом. Служитель вздохнул, задумался - если бы не важность сведений, которые он доставил с границы, стал бы он возиться с этим…
- Тебя позовут. Ты сам видел горы, шествующие по морю?
- Да, господин. Я следил за ними.
- Хорошо, ступай.
Кому послеполуденный отдых, а кому головомойка.
С гонцом особенно не церемонились. После помывки кинули новую набедренную повязку и сандалии из сплетенных волокон агавы, кое-как надушили и приказали: "Ждать!" В девятом часу дня, ближе к закату, неожиданно прибежали два молодых дюжих воина, молча схватили гонца под мышки и поволокли через внутренний дворик в ворота. Следующий двор просторный, с фонтаном и клумбами - был уставлен по периметру клетками, где в вечерней тишине нежились змеи. Было их здесь не перечесть! Завидев людей, некоторые из них подняли головы, зашипели. Скороход от страха и неожиданности невольно поджал ноги, но воины как будто не заметили тяжести живого тела. Далее в новый двор - здесь по клеткам были рассажены всякие звери. В ближайшей дрыхнул, свернувшись клубочком, дикий кот. Наконец притащили в какую-то скудно обставленную комнату, и, постоянно понукая быстрее, быстрее! - велели скинуть сандалии, накинуть скромный плащ из пальмовых листьев, предупредили, чтобы не смел поднимать голову, потом втолкнули в следующую комнату. Здесь его подхватили другие сильные руки, пригнули голову… Гонец совсем обмяк, и, когда его отпустили, рухнул ниц. У стены в таких же плащах и набедренных повязках, склонив головы, стояли люди. Двое, нет, трое… Это были важные господа, пусть даже держались они скромно - глаз у скорохода был наметанный. Впереди возвышалась ширма из перьев - вся её ширь представляла из себя необыкновенно яркую картину, изображавшая победу взмывающего в воздух орла. В когтях царственная птица держала дикую мексиканскую кошку.
У посланника перехватило дыхание - за ширмой сам великий Мотекухсома… Зачем его пригласили? Что он, невзрачный, маленький человечек, знает такого, чего не было в послании правителя Куахтлы?
В этот момент из-за ширмы донесся тихий невнятный голос. Сверху кто-то - по-видимому, домоправитель тлатоани - возвестил.
- Подойди ближе.
Гонец тут же на четвереньках, не поднимая головы, поспешил вперед.
- Стой!
Он замер, затаил дыхание. Впереди что-то едва слышно зашуршало…
- Подними голову.
Вот этого скороход боялся более всего. Вдруг что-нибудь не понравится повелителю. Может, голову неправильно расчесал или тот сочтет, что взгляд у скорохода дерзкий. О дальнейшем он даже не смел задумываться.
- Подними голову.
Гонец осторожно глянул перед собой. В двух шагах от него, на возвышении, на низком широком ложе сидел великий Мотекухсома. Был он светлолик, на подбородке редкие длинные волосы. Это знак родства с богами, с великим Кецалькоатлем! Недаром про нынешнего правителя слава идет, что он весьма сведущ в тайных знаниях и люб богам.