Сара Эндрюс была единственным ребенком Говарда Дж. Уэйна – основателя компании "Калински джуэлри, Инк.", названной им так в честь матери – красивой и очаровательной белоруски. Сара стала владелицей быстро набирающей силу компании, когда ей было где-то около тридцати лет, после внезапной смерти отца от полиомиелита. Все последующие годы она много и упорно работала, изучая дело и ведя его таким образом, чтобы в один прекрасный день передать Гаю в управление жизнеспособную, процветающую компанию. Для Сары это были трудные годы. Ее муж, англичанин доктор Роберт Эндрюс, настойчиво убеждал продать "Калински джуэлри" и поселиться в Англии. Он ненавидел Америку и тосковал по тихим йоркширским вересковым лугам, где когда-то практиковал как врач. Однако Сара не желала даже слышать об этом. Она упорно училась бизнесу под наставничеством Генри Лэнгхэма, который работал в компании с момента ее основания и сейчас состоял членом совета директоров. Они вместе отбивались от настойчивых предложений более крупных фирм о слиянии компаний, пресекали нежелательные поползновения членов совета. И все это Сара делала ради Гая. Когда-нибудь сын примет от нее бразды правления и станет президентом.
Роберт, отец Франчески и Гая, с детских лет был для них фигурой прямо-таки призрачной. Все больше и больше времени он проводил в столь любимой им Англии. Несмотря на любовь и доброту, которые светились в его взгляде, голубые англосаксонские глаза отца смотрели грустно. Судя по всему, у родителей было мало общего, вот только непонятно, что свело их друг с другом в самом начале.
Сара всегда была богатой, решительной и сильной. На старых фотографиях она выглядела весьма привлекательно. У нее были пышные каштановые волосы, мелкие черты ее лица оживляла милая улыбка. Сару воспитывали гувернантки, она путешествовала по миру со своим обожаемым отцом. В Париже были закуплены наряды, и в восемнадцать лет состоялся дебют Сары в нью-йоркском высшем обществе. Она всегда была частью привилегированного мира очень богатых людей, где с помощью денег можно получить все что угодно, в том числе и любого человека.
Роберт, напротив, был сыном принадлежавшей к среднему классу пары, которой приходилось работать и откладывать деньги на обучение сына в медицинском колледже. Родители Роберта могли позволить себе недельный отдых в пансионате с оплаченным завтраком, где в комнатах на окнах висят желтоватые шторы, а владелицей является какая-нибудь неприветливая особа. В двадцать пять лет Роберт сдал выпускные экзамены и стал работать врачом в больнице св. Варфоломея в Лондоне. Скопив денег, он купил практику в Йоркшире.
Его родители, люди среднего достатка, пришли в ужас, когда он влюбился в энергичную Сару Уэйн, которую встретил, навещая пациента в одном из немногих роскошных домов в этой местности. Сара там гостила и, к немалому удивлению хозяйки дома, попросила разрешения продлить свое пребывание. Через три месяца Сара и Роберт поженились, и она увезла мужа в Нью-Йорк, убедив его, что он сможет зарабатывать гораздо больше, если будет специализироваться по какому-то одному профилю. Роберт так и сделал и через пять лет стал весьма уважаемым отоларингологом. Однако Роберта тянуло к своим корням, к своему народу, к мирной и тихой жизни. С годами его поездки в Англию становились все более частыми. Франческа, когда ей было одиннадцать лет, подслушала его спор с матерью, после чего прониклась к отцу симпатией и сочувствием.
– Вся беда в том, Сара, что здесь нет ничего моего! – говорил отец. – Дом – твой. Наши друзья – это все твои друзья. Даже дети принадлежат тебе в большей степени, чем мне.
– Это просто смешно! – возразила Сара. – Это все наше! Как бы я смогла унаследовать "Калински джуэлри"? Это твоя проблема, что у тебя существует комплекс богатой жены, а не моя.
