А командир БЧ-4 (связи) капитан 3-го ранга Володин до последних минут жизни всё повторял: "Ребята, я сам был на связи, я сам слышал, как лётчики передали: "Корабли идут на помощь". И когда самолёты стали стрелять ракетками, мы поняли - помощь близка, на нас наводят суда, надо продержаться во что бы то ни стало. И мы держались".
Капитан медслужбы А. Заяц:
- Где-то за полчаса до гибели лодки я спустился вниз, зашёл к себе, взял фото дочери и сына. Хотел забрать и книги, что прихватил из дома, - "Гойя", "Рассказы о Пушкине" Тынянова, но оставил на полке. Подумал, что здесь они будут целее, чем на плавбазе. Я не сомневался, что нас поведут домой на буксире. На всякий случай попрощался с каютой, погасил свет. Поднялся наверх и увидел, как глубоко ушла корма в воду. Раньше как-то не смотрел в ту сторону - головы было не поднять, а тут - сердце ёкнуло.
Больные мои спрашивают: "Ну, как там?" Я их успокаивал: "Нормально". Подошёл к Волкову, командиру электротехнической группы, поправил повязки, тихо спросил: "Коля, как ты думаешь, продержимся?" Он мне так же тихо: "Слишком быстро нарастает дифферент…" Я поднялся чуть повыше, вижу - корма на глазах уходит в воду, и нет никакой силы, чтобы удержать, остановить её гибельное погружение. Тут стали спускать плотики. Я - к Коляде:
- Борис Григорьевич, больных надо в первую очередь.
- Да, конечно.
Я ждал, что плотик вот-вот появится по правому борту. А его всё нет и нет. Я перешёл на левый борт. Капитан 3-го ранга Манякин, комдив движения, рванул за пусковой линь, раздался хлопок, и плотик стал надуваться. Его мгновенно перевернуло. Все, кто стоял рядом, и Коляда, и Григорян, общими усилиями пытались вернуть его в нормальное положение. Одной рукой держались за леер ограждения рубки, другой рвали линь, когда волна подбрасывала плот. Четыре попытки не удались, плот был слишком тяжёл, пятая, самая сильная волна, и вовсе перекинула плот через надстройку на другой борт. Только тут я заметил, что стою в воде, рубка быстро погружается, лодка становится почти торчком. Крики. Шоковое состояние. Оторопь берёт, когда посреди моря твердь уходит из-под ног. Все ринулись вплавь. Неразбериха, толкотня. Ближайшая к лодке сторона плота была тут же облеплена. Я плыл в фуфайке и чехле от "канадки". Натыкался на кого-то, на меня натыкались, мешали друг другу. Плавать умели почти все, кроме старшего мичмана Еленика (он пошёл на дно сразу, ни за кого не цепляясь, без криков о помощи), матросов Головченко и Михалёва.
Отчётливо помню мысль: "Боже, какая нелепая смерть! Неужели и мне так придётся?!" Перед глазами встали мама, дети. "Что маме скажут? Где могила сына?!" И тут всё внутри поднялось, волна жизни такая накатила, откуда силы взялись - вцепился рукой в леер плотика, а рядом Игорь Калинин вскарабкался, влез сам и других стал втаскивать. Там, на плоту, собралось человек тридцать, а то и больше. Я смотрел на них, как на счастливцев, которым дарована жизнь… Во-первых, как врач знал, что в этой воде минут через двадцать наступит холодовой шок и остановится сердце, во-вторых, силы и без того уже меня покидали. На плот мне не забраться… Рядом мой бывший пациент, обгоревший лейтенант Шостак, налегке, без одежды, залез на плот. Прошу его:
- Саша, дай руку.
Он спустил ногу, в неё я и вцепился. Кто-то крикнул:
- На плотик больше не влезать! Иначе все потонем.
И, кажется, мичман Каданцев, у него голос громкий, чётко скомандовал:
- Разберитесь вокруг плотика!
Все расположились более-менее равномерно, и плотик выровнялся. Но волны накрывали нас с головой. Манякин захлебнулся прямо на плоту. Я почувствовал, что мне мешают брюки, скинул их. Потом, когда меня вытащили, то оказалось, что я в ботинках, но без трусов.
