Но один-два шага в заросли - и шум легкого прибоя волн заглушается дружным и тонким звоном. В воздух поднимаются тучи комаров. Они с жадностью бросаются на нас, и каждый из нас сразу получает тысячи уколов. Комары злы, голодны, давно не видали добычу и, наверное, давно торчат здесь, кое-как поддерживая существование нектаром розовых цветов. Для них наше появление единственная возможность напитаться крови и дать потомство. И они, обезумевшие, не обращая внимания на жаркое солнце и сухой воздух, облепляют нас тучами.
Дружная и массовая атака комаров настолько нас ошеломила, что мы все сразу, будто по команде, в панике помчались обратно к машине.
Я пытаюсь сопротивляться атаке кровососов, хочу посмотреть, приносят ли они пользу растениям, опыляя их цветы, давлю на себе их сотнями, но вскоре побежден. Комары, преследуя меня, забираются в кузов машины.
Долго мы на ходу машины отбивались от непрошеных пассажиров.
Заботливые хозяева
Что делать, сидеть ли в избушке и, глядя на серое небо, заниматься мелкими делами или рискнуть, решиться на прогулку! А ветер завывает в трубе, бренчит оконным стеклом, шумит в тугаях и раскачивает голыми ветвями деревьев. На тихой речке иногда раздается громкий всплеск: в воду падают остатки ледяных заберегов. Нет, уж лучше оставаться в тепле. Ранней весной в такую погоду все равно не увидеть насекомых.
Но у далекого горизонта светлеет небо, потом появляется голубое окошко. Сквозь него прорываются солнечные лучи, от них уже золотятся далекие горы пустыни Чулак, и тогда появляется надежда на хорошую погоду.
За тугаями, в пустыне, покрытой сухой прошлогодней полынью, должны пробудиться муравьи-жнецы. Любители прохлады, они раньше всех из муравьев встречают весну, и кто знает, быть может, если посидеть возле их гнезд, удастся подглядеть что-либо интересное.
Голубое окошко растет и ширится. Стали тоньше облака. Выглянуло солнце, и сразу все преобразилось. Закричали в зарослях колючего чингиля фазаны, расшумелись синицы, пробудились жаворонки, и понеслась их жизнерадостная песня над просторами пустыни.
Потеплело. Очнулись насекомые. Вот первые вестники весны: ветвистоусые комарики, ручейники, крошечные жуки-стафилины, тростниковые мухи-пестрокрылки. По земле не спеша ползают стального цвета мокрицы. Сейчас они расселяются. Всюду мелькают красные клопы-солдатики. А муравьи-жнецы трудятся давно: пока одни из них протянулись процессиями за семенами, другие пропалывают какую-то сорную траву со своих холмиков. Еще муравьи крутятся возле своих жилищ на сухих стеблях растений, будто кого-то разыскивают, ожидают обязательное и непременное.
Темное с оранжевой грудкой насекомое низко летит над землей, садится на сухую веточку полыни, поводит в стороны длинными усиками и вновь взлетает. Это пилильщик. Чем-то он мне знаком, и я силюсь вспомнить, где и когда я с ним встречался. Он не один. Вот и другой промелькнул в воздухе, третий… И еще летают такие же.
В разгар весны всюду насекомые: они кишат на земле, в траве, под камнями, под корою, толкутся в воздухе, и к этому изобилию привыкаешь как к обыденному, полагающемуся и непременному. Другое дело ранней весной. Каждое насекомое встречается с вниманием, хочется разведать, откуда оно, чем занято, что его ожидает впереди. Вот и сейчас как бы узнать, кто этот пилильщик, зачем он так рано проснулся и отчего кажется мне знакомым.
Воспоминание приходит не сразу, но, как всегда, неожиданно. В памяти всплывает другой весенний мартовский день и воскресная загородная поездка. Тогда испортилась вначале ясная погода, из-за гор выползли тучи, закрыли небо, сразу стало пасмурно, неинтересно. Муравьи-жнецы не испугались прохлады, не прервали своих дел, и мне только и осталось глядеть на них, присев на походном стульчике. И не зря. Из темного хода вместе с трудолюбивыми сборщиками урожая выползло наверх странное бескрылое насекомое, черное, с длинными усиками и оранжевой вздутой бугорком грудкой. Оно казалось необыкновенным, и я не мог сказать, к какому отряду оно относится. Неторопливо помахав усиками, незнакомец скрылся обратно в норку.
