Боже! Я считала Венечку образцом изящества и грации, но по сравнению с "этой Лерочкой" он просто мачо. Нет, не тянет эта "пахучая фея" на идеального супруга для нас. Слишком сладенький. Да и Виктор уже утвердился на своём законном месте, даже в моём прихотливом сознании.
Говорили мало. В первый раз, когда я ужаснулась, определив к чему идут его подготовительные манипуляции: "Будете красить?!", он пропищал в ответ: "Немножко". Я решила терпеть, хуже-то вряд ли будет. Потом, когда он с ножницами на меня нацелился, на мгновенье забыла о своём решении: "Будете стричь?!" – "Не коротко".
Вернулся Венечка и Валеру прорвало. Как посыпал фактами и фамилиями. Кто с кем сошёлся, кто разводится, у кого жена страшная, кто кому изменяет и с кем. Некоторые из этих фамилий показались мне знакомыми, не очень хорошо, разумеется, вроде бы, что-то такое из телевизора. Венечка почти не отвечал, изредка вставляя короткие, довольно ядовитые комментарии. Валера, по всей видимости, воспринял это как одобрение и ринулся в атаку:
– У Мегеры юбилей, я слышал.
– Да уж, – Венечка поджал губы, – ничего ей не делается.
– Ни говори! Сто лет в обед. Когда празднуют-то?
– Не знаю. Я не праздную, но так подозреваю, целый месяц будут гудеть.
– Сам-то здесь уже, в России?
– Да, приехал.
– Прикатил Мегеру ублажать?
– Найдет ещё дела.
– Ты с ним виделся?
– Нет пока. Не горю желанием.
– Не хочешь – заставят. Слушай, а Анжела эта, любовница, что ли его?
– Я не вникал, но, кажется, бывшая.
– Тогда всё ясно. Тебя постричь?
– Не надо. Долго ещё?
– Всё. Сейчас Нину позову. – Сказал Валера и вышел, тоненько напевая.
– Мейкап ещё и платье, – пояснил мне Венечка.
Явилась полненькая блондинка. Вопреки ожиданиям, она лишь слегка коснулась моего лица в двух-трёх местах косметикой пастельных тонов. То, что показало зеркало, мне понравилось. Я сделалась свежее и моложе. Такой причёски я никогда не носила, хотя они были модны как раз во дни моей юности наряду с химической завивкой. Какая-то кругленькая укладка, очень пышная и женственная. Я стала похожа на кошку или лисичку. В общем, личико весьма пикантное, дерзкое и привлекательное.
– Платье примерим? – Спросила Нина.
– Да, – ответил за меня Венечка.
В комнате, напоминающей балетный зал, с зеркалами от пола до потолка Нина предложила мне раздеться, чем страшно обескуражила: и бельё неподходящее и душ принимала рано утром перед работой, и фигура далека от идеала. Хорошо хоть он остался за дверью. Ничего не поделаешь, свои тряпки тоже не годятся, скинула их, скрепя сердце. Платье мне вручили довольно странное, я бы сказала, годов из 90-х. А в 90-е люди ужасно одевались. Аляповатая расцветка, рукава "фонариком", спасибо, не мини. До меня дошло – это маскарад, причёска тоже того периода. Остаётся порадоваться за макияж, тогда были модны жуткие чёрные стрелки, синие тени, помада самых невероятных цветов вплоть до фиолетового, и яркие румяна во всю щёку. А вот с туфлями не так повезло: высоченные каблуки и тугие колодки. На каблуках я лет сто не ходила, ну, ничего, это же для него и только на один вечер. Нина поправила мою причёску и торжественно объявила, что всё готово.
Я не увидела на Вененчкином лице ни одобрения, ни довольства, наоборот, он как-то весь напрягся, нахмурился, стал ещё жёстче и мужественней. Или это только сейчас вовсю заиграла разница с Валерой? Как он расплачивался, я тоже не видела, но не за спасибо же они со мной возились. Тем более, спасибо-то он, как раз, не сказал, молча направился к выходу и мне через плечо бросил "пошли". Я так растерялась, что тоже не поблагодарила, поспешила за ним.
