Как их назвать?.. Кто они?.. Дети Русского казака и чужеземной полонянки. Стали звать их "прирожоными" казаками, в отличие от казаков пришлых. Стали величать по батюшке - так начались на Дону казачьи "фамилии".
На низовьях Дона и Донца создался свой особый тип казака - Низового. В него влилась левантийская кровь горцев Кавказа, татар Крыма и турок Анатолии. Стал он черноволос, черноглаз, высок ростом, строен и красив лицом с тонкими чертами, кое-где по туземному обычаю стал брить бороду. В язык вошли слова с неРусскими корнями - татарскими и турецкими. В обычай вошел красивый, вежливый рыцарский быт горских народов Кавказа.
Иное случилось на верхах, в среднем течении Дона и Донца, на реках Хопре и Медведице. Тамошний казак-старообрядец брезговал магометанками востока, он искал женщин у себя дома, приводил из мест, откуда и сам пришел, своих "родимцев" и "родимок". От них и народился тип казака Верхового. Широкие, светловолосые, голубоглазые и сероглазые, основательные стали по верхам Дона казаки старообрядцы. Крепче там была семейная жизнь, и хотя земля там была много хуже, чем на низах, одолевали пески - там раньше стали пахать землю и сеять хлеб. Стал там - казак "лапотник". "Сипа" - презрительно кинул ему воин, низовой казак. Верховый не остался в долгу, ответил: "Чига востропузая". Так и разделился Дон на Верх и Низ, разделился, но не раскололся. По-прежнему все войско Донское стояло заедино, "единую думушку думало" - о чести и славе своего родного войска Донского. Когда приходило время - собиралось все войско на низ, к Раздорам, или к Монастырскому городку, выбирать всем войсковым Кругом атамана, решать большие вопросы, с кем и где воевать - ибо война была жизнь и смысл жизни казака.
Когда появились прирожоные казачки, имевшие отцами казаков, простое сожительство с ними стало неудобным. Девушке нужно было оправдать себя перед родителями. Своя "кровинушка" дорога была казаку. Не хотел он видеть девичьего срама, не хотел равнять свою дочь с пленницей - ясыркой.
Церквей и священников по городкам казачьим в ту пору не было. Жизнь была все еще проста и порядочно дика. Вошло в ту пору в обычай, когда подружится казак с казачкой, заведет себе зазнобу, "любушку", шел он с нею в праздничный день на площадь-майдан, приглашал станичного атамана, стариков и родителей нареченной невесты, брал ее за руку и объявлял всенародно:
- Ты будь мне жена!
Казачка отвечала:
- А ты мне муж!
- Согласны оба? - спрашивал атаман.
- Ну, чего там еще, - смущенно закрывая лицо, говорила пунцовая от счастья и стыда казачка, - согласны!
- Ну в час добрый.
Еще казачьим новым куренем становилось больше в станичном городке.
Если мужу надоедала семейная жизнь, если вдруг потянет его в большой и опасный долгий поиск, из которого не надеется он вернуться целым невредимым - выводил он жену опять на майдан, становился у часовни-голубца и объявлял казакам:
- Вот, атаманы-молодцы, поглядите, - кому люба, кому надобна?.. Она мне гожа была, работяща и домовита. Бери, кому надобна.
Женщин было мало на Дону, и почти всегда такая покинутая жена находила охотника взять ее себе в жены. За деньги, за вещи, а иногда и просто за попойку муж отдавал свою жену, пропивал ее.
Но, если не находилось охотника взять в жены, казак отпускал ее.
- Иди куда хочешь. Никому не надобна.
Приходилось такой жене мыкать горе по чужим людям, поступать в батрачки, в няни, в прислугу к какому-нибудь семейному казаку подомовитее.
Так в XVI веке зародилась на Дону семейная жизнь донских казаков, о которой в песне про Ермака так поется:
"Ермак тремя стами казаками город взял
Город взял он Казань и царю отдал,
Избавил Ермак войско Царское от урона,
За то пожаловал Царь Ермака князем
И наградил его медалью именною,
Да подарил Ермаку славный тихий Дон.
