Перебирая репродукции, Тильда нашла "Лилии" Моне, которым скоро предстояло красоваться на стене ванной в Нью-Олбани. Что же, подделка импрессионистов требует не так много времени, как мастера Ренессанса, так что на следующей неделе у нее, возможно, будет время выкрасить свою комнату. Может, в желтый цвет. С подсолнухами по стенам, только с настоящими солнышками вместо головок…
– О, ради Бога, – произнесла она вслух. – Никаких подсолнухов!
Тильда положила репродукцию на стол, поставила запись Мелиссы Этеридж и включила привинченную к краю стола лампу, которая отбрасывала чистый белый свет, не искажавший цвета на репродукции. Она принялась есть левой рукой, правой размечая оттенки, сосредоточившись на той работе, которая приносила деньги, и почти не слушая Мелиссу, певшую "Я единственная". Что же, работа как работа, ничем не хуже других. Она сама себе хозяйка, а если и приходится рисовать, то она это любит. И пятнадцать лет провела, создавая себе репутацию большой художницы. Мастера подделок размером с фреску.
Жизнь могла бы быть куда хуже. Что, если бы ей пришлось зависеть от кого-то? Отчитываться перед боссом? Притворяться, будто симпатизирует кому-то, чтобы только иметь деньги и еду? Вот это был бы ад! Так что ей еще крупно повезло.
Тильда всмотрелась в репродукцию.
"Ненавижу Моне. Просто ненавижу", – подумала она и вернулась к работе.
Всего в трех кварталах от галереи Клеа сидела за завтраком, нетерпеливо барабаня пальчиками по кофейной чашке. Она едва сдерживалась, чтобы не швырнуть ею в Мейсона, однако ухитрялась при этом излучать нежность и теплоту; он должен понять, что она именно та женщина, лицо которой ему хочется видеть за столом до конца дней своих.
– Не могла бы ты прекратить? – буркнул Мейсон, глядя на нее поверх газеты.
– Ах, извини, – пропела Клеа, отнимая руку. – Просто задумалась.
– В таком случае не думай, – посоветовал Мейсон, возвращаясь к газете.
Нехорошо, Совсем нехорошо. Сначала пришлось провести целый вечер в этой крысиной норе, именуемой галереей, и наблюдать, как Мейсон трясется над никому не нужными бумажками и флиртует с Гвен Гуднайт. Потом откуда-то взялся Дэви Демпси, и в довершение всего Мейсон, вернувшись домой, заявил, что чувствует себя слишком усталым для секса. Нужно немедленно что-то предпринять.
– Снова барабанишь, – проскрипел Мейсон, сворачивая газету.
– Прости. – Клеа отодвинула чашку и вымучила улыбку. – Так что мы собираемся сегодня делать?
– Лично я буду работать над исследованием творчества Скарлет Ходж. Что будешь делать ты – не знаю, – отрезал Мейсон.
– Вот как, – прощебетала Клеа, стараясь выглядеть независимой и жизнерадостной. – Тогда я поеду в музей, посмотрю здешних примитивистов. Хочу сравнить их с коллекцией Сирила.
– Прекрасно, – сухо обронил Мейсон. – Тем более что уровень коллекции Сирила вряд ли дотягивает до музейного.
– А он считал иначе, – возразила Клеа, с огромным усилием сохраняя на лице улыбку. Во всяком случае, Рональд уверил в этом Сирила незадолго до смерти последнего. Возможно, конечно, что Рональд и тут ошибся, тем более что страховая компания почему-то подозрительно тянет с выплатами.
– Да, вот только после его кончины не нашлось ни одного такого же ценителя, не так ли? – Мейсон отодвинул стул и встал. – Прости, Клеа, не хотел неуважительно отзываться о твоем муже, но коллекционером он был никудышным.
– Зато человеком хорошим! – вскинулась Клеа, удивим не только Мейсона, но и себя.
– А вот это правда, – согласился Мейсон, улыбнувшись впервые за все утро.
– Скажи, если потребуется помощь, – попросила Клеа, подавшись вперед и демонстрируя не только готовность, но и восхитительный вид спереди.