Как я корил себя за то, что, желая поглядеть на него, упустил находку. Но счастье улыбнулось. Из темного хода среди муравьев, одетых в блестящие черные латы, вновь показались длинные усики и оранжевая грудка. Секунда напряжения - и находка у меня в руках.
В жилище у муравьев живет множество разнообразных пауков и насекомых. Они издавна связали свою жизнь с ними. Многие очень сильно изменились и стали совсем не похожи на своих родственников. Вот и это насекомое, пилильщик какозиндия диморфа, навсегда потеряло крылья, нашло себе стол и кров у тружеников пустыни - сборщиков урожая.
С того дня прошло несколько лет. Теперь в этой загородной поездке протянулась ниточка связи, и я вновь вижу перед собой на веточке полыни пилильщика, самца бескрылой самки. Ведь это нетрудно проверить. Она цела, покоится дома в коллекционной коробке на тоненькой булавке с аккуратно подколотой этикеткой.
Догадки идут вереницей одна за другой. Крылатые самцы сейчас покинули гостеприимных хозяев и отправились на поиски невест в другие муравейники.
Как же они будут проникать в чужое жилище?
Наверное, вдоволь налетавшись, сами выберут себе гнездо и тихо проскользнут в его подземные галереи.
Но не во всяком же муравейнике живут бескрылые самки-пилильщики? Там, где их нет, муравьи, не знакомые с приживалками, могут оказать плохой прием. К тому же вегетарианцы-жнецы весной не упускают случая поживиться насекомыми ради своих кладущих яйца самок, которым полагается усиленная белковая диета.
Я ловлю крылатого пилильщика и кладу его вблизи входа. На него тотчас же бросается головастый солдат, стукает с размаху челюстями. Другой бесцеремонно хватает за усики. Пилильщик напуган, вырывается, бежит со всех ног, заскочив на былинку, вспархивает с нее в воздух. Второго, третьего встречают также неласково.
Тогда я вспоминаю: почему у некоторых гнезд жнецы крутятся на голых кустиках, будто кого-то ожидая? Не желают ли они раздобыть крылатых женихов для своих скромных квартиранток? Все это кажется чистейшей фантазией. Но проверить предположение стоит, благо пилильщиков немало. За некоторыми своими квартирантами муравьи усиленно ухаживают и даже некоторых кормят своими личинками.
Муравей-жнец, сидящий на кустике, будто ожидал моего приношения. Поспешно схватил пилильщика за крылья и поволок вниз. Как он неловок! Его добыча упала на землю. Неудачливый носильщик мечется, потом сам падает на землю. Но опоздал. Другие муравьи опознали неожиданного посетителя, вежливо взяли за крылья и, безвольного, покорного, поволокли в подземелье.
И с остальными произошло то же.
И у других гнезд с жнецами на веточках - так же.
Вот и выходит, что быть скептиком и осторожным умником иногда и вредно, а смелая фантазия полезна, от нее нельзя отказываться в научных поисках, она мажет выручить исследователя и оказать ему помощь.
Теперь сомнений нет: муравьи, в гнездах которых живут бескрылые самочки, сами разыскивают для них супругов и, поймав, заносят в муравейник.
И все же я немного сомневаюсь, на душе неспокойно. Быть может, потому, что уж очень просто и быстро раскрылась загадка черно-оранжевого пилильщика. Надо бы еще что-то предпринять, подтвердить предположения, раздобыть доказательства не столько для себя, сколько для обязательных скептиков.
Но как? Вот уже час я сижу возле муравейника ожидаю и… кажется, дождался.
По тропинке, заполненной снующими носильщиками с семенами солянок, один несет что-то темное и продолговатое с оранжевым пятнышком. Это пилильщик! Скрючил ноги, приложил тесно к телу длинные усики, сжался в комочек, удобный для переноски.
Я отнимаю добычу.
Пилильщик лежит на ладони недвижим, мертв.
Все идет прахом! Я ошибся. Он не желанный гость, а обычная добыча, убитая свирепым охотником… Но дрогнула одна ножка, за ней другая, зашевелились усики и расправились в стороны, пилильщик внезапно вскочил, взмахнул помятыми крыльями и помчался, собираясь ринуться в полет.
