- Мышь на датском.
- И ты говоришь на датском, потому что ты датчанин...
- Еще я говорю на шведском, норвежском, и французском, и латыни, и немецком, и итальянском, и...
- Я лишь хотела узнать, откуда ты. Почему ты не рассказываешь о своем детстве? - спросила она. - Почему все в тайне?
- Вы знаете достаточно моих секретов.
- Их никогда не бывает достаточно, - ответила она, улыбаясь. - Я хочу узнать все твои секреты.
- Спросите у Муса. Я рассказал ему все секреты в августе, когда вы были в Греции, и мы с ним были наедине.
- Он - кот. Прямого ответа от кота не дождешься. Я пыталась.
- Вы прекрасно знаете, что можете выведать обо мне все, что пожелаете. У вас свои способы, - ответил он.
Магдалена наклонилась вперед и подперла подбородок рукой.
- Но я не хочу знать твои секреты, - ответила она. - Я хочу, чтобы ты рассказал мне о них сам. Секреты не подарок. Твой рассказ о них - вот что подарок.
- Вы знаете о Кингсли, - ответил он.
- Он лишь один из твоих секретов.
- Он единственный важный секрет.
Она улыбнулась. - Ты хочешь в это верить, - ответила она. - Но не веришь, как и я.
Он изогнул бровь, но ничего не сказал. Он откинулся на спинку кресла и гладил Мышши от ушей до самого кончика хвоста. Мышши потянулся, зажмурился и замурчал от внимания.
- Моя киска любит тебя, - сказала она.
- Мус, ты достаточно взрослый, чтобы жить в этом логове порока? - спросил он у кота.
- Мышши всего два года, по кошачьим меркам ему двадцать пять, и он все же старше тебя, Бамби.
- Ты слышал, как она меня называет? - спросил он, смотря на кота. - И почему мы ее терпим?
- Потому что я вам обоим даю именно то, что вам нужно для выживания - ему еду, тебе - добровольных жертв.
- Она права, Мус. - Маркус почесал Мышши под подбородком, и, если бы коты могли улыбаться, он бы это и сделал. - Хотел бы поспорить с ней, но тогда она заберет от меня моих добровольных жертв.
- Боюсь, сегодня без жертв. Все детишки дома на праздниках.
- Вы единственная знакомая мне мадам, которая говорит о своих работницах как о детях. Это немного нервирует.
- И еще я единственная знакомая тебе мадам. К тому же мне нравится нервировать людей. Я этим зарабатываю. Нервирую, раздеваю, лишаю мужественности...
- Я заметил.
- Ты сегодня пришел для высвобождения? Если так, мы можем позвонить Катерине. Она дома с братом и живет недалеко.
- Я пришел, потому что сейчас Рождество. И чтобы поесть. Но по большей части из-за Рождества.
- Ты знал, что я буду одна?
- Я знал, что я буду один.
Она прищурилась. - Не играй со мной, - ответила она. Ей не нравилось, когда Маркус добровольно проявлял уязвимость. Она не доверяла этому. Это игра, и она здесь была главной, не он.
- Мне нравится играть с людьми, - сказал он. – Это то, что я делаю.
- Не заставляй меня тебя жалеть. Я отказываюсь тебя жалеть.
- Тогда зачем вы меня пригласили?
- Потому что ты красивый и редкий, а я люблю смотреть на красивые и редкие вещи. И как видишь... - она махнула рукой на комнату, на карточный столик Сеймура восемнадцатого века, на картину Ван Дейка над камином, на бесценные нефритовые чаши Цяньлунь, стоящие на краю стола. – И, конечно же, это. - Она погладила один ярко-красный лист пуансеттии. - Мое единственное рождественское украшение. Я говорю детям, что не праздную Рождество, и они оставляют меня одну в доме на целых два дня.
- Хотите, чтобы я оставил вас одну?
- Нет. Хочу, чтобы ты остался, - ответила она. - Хотя и не знаю почему. Ты совершенно несимпатичен.
- Вы же сказали, я симпатичный.