Ничего себе, уже завечерело. Сколько же меня там разукрашивали? Показалось, что Венечка сердится, стала ждать чего-то вроде нервного припадка с криком и руганью, не знаю почему, атмосфера как-то вокруг него накалилась. Но ничего похожего – дружелюбно, можно сказать, ласково, Венечка сообщил:
– Я машину на стоянку отогнал, отсюда минут семь пешком. Прогуляемся?
Я взяла его под руку, не только в качестве проявления участия, но и вполне с утилитарным значением, туфли страшно неудобные. Он взглянул мне на ноги.
– Слушай, сними ты их.
– А свои я там, в салоне оставила. Вернуться?
– Иди, вон там сядь, – он указал на павильон автобусной остановки, – я сейчас.
Не к салону пошёл почему-то, совсем в другую сторону. Через пять минут возвращается с коробкой. Открывает – там кроссовки с ядовито-жёлтой надписью NIKE. Я неловко наклонилась – платье обтягивает в самых неподходящих местах.
– Подожди, дай. – Он присел на корточки, своими руками снял с меня туфли.
– Вень, я ещё не настолько беременна.
– Сиди спокойно, не мешай доктору оперировать.
Мне вдруг вспомнилось, как отец, ещё здоровый и довольно молодой помогал рано располневшей маме сапоги застёгивать. В этом был такой интим. Я-подросток до красноты смущалась. Умеет, однако, доктор доставить девушке удовольствие. Пока я млела и покрывалась гусиной кожей, он напялил кроссовок и стал зашнуровывать.
– Нормально?
– Да, отлично. Правда, видон у меня тот ещё получился.
– Наплевать.
– Ну, если ты считаешь, что чем чуднее, тем моднее, то хорошо.
Он подал мне руку, и мы пошли потихонечку.
– Ребята! Вы туфельки забыли! – Окликнул нас какой-то дедушка.
– Пригодятся кому-нибудь, – отозвался Венечка.
– Как, а разве для пати они не нужны?
– Планы меняются. Пати состоится без нас. Извини, в другой раз потусим.
– Не извиняйся, я не хотела идти. Такие мероприятия не по мне.
– Погуляем ещё? Ты, наверное, есть хочешь?
– Нет, абсолютно. С удовольствием прогуляюсь, щёки горят, остудиться нужно.
Мы шли вперёд, куда глаза глядят, и продолжали держаться за руки. Ладонь запотела и зачесалась, но я из суеверного ревнивого упрямства своей руки не отняла. И он, почему-то, тоже. Вышли в Лаврушинский, прошли насквозь, постояли немного на мостике, увешанном "любовными замочками", почитали имена. Руки пришлось разжать. Перешли на сторону Болотной, двинулись вдоль по набережной. И всё это почти молча, так, две-три ничего не значащие фразы. Но никакой неловкости, наоборот, хорошо. Из груди вырывались признанья, но я отдавала себе отчёт, насколько они неуместны.
– Туда не пойдём. – Он указал рукой на шемякинскую скульптурную группу.
– Не нравится тебе?
– Нет, ничего, просто сейчас не под настроение. Это для тех, у кого ориентация не потеряна.
– В каком смысле?
– В смысле знают, что хорошо, что плохо, где верх, а где низ, что белое, а что чёрное. И ни секунды не сомневаются. И уж конечно сами всегда на правильной стороне.
– Ты очень, очень хороший. Ты лучше всех на свете. Можешь не сомневаться.
