– Ничего не говори ей сейчас, ладно? Я имею в виду по телефону, – попросил Александр.
– Ну что ты, я и не собирался, – откликнулся Энтони, проходя через тяжелые резные двери в библиотеку.
Оставшись один, Александр сел на диван и закрыл глаза. Последние два часа оказались слишком тяжелыми, он был как выжатый лимон. Хоть родственники изо всех сил и старались не выказывать своих чувств, держались молодцом, он видел, каково им. Впрочем, ничего другого он не ожидал. Потому и боялся говорить им, оттягивал признание как только мог. Лишь свыкнувшись с новой ситуацией и как бы отстранившись от нее, можно было поведать о ней другим.
Он и впрямь теперь спокойно ожидал смерти, примирился с судьбой. И мог помочь близким людям сделать то же самое. Тяжелее всего будет, конечно, Эмили. В детстве они были как две горошины в одном стручке. В каком-то смысле они были предоставлены самим себе. Мать в те годы была весьма ветреной, часто меняла мужчин и выходила замуж за сомнительных типов. А их добрый, но слабовольный отец, которого ко всему прочему хватил инфаркт, казалось, вообще забыл об их существовании. Александр подавил вздох. Каким кошмаром обернулась для отца жизнь. Да и для матери тоже. А может, жизнь вообще кошмар?
Александр прогнал эти мысли. Не стоило сегодня впадать в меланхолию, которой он отдал так много времени в последние месяцы. Бабушке бы это не понравилось. Вспомнив Эмму Харт, Александр улыбнулся. Вот кто сохранил неукротимость до самого конца. Жизнь ее была постоянным триумфом. Вот и теоретизируй после этого. Хотя наверняка есть люди, которые с рождения обречены на страдания…
Открыв глаза, Александр огляделся. При струящемся свете ламп и мерцании камина гостиная выглядела просто чудесно. Мэгги обставила ее вскоре после их женитьбы, и Сэнди в любое время года видел в ней воплощение английской весны – стены и потолок были выкрашены в бледно-желтые, розовые, зеленые цвета. И когда комнату надо было подновить, единственное, что требовалось, это следовать прежнему стилю. Так Александр и поступал после смерти Мэгги.
– Эй, Сэнди, что с тобой? – прервал его размышления Энтони, участливо склонившийся над ним.
Александр выпрямился.
– Да нет, все в порядке. Я просто забылся немного… последние несколько часов были, знаешь ли, довольно утомительными.
– Еще бы. Ладно, пошли в клуб.
Через десять минут Александр и Энтони вышли из дому и направились на Чарльз-стрит, где располагался клуб "Марк".
Вечер был прохладный и ветреный, и Александр закутался в пальто и сунул руки в карманы.
– Да, как там Сэлли? – спросил он, стараясь не отставать от Энтони.
– Все в порядке. Шлет тебе привет. Я сказал, что скоро ты у нас будешь, и это все.
– Хорошо.
Несколько минут они шли молча.
– Одно только странно, – пробормотал себе под нос Энтони.
– О чем ты? – Александр с любопытством посмотрел на него.
– Сэлли сказала, что Бриджит не дает ей покоя, все спрашивает, когда я вернусь домой. Ей не терпится поговорить со мной. А сегодня она и вовсе весь день взвинченная.
– Действительно странно. Хотя ваша экономка всегда казалась мне дамой эксцентричной.
– Правда? Гм… Может быть. Она немного сентиментальна, как большинство ирландцев. Ладно, забудем. Наверное, ерунда какая-нибудь, – оборвал разговор Энтони. Они как раз подходили к клубу.
Но он заблуждался. К нему с железной неотвратимостью подступали события десятилетней давности.
Глава 29
Наутро после возвращения Энтони в Клонлафлин полил дождь. Легкий туман мягко обволакивал оголенные стволы деревьев. На фоне свинцово-черного неба четко выделялись высокие дымовые трубы.