С какой радостью я помог кавалеру-пилильщику, подбросил его на тропинку, подождал, - когда его заботливо ощупал муравей, схватил сзади за крылья и скрючившегося степенно, будто с достоинством, понес в свои хоромы к бескрылым невестам.
Интересно бы узнать и дальше секреты пилильщика. Как он живет с жнецами, чем питается, приносит ли пользу своим хозяевам? Но как это сделать! Надо специально потратить время, и немало, быть может, целый год или даже больше.
А время! Как оно незаметно промелькнуло. Не верится, что солнце уже возле горизонта, и, хотя на него набегают темные тучи, на душе радостно, и хочется затянуть веселую песенку.
Роза ветров
Когда-то тысячелетия назад здесь в очень засушливое время жизни пустыни ветер гнал песок струйками, барханы курились песчаной поземкой и, медленно передвигаясь, меняли очертания. Но прошли тяжелые годы, изменился климат, стали чаще перепадать дожди, барханы заросли растениями и сейчас застыли в немом покое, скрепленные корешками трав.
Я бреду по холмам, поглядывая по сторонам. В небе дружным хором славят весну жаворонки, пустыня покрылась коротенькой травкой, местами холмы ярко-желтые от множества цветов гусиного лука, местами же будто в белых хлопьях снега, где расцвели тюльпаны.
На обнаженном песке я замечаю кругляшки размером с горошину. Они собраны кучками, хотя не соприкасаются друг с другом. Притронешься к такому кругляшку - и он тотчас же рассыпается. Не понять, кто и для чего их сделал.
Еще встречаются странные сооружения: небольшое скопление палочек и соринок в виде крохотного курганчика с зияющим на его вершине отверстием, затянутым тонкой кисеей нежной паутины. Кисейная занавеска - творение паука. Кому под силу такая тонкая работа! Видимо, перезимовав, паук откопал свое убежище, устроил вокруг входа заслон от струек песка, но почему-то не стал дожидаться добычи - всяческих насекомых, прячущихся во всевозможные норки и щели, а предпочел уединение.
Сейчас в норке сыро и холодно, поэтому паутинная дверка более подходящее сооружение, нежели обычная земляная пробка. Все же через кисею в темное подземелье проникают солнечные лучи и теплый воздух.
Влажную от весенних дождей песчаную почву легко копать походной лопаткой. Рядом с норкой я приготовил глубокую ямку, чтобы потом начать осторожное вскрытие всего сооружения по вертикали. Но в темном входе за сдвинутой в сторону дверкой неожиданно появляются сверкающие огоньки глаз и светлые паучьи лапы. Выброшенный наверх большой серый в коричневых полосках и пятнышках паук несколько секунд неподвижен, как бы в недоумении, потом стремглав несется искать спасительное убежище.
Я давно знаком с этим обитателем песчаной пустыни и сожалею, что никак не соберусь испытать его ядовитость. Может быть, в необоснованном обвинении фаланг, бытующем в народе, повинны как раз эти крупные светлые пауки.
На дне жилища - оно глубиной более полуметра - лежит недавно сброшенная шкурка паука. Он теперь превратился во взрослого самца, стройного, с длинными ногами и поджарым брюшком. Так вот в чем дело! На время линьки, когда паук совершенно беспомощен, он закрыл свою обитель занавеской, предупредив возможное появление непрошеных посетителей.
У всех паучков дела одинаковы, все курганчики над норками, сложенные из соринок, затянуты кисеей, все сразу принялись линять. Только одно странно! Какую бы норку я ни раскопал - всюду в ней самцы. Самок нет.
Занимаясь раскопками, я поглядываю на небо и на пустыню. Большое и красное солнце недалеко от горизонта. Следя за ним, медленно поворачивают свои белые с желтым сердечком цветы тюльпаны, и полянка между холмами все время меняет свой облик…
На песке по-прежнему попадаются таинственные катышки. Они, наверное, вынесены наверх каким-то землекопом, который занят или строительством новых хором, или ремонтирует старые после долгой зимней спячки. Но возле катышков нет норок. Осторожно слой за слоем я снимаю песок лопаткой, но безуспешно. Загадка катышков завлекает, и я продолжаю поиски. Иногда катышки будто располагаются легким полукругом, направленным дугою на восток. Отчего бы так могло быть? Откуда и к чему это компасное правило?