- Нет, я сказала ты красивый. И у меня есть рождественский подарок для тебя, так что хорошо, что ты пришел.
- Правда? Почему? - Не "какой". Он не хотел спрашивать о подарке. Он спросил почему. Он не доверял ей так же, как и она ему.
- Не знаю, - ответила она. – Как-то давно ты упомянул, чего хочешь, и я решила подарить это тебе. Конечно же, ты не захочешь, чтобы я дарила это тебе, когда получишь его. Если получишь. Мышши, как ты думаешь, как мне поступить?
Мышши ответил лишь шумным мурлыканьем. Этот распутный кот перевернулся на спину и предложил Маркусу почесать свое мягкое брюшко, чего с ней Мышши никогда не делал. Она вернет все его рождественские сардины в магазин.
- За всю свою жизнь я получил лишь несколько подарков на Рождество, - ответил Маркус, запуская пальцы в мех Мышши. - Меня отправили в школу в Англии, и я проводил там праздники с довольно далекими родственниками. Далекими во всех смыслах этого слова. Я был простым нахлебником. Моя мать в прошлом году подарила мне подарок на Рождество, и я не знал, как отблагодарить ее.
- И что же подарила твоя мать?
- Прекрасную клинковую бритву ручной работы, которая принадлежала моему дедушке.
- Твоя мать подарила тебе опасную бритву? Как уместно. Учитывая все обстоятельства.
- Я использую ее лишь для бритья.
- Ты достаточно взрослый, чтобы бриться?
Маркус посмотрел на нее. Снова этот взгляд. Она любила его.
- Что насчет вас? Каким было для вас Рождество, когда вы были ребенком? - спросил он.
- Тоже без подарков, - ответила она. - Рождество было лишь походом на службу. Мама отводила меня в церковь в Сочельник и Рождество, если не работала. Мой отец был цыганом, и они не были женаты. Мама была изгоем для своей семьи. Ей пришлось переехать в другой город, чтобы избежать скандала, и мы были крайне бедны. У нас не было денег на подарки, не было денег на роскошные праздничные обеды - только церковь.
- У вашей семьи было оправдание - бедность. У моей нет. Кроме бедности души, может быть. Иногда я переживаю, что унаследовал эту бедность, - сказал он.
Магдалена подошла, села на подлокотник и повернулась к Маркусу лицом.
- Бамби, милый, я скажу тебе кое-что, и ты должен поверить, что это правда. - Она заправила локон его золотистых волос за ухо.
- Да? - спросил он.
- Да.
Он долго на нее смотрел, прежде чем рассмеяться. Полтора года назад он бы не так хорошо пережил такое откровенное оскорбление.
- Вы та еще сука. - Он произнес это как комплимент, и она так и восприняла его.
- Именно, - ответила она. - Тебе нужно было, чтобы твой духовник сказал тебе принести мне рождественский подарок, иначе тебе бы и в голову не пришло подарить что-то женщине, которая приютила тебя. Не так ли? Для меня это очень похоже на бедность души.
- Вы приютили меня только потому, что считаете меня привлекательным.
- Нет, я приютила тебя по той же причине, что и Мышшелини, - мне нужна была помощь, чтобы вывести грызунов. Священничек - хороший телохранитель.
Он откинул голову и просто смотрел на нее.
- Я принес вам рождественское растение. Хоть на минуту вы можете быть милой со мной?
- Я могу быть милой с тобой... - она взглянула на напольные часы у противоположной стены. - Пятнадцать секунд. Начинаю сейчас. Бамби, я, правда, считаю тебя очень привлекательным, несмотря на то, что ты холодный, отстраненный и погруженный в себя, беспечный, сноб, безумно наглый и...
- Ваши пятнадцать секунд почти истекли.
- Но внутри тебя есть искра, столь же прекрасная, как и ты сам. И раз я вижу эту искру, то считаю своим долгом разжечь ее и превратить в дикий огонь.
