Особенно смотреть было не на что. Голые ступеньки; перила и стены выкрашены в белое. Лестница упиралась в длинный коридор с закрытыми дверями по обе стороны, свет давали два окна, расположенные в торцах коридора. На окнах были белые шторы, опущенные до самого низа. Пахло дезинфекцией и сыростью.
- Сюда.
Тэд мягко скользнул к третьей двери, остановился и, как раньше, подождал Элен. Разгладил лацканы черного пиджака и глянул на нее снизу вверх, чуть склонив голову набок и слегка улыбаясь.
- Вот моя комната. Я здесь работаю. Думаю, она тебе понравится. Должна понравиться.
Он взялся за ручку, повернул, широким жестом распахнул дверь и отступил, пропуская Элен вперед. Она вошла, вздрогнула и застыла на месте.
Небольшая комната размером с тюремную камеру. К единственному окну прибита, а поверху еще прихвачена липкой лентой белая штора. В комнате стояли аккуратно заправленная узкая койка, голый письменный стол и единственный стул. Больше в ней не было ничего, за исключением фотографий, но они обступали со всех сторон.
Снимки покрывали пол, потолок и все четыре стены. Тысячи и тысячи. Вырезки из газет и журналов, рекламные кадры из фильмов Тэда, в которых снималась Элен. Тысячи ее образов, больших и крохотных, цветных и черно-белых. И везде только она - если на снимке, помимо нее, фигурировали другие, их отрезали. Безумный этот коллаж был подобран тщательно и дотошно; каждый снимок вплотную прилегал к соседнему, заполненные участки отливали слоем нанесенного поверху лака. В центре пола, чуть ли не под ногами Элен, красовалась афиша "Короткой стрижки" с ее изображением. Девушка в белом платье, нет, она сама в белом платье, аккуратно приклеенная к полу. Афиша слегка запылилась. Тэд наклонился, суетливо смахнул пыль и выпрямился с гордой улыбкой.
- Сейчас работаю над соседней комнатой, - сказал он. - Начал с потолка, он идет первым, потом стены, за ними - пол.
- Тэд, зачем? - повернулась она к нему. От невероятности увиденного и потрясения глаза у нее стали совсем круглыми. Воцарилось молчание. Тэд вздохнул:
- Не нравится? А я думал, понравится.
- Я не о том, Тэд…
Элен почувствовала, что у нее сердце разрывается от острой жалости к Ангелини. Весь ее гнев испарился. Она пыталась найти слова, которые бы его не обидели, но в голову приходило совсем не то, она не видела выхода.
- Может, теперь ты поймешь, - сказал Тэд с дрожью в голосе. - Я не мог позволить тебе сниматься у Герца. Ты должна была работать со мной. Да, все это правда. Я поговорил с Джо Стайном и предложил ему сделку. Он купился на месте. Я знал, что так и будет. С режиссерами вроде Герца никто не считается. В Голливуде таких, как Герц, пруд пруди. Немного таланта, неглуп, работоспособен. Но он не художник, Элен. В отличие от меня.
Он замолк, переводя дыхание, напряженно ловя ее взгляд.
- Я надеялся, ты поймешь, прочитав мое посвящение на рукописи сценария. Я там пометил число и все прочее. Дату, когда мы познакомились.
- Знаю, Тэд, я читала. Но…
- Тогда я просто не мог понять. Ты увидела посвящение, прочла сценарий - и ничего не сделала. Как так? Я не мог связать концы с концами. Мне было больно. Получалось… получалось, что ты меня не любишь.
- Тэд, послушай. Мы друзья, мы вместе работали, но…
- Нет, не друзья. Не нужно этого говорить. Ты знаешь, что это неправда. - Он чуть подвинулся, так что оказался между Элен и дверью. - Мне не хочется произносить слово "любовь". Это пустое слово. Говорят "любовь", а подразумевают "секс". Я не это имею в виду. Это меня не интересует. Не стремлюсь я тебя целовать. Не стремлюсь к тебе прикасаться… - Он замолчал и тихо хихикнул. - Иногда по ночам я прикасаюсь к твоим изображениям. Это другое дело. Но мне бы хотелось тебя снимать - понимаешь, если б мы ни от кого не зависели… - Он внезапно поежился и отвернулся. - Мне бы хотелось снять тебя прямо сейчас… Жаль… Элен, разреши - я схожу за камерой. Ну, пожалуйста…
- Нет, Тэд.
