Но одной свободы недостаточно для счастья. Были проблемы, не дающие наслаждаться жизнью. Ксения с ребенком остановилась в квартире своего деда, полагая, что в собственном доме ее поджидает разгневанный муж, встречи с которым она по-прежнему опасалась. Дед ее для своих девяноста лет был еще крепкий старик, после смерти бабушки Ксении женился и жил с новой женой уже несколько лет. Его семидесятилетняя супруга к Ксении относилась доброжелательно. Она не возражала, чтобы Ксения остановилась у них во время своей командировки (она была в курсе злоключений приемной внучки), и, что было верхом щедрости, согласилась полностью взять на себя на эти дни заботу о мальчике. Ксения могла располагать собой и днем, и вечером. Но вечера проводила дома, так как выходить куда-то в одиночку ей было неуютно. Бездетная жена деда с удовольствием ходила вместе с Никиткой по соседкам, хваталась неожиданно обретенным внуком-правнуком. Ксения оставалась вдвоем с дедом. Глуховатый, но вполне здравомыслящий старец был рад пообщаться с любимой внучкой. Ей он мог пожаловаться на непорядки в стране, обсудить политический момент. Жена не интересовалась этими вопросами и часто перебивала старика, встревая в разговор со своими бабскими заморочками. Ксения во всем соглашалась с дедом, не вдавалась в смысл его жалоб – просто смотрела на родное, сильно постаревшее лицо и думала о том, что остался единственный в мире близкий ей человек. Еще она каждый вечер перелистывала старый альбом с фотографиями уже покойных бабули и мамы.
Мама Ксении умерла прежде бабушки. Даже работа в благотворительном фонде не смогла излечить ее от тоски – слишком она любила оставившего ее мужа. Через год после его ухода из семьи у Надежды Владимировны выявили рак – мучилась она недолго. Ксении оставалось несколько месяцев до выпускных экзаменов, когда она осиротела. Бабушка с дедушкой помогли девочке пережить потерю матери, дали возможность закончить школу. Из-за передряг Ксения не заработала золотой медали, но по инерции сдала экзамены хорошо и получила приличный аттестат. Месяц провела в больнице, у постели умирающей матери, и приняла решение пойти учиться на врача. Мечты о консерватории остались в той, почти нереальной жизни, где у Ксении были мама и папа, а сама была королевой.
Ушедший из семьи папа стал со временем для Ксении отцом. Он помог дочери с поступлением в институт, поговорил с кем надо. Что было – то было. Помогал и материально, пока Ксения училась. Даже, когда по контракту уехал работать в Американский исследовательский центр, присылал дочери деньги на жизнь. Но душевное тепло ушло из их отношений. Теперь душу Ксении согревали бабушка и дедушка. И сейчас дед, смущаясь своей нежности, погладил внучку по руке:
– Ну, как там ты одна, среди чужих людей, Ксюшенька?
– Все хорошо, дедуля. Вадик не объявлялся?
– Забегал, совсем недавно, с неделю назад.
– Ругался? Угрожал?
– Нет, вежливо разговаривал. Говорил, что с сыном хочет повидаться.
– Ты ему, дедуль, все же не сообщай мой адрес.
– Как скажешь, Ксюшенька.
Ксения попила с дедушкой чай, расспросила о здоровье, дала совет насчет лечения. Однако на здоровье, несмотря на преклонный возраст, дед жаловаться не любил. Сам хотел быть полезным внучке:
– Может, вы помиритесь с Вадиком-то? Все-таки он отец Никитки. Давай я с ним поговорю. Ну, провинился мужик, с кем не бывает. Что, бабенку на стороне завел?
– Если бы, дедуль. Он меня три года избивал.
Ксения вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, сидящей у дедули на коленях и жалующейся ему на ушибленный пальчик. Дед дул на него и приговаривал ласковые слова.
– Что-что? Мне послышалось? Избивал? Мою Ксюшеньку! Да как он смел, подлец!.. Да я ему… Пусть только заявиться снова! Я-то думал, что обычные шуры-муры…
– Успокойся, дедуля. Я сама с ним разберусь, вот пройдет немного времени…
Ксения положила голову на плечо деда. Прогорклый запах седых старческих волос показался вкуснее любых ароматов. Из глаз потекли слезы. Она зашмыгала носом.
Слезы облегчили душу. Пришел заключительный день выставки. Стенды сворачивали экспозиции. В конференц-зале шел "круглый стол", на котором суммировали итоги сделок. Жарковский и Ксения сидели в среднем ряду, и тихо переговаривались. Главврач рассказывал о перспективах санатория после акционирования. Сложность была в том, чтобы не допустить на аукцион конкурентов. Ксения подавала реплики. Интересовалась, насколько открытыми будут торги. Жарковский заметил, что открытость не в их интересах. Обсуждение профессиональных вопросов закончилось. Организаторы выставки объявили перерыв. После перерыва участников выставки ждал банкет.