– Ты могла бы продать компанию и жить нормальной жизнью, жизнью обычной жены и матери. Ну какая у нас домашняя жизнь? Никакой. Ты рано утром уезжаешь в свой офис и возвращаешься домой, когда считаешь нужным. Мы либо каждый вечер развлекаемся, либо уезжаем. На уик-энд мы улетаем в Палм-Бич и проводим время на твоей вилле. Это плохо не только для нашего брака, но и для детей.
Франческа услышала, что Сара громко, театрально вздохнула.
– Ну вот, опять за старое, – усталым голосом сказала она. – Опять те же самые аргументы. Ты должен понять, Роберт, раз и навсегда, что я не могу продать "Калински джуэлри". Мой отец, умирая, доверил компанию мне, и теперь мой долг – управлять ею до того времени, когда Гай возьмет бразды правления в свои руки. Я никогда не смогу понять, почему ты так ненавидишь Нью-Йорк.
Последовала непродолжительная пауза, затем отец стал говорить что-то понизив голос, так что Франческа ничего не могла разобрать. А затем она вновь услышала Сару. Мать говорила резко и жестко:
– Ты можешь катиться к чертовой матери в свою Англию! Ты просто провинциал и жалкий неудачник, и одному Богу известно, почему я когда-то вышла за тебя замуж!
На следующий день Роберт улетел в Англию и вернулся в свою деревушку в Йоркшире. Спустя шесть месяцев он умер от рака.
Сара с Франческой и Гаем прилетели в Англию, где стали свидетелями того, как его в простом дубовом гробу опустили в жирную, плодородную землю любимой им страны. Франческа горько плакала. Сара и Гай – нет.
Где-то в глубине души Франческа и по сей день не могла простить мать за то, что она принесла отцу столько горя.
– Гай, почему ты так скоро снова собрался в Англию? – Сара Эндрюс изо всех сил пыталась не показать своего разочарования, но оно сквозило в ее голосе. Гай пробыл дома всего пару недель, а она рассчитывала, что на сей раз сын вернулся домой насовсем.
– У меня там множество всяких дел. Сейчас в Лондоне начинается сезон, и я приглашен на вечера, балы, скачки и прочие светские мероприятия. Ты же знаешь, все мои друзья в Англии, а не здесь. – Гай укоряюще посмотрел на мать и забарабанил пальцами по столу. Он выбрал полдень для своего прихода в офис, надеясь, что в это время мать будет не очень занята делами, поскольку намеревался обратиться к ней с просьбой. – Мам, в Лондоне жить становится все дороже, а мне следует отвечать гостеприимством на гостеприимство. Мне нужны дополнительные деньги.
– Тебе не хватает жалованья?
– Ах, ладно, если ты не хочешь давать мне денег… – Гай пожал плечами и замолчал. Многократно испытанный прием сработал незамедлительно.
– Да нет же, вовсе нет. Я сейчас выпишу тебе чек. – Сара потянулась к сумочке из крокодиловой кожи и извлекла оттуда чековую книжку. – Сколько ты собираешься там пробыть?
Гай прищурил глаза, пытаясь рассмотреть, на какую сумму выписывает чек мать.
– Не очень долго, – ровным тоном сказал он. – Семейство Маккензи пригласило меня в Шотландию, чтобы поохотиться в августе. У них замок в Пертшире. Но я вернусь еще до наступления осени.
– Хотелось бы надеяться, дорогой. – Сара нервно поигрывала застежкой золотого с бриллиантом браслета. – Ты нужен мне здесь, я хотела бы начать твое обучение. Мы страшно загружены, когда приближается Рождество, и было бы очень здорово, если бы ты был рядом. – Сара с натянутой снисходительной улыбкой протянула сыну чек. Прежде чем положить его в карман, Гай бросил взгляд на выписанную сумму.
– Не беспокойся, мам. Я вернусь, а сейчас рвусь в дорогу… Ты не могла бы оказать мне услугу? Урезонь, пожалуйста, Франческу. Она буквально достала меня в последние дни. – Говоря последнюю фразу, он поднялся и направился к двери.
Сара нахмурилась.
– Что она тебе наговорила? – грубовато спросила она.
