Развитие общественной мысли в современной России идет по одному узкому пути: умами завладела "теория цивилизаций". Книга Сэмюэла Ф. Хантингтона "Столкновение цивилизаций" как-то сразу вошла в моду, даже раньше, чем ее кто-либо успел прочитать. Ссылаться на нее могли сторонники противоборствующих политических взглядов – одни обещали возвращение России в лоно "европейской цивилизации", из которой она выпала не то в 1917 году, не то в XIII веке; другие, напротив, призывали охранять устои "русской" или "евразийской" цивилизации.
Между тем антиисторизм "цивилизационной школы" бросается в глаза при первом же ее соприкосновении с фактами. Само понятие цивилизации рассматривается как застывшее, "фундаментальное" – неизменное. Автор данной книги, историк и политолог Б. Кагарлицкий в противовес абстракциям, мифам и идеологическим спекуляциям "цивилизационной школы" доказывает, что Россия никогда не была страной, изолированной от мира. Русская история развивалась в полном соответствии с циклами мировой истории даже тогда, когда в России провозглашались изоляционистские идеологемы.
Работа Б. Ю. Кагарлицкого отличается научной основательностью, привлечением огромного количества фактического материала и охватывает весь период русской истории с древнейших времен до наших дней.
Содержание:
Введение ИСТОРИЯ КАК ПОЛИТИКА 1
Глава I СТРАНА ГОРОДОВ 10
Глава II УПАДОК XIII ВЕКА 17
Глава III МОСКВА И НОВГОРОД 22
Глава IV "АНГЛИЙСКИЙ ЦАРЬ" 29
Глава V КРИЗИС XVII ВЕКА 36
Глава VI ПЕРИФЕРИЙНАЯ ИМПЕРИЯ 42
Глава VII ДЕЛО ПЕТРОВО 49
Глава VIII ЭКСПАНСИЯ XVIII ВЕКА 54
Глава IX ЖИТНИЦА ЕВРОПЫ 60
Глава X КРЫМСКАЯ ВОЙНА И МИРОСИСТЕМА 68
Глава XI ЭПОХА РЕФОРМ 72
Глава XII РАСЦВЕТ РУССКОГО КАПИТАЛИЗМА: ОТ ВИТТЕ К СТОЛЫПИНУ 80
Глава XIII РЕВОЛЮЦИОННЫЙ РАЗРЫВ 91
Глава XIV СОВЕТСКИЙ МИР 99
Глава XV ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ПЕРИФЕРИЮ 107
Глава XVI "ЭНЕРГЕТИЧЕСКАЯ СВЕРХДЕРЖАВА" 113
Заключение 117
Оглавление 118
КАГАРЛИЦКИЙ Б. Ю.
ПЕРИФЕРИЙНАЯ ИМПЕРИЯ: ЦИКЛЫ РУССКОЙ ИСТОРИИ
Развитие общественной мысли в современной России идет по одному узкому пути: умами завладела "теория цивилизаций". Книга Сэмюэла Ф. Хантингтона "Столкновение цивилизаций" как-то сразу вошла в моду, даже раньше, чем ее кто-либо успел прочитать. Ссылаться на нее могли сторонники противоборствующих политических взглядов – одни обещали возвращение России в лоно "европейской цивилизации", из которой она выпала не то в 1917 году, не то в XIII веке; другие, напротив, призывали охранять устои "русской" или "евразийской" цивилизации.
Между тем антиисторизм "цивилизационной школы" бросается в глаза при первом же ее соприкосновении с фактами. Само понятие цивилизации рассматривается как застывшее, "фундаментальное" – неизменное. Автор данной книги, историк и политолог Б. Кагарлицкий в противовес абстракциям, мифам и идеологическим спекуляциям "цивилизационной школы" доказывает, что Россия никогда не была страной, изолированной от мира. Русская история развивалась в полном соответствии с циклами мировой истории даже тогда, когда в России провозглашались изоляционистские идеологемы.
Работа Б. Ю. Кагарлицкого отличается научной основательностью, привлечением огромного количества фактического материала и охватывает весь период русской истории с древнейших времен до наших дней.