– Ну, я пойду, милая Ксения. У меня от этих банкетов всегда гастрит обостряется. Да и жена ждет. А ты останься, выпей-закуси, пообщайся с нужными людьми.
– Хорошо, Виктор. Завтра я должна быть в санатории?
– Если хочешь, погуляй до конца недели. Соскучилась по цивилизации? Музеи, вернисажи, филармонии.
Ксения радостно закивала. В санатории она еще насидится. Дождалась, пока скрылась из виду осанистая фигура Жарковского – и тоже направилась к гардеробу: она не любила банкеты.
– Все на бал, а вы с бала?
Ксения оторвалась от своих мыслей и встретилась взглядом с высоким бородачом. Родион Стрельцов, знакомец Марии. Глаза его лучились радостью, вызванной случайной встречей.
– Помните, я приезжал к вашей коллеге в санаторий? Вас, если не ошибаюсь, зовут Ксения? Вот только отчество не знаю…
– Игоревна.
– А я Родион Алексеевич.
– Очень приятно. Вы тут по делам? Я все дни провожу на выставке, вас не видела.
– В фирме работы много. Сегодня, под закрытие, еле вырвался. Надо нос по ветру держать.
– Вы на "круглом столе" были?
– Нет, я тут с одной медицинской фирмой контракт обсуждал. Вы же знаете, что мы под заказ работаем.
– И даже знакома с продукцией, – Ксения улыбнулась, – ваша черная кошка на графике – бесподобна.
– Порезвился мальчик, – улыбнулся Родион, вблизи совсем не похожий на мальчика: от носа к уголкам его рта уже сбегали мелкие бороздки. – Мы с Марией давно сотрудничаем, вот я и позволил себе шутку.
– Не думала, что компьютерщики такой легкомысленный народ.
– Вы просто не знаете компьютерщиков – это самые остроумные люди. Однако в легкомыслии я бы нашу братию не стал укорять. Ну, так идем на банкет, Ксения Игоревна?
– А в ресторан пригласить слабо, Родион Алексеевич? – игривое настроение Родиона передалось Ксении.
– С удовольствием, только я за рулем. Придется соблюдать сухой закон.
– Это – не проблема. Я так давно вкусно не ела, что буду рада даже ресторанной котлетке.
Ксения не узнавала себя. Откуда в ней эта легкость? Ведь они с Родионом едва знакомы.
У выхода стояла серебристая машина Родиона. Он обошел ее, открыл перед Ксенией дверцу:
– Проше, пани!
Ксения будто перенеслась в другой мир: кожаная обивка, удобное сидение, широкий обзор.
– Как ваша машина называется?
– Фольксваген Пассат. Недавно обзавелся, прежде на жигулях ездил. Любите скорость?
– Весьма. Но нам ведь недалеко? Поедем в центр?
– Лучше на Петроградскую. Мне оттуда ближе к дому.
– Воля ваша. Я ведь в ресторанах мало бываю.
– Предпочитаете семейный уют, – Ксения вспомнила слова Марии о том, что Родион женат. Ну и что. Она, Ксения не ищет женихов. Она просто хочет отвлечься от серых будней, от тоски, скрутившей ее в последние месяцы.
Родион промолчал, затем перевел разговор на театр и музыку. И здесь оба чувствовали себя уверенно и свободно.
Оба не имели представления о модных ресторанах и единодушно остановили выбор на маленьком заведении с прозрачно-чистыми стеклами, незатейливым названием на скромной вывеске, светящейся мягким зеленоватым светом и мерцающими свечами за окном-витриной. Ксения позвонила дедушке и предупредила, что задержится.
В меню ужина не было алкоголя, но пьянящая волна захватила обоих.
– Предлагаю выпить на брудершафт, – Родион потянулся со стаканом сока к стакану Ксении.
И чем дольше они сидели вместе, тем сильнее пьянели друг от друга.
– Закусывай, Родион! – Ксения шутливо поднесла к его рту маленький кусочек мяса – а то с ног свалишься!
– А ты не изволь отлынивать, опять вино в сторону? Приказываю опустошить бокал! – притворно сердился Родион, подливая Ксении бордово-красного клюквенного сока.
В такие моменты наигранного гнева Родион с его аристократической бородкой напоминал Ксении царя Николая II, чьи фотографии она видела еще девочкой в старинных альбомах семейной библиотеки. Кто знает, возможно, образ прекрасного принца именно тогда сложился в ее душе. Каждый человек предстает перед другим, отражаясь в зеркале души наблюдателя. Зеркало Ксении явно льстило Родиону. И Родион догадывался об этом.
