– Я была еле живой, фактически я уже даже не была живой, меня заставляло держаться только ярость и месть. Я была такой сломанной, что даже пыталась покончить с собой.
Я заглядываю ему в глаза, предполагая, что увижу осуждение моей слабости или жалость, но там ничего нет, только прямой взгляд – внимательный, нацеленный прямо на меня. И в этот момент я понимаю, что могу рассказать ему все. Все, что угодно, и он по-прежнему будет рядом со мной, поскольку его вера непоколебима.
Я начинаю честно все говорить:
– Все, что я рассказала тебе раньше о своих родителях, полная ложь, это всего лишь часть моего прикрытия. Мой папа не алкоголик, и он никогда не бил свою жену. Он хороший человек, врач – психотерапевт. Он стал давать мне антидепрессанты.
Дальше я сообщаю ему про визит к патологоанатому, который и заставил меня разозлиться на наркодиллеров, которые продали жуткие препараты Льюку, и благодаря чему я и решила стать полицейским. Я сообщаю ему, как присоединилась к таинственному отделу, работающему под прикрытием, SO10. Я рассказываю про наркопритон, насколько страшный и ужасный, что запах, который там присутствует, до сих пор иногда преследует меня. И насколько быстро после посещения притона я поняла, что не хочу заниматься мелкими дилерами, а хочу заниматься крупными наркобаронами, и как согласилась заманить в ловушку Кристального Джека, которого можно было бы поставить на колени.
– Так ты стала работать под прикрытием, только лишь чтобы поймать больших плохих парней? – спрашивает он.
Я киваю.
– Если у тебя появляется преступление, когда богатый человек умирает при подозрительных обстоятельствах, а ты – следователь, что будет являться для тебя первоначальной причиной для расследования?
Я хмурюсь.
– Я бы проверила, кто должен наследовать его деньги.
– Если ты хочешь поймать крупных наркобаронов, почему вы не следите за их перекачкой денег?
На секунду я теряюсь.
– Я всего лишь исполнитель, солдат. Это не моя работа следить за перекачкой денег. Мое начальство определяет направление расследования, а я всего лишь должна выполнять приказы.
– А тебе никогда не приходило в голову, почему никто в высших эшелонах в этой "войне с наркотиками" никогда не делает этого?
Я снова хмурюсь, поскольку разговор пошел совершенно в другом русле.
– О чем ты говоришь?
– Я говорю, о том, что ты и ваше маленькое секретное подразделение, и многие другие департаменты полиции, всего лишь прикрываются "борьбой и ведут войну с наркотиками". Наркобароны зарабатывают миллиарды. Они должны отмывать где-то свои деньги. И это где-то является самыми крупнейшими банками в мире. Почему они посылают тебя заманить меня в ловушку, хотя для войны, самым очевидным, является наказать банки, которые скрывают деньги, просто заморозить их миллиарды и прекратить финансирование наркотиков?
Я смотрю ему в глаза, чувствуя себя глупо. Этот вопрос волнует меня очень глубоко, но я пока имею о нем лишь малую толику умозаключений.
– Самым известным кукольным театром в мире является традиционный японский театр кукол – Бунраку. Японцы очень гордятся им, потому что считают, что только высококвалифицированные мастера могут работать в нем, так как это очень высокий вид искусства. Его особенность заключается в том, что в отличие от других кукольных театров в Бунраку кукловоды появляются открыто на сцене вместе с куклами. Публика как бы не замечает их, поскольку они облачены в черные балахоны, а иногда в черные клобуки.
– Война с наркотиками тоже самое. Настоящие кукловоды на самом деле не невидимые, но мы притворяемся, что как будто их не видим. Система научила нас видеть только мелких преступников, бесправных марионеток. Именно так натаскивает система таких людей, как ты, чтобы поймать плотву и от этого испытать счастье, будто бы тебе удалось закрыть притон наркоманов, при этом прекрасно понимая, что тут же появится другой притон и другой дилер, еще до того момента, как высохнут чернила на отчете офицеров полиции.
Он делает паузу.
