Девушка задрожала, по рукам побежали мурашки, и она плотнее завернулась в халат. Потом, встав с дивана, подошла к небольшому бару рядом с книжным шкафом и, взглянув на бутылки, вытащила одну из них.
Этикетка показалась ей знакомой, будоражащей смутные воспоминания. Да, конечно, это был один из тех сортов бренди, которые Чарльз привозил из Франции. Она поставила бутылку на серебряный поднос. Затем снова взяла ее, налила себе немного в небольшой бокал и, сделав глоток, медленно пошла назад к дивану.
Ники плохо разбиралась в снах, но и ее скудных познаний было достаточно, чтобы понять, что кошмар - следствие впечатлений, накопившихся в подсознании. Однажды, несколько лет назад, мать сказала ей, что людям часто снятся собственные страхи. Что-то, некогда напугавшее человека и отложившееся в подсознании, во время сна выходит на первый план. Она отлично понимала, что все это значит: она боится, что Йойо нет в живых, что Кли, военный фотокорреспондент, постоянно рискующий жизнью, может быть убит.
Все ясно, сказала она себе, отхлебнув еще бренди. Оба они в последнее время не выходят у нее из головы. Но вот почему в кошмар попал Чарльз Деверо? Может быть, из-за того, что она находится во Франции, где они вместе путешествовали и где он частенько закупал вино для своей торговой компании…
Чем больше она размышляла, тем меньше сомневалась в том, что эти трое приснились ей оттого, что каждый по-своему был ей далеко не безразличен.
8
Кли стоял перед монтажным столом с подсветкой и сосредоточенно рассматривал негативы. Через пару минут он повернулся к Жан-Клоду Роше, управляющему его парижским фотоагентством "Имидж", и довольно кивнул.
- Думаю, что он - настоящая находка, Жан-Клод. Снимки хороши, если честно, чертовски хороши. Пусть этот парень зайдет ко мне, и чем раньше, тем лучше. Нам наверняка понадобится здесь хороший фотограф, работы сейчас больше, чем нам по силам.
Жан-Клод был доволен.
- Марк Вийе и в самом деле великолепен, Кли, - сказал он. - Яркий, яростный и вместе с тем тонкий. У него верный глаз, как и у тебя. Вот увидишь, он тебе понравится, он… как бы это сказать, он очень обаятельный.
- Хорошо. Насколько я могу судить по этим фотографиям, его работу мало назвать отличной. Давай дальше. Есть еще что-нибудь для меня?
Жан-Клод покачал головой.
- Нет, остальное улажено. Расписание заказов на столе. Все заняты на несколько недель вперед. За исключением тебя. Я решил не загружать тебя до поры до времени.
- Вот за это спасибо. Значит, я смогу перевести дух денек-другой после Пекина и Москвы! - воскликнул Кли, просияв при мысли об отдыхе. Он собрал с монтажного стола негативы и протянул их Жан-Клоду.
- Спасибо, - сказал тот и вложил их в большой конверт. - Пойду позвоню Марку, попрошу его заглянуть завтра утром. Согласен?
- Согласен. Да, кстати, что там с моей работой для журнала "Лайф"?
- Ты понадобишься им недельки на три в конце июля - начале августа. Они хотят, чтобы ты сначала съездил в Вашингтон и сфотографировал президента и госпожу Буш, это им нужно в первую очередь.
- Скорее всего, так и будет. Сессия Конгресса продлится весь июль, а в августе Буш, видимо, уедет либо в Кемп-Дэвид, либо в Кеннебанкпорт. Кто там на очереди после президента?
- Они не уточнили. Но, по-моему, они хотят дать тебе несколько особых заказов. Я сказал им, что сообщу о дате твоего приезда, как только смогу. Им надо дать подтверждение в Белый дом. Итак, когда ты едешь?
- Числа четырнадцатого, я думаю. - Кли подошел к своему заваленному бумагами столу и сел. - Спроси Марка Вийе, не сможет ли он прийти завтра утром пораньше, в половине восьмого, в восемь.