– Ты же знаешь Франческу, мам. Она всегда пытается рассердить и поссорить людей. – Гай снова пожал плечами, и Саре показалось, что она уловила грусть в его словах.
– Не беспокойся, дорогой. Я присмотрю за Франческой, – заверила Сара сына. – К счастью, она нашла себе молодого человека, весьма неглупого писателя, насколько я знаю, так что ей будет чем заняться. Ну а тебе, дорогой, я желаю хорошо провести время в Англии и вернуться как можно скорее.
– Спасибо, мам.
Когда на следующий день Гай вылетел из Нью-Йорка, он обратил свои мысли к Диане Стэнтон. Они познакомились при неблагоприятных обстоятельствах, и тем не менее эта встреча посеяла плодоносные семена в его мыслях. Настолько плодоносные, что он не мог откладывать новую встречу.
Заняв свое место в первом классе самолета, Гай предался воспоминаниям о том знаменательном дне.
Гай нанес сильнейший удар с лета, мяч перелетел через теннисную сетку. Его противник Ричард Монтгомери тщетно пытался дотянуться до мяча. Счет стал 5:4.
– Черт! – выругался про себя Ричард. С зеленого возвышения за борьбой наблюдали приглашенные девушки, которые могли слышать каждое слово игроков.
– Ваша подача, – как можно сдержаннее сказал Гай, скрывая торжество. Он великолепно отбил подачу, однако Ричард сильным ударом слева поднял мяч высоко вверх. Мяч приземлился в дальнем углу корта. – Аут! – выкрикнул Гай, что в общем-то было совершенно излишним.
Спустя пятнадцать минут оба игрока шагали к дому. Гай был в упоении от победы и выглядел столь же безупречно одетым, как и два часа назад. Ричард, раскрасневшийся и потный, похоже, еле волочил ноги.
К счастью, подоспел Гай, который спас его от расспросов и унижения. Одна за другой по склону спускались девушки, к которым присоединились молодые люди, игравшие до этого в крикет, и все собрались на террасе.
– Проходите, пожалуйста, – ворковала мать Ричарда, миссис Монтгомери. – Чай готов. Садитесь и угощайтесь. – Пухлыми ручками она указала на стол, уставленный тарелками с маленькими сандвичами и пирожными, и принялась разливать в чашки ароматный китайский чай сорта сушонг из большого серебряного чайника. – Молоко? Лимон? Сахар? – счастливо суетилась она. Миссис Монтгомери была от души рада, что Ричард пригласил к себе друзей.
Группа красивых молодых людей в элегантных, отлично сшитых белых спортивных костюмах, чем-то напоминающая стаю гогочущих лебедей, расселась на деревянных садовых скамейках, ставших пепельно-серыми оттого, что пережили не одну английскую зиму. Некоторые из гостей разместились на каменной балюстраде, кто-то расположился на лестнице, ведущей в сад с декоративными белыми горками.
От террасы начинался газон, пестревший маргаритками, вдали виднелись клумбы с традиционными пионами, лилиями и лавандой. Возле старой деревянной беседки разрослись кусты роз, освещенные низким вечерним солнцем и отбрасывающие длинные тени. Пейзаж был умиротворяющий и весьма живописный.
Пока позвякивали чашки и блюдца из тонкого фарфора и шла оживленная беседа, Гай присел на широкую каменную ступеньку с чашкой в одной руке и куском инжирного пирожного в другой. Он выглядел весьма элегантно в белом теннисном костюме. Высокий, ростом более шести футов, поджарый, с длинными ногами и узкими бедрами, поразительно красивый, с черными волосами и глазами и смуглой кожей, он выглядел моложе своих двадцати четырех лет. Прищурив глаза, Гай наблюдал за окружающими его людьми и молча прислушивался к разговорам, в которых было много нюансов, недомолвок и восклицаний, не вполне ему понятных. Похоже, они говорили на своем собственном языке, и Гай чувствовал себя в некоторой изоляции. Какое-то особое выражение в их глазах, какая-то загадочная улыбка, поворот головы – и вот они уже общаются между собой, понимают друг друга, невольно заставляя Гая чувствовать себя параноиком. Уж не смеются ли они над ним? Или над его темно-зеленым "бентли", стоявшим на подъездной аллее рядом с их потрепанными "остинами" и "моррисами"? Уж не находят ли они его американский акцент смешным? Или они считают, что он слишком хвастается своим богатством? Как бы то ни было и независимо от того, насколько часто Гая приглашали на встречи, они держались от него на расстоянии – весь этот клан, ревниво оберегающий собственную исключительность и утонченной вежливостью изгоняющий из своей среды чужаков.