– Но, я совершенно не беспокоюсь по поводу этого, поскольку я даже не мелкий наркодилер, Лили. Ты должна мне верить.
– Тогда зачем ты им нужен?
– Вот и ответь мне.
Я нажимаю на виски пальцами.
– Я читала твое досье.
– Я не прикасался к наркотикам с тех пор, как мне стукнуло девятнадцать. И что бы ты ни увидела в этом файле ко мне не имеет никакого отношения. Понимаешь ли, я был в наркопритоне несколько раз. Я видел, как хватаются наркоманы за крэк, своими глазами. И чувствовал тот невыносимый запах, о котором ты говоришь, вперемежку аммиака застоялой мочи, кала, пота и накопившейся жуткой грязи. И убогие одеяла, которыми они пытались закрыть любую мало-мальскую щель с улицы, чтобы их никто не засек? Они все это делают из-за своей болезни, паранойи, у них почему-то существует явная уверенность, что за ними все время кто-то наблюдает.
– Ты на сидишь на крэке? – шепотом спрашиваю я.
Он улыбается.
– Нет, но я знаю, потому что однажды вместе с более крупной рыбой – одним наркодилером, мы брали склад других маленьких наркодилеров, которые бросились от нас наутек. Мне пришлось пойти в наркопритон, поэтому я смог увидеть самое дно. Я испытал от этого такой шок, что создал благотворительный фонд, чтобы помогать наркоманам. У меня не хватает времени на это, поэтому не получается сделать столько, сколько хотелось бы, но если ты хочешь помочь им, то можешь поучаствовать в этом. Мы оба знаем, что ты заскучала и тебе надоела твоя работа.
– Как ты узнал, что я заскучала и мне надоело?
Он просто отвечает:
– Лили, эта работа предназначена, выпотрошить черт побери тебя.
– Что?
– Конечно. Неужели ты думаешь, что я готов был предоставить тебе любую информацию, которую ты могла бы использовать потом против меня?
– Согласна, нет. Чем занимается твой благотворительный фонд?
– Мы отправляем наркоманов в Южную Америку, подвергая их лечению процедуре аяуаска. Это может показаться странным, что мы отправляем их за кордон, но процедура дает поразительный эффект, зашкаливая по своим показателям и является самой лучшей, нежели все остальное, что мне доводилось видеть. (Айяуаска (аяуаска, айяваска, кечуа ayawaska МФА [a.ja.ˈwa.ska], исп. ayahuasca, порт. hoasca. В переводе с кечуа – "лиана ду́хов", "лиана мёртвых"; aya на языке кечуа означает "дух, душа", а waska значит "лиана") – напиток, вызывающий изменённое состояние сознания, изготовляемый местными жителями бассейна Амазонки, а также лиана Banisteriopsis caapi, служащая основным компонентом этого напитка. Айяуаска используется в религиозных таинствах. Традиционно айяуаска применяется как напиток силы, способствующий очищению и исцелению.)
– Но, имеет психоделический химический эффект, диметилтриптамин, вещество, состоящее в списке номер один?
– Аяхуаска является психотропным отваром из винограда и растений, которые используют в традиционной медицине, а также в шаманской практике на протяжении многих веков в бассейне реки Амазонки. Это совершенно законно в Южной Америке.
– Понятно, – говорю я осторожно, поскольку ничего не знаю об этом, но первая мысль, которая меня посещает: "Если это так хорошо, почему же об этом не кричат все СМИ?"
– Международные исследования показывают, что при введении в терапевтических дозах аяхуаска может уменьшить проблему с употреблением наркотиков, выводя на путь личного или духовного озарения и самопознания. Весь этот треп мы вкладываем в уши наших недоброжелателей. Это мой личный опыт, и это круто, черт возьми. Подростки приходят туда, словно ходячие трупы, бесконечно оставляя рядом с собой блевотину, дерьмо и воют от ломки, испытывая сильные галлюцинации, слыша голоса и видя перед собой видения, а выходят через несколько недель исцелившимися и обновленным. Это своеобразная форма психической детоксикации, где обнаруживается первопричина – неприятные воспоминания, страхи, тревоги, что приводит их к привыканию и такому поведению. И происходит странная вещь, ощущение пустоты совершенно несовершенное и маячившие страхи, которые они испытывали всю свою жизнь, уходят. Это напоминает первый вкус победы над собой, после того как постоянно их побеждала жизнь. За период лечения они приходят к пониманию, что являются совершенными человеческими существами, которыми родились не просто так.