- Хорошо. - Жан-Клод направился к двери, но перед тем как выйти, обернулся и посмотрел на Кли. - Нет ничего проще, он придет, когда скажешь. Больше всего он хотел бы работать с тобой. Ты его кумир.
Кли улыбнулся и промолчал. Он знал все о кумирах и о том, каково иметь хоть одного.
Непроизвольно Кли перевел взгляд на фотографию Роберта Капы, висевшую сбоку на стене среди других, и его, как всегда, полоснуло острое как бритва чувство грусти, стоило ему посмотреть на эту фотографию. Больше всего в жизни он сожалел о том, что он не встретился с ним; родился слишком поздно, а Капа трагически погиб слишком рано.
Мгновением позже он уже опустил глаза в бумаги, которыми был завален стол, переложил их с места на место, как обычно, без всякого смысла. Возня с бумажками не была его сильной стороной; по правде сказать, она навевала на него неимоверную скучищу. Он сколол письма вместе, нацарапал на верхнем конверте: "Луиза, пожалуйста, распорядитесь этим по своему усмотрению", - и кинул пачку на поднос - секретарша сама разберется, что к чему на следующий день.
Взглянув на часы, увидел, что уже почти шесть. Если и в самом деле нет ни сил, ни желания идти на званый ужин к своим друзьям, Генри и Флоренс Девонам, лучше отказаться не мешкая. Генри, журналист, работал в парижском бюро журнала "Тайм", и Кли позвонил ему по прямому проводу. Трубку долго не брали, а когда наконец взяли, послышался голос Генри с его сильнейшим бостонским акцентом:
- Алло, слушаю.
- Хэнк, это Кли.
- Только попробуй сказать, что не придешь!
- Приходится, Хэнк. Послушай, такая незадача, но что поделать.
- Фло пригласила эту манекенщицу от Лакруа, запамятовал, как ее зовут. Умопомрачительная особа. Уж ее-то тебе точно захочется увидеть. Ну как?
- Чего мне действительно хочется, так это чтобы вы двое бросили попытки меня окрутить! - воскликнул Кли чуть сердито, но тут же рассмеялся и сказал: - В самом деле, сегодня вечером ну просто никак. Я только что договорился о встрече, это очень важно.
- Еще бы. Знаю я тебя. Небось свидание не чета нашему.
Пропустив эти слова мимо ушей, Кли рассудительно заметил:
- Если мне память не изменяет, Фло никогда не ставит только на одного скакуна и имеет обыкновение приглашать еще парочку ничейных мужчинок, у меня нет сомнений в том, что эта барышня от Лакруа не будет страдать от недостатка мужского внимания сегодня вечером.
- Так-то оно так, но Фло хотела, чтобы с ней познакомился именно ты, Кли.
- Непременно. Как-нибудь в другой раз. Сегодня дел по горло. Как насчет того, чтобы отобедать завтра?
- Ничего не выйдет. Улетаю в Ниццу. Я работаю над статьей о гримальдийцах Монако, так что мне надо записать несколько интервью в Монте-Карло.
- Когда вернешься, позвони - свидимся.
- Идет. Да вот еще что, Кли…
- Слушаю тебя, Хэнк.
- Нам будет очень не хватать тебя сегодня вечером.
- А я буду скучать по вам. Извинись за меня перед Фло и поцелуй ее от меня.
Повесив трубку, Кли подумал, что надо не забыть утром послать Флоренс цветы, затем снова снял трубку и набрал номер. Тут же ответил женский голос.
- Это ты, Мел?
- Привет, Кли. Что случилось?
- Да нет, ничего не случилось… Мел, я…
- Не придешь сегодня вечером.
- Дорогая моя, послушай, мне так обидно, но тут подвернулся один американский фоторедактор, и он…
- Должен увидеться с тобой сегодня вечером, потому что завтра утром он улетает, а встреча эта - вопрос жизни и смерти для твоего агентства, - закончила она, словно знала все наперед.
- Ну вот видишь, ты же у меня умница.