За окном на улице окончательно стемнело. Все реже мимо витрины ресторанчика проезжали машины. Даже пешеходы мелькали все реже. В ресторане народу прибывало, музыка играла все громче, гул голосов нарастал.
– Все, больше не могу, – Ксения откинулась на мягкую спинку диванчика. – Объелась.
Официант унес со стола и опустошенные тарелки из-под горячего, и уютные вазочки из-под салатиков, и пустые графинчики от соков. Теперь только блюдца с надкушенным пирожным стояло рядом с кофейной чашкой Ксении. Родион вообще не притронулся к десерту.
Сотрапезники вдруг сделались серьезными. Оба почувствовали, что сеанс шуток и игр закончился.
Ксения достала из сумочки косметичку и стала приводить в порядок лицо.
Родион смотрел, как его новая знакомая ведет тюбиком помады по линии рта – нижняя губа ее была чуть выдвинута вперед, что придавало женщине надменный вид. Он не заметил у Ксении ни капли высокомерия, но ему, как и другим, видевшим ее впервые, пришло на ум сравнение с королевой. Что-то неуловимо горделивое было и в ее осанке и в простой, дружелюбной манере общения. Вдруг он понял – что: чувство собственного достоинства, скрытое в глубине немного печальных, умных глаз.
– Тебе не говорили, что в твоем облике есть нечто королевское? У тебя, случаем, не дворянские корни?
– У меня все-навсего неправильный прикус. И предки из разночинцев, – о школьном прозвище Ксения благоразумно умолчала. Хватит с нее мужниных издевок.
– А глаза у тебя чудесные, синие, как озера. Только почему у тебя такой грустный взгляд?
– Так у меня фамилия Королёва! – Ксения попыталась кокетничать, чтобы скрыть томящую ее печаль: однако, какой приметливый человек, хоть и компьютерщик!
– Замечательная фамилия! Я провожу тебя?
– Проводи. Но ко мне нельзя, – упреждая дальнейшее развитие событий, сказала Ксения. – Я не одна. Дома сынишка, родные.
Пелена грусти еще больше заволокла глаза, придала им аметистовый оттенок. Это невыносимо, на час почувствовать себя свободной и снова возвращаться в тюрьму, к Жарковскому. Нет, если душа выпорхнула из клетки, ее уже ничто не остановит. Вырывающиеся из глаз Ксении всполохи света обнадежили Родиона.
– И ко мне, нельзя. Может, мы сообразим что-нибудь экспромтом? – робко предложил он.
Ксения усмехнулась:
– Отель-мотель-заднее сидение авто? Нет. Так я не хочу.
Когда они вышли из ресторана, Ксения сказала, что хочет пройтись пешком – тут недалеко. Родион пошел рядом. Они вышли на набережную Карповки. На этом берегу – дом ее деда, на противоположном, Аптекарском острове – бывшая квартира. Ксения машинально посмотрела на свои окна: темны. Раненько Вадик стал укладываться спать. А она, по его милости, оказалась бездомной. Хорошо, что у дедули есть место для них с сыном. Ксения и Родион прошли несколько метров по набережной, остановились у серого дома, ее временного пристанища:
– Я пришла. Вон те ворота.
Они остановились у парапета. Родион обнял Ксению, приблизил свои губы к ее губам, завитки его бороды щекотали ей щеки. Колдовские чары опутывали Ксению.
– Что ты со мной делаешь? – простонала Ксения.
Родиону хотелось взять Ксению на руки, поднять на парапет, прильнуть теснее. Но она опускалась все ниже, ослабевшие колени подгибались, и только железные перила ограждения, упираясь в спину, поддерживали ее. И тут над застывшей рекой послышался грохот треснувшего льда. Глухой треск усилился дребезжаньем трамвая, выползающего из-за поворота. Резкие звуки вернули к действительности обоих. Ксения и Родион отпрянули друг от друга, посмотрели на реку. Желтый свет уличных фонарей мерцал в только что образовавшейся промоине. Свежий ветерок холодил разгоряченные лица.
– Первый раз вижу, чтобы весна приходила ночью. Днем-то солнце греет, и лед тает, все понятно. Но ночью… – Ксения задумчиво покачала головой.
– Здесь, под нами проходит коллектор. Теплые стоки нагревают воду и подтачивают лед. Да… – Родион вновь повернул Ксению к себе лицом и многозначительно посмотрев ей в глаза, с лукавством продолжил, – раз лед треснул, господа присяжные заседатели, мы должны… – Родион с лукавством посмотрел на Ксению.
– …обменяться телефонами, – закончила она его мысль.