– Слушай, моя мать покончила с собой, когда мне было девять лет. Много позже я выяснил, жена человека, от которого мама посмела родить ребёнка, то есть, меня … она не просто травлю устроила, а намеренно, планомерно её уничтожала. Той женщине было за что бороться, и, в сущности, правда была на её стороне. Так или иначе, она победила. Я остался один. Меня отправили в детский дом, потому что отца своего я не знал. А он знал обо мне, просто ему было некогда. Девяностые годы, большие дела люди делали, большие состояния сколачивали. В общем, три года, пока у него руки до меня не дошли, я провёл в интернате в Подмосковье; или в аду, для тихого домашнего мальчика, прекрасно помнящего свою маму, разница небольшая. А когда он всё-таки обо мне вспомнил, то отправил в такой же интернат, только в Англии. Я не знал, что я его сын. Довольно долго не мог понять, зачем этот человек дал мне свою фамилию. Из интерната в Рузе не сам забирал, послал помощников. Привезли ненадолго в дом к нему, где обезумевшая от ревности женщина подвергла меня остракизму. У них, ведь, свой сынок, на три года старше. Я искренне не понимал, зачем он усыновил меня. Лет до шестнадцати продолжал сомневаться, что я ему родной... К чему я это всё? Ах, да, добро и зло. Как бы тебе объяснить, он очень богатый человек. Из тех, кого здесь, в России, называют олигархами. Я не слежу за его успехами, но в юности как-то полюбопытствовал, тогда его состояние оценивали примерно в пять миллиардов долларов. Это лет двенадцать назад. Сейчас не знаю, больше или меньше. Я уверен, у него ещё есть дети, но официально он только двоих признал. То есть, именно призна́л меня одного, а от законной жены единственный сын, Борис. Ты, кажется, его видела? Он наркоман. Если коротко: я, байстрюк, не имеющий права на жизнь ублюдок, извращенец и выродок, становлюсь первым номером в очереди на наследство. Извини за сумбур. Другую лучше историю расскажу. Перед отъездом из Лондона, я встретил Виктора. В больнице практику проходил, ну и познакомились. У него там семья была, жена и две её дочери. Если б ты видела, как они с ним обращались. Капризы, упрёки, нервотрёпка непрерывная. До сердечного приступа его довели. Он сейчас на десять лет моложе выглядит, чем тогда, четыре года назад. Я его полюбил. Но всё равно не остался там, уехал. Вите сказал, хочешь, мотайся туда-сюда, хочешь, переезжай совсем. Не представляешь, что это было! Борьба не на жизнь, а насмерть. Интриги, угрозы, разборки, психоз самый настоящий. Грязный извращенец сбивает порядочного человека с пути истинного, склоняет к богопротивному противоестественному сожительству, одурманивает, зомбирует! Понимаешь теперь мою мысль?
– Думаю, что понимаю.
– Обе эти женщины отстаивают своё, законное, богоданное. Они на стороне добра и правды. А я, стало быть, по другую сторону баррикад. Вот тебе и хороший.
– Золотой мой! Каждый для себя хорош и сам перед собою прав. Люди делают ужасные вещи и очень легко себя оправдывают, так же легко осуждая других за всякую мелочь. Вспомни пословицу о соринке в чужом глазу и о бревне в своём. Все мы далеко не ангелы. Но даже если так, всё равно, ты лучший. Если хочешь, лучший из худших.
– Ты замёрзла что ли?
– Да, немного.
Я поёжилась и только сейчас ощутила, как жутко мне холодно.
– Поехали-ка домой, подружка. Накинь мой пиджак. Сейчас такси поймаю.
– А машина?
– Витин шофер заберёт.
Мы вместе сели на заднее сиденье, всю дорогу я старалась прижаться к нему, нет, прижать его к себе как можно крепче.
– Таак. Мне всё ясно. – Протянул недовольный Виктор, встретивший нас на пороге.
Вдруг он схватил Венечку сзади за шею и грубыми толчками погнал на дальнюю половину. Мой мальчик даже не пикнул. Я зато заверещала:
– Что ты делаешь, Виктор! Не смей!