- А почему бы тебе не прийти потом?
- Будет слишком поздно.
- Ну и что?
Последовало краткое молчание. Наконец Кли сказал:
- Я бы хотел увидеться с тобой в выходные, Мел. Если ты свободна, конечно. Можно было бы прошвырнуться куда-нибудь за город пообедать. В субботу вечером. Как ты на это смотришь?
Он услышал, как Мел на другом конце провода вздохнула.
Помолчав, она произнесла:
- Ну ладно, хорошо. Только я до сих пор не возьму в толк, почему позволяю вам так обращаться со мной, Клиленд Донован. Другим мужчинам это даром не прошло бы.
- Что не прошло?
- Скрываться от меня подобным образом.
- Так как насчет субботы, договорились?
- Ты и сам знаешь, Кли. Конечно же, да.
Он пожелал ей спокойной ночи и повесил трубку. "Пошлю Мел цветы от Лашома завтра утром", - подумал он, задирая ноги на стол, откидываясь назад и закрывая глаза.
Кли чувствовал огромное облегчение оттого, что отказался от приглашения Фло и Хэнка и от свидания с Мел при помощи легкой безобидной лжи. По правде говоря, не было у него никакой деловой встречи. Просто душа не лежала идти на этот званный ужин у Девонов; не был он в настроении и ужинать наедине с Мелани Лоу, умной и славной девушкой, к которой он испытывал самые добрые чувства. Он хотел побыть один - слишком много накопилось у него на душе, и слишком о многом ему надо было подумать. Была еще одна причина, почему он так обрадовался, когда Жан-Клод сказал, что он свободен и не предвидится никакой работы до самого отъезда в Штаты. Он не только использует следующую неделю, чтобы отдохнуть, но и посвятит ее личным делам, давно ждущим своего часа. В особенности одному, не дающему покоя вот уже несколько недель.
Кли открыл глаза, встал, надел пиджак и направился к двери.
На полпути он остановился и вновь взглянул на портрет Капы. Из всех фотографий, на которых тот был либо в военной форме, либо в гражданской одежде, эта была его любимой. На ней были запечатлены Капа и Дэвид Сеймур в зеленом парижском сквере в начале пятидесятых. Друзья сидели на железных садовых стульях, на Капе был плащ, к губе прилипла сигарета. В глазах его стоял вопрос, и казалось, он слегка улыбается. Одна рука Капы покоилась на колене. Кли всегда поражала эта рука с длинными, чувствительными пальцами, они, казалось, умели делать все на свете. На этом снимке Капа был невероятно хорош: сильные мужские черты лица, густые черные волосы и брови, сверкающие темные глаза, чувственные губы создавали образ красавца-мужчины.
Капа был известен неотразимым обаянием и веселым нравом, равно как хорошими книгами, так что Кли прекрасно понимал, почему Ингрид Бергман и многие другие женщины сходили по нему с ума.
Что бы Кли ни читал о Капе, везде говорилось о его мужестве и смелости, чувстве сострадания и человечности. Когда-то английский журнал "Пикчер пост", ныне не существующий, опубликовал фотографию Капы с подписью "Величайший военный фотокорреспондент мира". Таким он и был. За что в конце концов поплатился жизнью.
Капа погиб 25 мая 1954 года, подорвавшись на противопехотной мине, установленной вьетнамскими повстанцами на небольшом поросшем травой склоне над плотиной, в пяти километрах от местечка Донкитон, во время французской войны в Индокитае. Ему было сорок восемь. "Всего-навсего на два года больше, чем мне теперь", - подумал Кли, вдруг вспомнив о том, что и он смертен, и о том, как на самом деле хрупка жизнь.
В 1955 году журнал "Лайф" и Американский международный пресс-клуб учредили приз имени Роберта Капы "за лучший заграничный фоторепортаж, потребовавший особого мужества и находчивости".
Кли завоевал этот приз за освещение войны в Ливане. Он был его самой большой драгоценностью. Приз в футляре с голубой бархатной подушечкой лежал на полке рядом с фотографией самого Капы, немного в стороне от других международных наград, полученных Кли за творческие успехи.
