― Это просто замечательно, и я с удовольствием поеду с вами. Я уже видела Баальбек, была здесь с группой в пятницу, но в любом случае горю желанием попасть в город как можно скорее.
― Тогда отправляемся?
Управляющий проводил нас к машине, араб открыл заднюю дверь, мистер Ловелл посадил меня внутрь, что-то сказал водителю по-арабски и устроился рядом со мной. Мы попрощались с управляющим, и машина тронулась, быстро и мастерски пронзила узкие улицы и еще увеличила скорость на дороге в Бейрут. Через несколько минут промелькнули последние дома в садах. В окно лился свежий прохладный воздух. Я благодарно откинулась назад.
― После автобуса это рай. Когда-нибудь ездили на местном автобусе?
Он засмеялся.
― Нет, Аллах миловал.
― Надо мне было вам посоветовать держаться от меня подальше, пока я не приняла ванну.
― Придется рискнуть. Где вы остановились в Бейруте?
― В "Фениции". Но не беспокойтесь, я найду такси от любого места, где вы решите меня высадить.
― Никакого беспокойства, мы будем проезжать мимо.
― Все равно спасибо. Но, между прочим, мне нужно заехать сначала на улицу Бадаро. Не знаю где это, может, подскажете?
― Да, конечно. Это даже проще, совсем по пути. Улица Бадаро выходит на эту дорогу прямо перед национальным музеем. Элементарно могу вас завезти.
― Спасибо большое.
Его голос не выражал любопытства. Он быстро взглянул на меня, непонятно с каким выражением по причине черных очков, когда я упомянула улицу Бадаро. Я подумала, что он наверняка знает, что там находится Sûreté Générale, но или ему все равно, или он слишком хорошо воспитан, чтобы задавать вопросы о моих делах. Он просто спросил:
― Что случилось с вашей группой?
― Я от них оторвалась не сегодня. Оказалась в таком диком состоянии и брошена на вашу милость просто потому, что у меня нет нормальной визы, а машина укатила… То есть возникли причины послать водителя в Дамаск, из-за этого приходится самой добираться до Бейрута. Группа уехала уже в субботу и, в некотором смысле, в этом и корень всех несчастий.
Я коротко объяснила, что случилось с моей визой.
― Понятно. Но это необыкновенно странная ситуация. Полагаю, придется доставать новую визу? Очевидно, на улице Бадаро вам понадобилось Sûreté?
― Да. ― Я не смогла удержаться и беспокойно посмотрела на часы. ― Случайно не знаете, как они работают?
Он ответил не сразу, сначала посмотрел на собственные часы, потом наклонился вперед и сказал что-то водителю на арабском. Большая машина плавно увеличила скорость. Мистер Ловелл улыбнулся мне.
― Вы должны успеть. В любом случае я, вероятно, смогу вам помочь. Не волнуйтесь.
― Вы? То есть у вас там есть знакомые?
― Можно сказать и так. Я понимаю, как произошла ошибка, никто в ней не виноват, и будет совсем легко получить новую визу. Боюсь, придется заплатить, подождать, пока они заполнят одну или две формы в трех экземплярах, но этим все и ограничится. Поэтому расслабьтесь до того момента, как мы туда попадем. Могу обещать, что все обойдется. А если хотите, могу зайти туда с вами и помочь через все пройти.
― Ой, вы правда можете… Я имею в виду, что у вас есть время? Это ужасно было бы хорошо! ― Я обнаружила, что от восхищения почти бормочу.
― Это совсем не трудно, ― сказал он очень мягко. ― Курите?
― Ну, иногда… Спасибо, сейчас, наверное, хочу. Они у вас турецкие?
― Лучший сирийский табак. Попробуйте.
