Периферийная империя: циклы русской истории - Борис Кагарлицкий


Развитие общественной мысли в современной России идет по одному узкому пути: умами завладела "теория цивилизаций". Книга Сэмюэла Ф. Хантингтона "Столкновение цивилизаций" как-то сразу вошла в моду, даже раньше, чем ее кто-либо успел прочитать. Ссылаться на нее могли сторонники противоборствующих политических взглядов – одни обещали возвращение России в лоно "европейской цивилизации", из которой она выпала не то в 1917 году, не то в XIII веке; другие, напротив, призывали охранять устои "русской" или "евразийской" цивилизации.

Между тем антиисторизм "цивилизационной школы" бросается в глаза при первом же ее соприкосновении с фактами. Само понятие цивилизации рассматривается как застывшее, "фундаментальное" – неизменное. Автор данной книги, историк и политолог Б. Кагарлицкий в противовес абстракциям, мифам и идеологическим спекуляциям "цивилизационной школы" доказывает, что Россия никогда не была страной, изолированной от мира. Русская история развивалась в полном соответствии с циклами мировой истории даже тогда, когда в России провозглашались изоляционистские идеологемы.

Работа Б. Ю. Кагарлицкого отличается научной основательностью, привлечением огромного количества фактического материала и охватывает весь период русской истории с древнейших времен до наших дней.

Содержание:

  • Введение ИСТОРИЯ КАК ПОЛИТИКА 1

  • Глава I СТРАНА ГОРОДОВ 10

  • Глава II УПАДОК XIII ВЕКА 17

  • Глава III МОСКВА И НОВГОРОД 22

  • Глава IV "АНГЛИЙСКИЙ ЦАРЬ" 29

  • Глава V КРИЗИС XVII ВЕКА 36

  • Глава VI ПЕРИФЕРИЙНАЯ ИМПЕРИЯ 42

  • Глава VII ДЕЛО ПЕТРОВО 49

  • Глава VIII ЭКСПАНСИЯ XVIII ВЕКА 54

  • Глава IX ЖИТНИЦА ЕВРОПЫ 60

  • Глава X КРЫМСКАЯ ВОЙНА И МИРОСИСТЕМА 68

  • Глава XI ЭПОХА РЕФОРМ 72

  • Глава XII РАСЦВЕТ РУССКОГО КАПИТАЛИЗМА: ОТ ВИТТЕ К СТОЛЫПИНУ 80

  • Глава XIII РЕВОЛЮЦИОННЫЙ РАЗРЫВ 91

  • Глава XIV СОВЕТСКИЙ МИР 99

  • Глава XV ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ПЕРИФЕРИЮ 107

  • Глава XVI "ЭНЕРГЕТИЧЕСКАЯ СВЕРХДЕРЖАВА" 113

  • Заключение 117

  • Оглавление 118

КАГАРЛИЦКИЙ Б. Ю.
ПЕРИФЕРИЙНАЯ ИМПЕРИЯ: ЦИКЛЫ РУССКОЙ ИСТОРИИ

Развитие общественной мысли в современной России идет по одному узкому пути: умами завладела "теория цивилизаций". Книга Сэмюэла Ф. Хантингтона "Столкновение цивилизаций" как-то сразу вошла в моду, даже раньше, чем ее кто-либо успел прочитать. Ссылаться на нее могли сторонники противоборствующих политических взглядов – одни обещали возвращение России в лоно "европейской цивилизации", из которой она выпала не то в 1917 году, не то в XIII веке; другие, напротив, призывали охранять устои "русской" или "евразийской" цивилизации.

Между тем антиисторизм "цивилизационной школы" бросается в глаза при первом же ее соприкосновении с фактами. Само понятие цивилизации рассматривается как застывшее, "фундаментальное" – неизменное. Автор данной книги, историк и политолог Б. Кагарлицкий в противовес абстракциям, мифам и идеологическим спекуляциям "цивилизационной школы" доказывает, что Россия никогда не была страной, изолированной от мира. Русская история развивалась в полном соответствии с циклами мировой истории даже тогда, когда в России провозглашались изоляционистские идеологемы.

Работа Б. Ю. Кагарлицкого отличается научной основательностью, привлечением огромного количества фактического материала и охватывает весь период русской истории с древнейших времен до наших дней.