Я испытываю укол боли. Бедный Льюк, ему это уже не поможет, потому что слишком поздно.
– Ты пробовал эту методику?
– Конечно. Я не мог позволить подросткам проходить через это, не испробовав на себе.
– И как?
Он улыбается.
– Аяхуаска вскрывает в тебе груз проблем, который ты несешь всю свою жизнь. Благодаря этой методики ты начинаешь видеть, что боль, с которой ты идешь по жизни, не является частью тебя на самом деле. Ты можешь убрать ее. Я плакал, слезами чистой радости, когда прошел этот курс. Если ты захочешь, я отвезу тебя туда когда-нибудь.
Я смотрю ему в глаза, и понимаю, что хотела бы сделать это когда-нибудь. Я бы тоже хотела исцелиться. Я бы хотела отпустить свой груз и жить, как все остальные.
– Почему бы тебе не пойти в центр завтра и не посмотреть всем своими глазами, а заодно и понять, как ты к этому отнесишься?
– Я схожу, – я замолкаю на секунду. Но у меня в голове крутиться более важный вопрос, который не дает покоя, и на который я хочу получить ответ, прежде чем отправлюсь в центр благотворительности. – У тебя есть враги, Джек?
– Полно.
– Кто-то близкий к тебе, кто способен давать недостоверную информацию о тебе.
– И ты думаешь, что это Томми?
Я смотрю на него снизу-вверх, удивлено, он просчитал всю ситуацию.
– Да.
– Почему?
– Потому что, когда я пришла за тобой в сарай после драки, он посмотрел на меня так, как будто уже знал меня, но я никогда его не видела раньше, клянусь.
– И Би Джей? Ты думаешь, он замешан в этом?
– Если бы тебя не было, он мог бы забрать твои территории, не так ли?
Он медленно кивает. Я открываю рот, чтобы сказать что-то еще, но он опускает палец мне на губы.
– Не говорите пока ничего.
Мы сидим напротив друг друга, глядя в глаза и пытаясь понять, что совершенно нормально, но…. Мы задумались и отказываемся продолжать игру.
Наконец, он говорит:
– Никому не говори то, что ты только что сказала мне.
Я утвердительно киваю.
– Пообещай мне, Лили. Ты сделала слишком опасные обвинения. Такие люди смертельно опасны. Ты не знаешь, что они думают. Вопрос чести по-прежнему существует в нашем сообществе. Обещай мне не вмешиваться. Ты сообщила мне, и этого достаточно, теперь просто доверься, чтобы я смог разобраться со всем этим, хорошо?
– Хорошо, я обещаю, – и на самом деле сейчас самое подходящее время, чтобы сообщить ему, что я агент под прикрытием… но я больше не пытаюсь заманить его в ловушку, но стараюсь всеми силами помочь ему. Но я ничего не говорю, потому он будет пытаться остановить меня, а я не хочу, чтобы меня останавливали. Я хочу докопаться до сути, потому что слишком долго меня водили за нос.
Позже я пожалею о том, что промолчала.
12. Лили
– Все рестораны, которые я знаю настолько приелись. Отведи меня в какое-нибудь аутентичное место, наверное, в китайский ресторан, – говорит Мелани, после того, как мы закончили делать маникюр.
Единственный ресторан, который сразу же приходит мне на ум, куда однажды меня водил Робин. Хотя обслуживающий персонал было несколько неприветливым, но еда оказалась на удивление хорошей. Мы берем такси до Сохо и идем в ресторан. Как и в большинстве китайских ресторанов, кондиционер работает на полную катушку. Нас встречает у стойки неулыбчивая официантка и тут же проводит к свободному столику. Ламинированное, слегка прилипающее к пальцам меню, оказывается в наших руках.