Со всеми его речками и проточками.Как возговорит Ермак Донским казакам:
"Пойдемте, братцы, на тихий Дон, покаемся,
Не женатые, братцы, все поженимся"".
Глава VI
Казачий быт в XVI веке. Свадьбы. Жена и мать казака. Детские игры и воинское обучение. "Шермиции". Масляничные гулянья. Примерные бои. "Прощеный" день.
Сложнее становилась жизнь казаков по донским станицам. Полнились они уже не только пришлыми людьми, прошедшими тяжелые испытания пути, много перенесшими, крепкими и сильными, но росли по станицам и дети, и явилась забота, чтобы выросли они казаками.
Свадебный обряд стал мягче. Уже не на площади среди гуляк казаков совершался он, но в станичной избе, где в красном углу стояли образа и теплились лампады и свечи. Туда и приходили атаман, родители и родичи жениха и невесты. Жених, принаряженный, являлся туда с невестой, тоже одетой в лучшее платье. Они молились перед образами, кланялись в пояс на четыре стороны собравшимся, потом жених кланялся невесте и говорил:
- Ты, скить, Настасья, будь мне жена.
Невеста становилась на колени, кланялась жениху в ноги и, поднявшись, отвечала:
- А ты, скить, Гаврила, будь мне муж.
После этого жених целовался с невестой и все присутствующие их поздравляли.
В случае, если брак был неудачен, муж приводил жену в станичную избу и говорил:
- Вот, скить, честная станица, она мне не жена и я ей не муж. Почти всегда отказанную кто-либо из присутствующих прикрывал полою кафтана и тут же брал ее в жены.
Когда в станицу приезжал священник, все, кто раньше не был обвенчан по-церковному, венчался у него, и это была гордость казачки завершить брак в станичной избе церковным обрядом.
До конца XVI века охотников жениться среди казаков было немного. Свободнее, вольготнее чувствовал себя казак без жены. Жена - обуза. Говорит, рассказывает о том казачья старая песня:
"Как со славной, со восточной со сторонушки
Протекала быстрая речушка, славный тихий Дон;
Он прорыл, прокопал, младец, горы крутые,
А по правую по сторонушку - леса темные,
Как да по левую сторонушку - леса темные,
По Дону-то все живут, братцы,
Донские казаки, люди вольные,
Люди вольные живут, братцы, Донские казаки,
Донские казаки живут, братцы, все охотнички.
Собирались казаки - други во единый круг,
Они стали меж собою, да все дуван делить.
Как на первый-то пай они клали пятьсот рублей
На другой-то пай они клали всею тысячу,
А на третий становили красную девицу.
Доставалась красная девица доброму молодцу.
Как растужится, расплачется добрый молодец: -
- Голова-ль ты моя головушка, несчастливая.
Ко бою ли, ко батальице ты не первая,
На паю-то, на дуване, ты последняя,
Как возговорит красна девица доброму молодцу:
"Ах не плачь ты, не тужи, удал, добрый молодец;
Я сотку тебе шелков ковер в пятьсот рублей,
А другой ковер и сотку тебе во всю тысячу,
А третий я сотку ковер, что и сметы нет…""
Казачка оправдала себя не только сотканными коврами, созданным ею уютом степного казачьего быта, но, выросшая в казачьем военном стане, сама в нем дисциплинированная и строго одна блюла себя.
- Не замай!.. Не лезь, пока не спрашивают. А то знаешь!!
Сильная, сноровистая, годная на всякую работу она стала вровень с казаком. Уйдет казак в морской или степной поиск - казачка останется в его курене, за всем присмотрит, все соблюдет, а, если нападет в ту пору татарин на казачью станицу, возьмет и она рушницу или лук и стрелы и пойдет с оставшимися казаками оборонять и ни в чем не уступит казакам. Своего не отдаст дурно.