– Ната! Займись пока своими делами, ладно? Нам поговорить нужно.
Он втолкнул Венечку в кабинет и дверь захлопнул. Какие уж тут свои дела. Я встала под дверью и затаила дыхание.
– Лис, ты совсем уже рехнулся?!
– Чего ты ждёшь от меня? Признанья? Настоящие сумасшедшие никогда не признаю́тся.
– Куда водил её в таком виде?
– Никуда. Хотел отвезти к Мегере на пати, но передумал.
– Слава богу!
– Вдруг осознал, что никого не проймешь такими штучками. Вроде как, бисер перед свиньями метать.
– Ну, конечно же, малыш! Пойми, что "человек похож" – понятие сугубо субъективное. Человек – это запах, мимика, тембр голоса, манера говорить. Они её воспринимали по-своему, а ты – по-своему, совершенно иначе. Ты был маленьким, ты её любил. У тебя в сознании образ, которого никто не видел и не помнит.
– Да. Я кретин. Думал, будет эффектно. Вроде вот она, живая, рядом со мной. Как упрёк им. Мол, никто не забыт, ничто не забыто. Наряжать её повёз, чтобы полную иллюзию создать. Потом смотрю, она в своём виде больше была похожа, чем сейчас. Вить! Ну, ты же видел фотки, скажи, похожа, или нет?!
– Да, малыш, да.
– Значит, был всё-таки шанс, что до них дойдёт. Зря мы не поехали.
– Перестань. Я не хочу, чтобы ты себя мучил такими вещами. Послушай меня, только спокойно, ладно? Я, как только понял, кого она тебе напоминает, сразу подумал, ничего хорошего из этого не выйдет. В общем так, я снял небольшую квартирку, давай, она туда переберётся. А мы с тобой здесь будем, вдвоём, по-прежнему. Как тебе такой вариант?
Я перестала дышать и сжала кулаки до боли в пальцах.
– Нет, Витя, так не годится. На два дома ты жить не будешь. Мы это уже проходили. Или вся твоя жизнь здесь, со мной и на моих глазах, или где-то в другом месте, но уже без меня.
– Понял. Тогда без вариантов.
Какое облегчение! Я чуть не описалась, расслабившись.
Глава 8
УЗИ показало, что будет мальчик. Я восприняла, как должное; Виктор обрадовался; Венечка эту новость проигнорировал, вернее ничего определённого не ответил, когда я сообщила, так, промычал что-то себе под нос. Знаю, что плохая примета, и заранее такие вещи обсуждать не рекомендуется, но мы с Виктором, сидя Вечером на кухне, слово за слово увлеклись обсуждением имени для сына.
– Я хотела бы что-нибудь необычное. Пускай даже вычурное, но чтобы красиво и оригинально.
– Например?
– Ну, не знаю, Римус, или Серафим.
– Риммочка, Фимочка, – скривился Виктор, – что-то не впечатляет.
– Как тебе Аполлон?
Тут Венечка прыснул и они оба, не могу подобрать другого слова, дружно заржали.
Я обиделась:
– Ничего смешного. А вы что предлагаете?
– Я предлагаю попроще что-нибудь. – Всё ещё подхихикивая над Аполлоном, отозвался Виктор. – Андрей, Кирилл...
– Нет! Только не Кирилл!
– Почему?
– Не хочу и всё.
– Тогда Дмитрий, или Илья?
– Может, Антон?
– Антон, вроде бы, ничего.
– Знаете, кого зовут Антон? – Включился Венечка.
– Кого?
– Городничего из "Ревизора", Антон Антонович Сквозник-Дмухановский.
– Ну и ассоциации у тебя!
– Слушай, Лис, не злись только, ладно? Давай назовём Аркашей. Вдруг Аркадию Борисовичу это польстит, и он ему отстегнёт мильёнчик на зубок, а?
– Лоб! За такие шутки получают в лоб.