Минут 30–40 я держался за ноги Шостака. Потом мне удалось забросить на плотик и вторую руку. Вцепился намертво. Так меня и сняли.
Рыбаки приняли нас как родных. Оттирали всем, что содержало хоть толику спирта, - одеколоном, лосьонами, даже французский коньяк не пожалели.
Есть ли более жизнеутверждающее чтение, чем рассказы людей, переживших смерть? Пусть кому-нибудь вспомнятся в трудную минуту эти строки.
Фотография мичмана Юрия Анисимова, обнимающего своих троих, едва не осиротевших детей, обошла десятки газет… Его фамилия открывала список спасённых.
Мичман Ю.Н. Анисимов, техник гидроакустического комплекса:
- По тревоге я сразу же прибыл в первый (носовой) отсек Там уже были капитан-лейтенант Сперанский, мичманы Григорян и Кожанов. Мы с тревогой прислушивалась к командам, которые центральный пост давал в аварийные отсеки… Они неслись из динамика "лиственницы"… Больше всего боялись, что рванут аккумуляторные батареи. Дали и нам команду подготовить ВПЛ к работе. Начали давать давление, а его нет… Потом пена пошла. Всплыли и сразу же заметили крен на левый борт… Всё водолазное имущество в отсеке было наготове. Если бы дали команду надеть, мы бы за пять минут одели друг друга.
Потом к нам постучал Калинин и сказал: "Ребята, одевайтесь потеплее и наверх выходите!"
Я взял два мешка с "секретами", потом ящик с документами на спину надел. Когда вылезал, услышал, как командир сказал: "Растёт дифферент на корму…" Вылез наверх, волной с меня ящик сбило. Ухватился за козырёк мостика. А когда вторая волна схлынула, увидел плот метрах в двадцати. Отпустил козырёк и поплыл прямо к нему. Володя Каданцев помог мне залезть. Там был такой прогиб, как яма, вот туда и плюхнулся. Но сильная волна смыла меня за борт. Так бы и унесло в море, но я ухватился за Калинина. Рядом из последних сил держался Сперанский. Очередная волна ударила, и он так откинулся, и всё… Смыло его… И как Волкова смыло, я тоже видел. Умирали все молча. Никто не кричал, не прощался… Очень тяжело было смотреть, когда на твоих глазах… И ничем не можешь помочь… Сам старался двигаться, чувствовал себя плохо. Всё время думал о детях, трое их у меня. Как подумаю о них, так сил прибавляется… Потом услышал: "Шлюпка! Шлюпка!" Легче стало и морально, и физически. И даже потеплело как-то. Судно я не видел. Оно сзади было… Со шлюпки кинули конец, и все быстро за него ухватились. Я одного помог поднять, второго. Почти последний с плота и снялся… Дальше что было, не помню почти. Открою глаза, смотрю - плывём. Глаза закрываю и снова ничего не помню. Пришёл в себя в каюте. Мне стакан спирта, разведённого с вареньем, дают. Я спрашиваю: "Что это?" А мне: "Пей, не спрашивай!" Потом кто-то спросил: "Щекотки боишься?" Я говорю: "Нет. У меня ноги и живот замёрзли". И они давай меня растирать. Очень хорошо растирали…
Оклемался. В парную, душ сходил. Прилёг, но никакого сна. Примерно через час куртку надел, нас вообще очень тепло одели, бельё водолазное выдали, свитеры, и вышел на верхнюю палубу. Там погибшие лежали. К тому времени всех уже наверх вынесли. На каждого смотрел и многих не узнавал. Все почти опухшие…
Капитан-лейтенант Виталий Грегулев, начальник химической службы. Рассказывал, чуть заикаясь, видимо, до сих пор не веря в своё спасение.
- В ночь на 7 апреля я дежурил. Проверял радиационную обстановку. Всё было в норме.
По сигналу аварийной тревоги сразу же перекрыл подачу кислорода во все отсеки. В кормовых - необитаемых - отсеках было процентов 20, а в жилых - 23. Система поглотителя окиси углерода вышла из строя.