Введение ИСТОРИЯ КАК ПОЛИТИКА

"Опыт времен для нас не существует. Века и поколения протекли для нас бесплодно. Глядя на нас, можно сказать, что всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ничем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили", – горько констатировал выдающийся русский мыслитель XIX века Петр Чаадаев . Впрочем, подобный пессимизм не помешал ему же позднее заявить: "Я считаю наше положение счастливым, если только мы сумеем правильно оценить его; я думаю, что большое преимущество – иметь возможность созерцать целый мир со всей высоты мысли, свободной от необузданных страстей и жалких корыстей, которые в других местах мутят взор человека и извращают его суждения. Больше того: у меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникающих в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, которые занимают человечество. Я часто говорил и охотно повторяю: мы, так сказать, самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великим трибуналом человеческого духа и человеческого общества" .

В начале 90-х годов XX века Россия в очередной раз удивила мир стремительными и неожиданными переменами. Крах Советского Союза, мгновенное превращение видных деятелей коммунистической партии в ярых либералов, поразительно быстрая и легкая смена лозунгов правящими кругами, перебравшими весь набор политических идей от "возрожденного социализма" и "правового государства" до сильной исполнительной власти и российского национального возрождения – и все это за одно десятилетие.

В "спокойные" периоды людям начинает казаться, что прошлое не имеет к ним никакого отношения. Его надо изучать по учебникам и монографиям. Обострение политической борьбы заставляет каждого человека, порой против его собственной воли, "жить в истории" и "творить историю". И тогда мы неожиданно обнаруживаем, что НАШИ НАДЕЖДЫ И ИЛЛЮЗИИ, ОШИБКИ И УСПЕХИ – ТОЖЕ ЧАСТЬ ИСТОРИИ, ЧТО МЫ ОТВЕТСТВЕННЫ ПЕРЕД ПРОШЛЫМ ТАК ЖЕ, КАК И ПЕРЕД БУДУЩИМ. И мы обязаны понять значение накопленного опыта для сегодняшнего дня просто потому, что иначе мы рискуем ничего не понимать в своих собственных действиях.

Быть марксистом не в последнюю очередь как раз и значит осознавать непрерывность истории. Когда антикоммунистические силы одержали верх в Москве в августе-сентябре 1991 года, они первым делом принялись сносить памятники и переименовывать улицы, пытаясь изгнать из столицы призраков коммунистического прошлого и заселить ее новыми призраками – докоммунистическими. Но не тут-то было. Призрак так легко убить нельзя. И переименование улиц или городов дало обратный эффект, выявив, насколько идеи, слова, понятия, внедрившиеся в общественное сознание за десятилетия коммунистического режима, стали неискоренимой частью национальной культуры.

Все происходящее в стране могло бы показаться невообразимой и безвкусной фантасмагорией, если бы это не было нашей собственной жизнью и судьбой. Политические ошибки в России всегда стоили неимоверно дорого. Не для политиков, разумеется, а для страны. Поэтому, вглядываясь в прошлое, мы обычно становимся в позицию судей, если не прокуроров. Но поиски виновных в истории отнюдь не возвышают нас над событиями. Как раз напротив. В истории нет и не должно быть однозначных оценок и окончательных, не подлежащих обжалованию приговоров. Следовательно, мы должны не судить, а понимать.

Понять не значит простить. Понять прошлое означает быть способным преодолеть его. В конечном счете, речь идет о том, чтобы уметь изменить настоящее. Ради чего, собственно говоря, и существует история.

Увы, история всегда была тесно связана с политикой. С древних времен события прошлого использовались для обоснования амбиций правителей. Достаточно прочитать древние Хроники или труды Тита Ливия, чтобы понять, насколько взгляды на описываемые события зависимы от религиозных и политических воззрений повествователя. Позднее в Европе национальный миф, опиравшийся на исторические факты, сам становится основой государственной идеологии. Критика исторических мифов сама по себе стала мощным оружием революционеров с конца XVIII века. В марксистской традиции историзм и критический подход к обществу оказались неразделимо связаны.