– Просил же, не злись. А твоего, Ната, папу как звали?
– Олег.
– Вот, отлично! Давайте Олегом назовём.
– Мечтать не вредно, – съязвил Венечка.
– Чем ты всё недоволен, я не понимаю, – надулся Виктор, – сам-то что предлагаешь?
– Я предлагаю Анна, или Людмила. Людмила – универсально, можно звать Люся, можно Мила, в крайнем случае, Люда. Ещё мне нравится имя Сара, очень красивое имя, я считаю, и для нашей местности, как раз, немного вычурное.
– Лис! Отойди от плиты, а то ты перегрелся. Говорят тебе, мальчик будет!
– А тебе говорят, мечтать не вредно. От плиты отойду, сам доваривай.
Через пару дней Венечка притащил домой коляску.
– Вот, заехал в "Детский Мир" поглазеть и не удержался. Правда, красивая?!
Виктор оскорбился:
– Ты издеваешься?! Она же девчачья.
– Спокойно, папаша. Во-первых, унисекс. Во-вторых, что за женоненавистнические настроения? Что ты имеешь против дочери?
– Я ничего, но научно-медицинский факт, – Виктор схватил фотографию с УЗИ и помахал ею в воздухе, – на лицо!
Венечка ничего не ответил, пошёл пристраивать коляску в гардеробной. Я потащилась за ним, полюбоваться – коляска и вправду загляденье.
– Бедный Витя, боится девочек, у него печальный опыт.
– Зачем ты дразнишь его, Вень?
– А ты что, тоже мечтаешь о мальчике?
– Да, хотелось бы.
– Ну, ну.
Всякий раз, когда мы вот так остаёмся наедине, я испытываю чувство неловкости. Мне кажется, что он слышит мои мысли. А мысли крайне непристойные: хочу прижать его к стенке, ощупать, обнюхать, облизать. Как-то я в очередной раз подслушивала их под дверью спальни, каюсь, завела такую привычку, и Виктор сказал Венечке: "Трудно быть маленькой вкусной конфеткой, каждый норовит тебя попробовать". Вот именно этого мне хочется – попробовать его. Не знаю, что конкретно они там делают, у себя в спальне, не решилась ни разу заглянуть, но очень завидую Виктору.
Венечка по-прежнему редко бывает дома, когда его нет, наши разговоры только о нём. Виктор его обожает. До того, как всё выяснилось, он и вполовину не был так разговорчив; а о своём Лисёнке может болтать часами. Так вот, один раз он сказал: "У него от природы идеальная фигура. Тонкая талия, узкие бедра, рельефные мышцы, при том, что спортом он почти не занимается. Удивительно". А я ни разу ещё не видела Венечку обнажённым, даже по пояс. Но узкие джинсы и маечки "в облипку", дают мне понять, насколько Виктор прав.
Интересное положение донельзя усилило мою чувственность. Теоретически, должно бы быть наоборот, организм добился своего, плод зачат и зреет, либидо должно задремать. А у меня оно вот-вот проснулось. Или это стоит связать не столько с беременностью, сколько с переездом? Раньше я жила в одной квартире с пожилой матерью, а теперь аж с двумя мужчинами. Откуда было взяться сексуальности тогда, а сейчас её зашкаливает, не иначе как от избытка в воздухе мужских феромонов. Там, в своём обречённом девичестве, я в любой момент могла "сорваться", психануть, вдруг разразиться слезами или бессильной руганью. Теперь я уравновешенна и спокойна, будто другой человек. Исчезла постоянная безотчётная тревога. Я точно воспарила над самой собой и с высоты наблюдаю, за всем, что со мной происходит. И киваю головой одобрительно, удовлетворённо. Просто беременности это приписать или же отношению Вени и Вити друг к другу, их удивительной любви, несуетливой, доверчивой, чистосердечной, которая создает идиллическую атмосферу в доме и на меня распространяется чисто автоматически.