- Ну наконец, - говорит свекровь, - мы вас уже заждались. Вечно вы последние.
Маман сидит в белом плетеном кресле возле низкой балюстрады из серого камня, под огромным зонтиком в сине-белую полоску. За ее спиной навытяжку, как лейб-гвардеец, стоит Гелиос Первый, выполняющий все ее прихоти. Маман восседает на своем троне и только раздает сыновьям поручения. Это тоже традиция на Олимпе.
- Бонжур, маман! - Мы целуем ее большую, но костлявую руку со сверкающими бриллиантами внушительных размеров.
- Бонжур, дети!
Елена Сент-Аполл - сухая блондинка, родом из Афин. Голубое шелковое платье не прибавляет ей красоты. Но ее знаменитые жемчуга идут ей: пять ниток на шее, по пять на каждом запястье, большие жемчужины в ушах. Они делают ее менее унылой и более радостной, чем она есть на самом деле.
Маман не накрашена, так же как и я, что отмечается с благосклонностью. Кроме того, в угоду ей я надела белый репсовый костюм с голубыми пуговицами, который она любит. Еще на мне брошка в форме цветка из светлых сапфиров и маленьких бриллиантиков - ее подарок на нашу первую годовщину свадьбы. И довершает картину изящная белая соломенная шляпа с ажурными полями и голубой лентой. Голубой и белый - цвета Греции. Здесь, в "Каскаде", это ценят.
- У тебя свежий вид, - комментирует маман и одаривает меня улыбкой. Но за комплиментом следует критический взгляд на мой плоский живот. А, знаю! Мы обе думаем об одном, но слишком хорошо воспитаны, чтобы произнести это вслух.
Дворецкий по имени Дмитрий приносит нам шампанское. Беру бокал и приветствую прекрасное семейство. Пусть визиты в "Каскад" не доставляют мне больше радости, но шампанское здесь всегда отменное, а окрестности - просто чудо.
Господский дом сложен из серого камня, по бокам его обрамляют две круглые островерхие башни. Густой плющ увивает стены до третьего этажа, а на башнях блестящие зеленые листья добрались до крыши. Резиденция достойна кофейных королей: анфилады комнат на трех этажах, просторные салоны, бальный зал; места достаточно для разветвленного семейного клана, у которого, правда, появились проблемы с размножением в этом поколении.
У Гелиоса Первого всего один ребенок, дочь Косма. Ей семь, больше детей у них нет.
Мои невестки Теа и Медина вращаются в дурном обществе, обе по нескольку раз были неудачно обручены, и ни одна до сих пор не вышла замуж.
Ганимед, самый младший, названный в честь виночерпия богов, хотя и любит хорошее вино, но совершенно равнодушен к женщинам, о чем ни при каких обстоятельствах нельзя упоминать вслух. Ему ведь всего тридцать, очаровательному мальчику. Как знать, может, все еще изменится?
Да, небо над "Каскадом" хмурится. Вместо неугомонных ватаг ребятишек большой дом населяют враждующие взрослые, и это причина, почему я боюсь приезжать сюда на выходные. Я ненавижу ссоры. Я с детства не привыкла к этому, но здесь без них не обходится.
- Здравствуй, Мелина. Здравствуй, Теа. - Я целую невесток в обе щеки. Рядом со мной они похожи на здоровенных костистых кобыл! Как странно! То, что красиво у братьев, смотрится грубо и угловато у сестер: волосы жесткие, глаза водянисто-голубые. Теа по крайней мере стройная. Но у Мелины двадцать лишних кило на бедрах и животе. Ее фигура напоминает грушу, что она пытается скрыть широкими длинными платьями с вышивкой и струящимися шарфами.
Обе не переносят меня. Они обожают братьев и не терпят конкуренции. Были против нашей свадьбы. Мелина во что бы то ни стало хотела спарить Фаусто со своей подругой и никогда не простит мне, что это не удалось. До сих пор она не может смотреть мне в глаза.
- Бонжур, Тиция! - Косма целует мне руку. Она тоже скорее несимпатична, хотя ее мать Флора считается красавицей.