Нигде в Европе не спорят так яростно о деятелях давно минувших дней, как у нас в стране. Оценки Ивана Грозного, Александра II или Петра I неотделимы от политической позиции автора. Все эти персонажи и символы все еще "здесь", с нами. О них говорят так, будто они только что вышли за дверь. Вся страна напоминает огромный дом с привидениями, которые незримо (а иногда и зримо) присутствуют среди участников современных событий. Прошлое оказывается напрямую связано с будущим, оно порой кажется участникам событий важнее настоящего. При этом история оказывается предельно идеологизирована и политизирована. Разумеется, здесь нет ничего исключительного. "Власть над прошлым" есть форма политического контроля. Особенность России, однако, в том, что отсутствие сколько-нибудь развитых форм народного представительства сделало историю принципиально важной для легитимизации власти. Не имея возможности подтвердить свою законность честно полученным народным мандатом, сменяющие друг друга режимы и правительства принуждены были апеллировать к прошлому, к истокам.

Множество томов написано отечественными историками в жанре "поиска виноватого". Одни, со времен Карамзина, жалуются на татаро-монгольское нашествие XIII века, "задержавшее развитие страны", другие возлагают вину на революцию 1917 года или на большевиков, которые "столкнули Россию с правильного пути". "Славянофилы" обвиняют в бедах России Петра Великого, пожертвовавшего самобытностью ради западных веяний.

Можно искать объяснения всех бед в решении Владимира Красное Солнышко принять христианство от Византии, а не от Рима. Средневековые хронисты, правда, упоминают, что у князя Владимира были еще и другие варианты: например, принять иудаизм, что повергает в ужас сторонников теории "еврейского заговора".

"Умом Россию не понять, / Аршином общим не измерить…" – писал Тютчев. В самом деле, общие, "европейские" схемы, как правило, в России оказывались посрамленными. Но вот беда: попытки анализировать русскую историю с позиций национальной исключительности и "самобытности" проваливались столь же безнадежно.

На протяжении XIX века борьбу за русскую историю вели либеральная и славянофильская исторические школы. После краха Советского Союза эти же школы возродились в первоначальном виде, как будто не было ни опыта XX столетия, ни открытий археологии, ни "ревизионистской историографии" на Западе. "Западники" и "славянофилы" абсолютно едины в понимании русской истории как изолированной и "особенной", не подчиненной общей для других стран логике. Первые видят в этом странную аномалию, возникшую в силу ряда случайных обстоятельств – преодолеть это "ненормальное" положение дел должна просвещенная власть, готовая порвать с прошлым, а в случае необходимости и совершить ритуальное надругательство над народом и его культурой. Напротив, "славянофилы" верят в "особый путь" России, восторгаются ее своеобразием. Они холят и лелеют все, что может служить доказательством существования особой "православной" или "евразийской" цивилизации, все, что противопоставляет ее остальному миру.

Надо сказать, что представление о России, как о стране, чудесным образом существовавшей вне мировой истории и международной экономики, не чуждо и некоторым западным историкам. Никто иной, как Фернан Бродель, писал, что Московское царство представляло собой страну, которая "оставалась наполовину замкнутой в себе", жило, не особо нуждаясь во внешнем мире, ибо такая огромная держава – "сама по себе мир-экономика" . Основные события русской социально-экономической истории излагаются им без всякой связи с аналогичными процессами, происходившими в других странах. Так, возникновение крепостничества объясняется исключительно стремлением царя поддержать помещиков, от которых земледельцы могли разбежаться по бескрайним русским просторам [Вообще надо отметить, что русский раздел книги Броделя написан на удивление неряшливо, изобилует неточностями. Так, Иван Грозный, а не Иван III характеризуется как деятель "основавший и вылепивший новое московское государство" (с. 486). В другом месте указывается, что английская "Московская Компания" смогла "открыть дверь в Архангельск" (с. 481-482), тогда как на самом деле архангельский порт был открыт голландцами, не в последнюю очередь для того, чтобы создать конкуренцию англичанам] . При этом от внимания выдающегося французского историка странным образом ускользает то, что ровно в то же время в других, не столь "просторных" странах Восточной Европы происходят очень схожие процессы, им же самим упомянутые.

В классическом исследовании Броделя "Материальная цивилизация, экономика и капитализм" раздел о России настолько лишен связи с другими частями этой работы, что возникает вопрос: зачем вообще нужно было включать Россию в книгу, посвященную развитию мирового рынка?

Между тем, история России просто не существует вне европейской и мировой истории. И не только в смысле хронологическом или географическом. Российская специфика и даже "уникальность" есть лишь своеобразное проявление общемировых процессов. Зачастую – проявление экстремальное. Но именно поэтому понимание русской истории – необходимое условие для осознания того, что творится в мире. И наоборот: без понимания мировой истории русское прошлое действительно превращается в цепочку нелепых загадок, которую, как говорил поэт, ни умом не понять, ни общим аршином не измерить. "Общий аршин" – вообще противоречие в определении, такая мера длины нигде, кроме России, не существовала. Но именно в этой поэтической оговорке отражена вся тупиковость культурно-исторических дискуссий о судьбе России.