Солнце почти коснулось горизонта. Посинели далекие очертания пологих гор Малайсары, потемнела пустыня, от застывших барханов протянулись синие тени. Сухая травинка, склонившаяся над гладким песком, вычертила полукруг - это своеобразная роза ветров, свидетельство того, что здесь недавно гулял западный ветер. Вглядевшись в этот четкий полукруг, я невольно перевожу взгляд на катышки. Они располагаются полукругом тоже к востоку. Незнакомцу легче относить от своего жилища груз по ветру.
Видимо, строитель не так уж и силен и не столь легка его ноша. И тогда я догадываюсь, где должна быть порка, по катышкам вычерчиваю линию полукруга, провожу от нее радиусы и в месте их схождения, в центре предполагаемого круга, осторожно снимаю песок.
Расчет оказался верным. Передо мной открывается норка. В ее глубокой темноте, наверное, сидит тот, кто задал мне такую головоломку. Еще несколько минут раскопки, и выглядывают светлые ноги. Вдруг песок разлетается в стороны и наверх выпрыгивает тот же светлый с легкими коричневыми полосками и пятнышками паук. На его черных и выразительных глазах отражается красное солнце, коснувшееся краем синего горизонта.
Я с интересом разглядываю хозяина жилища. Это еще незрелая самка. Ей предстоит одна-две линьки. Она соскабливала ядоносными крючьями (они даже притупились от такой непривычной работы) мокрый песок, скатывала его в круглые тючки, обвязывала их нежнейшей паутинной сеткой и выносила наверх. Иначе и не могло быть: как поднять песок из норы? Я вглядываюсь в катышки через лупу и кое-где вижу остатки поблескивающей паутины.
Как часто натуралисту помогает чисто случайное совпадение обстоятельств. Своей находкой я обязан сухой былинке, склонившейся над песком. Она вычертила розу ветров и помогла найти норку. Теперь я легко угадываю по расположению катышков норки и всюду в них нахожу незрелых самок, заметно уступающих размерами своей мужской половине рода.
Время идет. Тюльпанчики перестали глядеться на солнце, сложили лепестки, закрыли желтые сердечки и стали как свечечки, желтые цветы гусиного лука тоже сблизили пальчики-венчики.
Возвращаясь к биваку, я думаю о том, почему убежища самок закрыты наглухо, а самцы все же оставили что-то подобное кисейной занавеске? Неужели потому, что самке предначертано продолжение рода и полагается быть более осторожной! Почему же созрели раньше самцы? По паучьему обычаю, они должны скоро бросить свои насиженные жилища, в которых прошло их детство и юность, и приняться за поиски подруг.
Видимо, жизнь, особенно в пустыне, приспособлена к самым неблагоприятным условиям. Не случайно самцам предоставляется изрядный запас времени для поисков самок, и если сейчас здесь им нетрудно натолкнуться на теремки своих невест, то в тяжелые времена, хотя бы в то далекое время, когда эти застывшие барханы струились от ветра песчаной поземкой, брачные поиски были тяжелы и нередко кончались неудачей.
Рано утром, прежде чем отправиться в путь, я снова обхожу барханы. И еще находка! Катышки песка выброшены из норки, как всегда, полукольцом, но на месте норки находится глубокая ямка-копанка, следы чьих-то лапок и длинного хвоста. Вблизи на склоне бархана возле норы сидит большая песчанка, долго и внимательно смотрит на меня, потом встает столбиком и, вздрагивая полным животиком, заводит мелодичную песенку. Ей начинает вторить другая тоном повыше, потом присоединяется третья. Трио получилось неплохим!
Что же произошло с тарантулом?
Внимательно разглядываю землю, мельчайшие на ней шероховатости, распутываю следы. Потом раскапываю норку, вернее, ее остатки, выясняю, в чем дело.
Бедный тарантул! Его выкопала и съела большая песчанка. Кто бы мог подумать, что этот распространенный житель пустыни, отъявленный вегетарианец, лакомится пауками! И, судя по всему, у грызуна в этом ремесле имеется недюжинный навык. Песчанке давно известен секрет расположения норки среди выброшенных наружу катышков, не без труда разгаданный мною, она ловко, не тратя времени на поиски, проделывает узкую копанку. Быть может, песчанка - ловкая охотница за тарантулами и одна из немногих, постигшая искусство добычи пауков.
Появятся ли когда-нибудь тарантулы, которые будут селиться предусмотрительно подальше от колоний этих грызунов? Наверное!