Введение ИСТОРИЯ КАК ПОЛИТИКА
"Опыт времен для нас не существует. Века и поколения протекли для нас бесплодно. Глядя на нас, можно сказать, что всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ничем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили", – горько констатировал выдающийся русский мыслитель XIX века Петр Чаадаев . Впрочем, подобный пессимизм не помешал ему же позднее заявить: "Я считаю наше положение счастливым, если только мы сумеем правильно оценить его; я думаю, что большое преимущество – иметь возможность созерцать целый мир со всей высоты мысли, свободной от необузданных страстей и жалких корыстей, которые в других местах мутят взор человека и извращают его суждения. Больше того: у меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникающих в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, которые занимают человечество. Я часто говорил и охотно повторяю: мы, так сказать, самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великим трибуналом человеческого духа и человеческого общества" .
В начале 90-х годов XX века Россия в очередной раз удивила мир стремительными и неожиданными переменами. Крах Советского Союза, мгновенное превращение видных деятелей коммунистической партии в ярых либералов, поразительно быстрая и легкая смена лозунгов правящими кругами, перебравшими весь набор политических идей от "возрожденного социализма" и "правового государства" до сильной исполнительной власти и российского национального возрождения – и все это за одно десятилетие.
В "спокойные" периоды людям начинает казаться, что прошлое не имеет к ним никакого отношения. Его надо изучать по учебникам и монографиям. Обострение политической борьбы заставляет каждого человека, порой против его собственной воли, "жить в истории" и "творить историю". И тогда мы неожиданно обнаруживаем, что НАШИ НАДЕЖДЫ И ИЛЛЮЗИИ, ОШИБКИ И УСПЕХИ – ТОЖЕ ЧАСТЬ ИСТОРИИ, ЧТО МЫ ОТВЕТСТВЕННЫ ПЕРЕД ПРОШЛЫМ ТАК ЖЕ, КАК И ПЕРЕД БУДУЩИМ. И мы обязаны понять значение накопленного опыта для сегодняшнего дня просто потому, что иначе мы рискуем ничего не понимать в своих собственных действиях.
Быть марксистом не в последнюю очередь как раз и значит осознавать непрерывность истории. Когда антикоммунистические силы одержали верх в Москве в августе-сентябре 1991 года, они первым делом принялись сносить памятники и переименовывать улицы, пытаясь изгнать из столицы призраков коммунистического прошлого и заселить ее новыми призраками – докоммунистическими. Но не тут-то было. Призрак так легко убить нельзя. И переименование улиц или городов дало обратный эффект, выявив, насколько идеи, слова, понятия, внедрившиеся в общественное сознание за десятилетия коммунистического режима, стали неискоренимой частью национальной культуры.
Все происходящее в стране могло бы показаться невообразимой и безвкусной фантасмагорией, если бы это не было нашей собственной жизнью и судьбой. Политические ошибки в России всегда стоили неимоверно дорого. Не для политиков, разумеется, а для страны. Поэтому, вглядываясь в прошлое, мы обычно становимся в позицию судей, если не прокуроров. Но поиски виновных в истории отнюдь не возвышают нас над событиями. Как раз напротив. В истории нет и не должно быть однозначных оценок и окончательных, не подлежащих обжалованию приговоров. Следовательно, мы должны не судить, а понимать.
Понять не значит простить. Понять прошлое означает быть способным преодолеть его. В конечном счете, речь идет о том, чтобы уметь изменить настоящее. Ради чего, собственно говоря, и существует история.
Увы, история всегда была тесно связана с политикой. С древних времен события прошлого использовались для обоснования амбиций правителей. Достаточно прочитать древние Хроники или труды Тита Ливия, чтобы понять, насколько взгляды на описываемые события зависимы от религиозных и политических воззрений повествователя. Позднее в Европе национальный миф, опиравшийся на исторические факты, сам становится основой государственной идеологии. Критика исторических мифов сама по себе стала мощным оружием революционеров с конца XVIII века. В марксистской традиции историзм и критический подход к обществу оказались неразделимо связаны.
Нигде в Европе не спорят так яростно о деятелях давно минувших дней, как у нас в стране. Оценки Ивана Грозного, Александра II или Петра I неотделимы от политической позиции автора. Все эти персонажи и символы все еще "здесь", с нами. О них говорят так, будто они только что вышли за дверь. Вся страна напоминает огромный дом с привидениями, которые незримо (а иногда и зримо) присутствуют среди участников современных событий. Прошлое оказывается напрямую связано с будущим, оно порой кажется участникам событий важнее настоящего. При этом история оказывается предельно идеологизирована и политизирована. Разумеется, здесь нет ничего исключительного. "Власть над прошлым" есть форма политического контроля. Особенность России, однако, в том, что отсутствие сколько-нибудь развитых форм народного представительства сделало историю принципиально важной для легитимизации власти. Не имея возможности подтвердить свою законность честно полученным народным мандатом, сменяющие друг друга режимы и правительства принуждены были апеллировать к прошлому, к истокам.