Из поколения в поколение она воспитывала своих детей, как казаков, внушила им веру в Бога и любовь к родному краю. Века прошли - не изменилась казачка, не забыла заветов отцовских и материнских. Граф Л. Н. Толстой в бесподобной своей повести "Казаки", описывающей жизнь Терских, Гребенских казаков в пору завоевания Кавказа дает прелестный облик Марьянки. В романе М. А. Шолохова "Тихий Дон" перед нами казачки уже теперешних, жестких и смутных времен, и какая прелесть они все, каждая в своем роде!.. Да разве это не казачки в советском аду вырастили настоящих казаков, любящих свое войско, верующих в Бога, неустрашимых и твердых. В тяжком изгнании, в соблазне европейских городов казачка соблюла казака эмигранта, любящего Родину - Тихий Дон, вольную Кубань, бурный Терек, сибирские просторы, равнины Уральских и Оренбургских степей, пустыни и горы Семиречья.
Когда появились в городках первые "прирожоные" дети - что радости было!.. "Нашего полку прибыло!" В Верхне-Курмоярской станице до последнего времени сохранилось предание о второй, после пленниц женщине в станице. Это была некая "Чебачиха". Первого младенца ее нянчили всею станицей, а на первый зубок у него смотрели все с особенным восторгом и умилением. А, как гордилась им сама Чебачиха!.. Ну, еще бы! Молодой казак растет! Первый, не пришлый, какой то пришлый будет - Бог его знает, а это уже самый настоящий казак!..
И нужно было воспитать его и обучить казачьей науке. Тогда была эта наука - да и не простая. Меткость глаза, уменье стрелять из лука и из рушницы, уменье ездить и рубиться с татарином. Кажется просто: стрельба на несколько десятков шагов, да промахнуться нельзя. И тактика у казаков была своя. Заманить неприятеля в "вентерь" хитрою лавой, потом сразу обрушиться на него с флангов, закружить и уничтожить его. Теперь эта тактика, известная с римских времен, применяется в Германской Армии и носит ученое название "Канн", по имени того места, где она впервые была применена римлянами в войне с карфагенянами. Тогдашние казаки о "Каннах", конечно, никогда не слыхали, а сами, своим казачьим умом, выработали этот прием, и молодежь должна была его знать и понимать.
До пятнадцати лет казачье дитя росло, как Бог укажет. Играли на улице в "айданчики", - бараньи или телячьи кости, поставленные городками, в которые кидали свинчаткой, разбивая городки. Здесь незаметно, за игрою - развивалась рука и приобреталась меткость глаза. Зимними вечерами смотрел мальчик-казачонок, как в избе, под зажженной свечою, играли старшие в шахматы - очень была в ходу в ту пору у казаков эта игра, привезенная из турецких и персидских стран, или слушали дети рассказы старших о набегах и поисках, о турках и татарах и знали казачьи дети, что татарин здесь близко, что каждый час может он прискакать на быстрых конях и напасть на городок.
Летом скакали дети на непоседланных конях в табун, отводили отцовских коней и ночью сидели у костра, стерегли коней от волка и от лихого человека. С пятнадцати лет мальчик становился уже казаком и принимал участие во всех казачьих военных играх - маневрах, в ту пору называвшихся "шермициями".
Бывали те игры обычно на масляной неделе, когда морозы станут помягче, дни станут длиннее, а о походах и поисках еще рано думать: - реки покрыты льдом.
К городку к этому времени съезжались на конях казаки из окрестных станиц - каждая станица приезжала со своим знаменем. Начинались военные игры с упражнений в джигитовке и рубке. Стреляли в глиняные бутылки, поставленные в поле из луков и рушниц. Потом происходили любимые в ту пору кулачные бои, где станица шла на станицу стеною, где начинали бой мальчишки, а потом разыгрывались и взрослые, силачи зазывали силачей, и вот пошла стена на стену, поощряемая криками зрителей, и началась драка, часто доходившая до смертоубийства. Тут была жестокая сеча, но она приучала казака к бесстрашию и в настоящем рукопашном бою.