Наследство Сент-Аполлов не идет на пользу женщинам. Зато мужчины сияют неотразимым великолепием. Гермес, Гелиос, Ганимед и Фаусто красавцы, каких поискать: высокие, мужественного телосложения, с шапкой пышных волос и лучащимися голубыми глазами. Каждый Жест, каждое движение исполнены силы и благородства. Породистые хищники с широкими плечами, мускулистыми руками, длинными сильными ногами, всегда готовые выпустить когти.
Только Ганимед чересчур раздражителен. Много пьет, быстро краснеет, чуть что - сразу обижается. Но и он писаный красавец. Четверо мужчин столпились перед маман и жарко ей что-то доказывают. Что здесь происходит?!
- Ты знаешь, почему мы здесь? - спрашиваю я Флору, у которой довольно несчастный вид. Говорят, брак шатается. Подробности неизвестны. Она сегодня вся в желтом. Шляпа, перчатки, костюм - в нежных пастельных тонах. Даже ее длинные рыжие волосы скреплены на затылке желтой заколкой.
- Я знаю, - с важным видом вмешивается Мелина. - Папа скажет об этом за обедом.
- Что-то связанное с бизнесом? - нервно спрашивает Флора и осушает свой бокал, который тут же вновь наполняется Дмитрием.
Мелина высокомерно улыбается.
- Скажу лишь одно: вам надо быть готовыми кое к чему.
- Кому вам? - спрашиваю я, не зная за собой никакой вины.
- Вам обеим, Флоре и тебе. Кому же еще? - Мелина наслаждается своей властью над нами. - Лучше всего, не теряйте время и подавайте на развод.
- Может, ты разрешишь нам остаться на обед? - надменно бросает Флора, и я восторгаюсь ее смелостью. - Кстати, давно хотела сказать тебе, Мелина… - Больше она ничего не успевает произнести, потому что Дмитрий просит к столу, и процессия трогается с места в большую столовую.
Впереди шагает папа, непререкаемый авторитет. За ним маман, ведомая под руку своим первенцем. Следом Фаусто и Ганимед, дальше Теа и Мелина, а мы замыкаем шествие.
Косме, бедному ребенку, сегодня нельзя со всеми. Ее покормят на кухне. Что наводит на размышления и усугубляет напряженную атмосферу.
Мы молча входим в обшитый деревом великолепный зал, который велик настолько, что в нем можно разместить государственную делегацию. Так же молча занимаем места за огромным столом в форме подковы, который распорядился сколотить родоначальник Сент-Аполлов, когда приобрел "Каскад".
Этот стол знавал более веселые времена. Обручения и крестины, дни рождения и свадьбы, балы и летние праздники - здесь спокойно размещаются двести человек. Мы едва заполняем изгиб подковы. Молча ожидаем, когда папа Гермес начнет говорить. Но он не торопится.
Подаются блюда.
Я вздыхаю. Еда в "Каскаде" для меня сущая мука. Ничто на тяжелых серебряных подносах не устраивает меня. Жирная печенка больных гусей. Съедаю петрушку с краю.
Копченая маринованная семга. Беру лимон и тост
Жареная свинина со сливками. Довольствуюсь гарниром. Этим сыт не будешь.
Наконец салат. Объедение! И вот огромный поднос превосходных сыров. Мое спасение. Сразу наполняю тарелку. Ибо взять сыр второй раз предосудительно. Это значит обидеть хозяйку - здесь нечего есть, и приходится набивать живот сыром. Нет, я на такое не отважусь! Хотя в моем случае это именно так!
Итак, что же на сердце у папаши Гермеса? Подается десерт - торт-мороженое с марципановым соусом, а мы все еще ничего не знаем. Наконец; когда приносят кофе со сладкими разноцветными птифурами, он поднимает руку.
- Дети мои, - старик задумчиво обводит взглядом присутствующих, - я созвал вас, чтобы сообщить то, что касается всех. Перехожу сразу к сути. Как вы знаете, в октябре мне исполняется семьдесят пять лет. Я рассчитываю прожить еще два десятилетия и возглавлять фирму. За оставшиеся мне двадцать лет, так пожелал Всевышний, я намерен воспитать преемника.
Всеобщее изумление. Преемника? Что хочет сказать этим папа? Ведь Гелиос - преемник, кронпринц, первенец, которому все завидуют и которого никто не любит. Что за подводные течения? Флора озабоченно играет своим огромным солитером.
Гелиос откашливается.