Магдалена наклонилась вперед, сжала губы и подула, целясь в ямку на его горле. Он закрыл глаза и откинул голову назад, обнажая перед ней свою шею. Она хотела укусить ее, жестко, впиться зубами в него до крови. У нее было больше одного любовника, который обвинял ее в вампиризме, возможно, она им и была. Но у нее не было желания пить кровь. Нет, она хотела пить боль, и Маркус... ее Маркус, его боль была самого прекрасного сорта. Старая боль, хорошо вызревшая, приправленная сексом, предательством и садизмом - ее любимые ароматы.
- Я должна была просить о твоем теле на Рождество, - сказала она.
- Этого не произойдет, - ответил он.
- Почему нет? - надулась она. Он ненавидел, когда она дулась.
- У меня веская причина, - ответил он. - И не та, о которой вы думаете.
- О том, что ты трус, который боится собственной сексуальности?
- Нет. И я не боюсь вашей.
Кровь Магдалены остыла на несколько градусов.
- Что ты имеешь в виду? - слишком невинно спросила она, слишком небрежно. - Мою сексуальность?
Она перегнулась через его колени, Мышши оказался зажатым между ними.
- Вы самая красивая женщина в Риме. Это кое о чем говорит, - ответил Маркус.
- Ты действительно так считаешь? - она похлопала ресницами, пытаясь его рассмешить. Он не рассмеялся.
- У вас самые густые, самые роскошные черные волосы, которые я когда-либо видел. В ваших глазах беззвездная ночь. Ваши груди великолепны и ваши бедра - это все, о чем мужчина, который любит женщин, может надеяться и мечтать. У вас длинные стройные ноги. Вы одеваетесь как с обложки журнала. Вы пахнете как орхидея в июне - все сочное и спелое, готовое чтобы его сорвали. И вы высокая. Мне нравится насколько вы высокая. У вас изысканно теплая оливковая кожа, как у Кингсли, и к слову, в вас есть нечто похожее на него и это наивысший комплимент, который я могу произнести в чей-то адрес. В вас нет ничего не желанного. Это все, что я скажу по этому поводу.
Магдалена тяжело вздохнула и покачала головой.
- Вижу, ты знаешь мой маленький секрет, - сказала она. - Могу я узнать откуда?
- Вы правы - моя мама датчанка. Я навещаю ее в Копенгагене, когда могу. Копенгаген одновременно большой и маленький город. Когда я пришел в августе покормить Муса и забрать вашу почту, увидел два письма от хирурга из Копенгагена. Известного хирурга. Есть лишь одна причина, почему люди не из Дании едут в Данию на операцию, одна причина, почему они посещают именно этого хирурга.
Она медленно кивнула. - Понятно.
- Вы же знаете, что мне все равно, да? Мне нужно знать, что вы это знаете.
- Ты внимателен к моим чувствам. Как... не похоже на тебя.
- Если вы собираетесь думать обо мне плохо...
- Что я и делаю.
- Я хочу, чтобы вы думали обо мне плохо по настоящей причине, а не потому, что меня волнует, что вы родились не женщиной.
- Я родилась женщиной. Но были... некоторые "отклонения", так доктора их назвали. Эти "отклонения" стали причиной осложнений в моей жизни. Именно эти отклонения некоторые мужчины считают ужасающими, другие, с определенным фетишем, не могут устоять перед ними. Но опять же, ты не из большинства мужчин, верно?
- Вы делали операцию? Я понимаю, это не мое дело.
- Но, тем не менее, спрашиваешь.
- Вы постоянно задаете мне грубые личные вопросы.
Он был прав, но она вряд ли хотела это признавать.
- Моя мама растила меня мальчиком до начала полового созревания, и стало очевидно, что быть мальчиком не то, что задумывал Бог, несмотря на то, что у меня присутствовало нечто похожее на мужской орган. Я развивалась как девушка, начала одеваться как она, вести себя как она. Священник в нашей церкви называл меня "дьявольским семенем", "неестественным", "аномальным". Такое не забывается. Ты не забудешь, как тебя называли дьявольским. Это остается с человеком, как ожег или метка. Ты носишь это с собой, в себе. - Она прикоснулась к своей груди, над сердцем, где все еще горела ярость.