Он остановился, снова повернулся к ней и глянул снизу вверх, склонив голову набок.
- Скажи, что понимаешь меня, я же знаю, что понимаешь и всегда понимала. Но мне бы хотелось услышать это из твоих собственных уст, хотя бы раз.
- Что услышать, Тэд?
- Мы ведь крепко связаны, ты и я. Я понял это, когда впервые тебя увидел. Мы с тобой единое целое - всегда им были и будем навечно. Даже когда умрем и после нашей смерти пройдет много лет, люди будут смотреть наши фильмы - и понимать. Как если б мы были женаты, только это еще лучше.
В наступившем молчании они смотрели друг на друга. Элен начинала его бояться и надеялась лишь на то, что он этого не заметит. Прошла минута, он неподвижно стоял, продолжая молчать, и тогда она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
- Нет, Тэд, это не так, - сказала она мягко. - Я вижу, ты веришь в свои слова, но ты должен понять. Я ничего такого не чувствую и никогда не подозревала, что ты к этому так относишься. Я уважаю твое творчество. Но я не люблю тебя, Тэд. Не ощущаю между нами никакой особой связи. А тебе… - она запнулась, - тебе не следовало так поступать, Тэд, несмотря ни на что. Даже любовь не дает тебе права распоряжаться чужой жизнью.
Он молча смотрел на нее. В полутемной комнате очки мешали разобрать выражение его глаз, лицо же его оставалось бесстрастным. Он кивнул раз или два, подошел к письменному столу, выдвинул ящик и извлек большие ножницы. Задвинув ящик, щелкнул в воздухе ножницами и спросил:
- Как тебе мой костюм?
У Элен стало сухо во рту, горло перехватило. Она пыталась не глядеть на ножницы.
- Ничем не отличается от всех остальных твоих костюмов, Тэд, - спокойно ответила она.
- Верно, не отличается. Модель я позаимствовал у одного человека, которого однажды видел. Мне она показалась удачной. - Он шагнул к ней. - Стой смирно.
Элен попятилась. За спиной у нее была стена с окном, справа - койка. Тэд по-прежнему загораживал выход: она угодила в ловушку. Сейчас, повторяла она про себя, вот сейчас Тэд перестанет улыбаться, вернет ножницы на место, они уйдут из этой жуткой безумной комнаты, и все будет в порядке…
Теперь он подошел к ней вплотную, поднял ножницы и коснулся кончиками ее щеки. Элен усилием воли заставила себя не отвернуться.
- Тэд, - мягко сказала она, - опусти ножницы.
- Сейчас. Не двигайся.
Свободной рукой он удивительно бережно провел по ее лицу сверху вниз. Пальцы у него немного дрожали. Он поднял руку повыше и погладил ее волосы. Один раз.
- Ты, боишься, - сказал он. - Не бойся. Ты прекрасна. Прекрасней тебя я ничего в жизни не видел. У тебя прекрасные глаза, прекрасные волосы…
Кончики ножниц были наставлены ей прямо в глаза. Лицо Тэда выражало крайнюю сосредоточенность. Элен хотелось кричать, но она боялась. Она закрыла глаза и отвернулась. Ножницы скользнули по коже металлическим холодком. Она ощутила руку Тэда на шее, услышала лязг ножниц и открыла глаза.
Тэд держал в руке длинный локон ее светлых волос, разглядывал, намотал на палец. Прерывисто вздохнул, выпустив из легких воздух, посмотрел на нее и улыбнулся своей обычной добродушной улыбкой.
- Это мне на память. Спасибо.
Торопливо пошел к столу и спрятал локон и ножницы в ящик.
- Все в порядке. Прости, если я тебя напугал. Но не было сил удержаться, чтобы не срезать локон на память. Я все понял, что ты говорила. Это не страшно. Ты не готова. Просто до тебя еще не дошло, что мы в одной лодке. Когда-нибудь дойдет… - Он замурлыкал себе под нос, прихватив зубами клок бороды.