Я согласилась, и он дал мне прикурить. Водитель, который за все это время не произнес ни слова, уже курил. Мистер Ловелл зажег сигарету и себе. И зажигалка, и портсигар оказались у него золотыми. Чехлы на сиденьях из очень дорогого шелка с намеренно грубой, очень красивой поверхностью. Важная персона и очень уверен в себе. Я начала думать, что, похоже, случайно нашла "полезный контакт" в Бейруте, о котором говорила папе. Во всяком случае, вроде можно было перестать волноваться о Sûreté и визе.
Он молчал, наполовину отвернулся и смотрел в окно. Какое-то время мы курили в тишине, большая машина равномерно неслась на юго-запад, поднялась в горы, потом поехала вниз по направлению к Бейруту. Я решила расслабиться и перестать размышлять. Пусть это будет разрыв во времени, отдых перед следующим рывком, который облегчит приятный и компетентный мистер Ловелл.
Только начав расслабляться, я поняла до какой степени у меня были напряжены нервы, как бессмысленно и бесполезно я мучила себя порождениями собственного воображения. Что-то я дала почувствовать и Хамиду, а он все преувеличил, и в результате пришлось одной со всем разбираться… Ну что же, этим я и занята… А тем временем машина плыла, как по волнам, горячие лучи солнца врывались в окна, ветерок сдувал серый пепел с сигареты и уносил дым, как голубую нейлоновую вуаль, я попыталась поднять ленивую руку, чтобы отбросить вуаль от глаз, но рука упала на колени ладонью вверх, я откинулась назад и окончательно растеклась по сиденью.
Мой компаньон, казалось, расслабился, как и я, отвернулся и смотрел на крутые склоны гор, зелень леса и сияние бегущей воды. За рекой по склону поднимались золотые и зеленые террасы полей, еще выше что-то темно-золотое, а потом серый снег. Тополя летели вдоль дороги, как телеграфные столбы, раскидывали кружева на фоне голубого жаркого неба. Неожиданно мистер Ловелл снял темные очки, вытянул шею, приложил ладонь к бровям, воскликнул:
― Боже мой!
― Что случилось?
― Ничего на самом деле, но вид необыкновенно красив. И не так необычен для здешней местности, как можно подумать. ― Он коротко засмеялся. ― Все это еще продолжается, романтика. Гарун Аль Рашид, ароматы Востока, кровь на розах. Араб скачет на коне с парой персидских гончих. Знаете таких? Очень красивые. Живописно. ― Я не сразу поняла, о чем он говорит. Пыталась справиться с пепельницей и засунуть туда мою сигарету. Он еще добавил: ― У него, должно быть, и сокол есть на руке, но слишком далеко и невозможно разглядеть.
Я подняла голову.
― Говорите, всадник с двумя гончими? Здесь? ― Это, конечно, просто совпадение. Мы на мили не в ту сторону от Бейрута, до Дар Ибрагима очень далеко, это не может быть Джон Летман. Но достаточно странное совпадение, чтобы меня заинтересовать. ― Где? Можно посмотреть? ― Мне нужно было наклониться прямо над ним, он откинулся назад, показал на точку намного ниже нас и довольно далеко. Машина ровно поворачивала, вдоль нее не было ни стены, ни забора. ― Ничего не вижу, какого цвета лошадь?
― Яркая гнедая. ― Он опять показал. ― Смотрите, вон она, заезжает под деревья. Быстрее. Мужчина в белом, видите?
Я наклонилась еще больше, чтобы понять, куда он показывает. Вдруг его левая рука обвилась вокруг моего туловища и крепко прижала. Сначала я подумала, что он поддерживает меня, чтобы я не упала на повороте. Потом, когда его хватка стала жестче и уверенней, что он так бурно начал за мной ухаживать, и попыталась отодвинуться. Он держал меня железной рукой, при этом схватил за левое запястье, и я оказалась в совершенно беспомощном состоянии.
― Если будете сидеть тихо, не сделаю вам больно.