Переходя дорожку, рассекающую широкий газон, Энтони думал, как славно выглядит его дом даже в этот мрачный зимний день. Гармония симметричных линий, удлиненные окна, четыре пилястра у фронтона ласкали глаз. Построенный в стиле короля Георга внушительный особняк стоял на небольшом возвышении посреди чудесного парка. Из его многочисленных окон открывался прекрасный вид. Их было триста шестьдесят пять, по одному на каждый день года – странная причуда предка, который построил особняк в XVIII веке. Но втайне Энтони восхищался этой причудой. Стольких окон он не встречал нигде. Они придавали дому особое изящество. Благодаря им в доме круглый год было светло и просторно, а летом он и вовсе был залит солнечным светом.
Энтони был без ума от Клонлафлина. Это его родовое гнездо, самое любимое место на земле. Здесь он родился сорок лет назад и здесь в свой срок умрет. И тогда его сменит сын, Джереми, продолжая непрерывающуюся уже много столетий линию Стэндишей.
Мысли Энтони вернулись к Александру, и на него, как вчера вечером, когда он все рассказал Сэлли, снова накатила тоска.
Она встречала его в аэропорте, но по пути домой он промолчал. И даже дома сказал не сразу – только когда они остались вдвоем в спальне.
Услышав страшную новость, Сэлли расплакалась, и Энтони, как мог, утешал ее. Потом, чтобы хоть как-то приободриться, они начали строить планы в связи с приездом Александра. И все равно заснула Сэлли со слезами на глазах. Вместе со своим братом Уинстоном она росла в Йоркшире, рядом с Сэнди и Эмили. Так что дружба их началась в детстве. Сэнди был крестным отцом их сына Жиля, которому недавно исполнилось девять.
Энтони свернул налево, за угол, и вошел в дом через заднюю дверь. В маленькой передней он снял промокшие насквозь пальто и твидовую кепку, стащил зеленые сапоги по колено, сунул ноги в мягкие туфли и быстрым шагом направился по коридору в библиотеку.
В доме царила непривычная тишина.
Было только семь часов – Сэлли еще не спала, как младшие дети в детской. Усевшись за стол у окна, Энтони принялся разбирать почту, которая накопилась за время его недельной поездки в Лондон.
Энтони не слышал, как в комнату вошла экономка.
– Доброе утро, ваша светлость, – приветствовала его Бриджит О'Доннел. – Я не думала, что вы так рано встанете. Вчера-то приехали уже под ночь. Извините, что не затопила здесь камин.
– А, Бриджит, доброе утро. Ничего страшного. Мне не холодно.
– Чайник уже кипит. Сейчас подброшу дров в камин и принесу чай с тостами.
– Спасибо, – рассеяно откликнулся Энтони, не отрываясь от бумаг. Он хотел спросить Бриджит, чем она собиралась поговорить с ним, но раздумал. Лучше сначала подкрепиться. Бриджит бывала иногда на редкость словоохотливой, так что для разговора с ней требовалось терпение. А он с утра был не в настроении.
Энтони слышал, как Бриджит зажигает спички, шелестит бумагой. Вскоре поленья затрещали, и дым со свистом устремился в трубу. Гулко заухали мехи, скрипнула железная заслонка. Покончив с камином, Бриджит отправилась на кухню.
Энтони потянулся к письму. Судя по почерку, оно было от Джереми, только что вернувшегося в школу-интернат после рождественских каникул. Интересно, что так быстро понадобилось его старшему сыну и наследнику? Наверняка деньги. Десятилетним школьникам вечно не хватает денег. Энтони улыбнулся. Джереми напоминал ему себя в этом возрасте. Но иногда парнишка беспокоил его. Физически Джереми был слабоват, у него не было цветущего здоровья, которым отличались Жиль и Индиа, так что Энтони – как и Сэлли – все время приходилось подавлять соблазн побаловать его.
Энтони проглядел письмо. Как обычно, это был поспешный и далеко не полный отчет о том, как прошли несколько дней после возвращения в школу. Внизу, в приписке, были подчеркнуты слова: "Пришли мне, пожалуйста, поскорее денег, папа. Пожалуйста".
Бриджит появилась с подносом раньше, чем он ожидал. Пришлось отложить письмо.
– Где накрыть вам, ваша светлость?