В третьем отсеке, в штурманской выгородке, мы с мичманом Черниковым развернули пост переснаряжения изолирующих противогазов - "ИПов". Все аварийные партии уходили со свежими "ИПами". Кстати, они и ПДУ показали себя хорошо в отличие от шланговой дыхательной системы. Задумано хорошо, а исполнение… В ПДУ, рассчитанном на 10 минут, я бегал час.
Мичман Черников (позже погиб во всплывающей спасательной камере) действовал чётко и хладнокровно. Я не раз поминал добрым словом наших флагманских химиков Жука и Журавлёва - их школа.
Стали убирать отработанные ПДУ. Черников мне говорит. "Сейчас плавбаза подойдёт, но я, наверное, здесь останусь". Мы и предполагать не могли, что лодка не выдержит, начнёт тонуть… Тут прибегает Каданцев: "Вода в четвёртом!"
Когда дали команду выйти наверх, я схватил свой транзистор (мне его флагманский на день рождения в море подарил). Китель забрал, брюки. Вылез на мостик, вижу - плыть придётся. Всё оставил и прыгнул в воду с рубки. Вынырнул, обернулся - глазам своим не поверил - корабль тонет.
Поплыл к плотику, волны в лицо. Воды нахлебался, потерял плот из виду. "Ну ладно, - думаю, - чёрт с ним!.. Чего зря мучиться". Хотел руки сложить - и вниз. Вспомнил про семью… Рассказ Джека Лондона вспомнил - "Любовь к жизни". Его герой полз по тундре, боролся с волками. Я тогда думаю: "Нет уж, надо жить…" И многие так боролись. У нас на плоту один уже не мог руками держаться, отнимались от холода. Так он зубами за чью-то шинель схватился.
Очень жить хотелось! Вот сейчас телевизор смотрю, там бастуют, там кого-то режут. Но ведь вы же живёте! Чего вам ещё надо!
Когда вдруг открылся второй, пустой плотик, хотел плыть к нему, догнать. Но чувствую, ноги уже замерзают. Сбросил ботинки, стал растирать.
Капитан-лейтенант Юрий Парамонов:
- А я всё-таки решился. Прыгнул в воду и поплыл. Потом думаю: что это я в ватнике плыву; сбросил его, шапку сбросил… Плыть пришлось против волны. Гребни всё время плот заслоняли. Я-то его видел с высоты нашего борта. Словом, потерял из виду и вернулся к своему.
Капитан-лейтенант Грегулев:
- А ведь некоторые плавать не умели вовсе. Вот матрос Михалёв, трюмный. Хороший моряк, добросовестный. И вот он тихо так, молча ушёл. Нас в училище - я Каспийское кончал - первые два года здорово гоняли: и бегать, и плавать. Двойки ставили, отпусков лишали, но зато все к пятому курсу нормально плавали. Иначе бы я сейчас ничего не рассказывал… Я как борт шлюпки увидел, так и отключился. Очнулся уже на плавбазе. Лежу и думаю: "Чего это я голый?"
Никто из нас не заболел, потому что на "Хлобыстове" врачи сразу же нами занялись. У них там и терапевт, и хирург, и стоматолог, рентгенолог, и три медсестры… Врачи не виноваты, что Молчанов, Нежутин и Грундуль погибли. Ведь хорошо себя чувствовали. Вышли после ужина покурить - и на тебе. Потом выяснилось, что у них в организме начался необратимый процесс и этот почти незаметный для здорового человека "никотиновый удар" от одной сигареты для них оказался роковым.
Морякам "Хлобыстова" мы все своим вторым рождением обязаны. Когда они получили радиограмму "лодка горит", так они чуть ли не швартовы рубили. Из машин выжимали всё, что можно было. Даже пожарную команду в трюм спустили ~ до того они раскалились…
7. "Где мы были?"
"Не забуду слов матери погибшего подводника, - пишет в газету моряк Владимир Плескач. - Выйдя из Дома офицеров, заставленного гробами и портретами погибших, она увидела многотысячную толпу отдающих последний долг и тихо сказала: "Как много людей собралось. А где все были, когда ОНИ погибали?""