- Дорогой папа, - начинает он нарочито бодрым тоном, - я не совсем понимаю. Что ты имеешь в виду под…
- Под преемником? - громко перебивает его родитель. - Это меня не удивляет. Ты никогда не понимал меня! Ты глух, слеп и глуп. По сравнению с тобой осел - просто гений. Ты наша катастрофа, да будет тебе это известно. Все, что ты начинаешь в фирме, разваливается. Ты допускаешь ошибку за ошибкой… Даже когда я был новичком, я не был столь несостоятельным!
Он делает маленькую паузу и набирает в легкие воздух.
- Если бы я сегодня умер, фирма вскоре бы обанкротилась. Через год все здесь было бы пущено с молотка. Я думал о Ганимеде и Фаусто, но это тоже не вариант. Короче, я перевожу свои деньги на внука! И потому вы сегодня все здесь. Встряхните свои уставшие чресла. Я желаю, чтобы через год здесь кричали младенцы!
Наступает мертвая тишина. Смущенно прокашливается Ганимед. Тяжело дышит Гелиос. Кусает губы Флора. Лишь Мелина жует с набитым ртом и отправляет в глотку один птифур за другим.
- Поняли? - повышает голос Гермес. - Нам нужно потомство! Мужского пола. Вы все ни на что не годитесь. Целое поколение избаловано, изнежено, ни характера, ни тонкого ума. Плохое вино. Остается надеяться, что следующее поколение будет лучше.
Я исподтишка посматриваю на Фаусто. Он хватается за свою рюмку коньяка и одним махом опрокидывает ее. Потом, не поднимая глаз, смотрит в стол.
- Фаусто!
- Да, папа?
- Что ты можешь сказать?
- Я постараюсь!
- Флора!
- Да, папа?
- Расшевели своего мужа! Тиция! Я хочу серьезно поговорить с тобой. Речь идет о нашей империи. Ты красивая женщина. А что ожидают от красивой женщины в наших кругах? Отвечай, дитя мое!
Я молчу.
- Что она родит красивых детей! - рявкает Гермес. - Поняла? И больше ничего. А вовсе не то, что она будет перестраивать квартиры, продавать дома или придумывать никому не нужные ткани и мебель.
Мы хотим внуков! Дельных внуков, раз сыновья ни к чему не пригодны! Я ясно выражаюсь?
- Да, папа.
Гермес откашливается.
- Ты целый год замужем. Мы ждем и ждем. Посмотри мне в глаза. Ты бесплодна?
Фаусто поднимает голову.
- Это уже слишком, папа!
- Закрой рот! - взрывоподобно отрезает Гермес. - Я разговариваю со своей невесткой. Итак, дитя мое, ты не ешь мяса. Ты не ешь рыбы. Ты питаешься, как индийский гуру. Ты больна?
- Нет, папа.
- Что сказал доктор Фокар, к которому я тебя посылал?
- Он сказал, что у меня все в порядке. Правда, папа. Мне очень жаль, но…
- Что значит "тебе жаль"? Ты не хочешь детей? Из принципа?
- Хочу! Еще как хочу! Но Фаусто… Ты должен поговорить с ним. Это не делают в одиночку.
- Фаусто? - удивленно переспрашивает Гермес. - Как Фаусто? Он уделяет тебе недостаточно внимания?
Теа хихикает и толкает в бок Ганимеда, который охотнее всего залез бы сейчас под стол. Интимные разговоры вызывают у него ужас. Он боится их, как черт ладана. Еще никогда он не был так смущен - то краснеет, то бледнеет и вообще не решается поднять глаза.
- Беременность портит фигуру, - роняет Мелина, будто разговаривая сама с собой. - Была бы у меня такая симпатичная фигура, я бы, честно говоря, тоже не стала уродовать ее ради ребенка.
- Не будь такой злобной, - ставит ее на место мать. - Так, Тиция, что там с Фаусто? Он импотент?
- Мама, я прошу тебя! - вскакивает Фаусто.
- Сядь! - выходит из себя Гермес. - Мы среди своих. Я могу откровенно поговорить со своими детьми? Итак, в чем дело? Я жду ответа! Только быстро!
Фаусто плюхается на свой стул и сверлит меня глазами. Молчи, приказывает его взгляд. Что мне делать, черт побери?