Подняв крышку, Кли некоторое время смотрел на приз, вновь и вновь задавая себе вопрос, почему он так сроднился с незнакомым человеком, но которого ему не хватало, как самого близкого друга. Эта мысль занимала его много лет, но так или иначе Капа, давно покойный, был единственным, кто так сильно повлиял на его жизнь.
В коридоре послышался голос Жан-Клода. Кли отвлекся от своих мыслей и вышел посмотреть, что случилось.
- Эй, ребята, что это вы тут? - спросил он, подходя к возбужденно говорившему Жан-Клоду и Мишелю Беллону, их партнеру по агентству и фотографу с незаурядным талантом и сильным характером.
- Пустяки. - Мишель подмигнул Кли.
- Он прав, ничего серьезного, в самом деле ничего, - ухмыльнулся Жан-Клод. - Мы обсуждаем достоинства разных ресторанов, пытаясь решить, где заказать ужин для Стива, - объяснил он, упомянув еще одного коллегу из "Имиджа".
- Тогда давайте перейдем к прениям, - сказал Кли. - Быть может, мой голос окажется решающим.
9
Когда Кли наконец покинул "Имидж", находившийся на улице Берри, уже смеркалось, краски на небе сгустились, но до темноты было еще далеко.
Прежде чем направиться к Елисейским полям, он поднял голову и взглянул на небосвод. Сегодня вечером он был темно-синим, цвета павлиньего глаза и мягко светился, будто подсвеченный с обратной стороны.
Волшебные часы, сказал себе Кли, используя выражение киношников, которое как нельзя лучше подходило для этого времени суток, обожаемого кинорежиссерами и операторами за то, что оно чудесно выглядело на пленке.
Дойдя до Елисейских полей, Кли остановился и взглянул вдоль длинного, широкого бульвара на Триумфальную арку. Трехцветный французский флаг в ее проеме был искусно освещен прожекторами. Под аркой гулял ветерок, и флаг выглядел торжественно. Кли подумал, что Триумфальная арка - самое впечатляющее и замечательное зрелище из тех, что ему доводилось видеть, но, по правде говоря, весь Париж был просто великолепен. Накануне 200-летнего юбилея, который отмечался в этом году, множество старинных зданий было приведено в порядок.
Кли повернул направо и пошел по Елисейским полям, получая от прогулки истинное удовольствие после долгого дня, проведенного в конторе. Обычно он чувствовал себя не в своей тарелке в перерывах между заданиями. Однако, невзирая на это, как бы там ни было, ему нравилось гулять по Парижу больше, чем где бы то ни было.
Это был его город. Впервые он оказался здесь восемнадцатилетним и влюбился в него. С первого взгляда. Он мечтал приехать в Париж из-за Капы, много лет прожившего в столице Франции, где в 1947 году он основал "Магнум", вместе с Дэвидом Сеймуром и Анри Картье-Брессоном. Капа был его кумиром с пятнадцати лет, когда Кли еще жил в Нью-Йорке. Тогда, в 1965 году, он прочел статью о покойном фотокорреспонденте в каком-то фотожурнале и после этого стал разыскивать все, что когда-либо было написано о нем.
Кли начал фотографировать, когда ему было девять, пользуясь дешевеньким аппаратом, подаренным родителями ко дню рождения. Хотя он был еще ребенком, снимки у него выходили настолько самобытные, что все поражались его дарованию. И отец, и мать, и сестры - Джоан и Келли - стали его добровольными жертвами, разрешив снимать себя круглые сутки, они выполняли все его мыслимые просьбы, а также позировали на семейных торжествах.
Одаренный от природы, тонкий, умный, обладающий верным глазом, Кли был самоучкой. Фотография стала его страстью, его жизнью с юности - и на все последующие годы.
В 1968-м Кли открыл для себя Париж и был очарован им. Летом того же года, решив, что когда-нибудь поселится там навсегда, он вернулся в Нью-Йорк, чтобы стать великим фотографом. Он хотел стать вторым Робертом Капой, если это вообще в человеческих силах.