- Теперь я бы, пожалуй, поработал. Если тебе по-прежнему нужно идти…
Элен быстрым шагом направилась к двери. Тэд выдвинул другой ящик и принялся, как это было ему свойственно, рыться в каких-то бумагах. Когда она взялась за ручку, он поднял глаза и спросил:
- Ты не станешь сниматься в "Эллис", не передумаешь?
- Поэтому ты меня и привел сюда - чтобы я передумала?
- Подумал, вдруг это поможет. - Нет, Тэд.
Она ожидала новых доводов, повторных уговоров, но не услышала ни тех, ни других.
- Что ж, нет так нет, - сказал он беззаботно. - Сейчас ты на меня злишься, так что не время говорить об этом. Можно и подождать. Все остается в силе…
- Тэд, я не собираюсь менять решение, тем более теперь.
- Вот как? - улыбнулся он. - Господь бог тоже снимает фильмы, представь себе. В них полно образов, как и в моих картинах. Прекрасный танец со сложными фигурами. Тебе не предсказать, чем кончатся мои фильмы. Не предскажешь ты и будущего. Откуда ты можешь знать, что не передумаешь? Через год? Через два? Через десять лет?
Элен изумленно на него посмотрела.
- Тэд, ты ведь не веришь в бога. А я не верю, что ты готов ждать десять лет, чтобы снять меня в "Эллис".
- Отчего же, готов. Терпения у меня достанет. Ну, может, не десять лет. Там поглядим. - Он сверился с часами. - Пожалуй, не буду работать. Может, еще успею досмотреть "Третьего человека". Я поднимусь с тобой.
- Не успели они войти в студию, как Тэд плюхнулся на скамью и включил телевизор. Элен направилась к террасе, Тэд даже не проводил ее взглядом.
На экране начинался финальный эпизод, который Тэд пересказывал раньше. У Элен это вызвало подозрения, и она задалась вопросом, уж не с умыслом ли он подгадал время: это было вполне вероятно - от Тэда можно всего ожидать. Правду ли говорил он ей и всю ли правду? Тогда она верила каждому его слову, но теперь начала сомневаться. С тем же успехом Тэд мог разыграть всю сцену, чтобы уговорить ее сниматься.
Она повернулась и бросила взгляд на экран. Сейчас Алида Валли в последний раз пройдет по длинной аллее - и навсегда уйдет из кадра, уйдет из чьей-то жизни. Элен почувствовала, что ее захлестывает совершенно невероятное ликование, ей не терпелось покинуть эти стены, не терпелось покинуть Тэда.
- Прощай, Тэд, - сказала она.
Тэд не обернулся, только махнул розоватой рукой.
Элен вышла на террасу, вздохнула полной грудью, посмотрела на открывшиеся внизу чашу долины и город и подумала: "Я свободна. Мне не нужно здесь оставаться. Не нужно сниматься в фильме. Не нужно возвращаться домой к человеку, за которого я не должна была выходить. Я могу отправиться куда угодно и делать все, что захочется". Впервые за пять лет будущее лежало перед нею - пустынное и свободное. Она быстро пересекла террасу и у лестницы оглянулась в последний раз.
Алида Валли шла по аллее кладбища; Джозеф Кот-тон напрасно ее дожидался, а Тэд, сгорбившись над часами, засекал протяженность эпизода.
Уйти из кадра. Уйти из чьей-то жизни. Она остановилась у своей машины, которую припарковала в конце длинной извилистой подъездной дорожки к дому Тэда. Автомобиль, черный "Маллинер Бентли Континентал" с сиденьями, обитыми светло-бежевой кожей, был уникальный, единственный в Голливуде. На нем, как и на многих других вещах, она остановила свой выбор, потому что он напоминал ей об Эдуарде. Не просто из-за того, что машина и сама по себе была прекрасна или что Элен любила ее водить, а потому, что за рулем она как бы ощущала рядом его присутствие.
Она села в автомобиль, ругая себя за неуместные мысли, и поехала вниз, набирая скорость. У выезда на узкую дорогу, что, петляя, вилась по дну каньона между скалами, она притормозила. На обочине дороги стоял "Форд", а перед ним, подняв к глазам фотоаппарат, - худой, нездоровый на вид мужчина с узким лицом, похожий на хорька. Тот самый, что заснял ее в Форест-Лоун; тот самый, что неотвязно преследовал ее последние месяцы. Она услышала щелчок камеры, нажала на ручной тормоз и вышла из машины. Тощий фотограф начал отступать к "Форду"; Элен двинулась на него, и он остановился. Она была на голову выше мужчины, и тот опасливо на нее поглядывал. Элен протянула руку:
- Дайте фотоаппарат.