– Желаете что-нибудь выпить? – спрашивает она, пока шумно убирает дополнительные расставленные приборы.
Мы заказываем китайский чай.
Мелани поднимает брови.
– Я уже нахожусь под впечатлением, – с сарказмом говорит она.
– Мы китайцы склонны быть немного резкими, но не волнуйся – скорость и вкус нашей еды скажут все за себя, – отвечаю я с сильным акцентом.
Мелани смеется, но еду на самом деле приносят с впечатляющей скоростью. Хрустящая утка по-пекински – это так вкусно, Мелани съедает почти все, я никогда не видала, чтобы она столько ела. Затем появляются яйцы с жареным рисом, морской окунь, приготовленный на пару с имбирем и луком, орехи кешью с креветками и смесью овощей, блюда прибывают с пылу с жару и очень быстро. Мы почти закончили с едой, когда Мелани вдруг тихонько хихикает.
– Что? – спрашиваю я ее.
– Вот за что я люблю стриптиз. Можно встретить в неожиданном месте знакомых разных людей, но без масок. Не оборачивайся, но парень, который только что вошел, приходил в клуб "Мисс Манипенни".
Я знаю этот клуб. Это один из джентльменских клубов, и, если я не ошибаюсь, он принадлежит Пилкингтонам.
– Да? – как бы невзначай интересуюсь я. – И что же в нем такого особенного?
– Ну. Он пришел сюда с полицейским, и они кажется беседуют по-дружески друг с другом, из чего можно сделать вывод, что он должно быть тоже какой-нибудь агент под прикрытием, но ты бы видела его в клубе. Он предпочитает насилие. Он говорил с танцовщицами, которые втихаря занимались проституцией. Забрал с собой одну девушку, и на следующий день она так и не появилась на работе. Мы больше никогда ее не видели. Все это попахивало уж совсем дерьмово. Все девочки говорили об этом. Мы все понимали, что есть во всем этом что-то совершенно неправильное и так не должно быть.
Мои глаза расширяются от шока.
– Что ты имеешь в виду?
– Она была румынкой, у нее не было здесь семьи и родственников. Она просто исчезла. Вечером сказала: "Пока, завтра увидимся",… и в следующую минуту она исчезла без следа. Администрация клуба должна была вызвать полицию. Он был последним, кто ее видел. Но никто и пальцем не стукнул, и теперь я понимаю почему. Он из полиции. А в следующий раз он очень сильно избил девушку. Я слышала, именно ее попросили уйти! Я не осталась после этого. У этого мужчины плохие мысли.
Я чувствую брезгливость от ее слов. За моей спиной находится продажный коп.
– Кто работал в том клубе?
– Он сидит с тем парнем, с которым ты говорила вчера в клубе. Это мутный парень, Томми.
Я сижу, как замороженная.
– Понятно, – медленно отвечаю я. – Он нас видит, Мелани?
– Ну, он смотрит в меню. Быстро, развернись и посмотри на него сейчас же. На нем трендовая одежда известного модельера.
Я как бы невзначай осматриваюсь по сторонам, мои руки становятся мокрыми. Я быстро разворачиваюсь к ней и в шоке спрашиваю:
– Ты уверена, Мелани?
– Конечно, уверена. Я до сих не могу забыть этого ублюдка. Все девушки боялись его, создавалось такое впечатление, словно он был самым большим боссом в клубе.
– Он знает тебя?
– Я так не думаю. Я не в его вкусе. Ему нравятся блондинки из Восточной Европы.
Она прищуривается.
– Ты выглядишь так, будто увидела привидение. Ты его знаешь?
Я не опускаю глаз и хмурюсь.
– Да, знаю, но пока ничего не могу тебе рассказать, – глубоко вздыхаю.
– Мать вашу. Ты связана как-то с ним.
– Не в том смысле, как ты думаешь. Послушай, не возражаешь, если мы выскользним через черный ход? Не хочу, чтобы он меня заметил.
Она пожимает плечами.
– Хорошо, как скажешь.
