Современные ученые предполагают, что по большей части это плод воспаленного воображения экспатрианта и что Слиман фактически столкнулся с волной грабежей вследствие демобилизации сотен тысяч туземных солдат, когда британцы расширяли свои владения. Однако серьезность, с которой он посвятил себя поставленной им самим задаче, отлично показывает, насколько ответственно британцы относились к своей миссии по модернизации индийской культуры. К 1838 году Слиман схватил и допросил 3266 тугов. Еще несколько сотен находились в тюрьме, ожидая суда. Повешено или сослано на Андаманские острова было 1400 человек. Один из них на допросе открыл, что убил 931 человека. Потрясенный Слиман спросил, чувствовал ли преступник "раскаяние в хладнокровном, совершенном после уверения в дружбе убийстве тех, кого вы обманули, внушив ложное чувство защищенности?" Обвиняемый ответил:
Конечно, нет! Разве вы сами не были шикари [охотником], разве не наслаждались острыми ощущениями от выслеживания зверя, хитрости против хитрости животного, и разве вы не были рады, увидев его мертвым у ваших ног? Так же и с тугом, который расценивает выслеживание людей как вид спорта.
Судья-председатель на суде над предполагаемыми тугами объявил:
Я, имея более двадцати лет опыта работы в суде, прежде не слышал о таких злодеяниях и не заседал в процессе по делам о таких хладнокровных убийствах, с такими душераздирающими сценами бедствия и страдания, с такой черной неблагодарностью и полнейшим отказом от всех принципов, связывающих человека с человеком, смягчающих сердце и поднимающих человечество выше грубых тварей.
Если было необходимо доказательство вырождения традиционной индийской культуры, оно было получено.
Обычай сати, конечно, не был выдумкой. В 1813-1825 годах только в Бенгалии 7941 женщина приняла такую смерть. Трагические отчеты об отдельных случаях были еще более шокирующими, чем статистика. Так, 27 сентября 1823 года вдова по имени Радхабай дважды вырывалась из погребального костра. Согласно показаниям одного из двух офицеров, которые стали свидетелями произошедшего, когда она попыталась спастись в первый раз, обгорели только ее ноги. Она выжила бы, если бы ее не удерживали на костре трое мужчин, которые швыряли на нее дрова. Когда она выбралась снова и бросилась в реку, "почти каждый дюйм ее кожи был обожжен". Мужчины погнались за ней и утопили. Подобные инциденты были, конечно, исключением, и сати практиковалось далеко не повсеместно. Действительно, много индийских авторитетов, особенно ученые Мритюнджаи Видьяланкар и Раммохан Рай, осуждали сати как обычай, противоречащий индуизму. И все же множество индийцев продолжало считать "самопожертвование" вдовы высшим актом не только супружеской верности, но и женского благочестия. Хотя сати традиционно было связано с высшими кастами, оно распространялось все шире, и не в последнюю очередь потому, что радикально решало проблему заботы о вдове.
Много лет британские власти терпели сати, полагая, что запрет был бы расценен как вмешательство в местные обычаи. Время от времени должностные лица, следуя примеру основателя Калькутты Джоба Чарнока, вмешивались там, где казалось возможным спасти вдову, но официальная политика следовала принципу laissez faire. Акт 1812 года, требовавший присутствия должностного лица, чтобы гарантировать, что вдова не была моложе шестнадцати лет, беременной, матерью детей моложе трех лет или одурманенной, казалось, потворствовал сати во всех других случаях. Неудивительно, что Клэпхемская секта инициировала кампанию за запрет сати, организованную по уже знакомому плану: эмоциональные речи в парламенте, иллюстрированные репортажи в "Мишионари реджистер" и "Мишионари пейперс", ворох петиций от возмущенных граждан. В 1829 году новый генерал-губернатор Индии Уильям Бентинк, поддался: сати было объявлено вне закона.
Бентинк, вероятно, сильнее всех викторианских генерал-губернаторов Индии был подвержен влиянию и евангелистов, и либералов. Он был убежденным модернизатором. В1837 году Бентинк заявил членам парламента: "Паровая навигация - великий привод нравственного усовершенствования [Индии] …По мере того, как сообщение между двумя странами будет становиться короче и легче, цивилизованная Европа станет ближе к этим отсталым областям. Иначе широких преобразований добиться нельзя".
Землевладелец-реформатор из Норфолка, Бентинк видел себя "главным управляющим огромного имения" и нетерпеливо стремился осушить болота Бенгалии - как будто эта провинция была одной гигантской топью. Бентинк и индийскую культуру считал нуждающейся в дренаже. В споре ориенталистов со сторонниками англизации по поводу образовательной политики в Индии он решительно принял сторону последних. Целью сторонников англизации было, по словам Чарльза Тревельяна, "преподать азиатам западные науки", а не "засорять" добрые британские мозги санскритом. Попутно британцы, насаждая в Индии свой "язык… обучение и, в конечном счете, религию", могли оказать содействие "моральному и интеллектуальному возрождению народов Индии". Цель, по словам Тревельяна, состояла в том, чтобы сделать индийцев "скорее англичанами, чем индийцами, так же, как жители римских провинций стали скорее римлянами, чем галлами или италиками". Бентинк сформулировал свое отношение к сати еще до назначения на пост (1827): "Христианин и англичанин, который одобряет это жестокое и нечестивое жертвоприношение, несет ответственность перед Господом".