– Знаешь, какой помощи я от тебя жду? – Клеа еще больше подалась вперед. – Было бы очень неплохо, если бы ты приготовила завтрак. Уже неделю мы обходимся тостами и кофе. Сможешь сделать омлет?
Клеа почувствовала, как улыбка застыла у нее на губах.
– Омлет?
– А, ладно, – отмахнулся Мейсон, отворачиваясь. – Пожалуй, нам стоит нанять кого-то. Как звали того официанта, что организовал здесь ужин?
– Томас, – с трудом ответила Клеа, все еще не в силах справиться с губами.
– Может, Томас умеет готовить завтраки? – бросил Мейсон, поднимаясь наверх.
Клеа тяжело осела на стул. Завтрак. Он хочет превратить ее в кухарку. Она, со своей безупречной кожей, четвертым размером, знанием каждой сексуальной позиции, какую только может захотеть мужчина за пятьдесят, неувядаемой жизнерадостностью, способностью поддержать, сделать комплимент, изобразить страсть, должна готовить завтраки?!
Честное слово, будь у нее деньги, она навеки отказалась бы от мужчин!
В дверь позвонили, и Клеа пошла открывать. Вдруг это Томас снова ищет работу? Если нанять его, он сможет заодно и двери открывать.
Справившись с тяжелой дубовой дверью, она удивленно моргнула. На крыльце стоял мужчина. Высокий, с обветренным лицом. Черные, седеющие на висках волосы, холодные серые глаза, квадратный подбородок, плечи, на которые может опереться женщина… определенно не Томас.
"Как было бы хорошо, имей ты деньги…" – подумала Клеа, вбирая взглядом все остальное: потертый твидовый пиджак, поношенные джинсы, ботинки, видевшие лучшие дни… не богат.
Она не позволила себе еще раз посмотреть ему в лицо.
– Мы ничего не покупаем.
И уже хотела закрыть дверь, но он просунул в щель ботинок.
– Клеа Льюис?
– Да, – прошептала Клеа, ежась от внезапного озноба. Она была уверена, что никогда раньше не встречала этого человека, и все же…
– Меня послал Рональд Эббот. Решить вашу проблему.
– Проблему?
– Будет лучше, если я войду, – медленно протянул незнакомец. – Чем дольше соседи будут любоваться мной, тем лучших свидетелей получит правосудие.
– Свидетелей? – пролепетала Клеа.
"О Господи, я ведь велела Рональду избавиться от Дэви!" Мужчина наконец улыбнулся. Клеа не назвала бы его улыбку приятной.
– Если что-то пойдет не так, – добавил он.
"Я не заслужила ничего подобного. Моя жизнь должна была пойти по другому пути".
– Миссис Льюис? – вернул ее к реальности незнакомец. Клеа открыла дверь.
Дэви проснулся в прекрасном настроении, чего с ним не бывало вот уже несколько месяцев. Мало того, ощущение чего-то хорошего не улетучилось, когда он перевернулся на спину и вспомнил, кто он и где находится: разоренный, одинокий, согласившийся украсть четыре совершенно ненужные ему картины.
Он нашел ванну Тильды, принял душ, побрился и быстро оделся, задержавшись только однажды на пути к двери, когда заметил вышивку, висевшую над белоснежным письменным столом. Приглядевшись, он увидел обнаженных Адама и Еву, стоявших под раскидистым, вышитым крестиком деревом в окружении крошечных животных с крошечными зубами.
Под всем этим были вышиты строчки:
"Ева съела яблоко,
Приумножив познания,
Но Господь любил глупышек,
И потому Рай закончился.
Гвен Гуднайт. Ее работа".
Дэви мысленно приказал себя быть повежливее с Гвенни и, перепрыгивая через ступеньку, отправился на поиски Тильды и завтрака, причем не обязательно в таком порядке.
Вместо этого он нашел Надин, сидевшую в офисе за стаканом сока в платье с узором из маленьких красных чайников. В белых локончиках запуталась красная лента, кукольный ротик накрашен красной помадой, на ногах – короткие носочки с красными пятками. Тут же сидел Стив, завороженный бантами на ее туфлях, и время от времени поддевал носом то один, то другой, явно намереваясь откусить заманчивую игрушку.
– Выглядишь в точности как Донна Рид, – приветствовал Дэви. – Где твоя тетя Тильда?