В четверг на масляной станичные атаманы собирали "сбор" и объявлялся приказ: "На гуляньи быть без бесчинств".
Станицы разбивались на несколько "ватаг". Каждая ватага выбирала своего ватажного атамана, двух судей и писаря. Ватаги ездили по станице верхом или ходили пешком и возили знамена. При встрече одной ватаги с другой они салютовали, потом разъезжались и кидались одна на другую в примерный бой в дротики.
Тем временем в степи за станицей строилась крепость из снега с Кремлем, и на ней водружалось знамя. Одна часть молодежи станичной занимала гарнизон этой крепости - другая должна была атаковать крепость и сорвать с Кремля знамя. Атаковали на конях большею частью без седел. В ряды молодежи порою становились и старые казаки - для примера.
Вся станица собиралась на степи и пестрою толпою располагалась вокруг крепости. Все принарядились, все празднично настроены, все немного под влиянием винных паров. И крепкого меда и пива и полпива и пенного "арьяна" выпили немало. Защитники и атакующие возбуждены и готовы на смертный бой.
Раздался сигнал, двинулась стройная казачья лава в атаку. Свищут плети, посылая коней, и вот уже скачут через ров, карабкаются по скользкому скату крепостной ограды. В толпе не выдерживают, кричат, поощряют своих, соболезнуют упавшим.
- Ой, батюшки светы родимые, глянь, да что это, никак наш Пашка Кривянсков упал с коня!.. Ить это его конь бежит.
- Расшибся никак.
- Ничего. Вскочил. На ногах стоит. Бежит!.. Доспевает!..
- Он и пеший в раз потрафит.
- Так его!.. Так его!.. Дай ему раза!.. Да покрепче.
- Не по ладному бьет. Штрахвовать надо-ть таких. Это ему не татарин.
- Егорка на пегом у самого знами свалился.
- Тоже ить не пущают. Не отдают свого дурно.
- Котору атаку отбили, а все идут.
- К чему судьи присудят.
- Не взяли крепости.
- Вот те на!.. Не взяли! Как же оно то будет?..
- Ить казачья крепость-то оказалась, как ее возьмешь?..
Кончился бой. Идет сговор между старыми казаками "с носа по алтыну" - в кабак водку пить.
Жены недовольны. В открытые окна кабака гремит по всей станице слышная песня казачья. Услышит в той песне казачка голос мужа, накинет платок и спешит выручать мужа из пьяной гульбы. И, если выручит - плати штраф - выставляй честной компании водку на два алтына.
В воскресенье, на масляной - отбой. На станичном майдане в круг поставлены столы и скамьи, навалена закуска - баранина, тарань, осетровые балыки, икра, соленые арбузы, хлебы, чего только нет! Стоят жбаны и сулеи с вином и пивом, с медами и винами заморскими, из набегов привезенными. Ватаги собираются к столам со своими атаманами и знаменами. Женщины и дети стоят поодаль: - не место женщине на казачьей беседе.
Собрались, устроились за столами. Станичный атаман встает и снимает шапку. Встают все казаки и обнажают головы. Седые, лысые, черноволосые головы с примасленными волосами блестят на зимнем низком солнце.
Разобрали чары. Примолк круг станичный. Атаман возглашает:
- Про здравие Царя и Великого Князя Московского!
Молча пьют. Хотя и теснит порою Москва, и обижает вольных людей, называет их "татями" - не помнят той обиды казаки, знают, за кого по степи стоят, где государское дело вершат.
- Про здравие Войскового Атамана!..
- В час добрый!..
Выше поднимает чару атаман.
- Про здравие всего Великого Войска Донского!.. Радостно зашумел круг.
- Про здравие честной станицы!.. Садись, атаманы молодцы.