- Поэтому вы ушли из церкви?
В первую ночь, когда Маркус пришел к ней, она почти отказала ему. Он не был первым священником, который искал освобождения в ее доме, но он был первым священником, которого она впустила, потому что он еще не стал священником, и она думала, что, возможно, смогла бы увести его с этого пути. Когда он спросил о ее враждебности к католической церкви, она ответила только то, что священник причинил вред ее семье, и она никогда не сможет простить церковь. Если Бог хочет ее вернуть, он мог прислать церковь к ней, потому что туда она больше не вернется.
- Я не уходила из церкви. Церковь оставила меня. Она отвергла меня, изгнала. Я не хожу туда, где мне не рады.
- Вы идеальны, - ответил он. - Вы не дьявольское семя.
- Священник утверждал это.
- Да, усохший злой старый священник, который жаждал маленького мальчика, которым вы были, и презирал вас за то, что не оправдали его больные фантазии педофила.
- Расскажи, что ты действительно чувствуешь, Бамби.
- Я бы никогда не сказал вам, что делать с вашим телом. Но...
- Не совсем правда. Однажды ты сказал мне, что именно я могу делать со своим телом. Думаю, предложение начиналось с "Иди" и заканчивалось "хер", с третьим словом посередине, очень недостойное выражение для обучающегося священника.
- Это было образное выражение. И я сказал это после того, как в дом пришел офицер полиции и арестовал вас за убийство клиента, и только после того, как он вас посадил в свою машину, вы сказали ему, что все это шутка - шутка надо мной.
- Веселый был вечер, не правда ли? Люблю шутки.
- Вам не нужен хирург. Вам нужен психоаналитик.
Магдалена смеялась и смеялась. Ничего не делало ее счастливее, чем доводить Маркуса до белого каления. И это было не просто, поэтому она так радовалась, когда ей это удавалось.
- Если бы у меня был психоаналитик, и я начала следить за своим поведением, тогда тебе бы захотелось переспать со мной, Бамби? - она перекинула волосы через плечо, прижала палец к губе и идеально надула ее, изображая невинность.
- О, Боже, нет. - Его голос сочился отвращением при одной мысли о ее хорошем поведении. - Секс с вами был бы приятным первый час или два. Пытать вас отказом в сексе с вами? Это никогда не перестанет меня забавлять.
- Что, если я позволю причинить мне боль, как ты это делаешь с Катериной? - Пытки красивых мужчин были ее самым любимым хобби. Она могла делать это целый день. И обычно так и было.
- Я и бензопилой, и автоматом Калашникова не причиню вам вреда.
- Верно. Но мы с тобой знаем, что дело не в этом. Ты боишься снова влюбиться, да?
- Вы бы тоже боялись, если бы были мной.
- В конце концов, тебе придется отпустить страхи за Кингсли. Он взрослый.
- Да, до тех пор, пока жив. Его родители мертвы, его сестра мертва. И у него есть плохая привычка проявлять невероятно безрассудное поведение даже при самых лучших обстоятельствах.
- Он спал с тобой.
- Я о том же.
Его челюсть была словно из гранита, и он не смотрел ей в глаза. Они с Маркусом постоянно дразнили друг друга, и оскорбления никогда не прекращались, но, когда речь заходила о его бывшем любовнике Кингсли, Маркус не играл.
- Я не видел его с тех пор, как уехал из школы, и он все еще сводит меня с ума. Будь он мертв, он бы так гордился собой, если бы знал, что я каждый день о нем беспокоился. - Он посмотрел на потолок и покачал головой.
- Кингсли, - произнес он, и больше ни слова. Это было похоже на просьбу.
Или молитву.
- Любовь - это проклятие. Любовь - это бремя. Прекрасное проклятие. И прекрасное бремя.
- Если бы я мог, я бы вырезал собственное сердце, - ответил он.
- Если бы я могла, я бы тоже вырезала твое сердце.
- Ох, вы слишком добры.