– Да прямо здесь, на столе, – ответил Энтони, отодвигая в сторону просмотренные бумаги.
Бриджит поставила поднос, а потом, обогнув большой стол, остановилась прямо напротив хозяина.
Энтони налил себе чая в большую чашку, добавил немного молока и посмотрел на экономку.
– Ну, в чем дело, Бриджит?
– Мне надо поговорить с вами, милорд. Это очень важно.
– Как, прямо сейчас?
– Да, сэр, лучше бы сейчас. Мне бы хотелось покончить с этим как можно быстрее.
– Хорошо. – Энтони подавил вздох.
Он намазал хлеб маслом, положил поверх него свой любимый апельсиновый джем, отхлебнул чая. Экономка молчала, тогда Энтони сказал: – Ну, Бриджит, давайте, что там у вас. И не нависайте надо мной, вы же знаете, я этого терпеть не могу. Сядьте, пожалуйста.
Она опустилась на стул, нервно сплела руки на коленях и уставилась на него своими темно-голубыми глазами. Граф, терпеливо ожидая, когда она наконец откроет рот, жевал тост. Брови его были вопросительно подняты.
– Не знаю, как и начать, – медленно проговорила Бриджит.
Не донеся чашку до рта, Энтони поставил ее обратно на поднос и обеспокоенно посмотрел на экономку.
Уже второй раз за последние несколько дней с ним начинали разговор этими словами. Сначала Сэнди, теперь Бриджит. В них слышался похоронный звон.
– Да ну же, возьмите себя в руки, Бриджит. В конце концов, мы с детства знакомы.
Экономка кивнула.
– Знаете, ваша светлость… мне надо сказать вам… словом, речь идет о леди Дунвейл.
– Ах, вот как. – Энтони не мог скрыть удивления, глаза его сузились.
– Нет-нет, не об этой леди Дунвейл. О первой.
– Вы хотите сказать, о моей матушке?
– Нет, не вдовствующей графине. О вашей первой жене, леди Минерве, сэр.
Заинтригованный Энтони откинулся на спинку кресла и испытующе посмотрел на Бриджит.
– И что же вы хотите поведать мне о покойной леди Дунвейл? – спросил наконец он.
– Я… видите ли… мне надо рассказать вам о ее смерти.
Энтони на мгновение потерял дар речи. Чувствуя, что услышит сейчас что-то страшное, он весь подобрался и проговорил:
– Что, неужели вам срочно понадобилось говорить об этом через десять лет после ее кончины?
– Да! – отрезала Бриджит.
– Но почему? – не удержавшись, спросил Энтони, хотя в глубине души предпочел бы не задавать вопросов.
– Потому что я не могу больше нести на себе это бремя, – ответила Бриджит. – Мне надо рассказать вам, как все было на самом деле, и избавиться от этого кошмара, который до сих пор, через столько лет, все еще преследует меня.
В горле у Энтони пересохло.
– Это не было самоубийство, как заявили после следствия.
Энтони нахмурился. Он не мог взять в толк, о чем речь.
– Вы что, хотите сказать, что леди Дунвейл упала в озеро, что это был несчастный случай, как я на самом деле всегда и считал? Что она вовсе не покушалась на свою жизнь?
– Нет-нет, я совсем не о том. – Бриджит умолкла, поджала губы, потом невнятно пробормотала:
– Ее бросили в озеро.
– Кто это? – голос Энтони был едва слышен.
– Майкл Лемонт. В ту ужасную ночь они, я имею в виду Майкла и леди Дунвейл, поссорились, и он ударил ее. Она упала на каминную решетку. Это было у него в гостиной. Если помните, на виске у леди Дунвейл обнаружили глубокий шрам. Об этом упоминал следователь, патологоанатом и доктор Бреннан. Так или иначе, Лемонту не удалось привести ее в сознание. Она лежала совершенно неподвижно, и он решил, что она умерла. Тогда он сказал, что у нее случился сердечный приступ или что-то в этом роде. Весь тот день, с самого утра, она пила да еще принимала транквилизаторы, без которых вообще не обходилась… Словом, одно на другое, отсюда и конец. Так утверждал Лемонт. Чтобы все было шито-крыто, он бросил тело в озеро, а на следующее утро, проезжая мимо, якобы обнаружил его в воде. Потом он пошел в дом, чтобы рассказать вам о несчастном случае, вызвал полицию, и никто не заподозрил, что он имеет к этому делу отношение. А вот вас они заподозрили. По крайней мере, сержант Макнамара.