Я прошу принести счет. Пока неулыбчивая официантка проводит оплату по моей кредитной карте, я спрашиваю:
– Могу я воспользоваться вашим черным входом, поскольку сюда пришел мой бывший и у меня могут возникнуть проблемы, если я натолкнусь на него?
– Нет, не можете. Существуют правила, – говорит она, как отрезала.
Я достаю десять фунтов из кошелька и кладу на ее поднос, она опускает на них глаза.
– Я покажу вам дорогу.
У грязной двери черного входа, она поворачивается ко мне.
– Надеюсь, что вы снова придете к нам, – говорит она с улыбкой и закрывает дверь, как только мы успеваем сделать шаг за порог.
– Давай, Мэл, – подгоняю я, потянув ее за руку от этого места. Пока мы быстро несемся от китайского ресторана, мысли у меня в голове кружатся, как сумасшедшие. Правда, я на самом деле, испугалась. У меня появилось такое ощущение, что земля под ногами превратилась в зыбучие пески, которые засасывают меня, а мне казалось, что я стою на таком твердом монолитном фундаменте. Через две улицы мы ловим такси, и я прощаюсь с Мелани.
Знаете, какого рода люди становятся офицерами под прикрытием? Люди, которые хотят спрятаться под чужой личностью, несчастные люди, с низкой самооценкой. С одной стороны, я ненавижу людей, таких как я, расставляющих ловушки для своих целей, с другой стороны, я становлюсь такими, как они, и тайно завидую их гламурному образу жизни.
У меня с трудом укладывается в голове, что мужчина, о котором говорит Мелани – это Робин. И что... Робин – это оборотень в погонах.
* * *
Вместо того, чтобы взять другое такси, я бесцельно иду по улице. Мне нужно подумать. Я понимаю, что мне нужно договориться с Миллсом о встрече на конспиративной квартире, но, с другой стороны, я понимаю, что осведомителей в полиции не хвалят и не продвигают, скорее всего они бесследно исчезают. Все, кто поднимает такие вопросы и проблемы, автоматически сами превращаются в насущную проблему. А это вдвойне опасно становится проблемой у такого амбициозного мужчины, как Миллс. Он хочет получить голову Джека на блюдечке, а не Робина. Поэтому мне нужно, как-то защитить себя.
Я смотрю на часы, Джек, по крайней мере, не схватится меня еще какое-то время. Выскользнув из ресторана через черный вход, мы освободились от хвоста Джека, которого он прикрепил ко мне. Я спускаюсь в метро и выхожу на Грин-Парк. У выхода, ловлю такси и прошу отвезти меня на Леа-Бридж-Роуд.
Десять минут спустя я вхожу в "Лотарингия Электронного Наблюдения" я выбираю маленький аудио-рекордер, изящное устройство не больше, чем USB, но достаточно мощное, способное улавливать звук в районе двадцати пяти метров. Оно также способно вести запись двенадцать часов, которая активируется только, как только появляются какие-то звуки.
Затем я набираю номер Миллса, который он велел мне запомнить. К моему удивлению это не секретарь или кто-нибудь еще, кто способен передать мое сообщение, а лично Миллс снимает трубку. Разговор короткий, исключительно деловой.
Завтра в полдень.
Затем я останавливаю такси и еду домой к Джеку. Прежде чем Джек вечером появляется дома, я заказываю автомобиль в аренду и прошу подогнать его на стоянку. Я расплачиваюсь с курьером, который в течение часа доставляет мне на квартиру ключи от машины.
Я сажусь и начинаю планировать свою встречу с Миллсом. Когда Джек появляется дома, он обнаруживает меня на кухни, готовящую ужин, бутылка вина стоит открытой, и рядом стоит бокал и стакан, музыка грохочет так громко, что я даже не слышу, как он вошел.
Он опирается на дверной проем и наблюдает за мной.
Я усмехаюсь и указываю взглядом на его полу-наполненный стакан с виски. Он берет его и идет прямиком ко мне.
– Я не знал, что у нас сегодня вечеринка.
– Я хочу рассказать тебе ирландский анекдот.
Он стонет.