– Работает в подвале. Стив, немедленно прекрати. Она велела передать, что все записи о каких-то картинах – в верхнем ящике стола. И я изображала Люси Рикардо. Донна не слишком любила узорчатые платья. Хотите сока? Ананасно-апельсиновый. Бабушка, видите ли, придает большое значение витамину С.
– Мудрая женщина! – восхитился Дэви. – Наливай.
Надин вынула из серванта стакан, и Дэви невольно ухмыльнулся. Уж очень она походила на домохозяйку пятидесятых.
– И для кого же ты так оделась? – поинтересовался он.
– Для дантиста. Доктор Марк обожает ретро. У него классная неоновая вывеска и много старых стоматологических прибамбасов. Люси – это для него.
– Ретро-дантист, – кивнул Дэви, направляясь к письменному столу. – Понятно.
– Он еще и лечит зубы без боли. И это самое главное. Гуднайты вообще очень практичны.
Дэви еще раз просмотрел старые фотографии на стене.
– Да, это сразу видно.
Открыв верхний ящик, он сразу нашел скрепленные вместе шесть карточек. На верхней значилось "Скарлет Ходж". Надин принесла ему сок и встала рядом.
– Как говорит бабушка, нельзя путать способности с непрактичностью. – И, строго посмотрев на него поверх стакана, уточнила: – Это совершенно разные вещи.
Дэви забрал карточки и закрыл ящик.
– После всего услышанного я могу заключить, что передо мной сорокалетняя женщина, изображающая шестнадцатилетнюю девчонку.
– Я – свободный дух, – покачала головой Надин. – Не следует оценивать меня обычными мерками.
– Да, это было бы ошибкой, – согласился Дэви и, сунув карточки в карман, принялся за сок. Сладкий, с отчетливой кисловатой ноткой. Чем-то напоминает Тильду.
Вошедший Эндрю кивнул Дэви, явно не в восторге от встречи, и бросил перед Надин пакет из кондитерской.
– Когда тебе к врачу?
– Через полчаса. Пройдусь пешком. Свежий воздух очень полезен для здоровья.
Эндрю кивнул и показал на ее платье.
– Миленько. Настоящая Люси.
– Спасибо, – просияла Надин.
"Хороший отец", – подумал Дэви.
– Хочешь сегодня вечером порепетировать со мной попурри из Пегги Ли? – продолжал Эндрю.
– Нет, – обронила Надин, внезапно заинтересовавшись потолком.
– Свидание с пончиком? – Эндрю тяжело вздохнул и взглянул на Дэви. – Погодите, вот будет у вас дочь, начнет приводить в дом мальчишек. Тогда в голове у вас завертится только одна мысль: "Где и в чем я ошибся?"
"Может, когда впервые нарядился Мэрилин?!" Но Дэви тут же стало стыдно за такие мысли, едва Эндрю бросил на него страдальческий взгляд.
– Вы нигде и ни в чем не ошиблись, – утешил его Дэви. – Надин – замечательная девчонка.
– Должно быть, вы еще не знакомы с пончиком.
– То есть Бартоном? – Эндрю кивнул. – К сожалению, знаком. Примите мои соболезнования.
– Съешь тост из зернового хлеба, – велел Эндрю дочери, направляясь к двери. – Тебе нужна клетчатка.
– Уже съела кусочек. С тетей Тильдой. И он не пончик, – сказала Надин в спину отца, вдруг становясь нерешительным подростком – впервые за все то время, что Дэви ее знал.
– Почему пончик? – спросил он.
Помрачневшая Надин открыла шкаф и вынула буханку зернового хлеба.
– Согласно бабушкиной классификации, в мире есть только два вида мужчин: пончики и булочки.
– Скажи, в вашей семейке есть хоть один нормальный человек?
– Сначала определите, что такое "нормальный", – потребовала Надин, сунув два кусочка хлеба в желтый тостер Гвен.
– Не важно. Значит, пончики и булочки.
– Пончики – это парни, от которых у вас слюнки текут, – пояснила Надин и поставила на стол арахисовое масло. – Шикарные, неотразимые, с хрустящей корочкой, покрытые шоколадной глазурью. Стоит увидеть такого, как немедленно хочется заполучить, а если не удается, думаешь об этом целый день и все равно возвращаешься и пробуешь снова, потому что это пончик.