Энтони словно обухом по голове ударили. События десятилетней давности встали перед ним в мельчайших деталях. Он сжал руки, стараясь унять дрожь, и несколько раз глубоко вздохнул.
– А вам как это стало известно, Бриджит? – спросил он наконец.
– В тот день я видела ее светлость, когда она приехала из Уотерфорда. Вы ведь знаете, она часто наведывалась в поместье, хоть вы и не велели ей приезжать, тем более что процесс уже начался. Но леди Мин тянуло сюда, она так любила эти места. Часто она приезжала, чтобы повидаться со мной. И с ним тоже. В тот день мы вместе пили чай. Около пяти она поднялась, сказав, что идет на озеро, она ведь его всегда так любила. Помните, как мы втроем, еще в детстве, устраивали там пикники? Вы тоже видели ее маленькую красную машину на берегу. Ваш "лендровер" тогда застрял, вы возвращались домой пешком дальней дорогой, чтобы не встречаться с ней. А ее светлость тоже отправилась прогуляться… к дому Майкла Лемонта. Она говорила мне, что собирается поужинать с ним, но на ночь не останется. Видите ли, ваша светлость, у них… – Бриджит глубоко вздохнула и выпалила: – У них был роман. Леди Мин сказала мне, что отправится назад в половине одиннадцатого и зайдет ко мне на кухню попрощаться. Она никогда не уезжала, не попрощавшись. Когда она не появилась в половине двенадцатого, я забеспокоилась и отправилась к Лемонту домой, надеясь найти ее там.
Бриджит помолчала. Лицо ее сморщилось, она едва владела собой. Ей вспомнилось детство, когда их троица: она сама, леди Минерва Гленденнинг, дочь графа Ротмериона, и юный лорд Энтони Стэндиш, ныне граф Дунвейл, – была неразлучной. Давно это было. И все равно она помнила те времена, словно это было вчера. То была лучшая пора ее жизни.
Энтони заметил, как исказились ее черты, и собрался уже утешить ее, но вдруг передумал и резко сказал:
– Ну-ну, продолжайте, Бриджит. Я должен знать все.
Она кивнула и с трудом заговорила вновь:
– Когда я подошла к дому Лемонта, то увидела, что дверь заперта, а шторы опущены. Но голоса можно было расслышать. Они орали друг на друга что есть мочи, ругались нехорошими словами, а ее светлость… как бы вам сказать… похоже, она была сильно пьяна. Совершенно не владела собой. А потом вдруг все затихло. Я испугалась. Заколотила в дверь, закричала, что это я. И Майкл в конце концов открыл. А что ему еще оставалось делать? Ведь он знал, как близки мы с леди Мин. Увидев ее на полу, я до смерти перепугалась. Чего я только ни делала, чтобы привести ее в сознание. Но она была мертва. Тогда Лемонт и придумал бросить тело в озеро, чтобы все выглядело так, будто она утопилась. Он не хотел, чтобы вы знали, что все эти годы у них с леди Мин был роман. Боялся, что вы вышвырнете его на улицу, если узнаете. А он не мог позволить себе потерять работу. И хотя он не виноват в смерти леди Мин, могут подумать, что это он убил ее. Так он мне сказал, ваша светлость. И он все повторял и повторял это, и еще говорил, что обстоятельства ее смерти могут стать роковым свидетельством против него.
Энтони был вне себя от злости.
– Так почему же вы, ради всего святого, не пришли за мной в дом?! – яростно воскликнул он. Лицо его налилось кровью. – Почему вы приняли сторону Лемонта?
Бриджит поджала губы и ничего не ответила.