Ушло за снежную степь зимнее солнце. Близок конец "прощеного" дня. Темнеет на площади. Глуше пьяное бормотание толпы. Негромко и будто печально ударил у станичной часовни колокол: - зовет к покаянию.
Все встают, поворачиваются лицом к востоку, где в синеющей ночной дымке таинственным фонарем загорается вечерная звезда. Все крестятся и по одному один за другим подходят к атаману, друг к другу, протягивают руки, целуются.
- Прости, атаман, Христа ради, в чем согрешил.
- Бог простит.
- Прости, дед Алпатыч.
- Прости, брат Корней.
Попрощались, притихли. Хмель вылетел из буйных голов. Раздается команда:
- Знамена к относу!..
Хрустят по снегу сапоги. В темноту станичных проулков между заиндевелых плетней казачьих базов уходят знамена.
Так шуткой-игрою, так полным повиновением даже и в самых играх, старые казаки готовили из себя тот рыцарский бесстрашный народ, готовый для боя, жаждущий славы казачьей, не страшащийся смерти, глубоко верующий в Бога, знающий свое великое назначение, готовый за себя постоять.
Сегодня - игра. Завтра набег, поиск, далекий поход и новые страны, откуда, может быть, никто не вернется.
Глава VII
Кто был Ермак? Песни-былины. Купцы Строгоновы на реке Каме. Поход Ермака в Сибирь. Бой с царевичем Маметкулом у урочища Бабаган. Бой 22-го октября 1581-го года у городища Атика мурзы. Взятие города Сибири. Посольство Ивана Кольцо к Царю Иоанну Грозному. Смерть Ермака 6-го августа 1584 г.
Самым ярким представителем Донских гулёбщиков-землепроходцев, со славой, уже не донской и Русской, но славой мировой является Ермак Тимофеевич.
Кто был Ермак? Его имя, его подвиги так опутаны легендой, сказкой, былинной песнею, что разобраться в том, откуда родом был Ермак, был ли он на Дону пришельцем, или был "прирожоным" казаком нет возможности. Как семь греческих городов спорили о том, какой из них был родиной Гомера, так не одна Русская, - да что Русская, но и варяжская - окраина приписывали себе честь быть родиной Ермака.
Подобно тому, как это бывает с лицами, далеко выделившимися среди современников, когда их жизнь изображается уже в песнях-былинах, сказках и смутных, далеких воспоминаниях, как, например, Киевский князь Владимир, крестивший всю Русь в православную веру воспет в былинах, окруженный богатырями Русскими Ильей Муромцем, крестьянским сыном, Добрыней Никитичем и Алешей Поповичем и весь овеян сказочным вымыслом - так случилось и с Ермаком.
Песня-былина то посылает Ермака в смелый морской поиск в Азовское море, то приписывает ему подвиг взятия с Донскими казаками города Казани, то описывает его грабежи на Волге, причем Ермак оправдывается перед грозным царем Московским и говорит:
- Ой ты гой еси, надежда православный Царь!..
Не вели меня казнить, да вели речь говорить:
Как и я то Ермак, сын Тимофеевич,
Как и я то гулял ведь по синю морю,
Что по синю морю, по Хвалынскому,
Как и я то разбивал ведь бусы корабли,
Как и те корабли все не орлёные,
А теперича, надежда, православный
Царь Приношу тебе буйную головушку
И с буйной головой царство Сибирское!
Где же правда? Исторические изыскания скупо и неопределенно говорят о прошлой жизни Ермака. О Ермаке молодом, времен Казанского похода и поисков по Волге и морю Хвалынскому ничего у летописцев не говорится. Самое имя "Ермак" подвергнуто оспариванию. Такого православного имени нет. В песнях Ермака иногда называют Ермолаем Тимофеевичем, но был он действительно Ермолаем, по прозвищу Ермак, или нет, кто скажет точно? В историю он вошел, во всяком случае, с именем Ермака.