Он попятился и вжался спиной в багажник "Форда".
- Не затевайте скандала. Я ничего плохого не делал. Это моя работа. Я…
- Я сказала - дайте фотоаппарат.
Он прижат аппарат к груди и заговорил с подвыванием:
- Послушайте. Только не нужно скандалить. Вы не имеете права. Нет такого закона…
Элен внезапно вцепилась в фотоаппарат и вырвала, застав мужчину врасплох. Затем отскочила на обочину, оказавшись на краю пропасти глубиной в несколько сотен футов. Тощий репортер кинулся было следом, но благоразумно остановился. Элен открыла крышку, извлекла пленку, засветила и бросила вниз, в кусты. Потом отдала фотоаппарат, повернулась, молча села в "Бентли" и выжала скорость. Мужчина остался стоять, провожая ее взглядом; он дрожал, его прошиб пот.
Она неслась как угорелая, срезала повороты на полной скорости. В полумиле от дома она резко затормозила, машина подпрыгнула и остановилась.
Элен сидела за рулем, переводя дыхание, одна на пустынной узкой дороге под неправдоподобно синим, как на пленке "Техниколор", небом. Потом подняла руку и поглядела на знаменитый бриллиант - она продолжала носить подаренное к помолвке кольцо. Сняла кольцо. Сняла обручальное колечко. Подержала в пальцах - они блеснули на солнце - и, размахнувшись, изо всех сил швырнула прочь. Кольца взлетели, сверкнули и исчезли в кустах на склоне холма.
Не повернув головы, Элен тронулась с места; остаток пути она проехала медленнее.
В доме стояла тишина. Она торопливо вошла, начала звать Кэт, но замолкла, вспомнив, что их с Касси нет дома и придут они еще не скоро. Элен замерла посреди холла, ощутив, что обуревающие ее противоречивые чувства вдруг вылились в непереносимое одиночество. Оно накатывало волна за волной, заполняя все ее существо, но она не желала ему поддаваться, а потому поступила как в детстве - не двигаясь, попыталась его одолеть, прогнать холодным усилием воли.
Убедившись, что самообладание к ней вернулось, Элен направилась к гостиной. Дробь ее каблучков эхом отдавалась от старых каменных плиток пола. Она повернула ручку и толкнула дверь, одновременно подумав, что они с Кэт переедут из этого дома в другой: слишком много призраков в этих стенах, и не только Ингрид Нильсон, но и ее собственных.
Прямо напротив двери у противоположной стены в кресле сидел мужчина. Он, должно быть, услышал ее шаги - весь его вид выражал напряженное внимание. Он подался вперед, вцепившись в ручки кресла, обратив лицо к двери. Элен остановилась. Эдуард молча поднялся из кресла.
Они застыли, глядя друг на друга. Встреча так потрясла Элен, что она не в силах была ни пошевелиться, ни заговорить. Она смотрела на него в упор, и тишина, казалось ей, гремит у нее в ушах, готовая вот-вот разрядиться взрывом. Эдуард поднял и уронил руку.
Высокий брюнет в черном костюме; рука, когда он ее поднял, дрожала. В проясненности потрясения она на миг увидела его как в перевернутом бинокле - далеко-далеко и отчетливо до последней мелочи: родной до боли, совсем чужой. Она разглядывала его черты, словно видела их впервые. Это волосы; это крылья носа, овал щеки; это линия губ.
Слова, предложения, фразы клубились у нее в голове и куда-то проваливались, оставляя после себя пустоту. Комната расплылась, затем внезапно и резко обрела четкость, и в эту секунду Элен испытала безграничную радость, какую нельзя было выразить никакими словами, от которой замерло сердце и все кругом погрузилось в оцепенение. И тогда Элен ощутила, как эта радость высоковольтной дугой неимоверной силы перекинулась через разделяющее их пространство и замкнулась на Эдуарде. Радость настолько могучая, неодолимая, безумная и совершенно дурацкая, что Элен начала улыбаться - не в силах не улыбнуться, - и, видимо, он почувствовал то же самое, потому что в этот миг глаза у него загорелись, и он улыбнулся в ответ.