Теперь, когда он начал шептать, я узнала голос. Глаза тоже. Без очков, смотрят прямо в мои. Длинный нос, оливковое лицо, которое показалось бы бледным при свете лампы…
Но это безумие. Если странно предполагать, что Джон Летман ездит верхом в сорока милях от Дар Ибрагима, то уж совсем безумно предполагать, что моя бабушка Ха начнет изображать из себя сорокалетнего мужчину, схватит меня с патологической силой одной рукой, а другую поднимет, держа в ней что-то блестящее…
Я завизжала. Араб-водитель даже не повернул головы. Он убрал одну руку с руля и аккуратно стряхнул пепел в пепельницу.
― Что вы делаете? Кто вы? ― Задыхаясь, я пытаясь вывернуться, я прилагала все свои силы, а машина повернула следующий раз. Ничего не произошло, никого не было за углом. Раскачивание машины на поворотах, мелькание скал, неба, тополей, будто полет, странный тихий араб за рулем… Все это успокаивало, заставляло думать, что это сон, такое не может происходить на самом деле.
Ловелл улыбался. Зубы в нескольких дюймах от моего лица казались просто огромными, как из фильма ужасов. Глаза бабушки Ха сверкали и подмигивали.
― Кто вы? ― Это у меня был последний вопль перед истерикой, и он это понял, заговорил очень ровным голосом.
― Вы уже наверняка вспомнили. Я сказал, что мы встречались раньше, но нас друг другу не совсем правильно представили. Генри Ловелл Графтон, если вам больше нравится полностью… Это вам что-нибудь говорят? Да, я так и думал. А теперь не дергайтесь, а то будет больно. ― То, что было в его правой руке, воткнулось в мое голое плечо, что-то щелкнуло, выдернулось. Он уронил шприц в карман и опять улыбнулся, не ослабляя хватки. ― Пентотал. Быть доктором иногда полезно. В вашем распоряжении десять секунд, мисс Мэнсел.
14. Утраченное время
… Nor do I know how long it is
(For 1 have lain entranced 1 wis.)
S.T. Coleridge: Christabel
Я обнаружила, что доктор Генри Графтон склонен к преувеличениям. Заняло примерно семь секунд, чтобы я отрубилась, а когда я проснулась, было почти темно, в запертую комнату без окон свет попадал только через маленькое отверстие высоко в стене над дверью.
Сначала показалось, что все в порядке. Я открыла глаза и увидела темную стену, на которой шевелились тени, как ветки на ветру. Было жарко и очень тихо, тяжелая безвоздушная тишина постепенно принесла осознание того, что я заперта. Слабый шорох, будто бабочка попала в паутину и пыталась вырваться, с трудом пробился в мой наркотический сон. Шорох беспокоил. Нужно встать и освободить бедное создание, открыть окно и выпустить на волю…
Но не сразу, пока я не могла двигаться. Тяжелое непослушное тело. Голова болит. Холодно. Это имело свои достоинства, я приложила руку ко лбу, ладонь оказалась прохладной и успокаивала. Я обнаружила, что лежу на одеялах, с некоторым трудом натянула их на себя, а потом занялась лицом, охлаждала руками щеки и лоб. Наркотик еще не перестал действовать, все было мутным, и так же мутно я была этим даже довольна. Я чувствовала, что столкнулась с чем-то большим, темным и ужасным, но пока еще не набралась сил, чтобы во всем разобраться. Заснула…
Не знаю, сколько прошло времени до того, как я второй раз пришла в себя, думаю, не очень много. На этот раз я проснулась резко, окончательно и пугающе. Неожиданно обрела здравый рассудок и полностью понимала, что произошло. Даже знала, где я ― опять в Дар Ибрагиме. Запах мертвого воздуха, пыли, лампового масла и резкого табака бабушки Ха не давал обмануться. Я находилась в одной из комнат под озером сераля, за одной из массивных запертых дверей в подземном проходе, где мы с Чарльзом искали диван принца…
Вот так. Вот и выплыла мысль, которую я отказывалась признавать, первый раз вынырнув из бессознательного состояния.