Ксения воспользовалась днями, дарованными Виктором Эдуардовичем. Взял отпуск на работе и Родион. Поразмыслив, они укатили на Финское побережье, и в одном из пансионатов, таком же полупустом, как санаторий Ксении, сняли на несколько дней номер на двоих. Первые сутки прошли в угаре охватившей их страсти. Они не выходили из номера и даже не вспоминали о еде. На второй день захотели подкрепиться, но в этом второразрядном пансионате еду в номер заказать было нельзя. Выходить на улицу по-прежнему не хотелось. Они попили чай с привезенным кексом и вновь забылись в объятиях друг друга. На третьи сутки Родион почувствовал легкую слабость:
– Пора нам выбраться на свет божий, а то мы тут умрем от голода.
– Пора. Тем более, что сегодня последний день нашего пребывания в раю.
Плотно пообедали в кафе у шоссе и отправились в сторону залива. Мартовское солнце до ослепления выбелило заснеженный лед и все побережье – не было различия между сушей и застывшей водой. Родион и Ксения ступали по плотной, укатанной лыжне, одновременно служившей тропинкой для отдыхающих в пансионате. Оба сняли по одной перчатке и, крепко сцепив обнаженные руки, согревали друг друга.
Родион и Ксения впервые за эти три дня приоткрыли друг другу свою жизнь. Рассказы их были конспективны – каждому было что скрывать. Ксения поведала историю своей семейной жизни. Сказала, что у нее есть ребенок, мальчик пяти лет, что она разошлась с мужем и уехала работать в санаторий. Но всякие судебные дела, развод и прочее – ей еще предстоят.
Родион был в более сложной ситуации. У него тоже была жена, сейчас чужой ему человек, однако он считал, что не имеет морального права разводиться.
Родион Стрельцов, как и Ксения, рос в благополучной семье. Любовь, ласка, забота – все это он имел в достатке. Но и в его семье был свой скелет в шкафу – младший брат, Вовик, больной ДЦП. Все силы и средства уходили на лечение ребенка. Мама большие надежды возлагала на классическую музыку, считала, что она поможет сыну развиться психически. Вот почему лучшие классические вещи постоянно звучали из магнитофона в их квартире. Родион тоже слушал и любил музыку. Он рано принял на себя роль помощника родителей, разделив их заботу о брате. У него почти не было друзей в классе, им трудно было бы объяснить, почему он все время торопится домой. Все же у него были друзья на стороне, в доме технического творчества. Маленький Родя мечтал придумать такое устройство, чтобы его брат смог ходить. Вовик умер, когда ему исполнилось двенадцать. Родион в тот год заканчивал институт. Получил специальность инженера по медицинской аппаратуре. Потом Родион учился на разных курсах, добывал новые знания в электронике и компьютерном деле, но сторонился девушек, не в силах разобраться в себе. Издалека ему нравились бойкие и веселые девчонки, но он боялся их напора и энергии, того, что станет зависим от одной из них. В его собственной семье, отец почти не имел права голоса. Девушек умных и сдержанных Родион опасался по другой причине: думал, что не сможет им соответствовать. И еще ему казалось, что они презирают мужчин и совсем не нуждаются в мужском обществе. До тридцати с хвостиком он проходил холостяком под опекой любящей мамы. Родители, выйдя на пенсию, полюбили жить на даче и теперь проводили вдали от городского шума большую часть года. Родион впервые остался один в трехкомнатной квартире: ни обедов, ни чистого белья на полке, ни порядка в доме. Он начал присматриваться к девушкам – не как к случайным подружкам, а как к кандидаткам в жены.
На дне рождения у товарища он познакомился с тихой, бледной до прозрачности студенткой института Культуры Ладой. Позднее он узнал, что на самом деле ее зовут Лидией, но паспортным именем девушка называть себя не позволяла. Лада-Лидия жила в ближнем пригороде, дома ухаживала за курами и носила воду из колодца, но в институте и в обществе надевала маску барышни серебряного века. Говорила едва слышным голосом, удивленно вспархивала белесыми ресницами (часто забывала их накрасить) и постоянно расчесывала прямые, светлые волосы, ровной каймой остриженные поперек спины. Вообще-то Лада мечтала стать актрисой, но ей удавалась одна-единственная роль – роль слабой, беспомощной, болезненной девушки. К тому времени, когда Родион познакомился с ней, Лада полностью вжилась в эту роль, которая стала ее второй натурой.
Рядом с Ладой Родион чувствовал себя сильным, зрелым мужчиной и готов был взять на себя роль наставника и мужа. Лада выглядела такой покладистой, безропотной, что Родион не предвидел осложнений в семейной жизни. Почти сразу Лада забеременела, а Родион не спрашивая совета матери, расписался с ней. Мама Родиона только развела руками, удивившись, что нашел сын в этой блеклой, будто замороженной девушке. Родители разменяли квартиру на две поменьше и разъехались с молодой семьей.