Множество томов написано отечественными историками в жанре "поиска виноватого". Одни, со времен Карамзина, жалуются на татаро-монгольское нашествие XIII века, "задержавшее развитие страны", другие возлагают вину на революцию 1917 года или на большевиков, которые "столкнули Россию с правильного пути". "Славянофилы" обвиняют в бедах России Петра Великого, пожертвовавшего самобытностью ради западных веяний.
Можно искать объяснения всех бед в решении Владимира Красное Солнышко принять христианство от Византии, а не от Рима. Средневековые хронисты, правда, упоминают, что у князя Владимира были еще и другие варианты: например, принять иудаизм, что повергает в ужас сторонников теории "еврейского заговора".
"Умом Россию не понять, / Аршином общим не измерить…" – писал Тютчев. В самом деле, общие, "европейские" схемы, как правило, в России оказывались посрамленными. Но вот беда: попытки анализировать русскую историю с позиций национальной исключительности и "самобытности" проваливались столь же безнадежно.
На протяжении XIX века борьбу за русскую историю вели либеральная и славянофильская исторические школы. После краха Советского Союза эти же школы возродились в первоначальном виде, как будто не было ни опыта XX столетия, ни открытий археологии, ни "ревизионистской историографии" на Западе. "Западники" и "славянофилы" абсолютно едины в понимании русской истории как изолированной и "особенной", не подчиненной общей для других стран логике. Первые видят в этом странную аномалию, возникшую в силу ряда случайных обстоятельств – преодолеть это "ненормальное" положение дел должна просвещенная власть, готовая порвать с прошлым, а в случае необходимости и совершить ритуальное надругательство над народом и его культурой. Напротив, "славянофилы" верят в "особый путь" России, восторгаются ее своеобразием. Они холят и лелеют все, что может служить доказательством существования особой "православной" или "евразийской" цивилизации, все, что противопоставляет ее остальному миру.
Надо сказать, что представление о России, как о стране, чудесным образом существовавшей вне мировой истории и международной экономики, не чуждо и некоторым западным историкам. Никто иной, как Фернан Бродель, писал, что Московское царство представляло собой страну, которая "оставалась наполовину замкнутой в себе", жило, не особо нуждаясь во внешнем мире, ибо такая огромная держава – "сама по себе мир-экономика" . Основные события русской социально-экономической истории излагаются им без всякой связи с аналогичными процессами, происходившими в других странах. Так, возникновение крепостничества объясняется исключительно стремлением царя поддержать помещиков, от которых земледельцы могли разбежаться по бескрайним русским просторам [Вообще надо отметить, что русский раздел книги Броделя написан на удивление неряшливо, изобилует неточностями. Так, Иван Грозный, а не Иван III характеризуется как деятель "основавший и вылепивший новое московское государство" (с. 486). В другом месте указывается, что английская "Московская Компания" смогла "открыть дверь в Архангельск" (с. 481-482), тогда как на самом деле архангельский порт был открыт голландцами, не в последнюю очередь для того, чтобы создать конкуренцию англичанам] . При этом от внимания выдающегося французского историка странным образом ускользает то, что ровно в то же время в других, не столь "просторных" странах Восточной Европы происходят очень схожие процессы, им же самим упомянутые.
В классическом исследовании Броделя "Материальная цивилизация, экономика и капитализм" раздел о России настолько лишен связи с другими частями этой работы, что возникает вопрос: зачем вообще нужно было включать Россию в книгу, посвященную развитию мирового рынка?
Между тем, история России просто не существует вне европейской и мировой истории. И не только в смысле хронологическом или географическом. Российская специфика и даже "уникальность" есть лишь своеобразное проявление общемировых процессов. Зачастую – проявление экстремальное. Но именно поэтому понимание русской истории – необходимое условие для осознания того, что творится в мире. И наоборот: без понимания мировой истории русское прошлое действительно превращается в цепочку нелепых загадок, которую, как говорил поэт, ни умом не понять, ни общим аршином не измерить. "Общий аршин" – вообще противоречие в определении, такая мера длины нигде, кроме России, не существовала. Но именно в этой поэтической оговорке отражена вся тупиковость культурно-исторических дискуссий о судьбе России.