Разговор в диване принца. Бабушка Ха. Генри Графтон… Я могла придумать только одну причину для издевательского маскарада Генри Графтона, для пыльных и заброшенных китайских сокровищ и любимых книг, даже для сверкания рубина на руке Халиды. Что-то случилось с бабушкой Ха, что эта банда упорно пыталась скрыть. Не просто больная или даже сумасшедшая. Они наверняка знали, что в смысле завещания незачем бояться семьи, а проблемы Летмана и Халиды вряд ли заинтересовали бы Графтона. Не слишком ли большой риск при почти полном отсутствии стимула? Она не могла быть и пленницей, как я, никто не мешал мне болтаться по дворцу где хотелось при дневном свете.
Значит, она умерла. И по какой-то причине смерть нужно скрывать. В этот момент, замерзая в душном и жарком чулане, я могла придумать для этого только одну причину. Но какая бы ни была необходимость в маскараде и полночном представлении, а теперь ― в преднамеренном возвращении меня на место действия в эту паутину, скоро я узнаю все. И хорошо мне от этого не будет.
А Чарльз, который, очевидно, Бог знает, как заподозрил правду, был в милях от меня, ехал к Дамаску, а следом за ним ― Хамид. Даже если Хамид догонит его и убедит вернуться за мной, пройдет какое-то время, прежде чем они нападут на след. Никто не забеспокоится и в "Фениции", а Бен пригласил приезжать, когда смогу… Кристи Мэнсел, бесследно пропавшая. Как бабушка Ха и маленькая собачка Самсон. Или как гончие Гавриила, навсегда запертые в пыли разрушающегося дворца…
Образец придурочной слезливости, это наркотик довел меня до такого состояния, а я не могла себе позволить бесполезно напрягать нервы и расслабляться до полной желеобразности. Я сурово повелела своим нервам прийти в порядок и попыталась осмотреться.
Темница обрела форму. Несколько футов пыльного пола рядом с кроватью. Тусклый свет. Низкий потолок. Грубая каменная стена, что-то кожаное, может, упряжь, висит ни ржавом крюке. Тихое потрескивание снаружи, поняла теперь, это лампа. Слабый свет проходил через маленькое отверстие и освещал совсем немного, а потом растворялся в густой темноте, но можно было разглядеть слабые очертания коробок, ящиков, жестянок…
Определенно, я не ошиблась. Вентиляционное отверстие впускает свет лампы из подземного коридора, а дверь ― одно из этих огромных изделий, отделанных железом, с бескомпромиссными замками, которые мы с Чарльзом видели. Нечего и пытаться ее открыть. А окна нет.
Напряженная, густая, удушливая тишина, как в пещере. Подземелье. Я затихла, прислушиваясь. Чувствовала себя, как избитая, но головная боль прошла, и это было даже очень плохо. Пришло более неприятное и болезненное ощущение уязвимости, так, наверное, чувствует себя выковырянная из раковины улитка.
Безоговорочная тишина. Невозможно определить, есть ли вообще кто-то во дворце. Можно подумать, что я похоронена заживо.
Это словосочетание бездумно родилось в мозгу, а потом вонзилось в сознание, как отравленная стрела. Я представила скалы надо мной, тонны камней и земли, а еще выше ― воду. Искусственное озеро, старое, разваливающееся на части, как и весь дворец. Жуткая масса. И если есть хоть малейший порок в этих скалах, если хоть маленькое землетрясение…
И озноб прошел по коже, я услышала, как тихо оседает земля надо мной.
Я вскочила, резко покрылась потом, а затем ощутила возвращение здравого смысла, будто глотнула свежего воздуха. Вовсе это не земля оседает, просто мои часы тикают. Я на цыпочках подошла к двери и подняла руку с часами повыше к вентиляционному отверстию. С трудом удалось разглядеть циферблат, он подействовал, как лицо друга, привел в разум и сообщил, что через несколько минут будет шесть часов. Генри Графтон начал меня подвозить в четыре дня. Я была без сознания больше двенадцати часов.