Есть одно-единственное обоснование - государственная необходимость, то есть безопасность Британской империи, но даже его… недостаточно, если учесть, что британское правление полностью зависит от будущего счастья и развития многочисленного населения Восточного мира… Думаю, что из всех самых взволнованных защитников этой меры никто не чувствовал глубже огромную ответственность, нависающую над моим счастьем в этом и будущем мире, если как генерал-губернатор Индии я должен был бы согласиться с существованием этой практики хотя бы на мгновение дольше, чем того требует не наша безопасность, а реальное счастье и благосостояние индийского населения.
Несколько прежних руководителей Индии высказались против запрета. Лейтенант-полковник Уильям Плэйфер писал из Ситапура военному секретарю Бентинка:
Любой приказ правительства, запрещающий практику, вызвал бы самые тревожные чувства по всей туземной армии. Они сочтут это вмешательством в их обычаи и религию, отказом от принципов, которыми до настоящего времени руководствовалось правительство в своем отношении к ним. Если такие чувства возникнут, нет никакой возможности предсказать, что случится. Это может привести к открытому мятежу в некоторых армейских подразделениях.
Такие страхи были преждевременны и пока могли быть проигнорированы на фоне тысяч писем с благодарностями, полученных Бентинком от англичан-евангелистов и просвещенных индийцев. В любом случае, другие офицеры, с которыми советовался Бентинк, поддержали запрет. Но тревоги Плэйфера не были беспочвенны, и их разделял Хорас X. Уилсон, один из выдающихся ученых-ориенталистов той эпохи. Протест против навязывания Индии британской культуры действительно зрел, и Плэйфер верно указал очаг будущего пожара.
* * *
Фундаментом британского владычества была Индийская армия. Хотя к 1848 году Ост-Индская компания получила возможность аннексировать владения туземных правителей в отсутствие у них преемников (доктрина выморочных владений), в конечном счете именно военная угроза позволяла действовать таким образом. Когда дело доходило до стрельбы (в Бирме в 20-х годах XIX века, в Синде в 1843 году, в Пенджабе в 40-х годах XIX века), Индийская армия редко терпела поражение. Единственная крупная неудача в XIX веке постигла ее в Афганистане, где в 1839 году погибла армия численностью семнадцать тысяч человек, - погибла целиком, кроме единственного солдата. Восемь из десяти военнослужащих Индийской армии были сипаями из воинских каст. Британские солдаты (многие из них были ирландцами) составляли меньшинство, хотя в военном отношении нередко играли главную роль.
Сипаев, в отличие от их белокожих товарищей по оружию, набирали не из отбросов общества, для которых шиллинг от королевы был последней надеждой. Сипаи, будь они индусами, мусульманами или сикхами, считали воинское призвание неотделимым от веры. Накануне сражения солдаты-индуисты совершали жертвоприношения или давали обеты Кали, богине разрушения, чтобы заручиться ее благосклонностью. Но Кали была опасным, непредсказуемым божеством. Согласно легенде, когда она впервые пришла на землю, чтобы очистить ее от злодеев, она впала в ярость, убивая всех без разбора. Если сипаи чувствовали, что их религия оказывалась под угрозой, они вполне могли бы последовать ее примеру. Так случилось однажды в Веллуре, летом 1806 года, когда был принят новый военный устав. Сипаям было запрещено наносить на лоб знаки касты, они должны были стричь особым образом бороды и носить тюрбан новой формы. Это привело к мятежу. Как и в 1857 году, началось с пустяка. Прошел слух, будто кокарда на новом тюрбане сделана из кожи коровы или свиньи. За этим скрывалась гораздо более глубокая неудовлетворенность сипаев своим жалованием, условиями службы и политикой. Тем не менее мятеж в Веллуре имел религиозные причины, и жертвами его стали преимущественно местные христиане. Сэр Джордж Барлоу без колебаний возложил вину на "методистов-проповедников и сумасшедших визионеров", которые "нарушали туземные религиозные обряды".
В этом смысле события 1857 года были повторением Веллура, но в гораздо более значительном, страшном масштабе. Как знает любой школьник, восстание началось со слуха, что новые патроны пропитаны жиром. Поскольку во время заряжания винтовки бумажный патрон надо было надорвать зубами, индуисты и мусульмане рисковали быть оскверненными: первые в случае, если жир был говяжьим, вторые - если свиным. Таким образом, случилось так, что патрон привел к конфликту прежде, чем он был заряжен, а тем более выстрелил. По мнению сипаев, это подтверждало стремление британцев обратить Индию в христианство - что, как мы видели, планировали сделать многие англичане. А то, что новые патроны не имели никакого отношения к этому плану, к делу не относилось.