– Поджарь и мне пару тостов, – попросил зверски проголодавшийся Дэви.
Надин подтолкнула к нему пакет:
– Там булочки с ананасно-апельсиновой начинкой.
Дэви немедленно выудил одну.
– У вас пристрастие к ананасам с апельсинами?
– Скорее, ко всему пряному. Но вообще мы любим всякие смеси.
– Это я уже понял. Так, значит, от пончиков слюнки текут.
– Верно. А вот булочки совсем неинтересные. Так, комки теста, все одинаковые, и никакой глазури.
Дэви взглянул на свою булочку. Поджаристая, аппетитная, С высокой золотистой короной. И никакой комковатости.
Он жадно надкусил булочку. Изумительно. И уж во всяком случае, пряно.
– И хотя булочки тоже могут быть превосходны, – продолжала Надин, – особенно ананасно-апельсиновые, они все же не пончики.
– Значит, пончики так хороши? – заключил Дэви, стараясь поддержать беседу.
– Ну да, на одну ночь, – засмеялась Надин. Тост выскочил, она сунула в тостер еще два кусочка и набросилась на масло, намазывая его толстым слоем. – Но наутро корочка больше не хрустит, глазурь прилипла к пакету, пончики размякли, липкие и вообще ужасные. Нельзя сохранить пончик больше чем на одну ночь.
– Вот как? Значит, булочки… – догадался Дэви.
– На следующий день они еще лучше. Булочки – для долгого употребления, они всегда остаются вкусными. Такую булочку совсем не обязательно возжелать любой ценой, но наутро ее по-прежнему хочешь.
Она вгрызлась в тост крепкими белыми зубами, делающими честь трудам доктора Марка.
– А Бартон – пончик, – уточнил Дэви.
– Еще не определила, – призналась Надин с полным ртом. – Я считаю, что в нем много от булочки, но могу и ошибаться.
– Ты ошибаешься.
– Может, и нет, – сказала Надин, вынимая тосты Дэви. – Мне кажется, он меня понимает.
– В таком случае держись за него, – посоветовал Дэви. – Он один на миллион.
– Да, я так и решила, – кивнула девочка, поставив Стакан в раковину. – Пойду почищу зубы. Было приятно поболтать. Кстати, утром я встретила на лестнице вашего друга Саймона. Он тоже очень милый.
– Спасибо, обязательно ему передам, – пообещал Дэви и, не удержавшись, спросил: – А кто же я? Пончик или булочка?
– Приговор пока не вынесен. Бабушка считает, что вы булочка, притворяющаяся пончиком. Папа считает, что вы пончик, притворяющийся булочкой.
– А тетя Тильда?
– Тетя Тильда говорит, что вы пончик, но она – на диете. Только насчет диеты она врет, – призналась Надин, искоса поглядывая на Дэви. – Но если вы пончик, значит, скорее всего, уедете, хотя мы, наверное, будем по вас скучать.
– Правда? – удивился Дэви.
– Да. Вы могли бы прекрасно вписаться в нашу семью. Но пока говорить об этом слишком рано. Так что будьте булочкой.
Она похлопала его по плечу и устремилась к двери.
– Попытаюсь, – слегка смущенно пообещал Дэви. – Эй, Надин!
Надин просунула голову в дверь.
– А как насчет Саймона?
– Пончик. Неутомимый.
– Ты еще слишком молода, чтобы знать насчет неутомимости, – строго заметил Дэви.
Надин закатила глаза.
– Вы и понятия не имеете, для чего я слишком молода, дедушка, – хихикнула она и, повернувшись, налетела на Саймона.
– Здравствуй, Надин, – приветствовал ее тот с легким британским акцентом – подтянутый, безукоризненно вежливый.
Надин вспыхнула, кивнула, взлетела по ступенькам, тут же вернулась:
– Дэви, не могли бы вы присмотреть за Стивом, пока я у дантиста?
Дэви оглядел Стива, ответившего ему откровенно недоверчивым взглядом.
– Конечно. Прошлой ночью мы делили постель. И вообще, мы с ним приятели.