Кли, до этого работавший в проявочной фотографа-портретиста на Манхэттене, остался там еще на год, затем через знакомых отца получил место младшего фотографа в "Нью-Йорк пост". Скоро он приобрел известность в газете и дальше действовал уже без оглядки.
Одновременно он поступил в вечернюю школу, чтобы учить там несколько раз в неделю французский, так как язык ему был совершенно необходим, чтобы мечта его жизни - переселиться в Париж - осуществилась. К двадцати одному году он уже бегло говорил по-французски. Кроме того, он оказался гораздо более искусным специалистом, чем некоторые ветераны индустрии новостей.
В 1971 году последовало приглашение на работу в "Нью-Йорк таймс" в качестве штатного сотрудника, но когда ему исполнилось двадцать три года, Кли бросил газету, ушел на вольные хлеба и стал мотаться по Европе, работая внештатником американских и английских журналов.
Обосновался он, естественно, в Париже, а два года спустя, в двадцать пять лет, открыл собственное фотоагентство "Имидж". Француз Мишель Беллон и американец итальянского происхождения Стив Карвелли вошли в долю. Меньше чем через год к ним присоединился лондонец Питер Нейлор на правах четвертого и последнего фотографа-учредителя.
"Имиджу" с самого начала сопутствовал успех, заказы сыпались со всего мира, принося высокие гонорары его ведущим специалистам, завоевавшим вскоре немало призов. Четырнадцать лет спустя агентство по-прежнему состояло из четырех партнеров и немногих штатных фотографов, не считая нескольких лаборантов и секретарш. Оно стало одним из самых престижных в мире.
Кли прекрасно знал: что его родные очень расстроились оттого, что он стал эмигрантом и поселился в Париже. Он тоже беспокоился из-за этого, но жизнь свою менять не собирался. Он имеет право жить, как считает нужным. Первые годы родители и сестры частенько навещали его, а сам Кли, когда бывал в Нью-Йорке, проводил с ними все свободное время. Он и теперь поступал так, оказываясь на родине.
Хотя он и ослушался отца и не стал поступать в колледж, вместо этого окунувшись с головой в мир профессиональной фотографии, они остались настоящими друзьями. Ирландец во втором поколении, обладающий недюжинным умом, острый на язык и прекрасно владеющий словом, его отец, Эдвард Донован, был знаменитым и преуспевающим адвокатом в Манхэттене, весьма уважаемым знатоком уголовного права. Он скоропостижно скончался от сердечного приступа в 1981-м, и Кли, так же как и его мать и сестры, остро ощутили эту потерю. Тед Донован был прекрасным семьянином, преданным мужем и любящим отцом.
К огромному облегчению Кли, мать сумела справиться с горем и держалась молодцом, - во многом, думалось ему, благодаря детишкам его сестер. Джоан и Келли были замужем и вдвоем произвели на свет трех дочек и сына. Внуки стали для Марты Донован всем, и она, похоже, теперь была в ладах сама с собой.
Все еще размышляя о матери, Кли подозвал такси и назвал водителю адрес. Надо будет позвонить ей в выходные и сказать, что они скоро увидятся, ведь он приедет в Нью-Йорк в конце июля. Она будет рада, так же, как и он. Они оставались близкими людьми на протяжении всех этих лет, и он знал, как она волнуется за него, особенно когда он находится в местах боевых действий. Это было одной из причин, почему он всегда давал знать о себе, где бы ни находился.
Такси вскоре свернуло на улицу Жакоб в Шестом округе, очаровательной части Парижа, известной под названием Латинский квартал. Кли жил здесь на четвертом этаже красивого старинного дома.
Кли сидел на диване в гостиной, свет был притушен, из включенного проигрывателя тихо лилась музыка Моцарта. Потягивая пиво, он размышлял о своей личной жизни.
Николь Уэллс. Он произнес ее имя про себя. Эта женщина поистине стала проблемой, мучающей его денно и нощно.