- Итак, что он делает неправильно, мой господин сын? - Гермес грохочет все громче и громче. - Он пьет? Храпит? Бродит во сне? У него определенные склонности, которые ты не одобряешь? Что он делает или, наоборот, не делает?
Его тон не терпит возражений.
- Фаусто… э… он высчитывает дни.
- Что он делает? - ошеломленно спрашивает Гермес, не ожидавший такого. - Высчитывает дни? В постели? До того? Или после? А почему, если позволите спросить?
- Не в постели! В ванной! Он высчитывает в ванной, папа!
- В ванной? - повторяет в растерянности Гермес. - Что считать моему сыну в ванной вместо того, чтобы сделать тебе в постели хорошенького ребенка? Я сгораю от любопытства! Ты можешь мне объяснить?
Гелиос довольно ухмыляется и наклоняется вперед, чтобы лучше слышать.
- Он высчитывает дни, когда я могу забеременеть, папа!
- Я не понимаю ни слова. - Гермес беспомощно оглядывается на жену.
- Откуда он знает дни, когда ты можешь забеременеть? - заинтересованно спрашивает маман, и ее брови ползут наверх.
- Он смотрит в ванной в моем календаре! - Фаусто вздыхает и смиренно трясет своей львиной гривой. Гелиос блаженствует и радостно подливает себе коньяка.
- Это преступление! - орет Гермес. - Он забирается в ванную и подсчитывает дни в календаре, вместо того чтобы заботиться о своей красивой жене? А потом? Что происходит потом? Он ведь не может считать всю ночь, а? Что он делает, когда закончит свои подсчеты? Говори, Тиция! Он уже не может потом?
- Если… если опасно и я могла бы забеременеть, - смущенно лепечу я, он становится страшно утомленным и засыпает.
- Ты хочешь сказать… Непостижимо! Он высчитывает твои плодотворные дни и не притрагивается к тебе? Фаусто, ты рехнулся? Ты занимаешься математическими расчетами, чтобы твоя жена не понесла? Она осознанно лежит, так сказать, под паром? Значит, ты виноват, ты предотвращаешь детей? Ты считаешь ночами дни в ванной, чтобы не стать отцом? Мне стыдно за тебя! Ты просто кретин!
- Это предательство - выкрикивает маман. - Фаусто, посмотри на меня. Ты ведь знаешь, как страстно мы хотим внуков. Никогда такого от тебя не ожидала!
- И почему? - продолжает кипятиться Гермес. - Ты можешь объяснить почему?
- Дети стоят денег, - еле слышно выдавливает Фаусто.
Гермес лишается дара речи. Его лицо заливается краской.
- Я, наверное, ослышался, - ревет он. - Что ты сказал?
- Дети стоят денег, - менее уверенно повторяет Фаусто.
- Ах вот оно что! - кричит Гермес. - Ты не можешь позволить себе детей, потому что дядя Кронос все завещал тебе, так? Купаешься по уши в деньгах и скаредничаешь, как последний нищий. Делаешь все, чтобы семья вымерла. Да ты просто потерял рассудок, тебе место в сумасшедшем доме!
- С сегодняшнего дня я запрещаю тебе высчитывать! - возмущается маман. - Тиция! Ты сожжешь свой календарь!
- Именно так! - поддерживает ее Гермес. - Слава богу, что мы спросили, теперь у нас полная ясность. Отныне ты считаешь только до двух! Слышишь? Каждый второй день будешь оказывать внимание жене! Это приказ! Если она к осени не забеременеет, тебе придется худо!
Гермес воинственно обводит взглядом всю компанию.
- А теперь поговорим о тебе, - обращается он к Гелиосу, который тут же бледнеет. - Ты такой же ушлый счетовод? Что ты там высчитываешь под одеялом семь лет подряд, хотел бы я знать? Ну-ка, отвечай!
- Папа, я…
- Папа, я, - передразнивает сына Гермес, - я знаю, что ты высчитал. Двести миллионов убытка, в которые ты втравил нас со своей новой идиотской торговой моделью! Все, с этим покончено, месье! Ты уходишь из правления и посвящаешь себя жене. Для начала произведите на свет парочку внуков, а потом поговорим дальше. Ясно?
- А мое будущее? - спрашивает, заикаясь, Гелиос.
- Твои дети - вот твое будущее, идиот!