Сколько Гай себя помнил, он воспитывал в себе чувство принадлежности к этому обществу, однако, будучи наполовину американцем, а наполовину англичанином, чувствовал себя здесь чужим, несмотря на деньги, полученное в Англии образование и знакомства, которые стремился поддерживать. Ему хотелось бросить вызов молодым аристократам, не придававшим значения атрибутам своей знатности, ибо считали это само собой разумеющимся. Это были молодые люди, которые носили потрепанные твидовые пиджаки с кожаными латками, могли вырядиться в старый отцовский вечерний костюм, надеть охотничьи ботинки деда, которые шутливо признавались, что разорены и скоро заложат семейные драгоценности, чтобы заплатить за новую крышу, и которые тем не менее были столь самоуверенны и самонадеянны, что ездили на полуразвалившихся старых машинах. Почему они не выказывают уважения или даже симпатии к нему? Он был богат, красив, образован, слыл отличным спортсменом и компанейским парнем. На гостеприимство он отвечал еще более щедрым гостеприимством. Он присылал их матерям букеты цветов, если его приглашали на обед. И тем не менее с ним продолжали обращаться с той же вежливостью, с какой обращаются с едва знакомым человеком.
Гай огляделся вокруг, увидел группки из двух или четырех человек, где каждый предлагал другому подвезти его домой после чая и решал, куда отправиться на обед. Он снова с горечью ощутил себя чужаком. Как же это преодолеть?
Именно в этот момент к нему подошла миловидная девушка с длинными белокурыми волосами и, доброжелательно улыбаясь, села рядом с ним. Одета она была в бледно-розовое полотняное платье, в руках держала тарелку с шоколадными бисквитами.
– Привет, – дружелюбно сказала она. – Меня зовут Диана Стэнтон. Хочешь бисквит?
Внезапно будто луч света пронзил окружавшую Гая тьму. Вот и ответ, каким бы абсурдным и неразумным он ни казался! Ему придется принести большую жертву, но Гай понял, что готов к этому. Он должен жениться и войти в одну из этих знатных семей.
Глава 2
Леди Диана Стэнтон сняла длинную нежно-голубую атласную накидку с белым лисьим воротником и с застенчивой улыбкой подала ее гардеробщице, которая, перебросив накидку через руку, вручила Диане билет.
– Послушай, – обратилась к ней стоящая рядом девушка, – ты собираешься завтра на бал к Монтагусам? Я слышала, что они пригласили шестьсот человек, можешь себе представить? – Девушка разгладила длинные белые лайковые перчатки на руках и повернулась к зеркалу, чтобы полюбоваться своим отражением.
Диана присоединилась к подруге. Ее стройную, изящную фигурку облегало платье из белой органзы, длинные белокурые волосы были забраны назад и поддерживались полумесяцами белых цветов. У Дианы был красивый бело-розовый цвет лица, на фоне которого выразительно поблескивали голубые глаза.
– Да, собираюсь, – ответила Диана. – Все ожидают, что будет весело. Я слышала, что приглашен оркестр, который будет исполнять румбу. – Она счастливо засмеялась, а девушка в розовом вздохнула: если бы она была такой, как Диана Стэнтон! Если бы Диана не была столь милой, ее можно было бы возненавидеть. Нет никаких сомнений в том, что Диана стала дебютанткой года. Ее фотографии, сделанные Сесил Битон, появлялись в журналах "Вог", "Татлер" и "Куин"!