Магдалена погладила его по щеке. У него были самые потрясающие скулы. Судовой навигатор мог бы использовать их в качестве секстанта для выравнивания кораблей и звезд.
- Послушай - что бы не произошло в прошлом - это прошлое. Поэтому оно и называется прошлым. В свое время ты снова полюбишь кого-то, и тебе не придется бояться.
- Ее? - спросил он.
- Ее.
- Когда вы говорите о будущем, словно знаете его, вы выглядите невменяемой.
- Мой отец был королем цыган, мама так говорила. Мне передался его дар.
- Ваша мама вам солгала. Нет такого понятия "король цыган". И вы знаете, даже лучше меня, что не должны их так называть. Может, ваш отец и был цыганом, но он не мог практиковать магию, как и вы.
- Ха, - сказала она и затем, - Ха, - снова. – "Я не могу колдовать" говорит мальчик, который учится превращать вино в кровь.
- Я сказал, что вы не можете колдовать. Но я не говорил, что не сможете.
- Однажды ты поймешь, что я права. Однажды ты узнаешь. - Она наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб.
- Вы можете попытаться еще раз.
- Тебе нравится, когда тебя целуют в лоб? - спросила она, проводя пальцами по его волосам.
- Мне нравится возможность заглядывать вам под халат. - Он снова прикоснулся к своему лбу над левый глазом. - Вот здесь. Самый хороший угол.
Она поцеловала его туда, где он просил, потому что так у нее был шанс ощутить аромат камина в его волосах, теплый землистый аромат. Очень мужской и аппетитный. И обнажить перед ним грудь того стоило.
- Я не планирую никаких операций, - ответила она. - Хотя и благодарна за твой совершенно ненужный совет. Я посещала хорошего датского хирурга, потому что он пишет работу о моем случае, который, как теперь считают, вызван гормональной аномалией в матке, а не работой дьявола.
- Хорошо, - ответил он. - Операция всегда рискованное дело. Я бы не хотел вас потерять.
- Потому что я тебе так нравлюсь?
- Вы мне совсем не нравитесь. Но, как вы сказали, обеспечиваете меня едой и добровольными жертвами. Поэтому моя непрерывная способность функционировать в ваших руках.
Он улыбнулся ей той улыбкой, которая позволяла ей ударить его. И она раздумывала над этим. Опять же, она была садисткой. Она хотела ударить почти каждого мужчину на земле. Она воздержалась. Пока.
- Мне не стоило приводить священничка домой. - Покачав головой, она подошла к камину, чтобы согреться. - Я всегда приношу домой бездомных животных. По крайней мере, Мышшелини выполняет свои обязанности. За последние полгода не видела ни единой мыши.
- Вы хотите, чтобы я отрабатывал свое содержание? Я буду работать.
- А ты можешь?
- Я могу доставать вещи с верхних полок.
- У меня есть идея получше. Поднимайся. - Она поманила его пальцем.
Он указал на свои колени. - Мус спит.
- Он простит тебе, что ты его разбудил. Ты его любимчик.
Вздохнув, Маркус поднял спящего Мышши с колен. Кот обмяк в его руках, пока Маркус нес его к корзинке и аккуратно положил внутрь.
- Лежи тут, - сказал Маркус коту.
- Это кот, а не собака. Он не реагирует на команды.
Они вместе наблюдали, как Мышши свернулся в клубок в своей корзинке, повернулся по кругу еще раз и улегся.
- Как ты это делаешь? - спросила Магдалена.
Он пожал плечами, на удивление юношеский жест от Маркуса. Опять же, он был подростком еще три дня назад.
- Без понятия.
- Давай посмотрим, как хорошо ты реагируешь на команды. Поднимайся в мою спальню.
Он снова изогнул бровь, и она подумала, не практиковал ли он этот жест перед зеркалом.
- Не для секса, - ответила она. - Там твой подарок. И еще мне нужен подопытный кролик для тестирования новой игрушки.
Маркус смотрел на нее, не двигаясь и не моргая.
- Если твои брови поднимутся еще выше, они окажутся у тебя на затылке, - сказала она.
- Что за игрушка?