"Уникальность" России действительно можно подтвердить ссылкой на множество фактов. Это страна, где, по выражению Петра Великого, "небывалое бывает". Но "уникальность" России объясняется не "загадочной славянской душой" и не отставанием от "передового Запада", а специфическим положением, которое наша страна занимала в мировой экономической системе. В русской истории нет ничего "неправильного" или загадочного. Но ее, как, впрочем, и историю любой другой страны, невозможно понять вне мирового развития.
ШКОЛА ПОКРОВСКОГО
К счастью, идеи "славянофилов" и "западников" – далеко не единственное, что было порождено русской исторической традицией. Революция 1917 года поставила под вопрос мифы официальной русской историографии. Само представление о русской культурной традиции обречено было на коренной пересмотр. В начале XX века, когда грядущие потрясения еще только предчувствовались, либеральные публицисты писали, что народ, совершивший революцию, обречен родиться заново. Самосознание англичан и французов, их представления о себе были радикально изменены благодаря опыту революций.
Прошлое России неминуемо обречено было в первой четверти XX века стать объектом переосмысления, марксистской исторической критики. Лидером этой критики, в сущности, первым "ревизионистским историком" в современном понимании слова, стал Михаил Покровский. Ученик выдающегося либерального историка Ключевского, он пришел к выводу, что русское прошлое нуждается в радикальном переосмыслении, а марксистский анализ дает ключ к новому пониманию событий. Однако судьба "исторического ревизионизма", представленного в советской России "школой Покровского", оказалась незавидной. Его идеи были востребованы в годы революционного подъема. С того момента, как возглавляемая Сталиным бюрократия одержала верх над революционными фракциями, изменился и подход к истории.
Разгром "школы Покровского", умершего за пять лет до того, начался в недоброй памяти 1937 году и принял характер серьезной идеологической кампании. "Старые большевики", оказавшиеся на скамье подсудимых "Московских процессов", были приговорены к расстрелу, а теория Покровского была приговорена к исчезновению не только из учебных программ по истории, но и из общественной памяти. Уцелевшие ученики выдающегося историка подверглись репрессиям. Их умершего учителя обвинили в том, что его концепция "лишена чувства родины", а его труды отличает "игнорирование ленинско-сталинских указаний по вопросам истории" . В чем состояли эти указания (тем более – со стороны давно уже умершего Ленина), никто объяснить, естественно, не удосужился. Пропагандистская кампания, совершенно в стиле "Московских процессов", состояла в распространении совершенно нелепых и карикатурных обвинений, которые имели такое же отношение к действительности, как и обвинения в шпионаже в пользу всех империалистических держав сразу, выдвинутые против "старых большевиков". Емельян Ярославский, придворный публицист Сталина, подвел итог разгрому, написав в "Правде", что взгляды уничтожаемой школы представляют собой "антимарксистские извращения и вульгаризаторство" .
Фактически после разгрома школы Покровского официальная историческая наука возвращается в лоно дореволюционной традиции. "Советский термидор" нуждался в собственных мифах. Перечень правителей, дополняемый описанием побед русской державы, чередуется с периодически повторяемыми жалобами на экономическую и культурную "отсталость". Советский период выглядит завершающим и триумфальным, ибо он знаменует продолжение побед на фоне преодоления отсталости. Коммунистическая партия воплощает итог тысячи с лишним лет развития России. История выполнила свою задачу и становится ненужной (страна лишь идет "от съезда к съезду", на которых счастливый народ докладывает партии о своих успехах). После разгрома "школы Покровского" в 1930-е годы советская историческая наука в основном вернулась к традиционным концепциям исследователей XIX века, лишь украсив их цитатами из Маркса, Ленина и Сталина.
В 1960-е годы, под влиянием общего духа перемен, царивших в обществе, возобновилась и полемика среди историков. Господствующие концепции начали подвергаться критике и переосмыслению, но продолжалось это недолго. С окончанием эпохи "оттепели" пресеклась и очередная историческая дискуссия. Спустя еще два десятилетия крах советской системы позволил благополучно убрать "марксистские" цитаты из учебников и академических монографий, ничего не меняя по существу.