Поэтому Сипайское восстание явилось чем-то большим, чем подразумевает это слово. Это была настоящая война. И причины ее были серьезнее, чем пропитанные жиром патроны. "Первая война за независимость" - так называют события 1857 года индийские учебники и монументы. Стоит заметить, однако, что индийцы сражались с обеих сторон - и отнюдь не за независимость. Восстание имело, как и мятеж в Веллуре, политическое измерение, но цели мятежников не были в современном смысле национальными. Существовали и обыденные причины: например, невозможность для солдат-индийцев продвинуться по служебной лестнице. Гораздо важнее, однако, была защитная реакция индийцев на английские посягательства на культуру, которые, казалось (в некотором смысле так оно и было) имели своей целью христианизацию Индии. "Я чувствую приближение бури, - написал один проницательный британский офицер накануне катастрофы. - Я слышу звуки урагана, но я не могу сказать, как, когда или где он проявит себя… Не думаю, что они сами знают, что им делать, или что у них есть какой-либо план действий, кроме сопротивления вмешательству в их религию и веру".
Прежде всего, как ясно дают понять скудные индийские свидетельства, это действительно была "религиозная война" (фраза, повторяющаяся вновь и вновь). В Мируте мятежники кричали: "Братья! Индуисты и мусульмане! Спешите к нам. Мы идем на войну за веру":
Кафиры [неверные] решили уничтожить касты магометан и индусов… этим неверным нельзя позволить остаться в Индии, или нам придется делать все, что они прикажут, все равно, будь мы магометанами или индусами.
В Дели мятежники жаловались: "Англичане пытаются сделать из нас христиан". Называли ли они своих правителей европейцами, ферингами, кафирами, неверными или христианами, их главная обида была именно в этом.
* * *
Первыми мятежниками стали солдаты 19-го Бенгальского пехотного полка, расквартированного в Берхампуре: 26 февраля они отказались от патронов нового образца. Этот полк, а также 34-й пехотный полк в Барракпуре, где прозвучал первый выстрел восстания, были сразу же расформированы. Но в Мируте (севернее Дели) искру оказалось не так легко потушить. Когда 85 солдат 3-го полка Бенгальской легкой кавалерии были заключены в тюрьму за то, что отказались от новых патронов, товарищи решили освободить их. Рядовой Джозеф Боуотер так описал случившееся вечером в воскресенье 9 мая:
Внезапно восстали… кинулись к лошадям, быстро оседлали, помчались галопом к тюрьме… сломали ворота и освободили не только мятежников, осужденных военным судом, но также более тысячи всякого рода головорезов и негодяев. Одновременно туземная пехота напала на своих офицеров-англичан и истребила их. [Сипаи] убивали женщин и детей так, что вообразить нельзя. Уголовники, базарная шушера, сипаи - все недовольные туземцы в Мируте, опьяненные кровью, приступили к своему занятию с дьявольской жестокостью, а в довершение всего подожгли все попавшиеся им на пути здания.
Восстание с удивительной скоростью распространялось по северо-западу Индии: Дели, Бенарес, Аллахабад, Канпур. После того, как мятежники решились бросить вызов своим белым офицерам, они, казалось, взбесились и начали убивать всех европейцев, которых могли найти. Нередко городские толпы оказывали им пособничество и подстрекали восставших.
Первого июня 1857 года миссис Эмма Эварт, жена английского офицера, вместе с другими белыми оказалась в ловушке в осажденных канпурских казармах. Она писала своей подруге в Бомбей: "Никогда не поверила бы, что бывают такие беспокойные ночи. Следующие две недели, как мы ожидаем, решат нашу судьбу, и, вне зависимости от того, какова она будет, я верю, что мы окажемся в состоянии ее принять". Спустя шесть недель (без одного дня) Эмма Эварт - вместе с более чем двумя сотнями британских женщин и детей - была мертва. Несчастные погибли в ходе осады или были зарублены в поместье Бибигар после того, как индийцы пообещали им безопасный проход в случае сдачи в плен. Среди погибших были подруги миссис Эварт - мисс Изабелла Уайт и миссис Джордж Линдси вместе с тремя дочерями последней: Кэролайн, Фанни и Элис. Эти и другие женщины Канпура пополнили британский список жертв.
Героями восстания стали мужчины Лакнау. Британский гарнизон, осажденный в Резиденции, держался до конца, и защита Лакнау стала самым знаменитым эпизодом восстания. Резидент погиб одним из первых. Он похоронен рядом с тем местом, где был сражен, под камнем с краткой эпитафией:
Здесь лежит Генри Лоуренс,