Где мы были?
В тот день, когда подводники замерзали на плотике, в продажу поступил апрельский номер журнала "Морской флот". На его обложке два моряка демонстрировали новейшую модель гидротеплоизоляционного спасательного костюма для арктических вод. Они улыбались, лёжа в воде, и показывали оттопыренные большие пальцы: "Во как хорошо!"
То была издёвка фортуны…
Узнав о гибели "Комсомольца" и смерти Таланта Буркулакова, наш общий сослуживец капитан 2-го ранга Владимир Стефановский написал в редакцию "Правды" горькое и честное письмо о том, как обстоят дела на подводном флоте и почему они так скверно обстоят. Поминался там и тот злополучный аварийно-сигнальный буй, который сорвало штормом на буркулаковской лодке.
"Для обозначения затонувшей подводной лодки, - пишет бывший флагманский механик нашей бригады, - предусмотрены два всплывающих аварийно-сигнальных буя для связи подводников с внешним миром. Один из них - носовой с радиосигнальным устройством. Нельзя сказать, чтобы они конструктивно были достаточно продуманны и совершенны. Крепление их к корпусу ненадёжно. Очень часто подводная лодка, уходя в море, возвращается в базу с зияющей пустой "корзиной" - буй в сильное волнение срывается со своего штатного места и "уходит в самостоятельное плавание". Тут вполне справедливо можно упрекнуть создателя такой конструкции. Но, с другой стороны, кому поможет этот буй, если, например, рабочая глубина погружения подводной лодки 300 м, длина кабель-троса буя соответственно 350 м, а под килем - километры? И всё же буй не раз выручал подводников.
Одним из основных элементов электрической сигнальной схемы буя является герметичная семиконтактная муфта. С некоторых пор она стала дефицитом. Трудно сказать, почему. Отчасти потому, что буй часто затекает по той причине, что подводник не всегда умело зажимает на нём колпак, эта муфта в морской воде быстро выходит из строя и уже ремонту не поддаётся.
Промышленностью почему-то в достаточном количестве они не выпускаются. Заводы выпускают то, что им планируют. А тот, кто планирует, не знает, что нужно.
Получается так, что подводная лодка, закончив, скажем, ремонт на заводе, не может выйти на ходовые испытания, так как аварийно-сигнальный буй не в строю - отсутствует семиконтактная муфта. Судоремонтный завод её изготовить не в состоянии. Да ему за это и не заплатят, потому что это комплектующее изделие и его должен обеспечить заказчик. А чтобы оплатили заводу, приходится искать незаконный обходной манёвр, прибегать к двойной-тройной запутанной и опасной бухгалтерии. То есть, чтобы сделать жизненно необходимую деталь, нужно идти на нарушение закона и изворачиваться. А потому чаще всего этот ажиотаж вокруг семиконтактной муфты заканчивается тем, что муфта эта вдруг появляется. Воспитанные в суровых условиях дефицита судоремонтники ничему не удивляются и вопросов, откуда муфта взялась, не задают.
Через несколько дней "танец с саблями" вокруг этого скромного изделия возобновляется с ещё большей силой: на соседней подводной лодке пропала семиконтактная муфта! Но это ещё не всё. При подготовке подводной лодки к автономно-атлантическому плаванию представитель аварийно-спасательной службы флота не уйдёт с корабля до тех пор, пока буи вместе с этой семиконтактной муфтой не будут проверены на комплектность и в работе по прямому назначению. С большим трудом добываются по всему соединению и флоту все недостающие элементы схемы.
Наконец всё укомплектовано, всё работает. Представитель спасательной службы горд тем, что добился приведения в исправность спасательных средств, механик зол, что… зря потратил время. Через несколько дней (перед самым выходом в плавание) он даст указание матросу приварить этот буй к корпусу лодки намертво, по причинам, изложенным выше. На глубине Атлантического океана он никому не нужен. Не утонем - не будем биться в судорогах при его списании. Такой вот анекдот. К сожалению, на флоте таких анекдотов не перечесть".
В критические минуты, когда авария подводной лодки стала реальностью, судьбу подводника может решить индивидуальный спасательный аппарат ИДА.