Он шагнул к ней, остановился, согнав улыбку с лица. Прямота, сдержанность, привычка скрывать сильные чувства и небрежная легкость, с какой он это делал, - она мгновенно распознала все эти достоинства, которые так в нем любила.
Лицо Эдуарда было отнюдь не бесстрастным, но, когда он заговорил, голос прозвучат спокойно и ровно:
- Я убеждал себя, что в один прекрасный день ты мне напишешь. Или я подниму трубку и услышу твой голос. Или войду в комнату и увижу тебя. Все пять лет я повторял себе это каждый день…
- Но я написала, Эдуард, я и в самом деле написала тебе…
Она шагнула к нему и тоже остановилась.
- Знаю. Я прилетел, как только получил твое письмо. Ты ведь знала, что так и произойдет. Ты не могла сомневаться - ни на секунду. - Он сделал паузу. - Скажи мне, что знала. Скажи мне…
- Конечно, знала. И знала всегда. - Она посмотрела ему в глаза, хотя едва его видела: перед ее взором внезапно опустилась завеса тьмы. - Я знала, но потом подумала…
- Эти мысли мне знакомы, - произнес он с ноткой самоиронии в голосе, совершенно не отвечавшей выражению его глаз. - Они не в счет. Они не имеют значения. - Он помолчал. - Может быть, подойдешь поближе?
Элен подошла.
- Еще ближе.
Она сделала еще один шаг. Теперь они стояли вплотную, глядя друг другу в лицо. Замерло время; замерла комната; замер весь мир. И тогда он ее обнял и так сильно прижал к груди, что она ощутила биение его сердца.
- Ты знала, что я тебя разыскивал? Знала?
Вопрос прозвучал позже, много позже. На протяжении долгого полета из Парижа Эдуард хорошо обдумал, что он ей скажет и в какой последовательности, но, как выяснилось, все начисто забыл. Фразы всплывали в памяти с какой-то лихорадочной быстротой и тут же камнем шли на дно. Он понимал: все его слова и то, что он пытался ей высказать, - все звучит совсем не так, словно задом наперед, и, вероятно, только сбивает ее с толку, но его это нимало не тревожило. От прошлой недели он вне всякой связи перескакивал в прошлый год. Он поведал ей про Мадлен и Энн Нил - да, верно, - но еще не успел рассказать о снимках Кэт и о подарках, что откладывал к тому дню, когда Элен вернется к нему вместе с его дочерью; не рассказал о том, как снова и снова приходил в маленькую церковь Святого Юлиана; или о том, как стоял на берегу в Сен-Тропезе, смотрел на море и чувствовал, что к нему возвращается безвозвратно, казалось бы, утраченная надежда. Они сидели рядом, но он вдруг вскочил и принялся расхаживать по комнате, а слова лились беспорядочным бурным потоком. Потом он почувствовал, что не может, не стерпит не быть с нею рядом, вернулся на место, сел и взял ее руки в свои.
Элен смотрела на него блестящими от счастья глазами. Она тоже пыталась о чем-то ему поведать, что-то объяснить, но у нее это получалось не лучше, чем у него. Они начинали говорить разом, замолкали, начинали опять и, сообразив в тот же миг, улыбались друг другу. Наконец Элен зажала уши.
- Ох, Эдуард, ты так торопишься. Я не успеваю следить. Прошло столько лет, а теперь кажется, будто мы и не расставались. Будто ты всегда был со мной…
- Я и был с тобой, в известном смысле…
- Кажется, будто я только вчера уехала из замка на Луаре. - Она вздохнула и взяла его за руку. - Эдуард, я удрала из твоего дома тайком, это было так гнусно. Мне хотелось остановиться. Хотелось оставить записку. Хотелось все объяснить, но объяснять было страшно…
- Милая. Напрасно ты это сделала. Да будь это даже не мой ребенок - как бы, по-твоему, я себя повел, если б ты мне сказала?
- Не представляю. - Она покачала головой. - Не представляю, Эдуард. Я, вероятно, боялась, что ты меня разлюбишь.