Увидев ее насупленные брови и отяжелевшую челюсть, Энтони понял, что настаивать бессмысленно. Еще в детстве Бриджит была своенравна и независима и с годами совсем не переменилась. Если столько лет после смерти Мин она предпочитала молчать, то и сейчас из нее вряд ли что вытянешь. Энтони пристально глядел на нее, стараясь утихомирить ярость и не поддаться искушению как следует встряхнуть ее. И тут его внезапно озарила догадка, настолько чудовищная, что он себе не поверил.
– А почему вы решили, что леди Мин была мертва? – спросил он тем не менее размеренно и спокойно, наклонившись вперед и вперив в Бриджит ледяной взгляд. – Может, она была только без сознания. И в этом случае Майкл Лемонт просто убил ее, бросив в озеро.
– Нет-нет, она была мертва, я совершенно в этом уверена! – истерично вскричала Бриджит. Глаза ее расширились от страха. – Я видела, она была мертва!
– Вы разве не помните, что было сказано в заключении патологоанатома? Доктор Кенмар написал, что вскрытие показало наличие в крови большого процента алкоголя и барбитуратов, а также значительного количества воды в легких. Это заставило его заключить, что леди Мин утонула. А наличие воды в легких показывает, что, когда ее бросили в озеро, она была еще жива. Насколько я понимаю, мертвым вода в легкие проникнуть не может.
Когда смысл услышанного дошел до Бриджит, она побледнела как полотно. Минерва была ей вроде младшей сестры, она по-матерински ухаживала за ней с детства.
– Нет! – закричала Бриджит. – Она не дышала! Она была мертва! Я бы никогда не сделала ей ничего дурного! Я любила ее! Любила. Вы сами это знаете. Наверное, вода как-нибудь потом попала к ней в легкие.
"А разве это возможно?" – подумал про себя Энтони и решил, что все зависит от того, как скоро после смерти Мин оказалась в воде. Он устало потер лоб, посмотрел на экономку и подчеркнуто ровным голосом спросил:
– А что, тело, когда Лемонт нес его к озеру, было еще теплым?
Бриджит молча кивнула. Она потеряла дар речи, потрясенная подозрениями Энтони, будто леди бросили в озеро живой.
– Одеревенение членов наступает через два-четыре часа после смерти. Так что, не исключено, что вода могла попасть в легкие вскоре после того, как она погибла. Скажем, через полчаса. Но не больше – в этом я совершенно уверен. Хотя только патологоанатом мог бы сказать это наверняка, – негромко, словно лишь для себя одного, проговорил Энтони.
Бриджит не отрываясь смотрела на него. Руки ее по-прежнему были сцеплены на коленях.
Наступило продолжительное молчание. Атмосфера была настолько напряженной, что, казалось, воздух вибрировал.
Наконец граф заговорил.
– Чего это вы вдруг, когда прошло столько лет, решили рассказать мне обо всем? Отвечайте, Бриджит О'Доннел.
– Но я ведь уже говорила. Меня совесть заела, я не могла нести эту тяжесть в одиночку. Я знаю, как все было на самом деле, а вы нет. И потом вот еще что. Я видела, как вас мучила все время мысль, что… она совершила самоубийство из-за помрачения рассудка, наступившего из-за того, что вы оставили ее и затеяли развод. И еще, мне кажется, вы думали, что ваши отношения с Сэлли Харт не могли не подтолкнуть ее к роковому шагу.
Энтони вздрогнул. В том, что говорила Бриджит, был свой резон.
Экономка пристально смотрела на Энтони.
– Так что я и вашу душу хотела облегчить, ваша светлость.
"Черта с два хотела", – подумал Энтони. В этом он ей ни на грош не верил. В голове у него мелькнула догадка, что у Бриджит самой был роман с Майклом Лемонтом. Лемонт вот-вот должен был навсегда оставить их дом. Он уезжал в Америку, где его наняла некая миссис Альма Берринджер, молодая вдова, которая много лет снимала имение Ротмерион, а недавно вернулась к себе в Виргинию. Лемонт и миссис Берринджер поддерживали дружеские отношения, но, насколько далеко они зашли, Энтони понял только месяц назад, когда Лемонт предупредил его, что увольняется и уезжает в Америку.