Это довольно сложное устройство, позволяющее подводнику дышать по замкнутому циклу (аппарат-лёгкие) в любой, в том числе и отравленной, атмосфере, и даже под водой (хотя и не бесконечно и не на любой глубине). Этот умный и не требующий никаких дополнительных операций после включения на дыхание по замкнутому циклу аппарат спас немало жизней подводников.
Авторы некоторых публикаций в связи с катастрофой "Комсомольца" немало упрёков адресуют создателям аппарата ИДА, и справедливых, и попросту несерьёзных.
Существующий на вооружении флота аппарат ИДА создан в 1959 году. Соответственно его условное обозначение - ИДА-59. Он является составной частью индивидуального снаряжения подводника - ИСП-60. Поступил он на вооружение флота, конечно, значительно позже.
От опытного образца, а тем более от идеи до серийного производства новой, или даже не новой, а модернизированной машины или аппарата у нас проходит не один и не два года. Это наша беда. В нашем случае - это беда подводника и вина промышленности, за которой стояли "слуги народа" - министры, председатели, секретари и другие аппаратчики, создавшие такой уродливо-неповоротливый хозяйственный механизм.
Конечно, бросается, и даже резко, в глаза тот факт, что оружие уничтожения, самое что ни есть современное, идёт в ногу со временем, а средства спасения человека отстали на тридцать лет.
Гласом вопиющего в канцелярской пустыне прозвучал крик души бывшего командира атомной ракетной подводной лодки стратегического назначения капитана 1-го ранга запаса А. Горбачёва:
"На следующий день после катастрофы хорошо знакомый мне дворник недоумевал, почему это подводники гибнут от переохлаждения, когда в московских спортивных магазинах продаются костюмы с подогревом, с какими-то поплавками, сигнальными лампочками… Что можно ответить на это? В стране, и тем более в мире, действительно есть костюмы с отличным утеплением и даже с подогревом, с поплавком для длительного удержания на воде, с сигнализацией для ночного обнаружения и даже с герметичной микрорадиостанцией. В таком костюме можно держаться в ледяной воде часы, а то и сутки. Почему же их нет у наших подводников? Нет средств? Да ведь одна затонувшая подводная лодка стоит столько таких костюмов, что их хватило бы для всех моряков мира!
Почему бы подводнику не иметь лёгкий, удобный спасательный комплект, где будет всё необходимое для выживания на воде при всех условиях? Честное слово, слёз одной-единственной матери достаточно, чтобы все эти "мелочи жизни" были решены раз и навсегда. На АПЛ есть индивидуально-спасательные аппараты для выхода из затонувшей лодки, для плавания на поверхности моря после всплытия за счёт плавучести гидрокомбинезона и дыхательного мешка аппарата. Однако всё это устаревшее, неудобное в использовании, громоздкое и тяжёлое устройство.
Почему же большинство подводников оказалось и без этого устройства? Наверное, потому, что на всех 69 человек их просто не было? Наверное, и потому, что весь этот водолазный комплект (аппарат, гидрокомбинезон, тёплое бельё) разукомплектован и хранится в разных местах отсека. При задымлённости, в экстремальных условиях личный состав, как правило, их не находит. Воистину всё сделано для того, чтобы подводник прыгал в воду без спасательных средств и тонул".
Неотвязный вопрос, едва заходит речь о трагедии в Норвежском море, на устах у всех: "Почему у нас так плохо со спасательными средствами?" Когда меня спрашивают об этом, я задаю встречный вопрос: а почему у нас так плохо с протезами для инвалидов и колясками для калек? С оказанием неотложной медицинской помощи на дорогах? С горноспасательной техникой? Всё это задубевшие плоды давнего небрежения нашей Системы ко всему личностному и индивидуальному, к каждому из нас как просителю, клиенту, пациенту… Всё это от чиновничьей привычки рассматривать вас всех как "население", "народную массу", "личный состав", с которым "архитекторы светлого будущего" обращаются столь же вольно, как с любым расходным материалом. Как с неизбежными щепками при рубке леса. Как скульптор с глиной. У нас всего много: и тайги, и глины, и людей.