На фотографиях Диана представала в виде романтической красавицы, прогуливающейся по розарию старинного родового поместья Стэнтонов в муслиновом, падающем свободными складками платье, с охапкой цветов в руках.
В гардеробную входили новые и новые девушки, порхающие как бабочки, в легких платьицах, гардеробщицу, к ее неудовольствию, завалили дюжинами накидок и пелерин.
Зал наполнился гомоном девичьих голосов. Стайка девушек столпилась перед зеркалом.
– У кого-нибудь есть лишняя заколка?
– Надеюсь, Дэвид будет танцевать со мной. Он ведь собирался быть здесь сегодня?
– О Господи, у меня сломался веер! Мама будет страшно рассержена.
Для Дианы, которая провела семнадцать лет в тиши Оксфордшира, сегодняшний возбужденный щебет напоминал гомон переполошившейся птичьей стаи.
– Пошли? – Она повернулась к девушке в розовом, которая щипала себе щеки, чтобы на них появился румянец.
– Божественно! – выдохнула девушка. Все вокруг казалось ей замечательным – музыка, еда, цветы и особенно молодые люди. Идя впереди, Диана проследовала в огромный мраморный холл дома маркизы Лондондерри, где сегодня давали бал. Освещенная огнями сверкающих люстр, Диану ожидала ее мать – вдовствующая графиня Саттон.
– Я мечтаю о том дне, когда мы сможем самостоятельно ходить на вечера, – шепотом сказала девушка в розовом. – Один очаровательный молодой человек хотел проводить меня домой после танцев у Сторриджей вчера вечером, но, конечно же, я вынуждена была отказать ему. Кошмар! – заключила она.
Диана улыбнулась и вежливо кивнула, хотя на самом деле была с ней не согласна. Очень здорово, что ее мать бывает на этих вечерах, она хотела бы, чтобы и брат был здесь, но Чарли женился и находился сейчас далеко от усадьбы Стэнтонов. Что касается Джона, то он все еще пребывал в Оксфорде и заявлял, что ненавидит танцы.
– Ты готова, дорогая? – Мэри Саттон тепло улыбнулась дочери, восхищаясь про себя ее красотой.
– Да, мама.
– Тогда пойдем. – Повернувшись, она вместе с Дианой направилась к великолепной, устланной красным ковром лестнице.
В этот момент из гардеробной выпорхнула стайка возбужденных и хихикающих девушек, которых поджидали их матери или бабушки, бросавшие на них строгие взгляды, призывая к сдержанности.
Маркиза Лондондерри стояла наверху лестницы, готовая встретить гостей, – величественная дама с огромной бриллиантовой диадемой.
Лакей называл имя каждого нового гостя.
– Леди Саттон и леди Диана Стэнтон, – громким голосом объявил он.
Зал притих, и головы присутствующих повернулись в их сторону, когда Диана и ее мать обменивались приветствиями с маркизой.
– Дорогая, эта девушка по-настоящему прелестна, – пробормотала пожилая дама своей подруге, усаживаясь на один из покрытых позолотой стульев, стоящих вдоль стен большого зала.
– Вы имеете в виду Диану Стэнтон? О да, она наверняка сделает блестящую партию.
– Конечно, Мэри Саттон прекрасно воспитала ее, – вмешалась в разговор третья женщина. – Такие приятные манеры. И не злоупотребляет косметикой, как это теперь, к сожалению, модно.
Три пожилые дамы нашли благодатную тему для разговора.
– Мэри разрешает ей встречаться только с достойными людьми, – снова заговорила первая дама. – Я всегда говорю, что это чрезвычайно важно – знакомиться только с приличными людьми. Ничего путного не получится, если выйти замуж за человека из другой среды.
Другие женщины с готовностью закивали.
– Помню, моя мать то же самое говорила мне, когда я была девушкой, – поддержала первую даму вторая. Она сделала несколько взмахов черным, украшенным перьями веером. – Ты должна выйти замуж за человека своего круга, а это значит, что он должен быть протестантом и тори.
– Верно! – хором подтвердили другие.