"Уникальность" России действительно можно подтвердить ссылкой на множество фактов. Это страна, где, по выражению Петра Великого, "небывалое бывает". Но "уникальность" России объясняется не "загадочной славянской душой" и не отставанием от "передового Запада", а специфическим положением, которое наша страна занимала в мировой экономической системе. В русской истории нет ничего "неправильного" или загадочного. Но ее, как, впрочем, и историю любой другой страны, невозможно понять вне мирового развития.

ШКОЛА ПОКРОВСКОГО

К счастью, идеи "славянофилов" и "западников" – далеко не единственное, что было порождено русской исторической традицией. Революция 1917 года поставила под вопрос мифы официальной русской историографии. Само представление о русской культурной традиции обречено было на коренной пересмотр. В начале XX века, когда грядущие потрясения еще только предчувствовались, либеральные публицисты писали, что народ, совершивший революцию, обречен родиться заново. Самосознание англичан и французов, их представления о себе были радикально изменены благодаря опыту революций.

Прошлое России неминуемо обречено было в первой четверти XX века стать объектом переосмысления, марксистской исторической критики. Лидером этой критики, в сущности, первым "ревизионистским историком" в современном понимании слова, стал Михаил Покровский. Ученик выдающегося либерального историка Ключевского, он пришел к выводу, что русское прошлое нуждается в радикальном переосмыслении, а марксистский анализ дает ключ к новому пониманию событий. Однако судьба "исторического ревизионизма", представленного в советской России "школой Покровского", оказалась незавидной. Его идеи были востребованы в годы революционного подъема. С того момента, как возглавляемая Сталиным бюрократия одержала верх над революционными фракциями, изменился и подход к истории.

Разгром "школы Покровского", умершего за пять лет до того, начался в недоброй памяти 1937 году и принял характер серьезной идеологической кампании. "Старые большевики", оказавшиеся на скамье подсудимых "Московских процессов", были приговорены к расстрелу, а теория Покровского была приговорена к исчезновению не только из учебных программ по истории, но и из общественной памяти. Уцелевшие ученики выдающегося историка подверглись репрессиям. Их умершего учителя обвинили в том, что его концепция "лишена чувства родины", а его труды отличает "игнорирование ленинско-сталинских указаний по вопросам истории" . В чем состояли эти указания (тем более – со стороны давно уже умершего Ленина), никто объяснить, естественно, не удосужился. Пропагандистская кампания, совершенно в стиле "Московских процессов", состояла в распространении совершенно нелепых и карикатурных обвинений, которые имели такое же отношение к действительности, как и обвинения в шпионаже в пользу всех империалистических держав сразу, выдвинутые против "старых большевиков". Емельян Ярославский, придворный публицист Сталина, подвел итог разгрому, написав в "Правде", что взгляды уничтожаемой школы представляют собой "антимарксистские извращения и вульгаризаторство" .

Фактически после разгрома школы Покровского официальная историческая наука возвращается в лоно дореволюционной традиции. "Советский термидор" нуждался в собственных мифах. Перечень правителей, дополняемый описанием побед русской державы, чередуется с периодически повторяемыми жалобами на экономическую и культурную "отсталость". Советский период выглядит завершающим и триумфальным, ибо он знаменует продолжение побед на фоне преодоления отсталости. Коммунистическая партия воплощает итог тысячи с лишним лет развития России. История выполнила свою задачу и становится ненужной (страна лишь идет "от съезда к съезду", на которых счастливый народ докладывает партии о своих успехах). После разгрома "школы Покровского" в 1930-е годы советская историческая наука в основном вернулась к традиционным концепциям исследователей XIX века, лишь украсив их цитатами из Маркса, Ленина и Сталина.

В 1960-е годы, под влиянием общего духа перемен, царивших в обществе, возобновилась и полемика среди историков. Господствующие концепции начали подвергаться критике и переосмыслению, но продолжалось это недолго. С окончанием эпохи "оттепели" пресеклась и очередная историческая дискуссия. Спустя еще два десятилетия крах советской системы позволил благополучно убрать "марксистские" цитаты из учебников и академических монографий, ничего не меняя по существу.

Дальше