Я взялась рукой за дверную ручку и, ни на что не надеясь, потянула. Очень приятная на ощупь ручка, шелково-ровная, но дверь не подвинулась ни на миллиметр. Я настолько была заранее уверена в таком результате, что не ощутила никаких эмоций. В основном меня занимало стремление выкинуть из головы образ тонн камней и воды, нависших над головой.
Как в ночном кошмаре, раздался легко узнаваемый звук. Ключ вошел в замочную скважину.
Когда хорошо смазанная дверь плавно открылась, я сидела, надеюсь, вполне спокойная, на кровати, и старалась изобразить, что делаю это вовсе не потому, что ноги меня плохо держат. Выпрямила спину, попыталась придать лицу невозмутимое выражение. Губы высохли и сильно билось сердце. Не знаю, что я собиралась увидеть, но было страшно.
Появился Джон Летман с лампой, а за ним Халида, как всегда с подносом. Как только открылась дверь, я почувствовала запах супа и кофе. Если задуматься, я должна бы чувствовать себя голодной до прожорливости, но не ощущала ничего подобного. Летман поставил лампу в нишу в стене, а девушка прошла мимо него и пристроила поднос на ящик. Она скользнула по мне взглядом обведенных черным глаз, и я увидела в них удовольствие. Сдерживаемая улыбка изогнула углы ее губ. Шуршал шелк платья, украшенный золотом, и я резко вспомнила о собственном виде. Наверное, на мне отпечаталось одеяло, а волосы стоят дыбом. Я проигнорировала Халиду и грубо спросила у Летмана:
― Что с ней случилось?
― С кем?
― С бабушкой Харриет, естественно. Не пытайтесь разыгрывать передо мной шарады, знаю, что ваш мерзкий приятель наряжался. Где моя бабушка?
― Умерла.
― Умерла? Хотите сказать, убита?
Уголком глаза я увидела, как Халида дернулась с места и заволновался ее шелк, Джон Летман резко повернулся и посмотрел на меня сверху вниз. Он стоял спиной к лампе, и я его видела нечетко, но его голос нервно задрожал.
― Не впадайте в мелодраму. Ничего подобного я сказать не хотел. Она умерла естественной смертью.
― Мелодрама! Смотрите, кто это говорит, со своими подземными тюрьмами, красотками с глазами, как ягоды терновника, очаровательными пантомимами с милой строгой дамой и ее белыми рабами! Естественной смертью, лопни мои глаза! Точнее. Отчего она умерла и когда?
Он ответил придушенно:
― Не собираюсь отвечать на вопросы. Доктор Графтон ее лечил, он и объяснит.
― Видит Бог, ему придется.
Летман двигался к двери, но мой тон заставил его обернуться. Теперь лампа светила прямо на него, я увидела его взволнованное лицо, почти тревожное, он открыл рот, будто хотел что-то сказать, а потом опять молча закрыл. Он выглядел почти таким же напряженным, как его голос, измученный вид и мешки под глазами говорили о недостатке сна, даже появились морщины, которых раньше не было, и выглядели они не к месту. А вот что определенно отсутствовало раньше, так это распухшая ссадина у угла рта и синяк, похожий на рубец, от подбородка почти до уха. Только я начала переваривать его внешний вид, как заговорила Халида:
― Не давай ей так говорить! Ты здесь хозяин.
Я засмеялась:
― Очень похоже. Для начала, кто вас так измолотил? И вы думаете, что только я попала в сложную ситуацию? Вам еще предстоит многому научиться. И уверяю, лучше всего для вас меня выслушать и выпустить отсюда. Я предпочитаю уйти немедленно. Сию минуту, пожалуйста.
Он громко и коротко не то вдохнул, не то выдохнул. Разозлился или собирался так с силами. Голос прозвучал искусственно бодро:
― Я в этом не сомневаюсь, но вы здесь останетесь в любом случае. Доктор Графтон встретится с вами позже.
― Он встретится со мной сейчас. После того, как я умоюсь. Кроме того, я бы хотела получить свою сумку.