Стив втянул носом воздух и фыркнул. Дождавшись ухода девочки, Саймон спросил:
– Разве я сказал что-то грубое? Почему она покраснела?
– Нет, – заверил Дэви, протягивая ему пакет. – Съешь булочку.
– Чересчур рано для сладостей. Есть здесь поблизости приличный ресторан, где подают завтрак?
– Вечно забываю, какой ты геморрой, – проворчал Дэви. – Живешь в Америке двадцать лет, а все никак не привыкнешь есть здешнюю дрянь, черт бы тебя побрал!
– Дурная ночь? – поинтересовался Саймон, отодвигая пакет.
– Была бы намного лучше, если бы вы на пару не приватизировали мою постель, – солгал Дэви.
– Луиза, – произнес Саймон с нескрываемым уважением. – Люблю американок.
– Луиза, возможно, не вполне типичный представитель, – заметил Дэви.
– Луиза может быть всем, чем пожелает. Чрезвычайно одаренная особа.
– Счастлив за тебя.
Дэви допил сок, поднялся и поставил стакан в раковину.
– Что это ты сегодня такой мрачный? Разве ты не провел ночь со своей Бетти Буп?
– Тильдой, – поправил Дэви. – Провел.
– Вот как? Похоже, тебе стоит посочувствовать.
– Посмотрим. Почему ты здесь?
– Позвонил Кролик, – сообщил Саймон, устраиваясь за столом. – Мне он показался несколько расстроенным.
– Я и пальцем его не тронул, – поклялся Дэви, убирая сок в холодильник.
– Похоже, он считает, что тебя кто-то заказал, старик.
Дэви закрыл дверцу холодильника и призадумался.
– Заказал? Меня? Быть не может.
– Он намекнул на оскорбленную женщину, что звучит довольно правдоподобно. И особенно напирал на то, что не имеет к этому никакого отношения.
– Кролик в своем репертуаре, – усмехнулся Дэви. – Прослышал о чем-то и прежде всего заботится о собственной заднице. Но меня так просто не возьмешь. И Тильда не настолько спятила… – И тут он осекся, вспомнив позапрошлую ночь, – Ну конечно, Клеа.
– Совершенно верно.
Дэви облокотился о стол.
– Что же, она любит, когда мужчины таскают для нее каштаны из огня. Но все же мне трудно поверить. Не ее стиль.
– Лично мне все это показалось достаточно серьезным, поэтому я и прилетел, – заявил Саймон тоном безупречной добродетели.
– Скажи лучше, что умирал от скуки и решил поразмяться, – огрызнулся Дэви. – И что собираешься тут делать? Учти, у меня нет времени тебя развлекать, даже если квартирной хозяйке заплачено твоими деньгами.
– Подумываю навестить любимые места…
– Вроде тюрьмы?
– …а потом посмотреть, не нуждаешься ли ты в помощи с…
– Нет, – оборвал Дэви.
– Исключительно в качестве компетентного консультанта.
– Тебя снова поймают, посадят под замок и выбросят ключ. И как бы ты ни раздражал меня, вести переговоры по телефону, одновременно любуясь тобой в оранжевом комбинезончике, по моему мнению, в сто раз хуже.
– Снова идешь на взлом? – без усмешки спросил Саймон.
– Приходится. Не хотелось бы, но там осталось кое-что, позарез мне необходимое. Но не сразу. Я сдуру разговорился с Клеа и довел ее до белого качения. Нужно подождать пару дней, дать ей остыть.
– В таком случае я тебе нужен, – постановил Саймон.
– Может, только затем, чтобы войти в дом. Но не более того. Можешь давать свои советы из Майами.
– И оставить Луизу? – ужаснулся Саймон.
Услышав шорох, Дэви обернулся. В дверях стояла Ив, белокурая, голубоглазая, свеженькая, в розовой футболке, казавшаяся моложе собственной дочери.
– Доброе утро, Ив, – улыбнулся он. – Это мой друг Саймон.
– Добро пожаловать в Колумбус, – пролепетала Ив, краснея и отворачиваясь.
– Спасибо. – Саймон как ни в чем не бывало улыбнулся ей в спину. – Прекрасный город.