- Бедняжке Флоре опять придется въехать в общую спальню, - говорит сама себе Мелина, но так громко, что слышно каждому.
- Что? - взвывает Гермес и так грохает кулаком по столу, что звенят чашки и бокалы. - Этого еще не хватало! Ты больше не спишь со своей женой?
- Иногда я сплю один, папа. Когда очень устал, - защищается Гелиос. - Ведь ты же знаешь, как это бывает, когда приходишь поздно домой с работы, смертельно измученный, и тогда я не хочу будить ночью Флору…
- Помолчи! Флора, у вас отдельные спальни? - Флора, не поднимая глаз, смущенно кивает.
- С каких пор? Скажи, девочка!
- Два года, папа!
- Два года! - ревет Гермес, словно бешеный бык. - Так мы можем ждать до посинения.
Гелиос кусает губы. Зато Фаусто чувствует себя в своей стихии. Он запустил большие пальцы в карманы жилетки и, довольный, переводит взгляд с одного на другого. Потом закуривает сигару и с наслаждением пускает дым в потолок.
- А теперь слушайте меня все внимательно, - говорит Гермес, весь дрожа от гнева. - Мое терпение лопнуло! Отныне никаких долгих заседаний в кабинетах и ночей на стройплощадках. Фаусто! Гелиос! Вы меня хорошо понимаете? Или объяснить подробнее?
- Да, пожалуйста, - насмешливо роняет Мелина. - Что может быть лучше сплетен и скандалов!
Гермес ее не слышит.
- С сегодняшнего дня вы выполняете дома свой долг! Занимаетесь вашими законными женами! Ясно?
- Долг? - на губах Фаусто играет циничная усмешка. - Дорогой отец…
- Именно долг! Существует супружеский долг. Ни разу не слышал о таком? Производственное задание на будущий год - дети. Маленькие, талантливые Сент-Аполлы! Ганимед! Это относится и к тебе. Имей в виду: если через полгода у тебя не появится жена, я тебе ее сам найду!
Ганимед, поперхнувшись вином, багровеет до корней волос, но потом берет себя в руки.
- Фаусто тоже женился только в сорок.
- Это была ошибка, как оказалось. Нам нужно потомство. Даю тебе шесть месяцев и ни дня больше! Самое позднее в канун Нового года ты отпразднуешь помолвку!
- Папа, я давно хотел тебе сказать. Я… у меня… проблемы с женщинами.
За столом воцаряется гробовая тишина. Все затаили дыхание.
- Ну и что? - гаркает Гермес. - У всех проблемы с женщинами. Нет ни одной женщины, которая не создавала бы проблем. Что за глупое слово - проблемы! Во Франции миллионы женщин. Хотя бы с одной у тебя не будет проблем. С одной-то ты сможешь, а?
- Я не племенной производитель, папа.
- К дьяволу! Не перечь мне! Мы не можем сейчас принимать во внимание твои проблемы. Речь идет о выживании! Ты хочешь, чтобы Сент-Аполлов больше не существовало? Тебе надо побороть себя! Я требую!
Гермес закашлялся и чуть не подавился.
- Не волнуйся, - предостерегает свекровь, - он уже все понял и сделает то, о чем ты говоришь. Правда, Гани?
- Конечно, маман!
- Он подыщет себе маленькую симпатичную жену, которая не будет создавать проблем, а подарит ему славных детей. Гани ни о чем так не мечтает, как о большой семье. Чем больше, тем лучше. Не так ли, Гани?
- Конечно, маман!
- Гани любит детей, - продолжает свекровь, - он хочет не меньше пяти, он как раз недавно говорил об этом. Помнишь? Ведь так, Гани?
- Конечно, маман!
- Что-то не припоминаю, - резко вскидывается глава семейства, - и я прошу тебя не говорить со мной в таком тоне. Я не дряхлый маразматик. Я знаю, чем занимается мой сынок. Но теперь с игрушками покончено! Ты живешь на мои деньги. Сам ты не заработал ни одного сантима, Ганимед. Смотри на меня и слушай хорошенько: если не найдешь себе жены, я урежу твой бюджет. И резко! Не будет никаких "ламборджини" и пляжных увеселений в Каннах. Отправляйся на поиски невесты! Ясно?
- Конечно, папа!
- Я на тебя полагаюсь!
- Конечно, папа!