Жажда ос и заблудившиеся мушки
Из узкой долины дорога выходит на высокий холм, с которого открывается широкий распадок с довольно большими густыми зарослями тростника. За ними виднеется глиняная оградка могилы и несколько раскидистых кустов колючего чингиля. Откуда здесь, в сухом месте, посреди обширной безводной лёссовой пустыни, могли оказаться тростники и вода?
Наши запасы воды в бачке давно исчерпаны, так что найти воду было очень кстати.
К тростниковым зарослям с проселочной дороги идет едва заметная тропинка, заросшая цветущими маками. На ней, видимо ранней весной, когда земля была еще влажной, верблюды оставили следы своих больших ступней, и теперь машину слегка подбрасывало на этих ямках.
Каково же было наше огорчение, когда выяснилось, что такие стройные и высокие тростники, которым под стать расти на берегу большого озера или реки, были на совершенно сухой земле без каких-либо признаков воды. Дело осложнялось: дорогу в ближайшее ущелье, где мог бы оказаться ручей, мы не знали.
Пока я раздумываю о создавшемся положении, из гущи тростников раздается радостный крик моего товарища. Он нашел воду! Да, это была настоящая вода в колодце, старательно выложенном камнями и глубиной около шести метров. Рядом с колодцем лежала перевернутая кверху дном и хорошо сохранившаяся деревянная колода, из которой поят скот. Вот почему здесь тростник! Растения добывали воду из-под земли из водоносного слоя и, хотя росли на сухом месте, чувствовали себя неплохо, словно на берегу настоящего водоема.
Но как прижились на сухом месте первые поселенцы, как выросли молодые тростники из крошечных пушинок-семян? Возможно, заселение произошло много лет назад в особенно влажную весну, когда на месте теперешних зарослей образовалось небольшое озеро. И хотя оно исчезло, с тех пор и растут в пустыне тростники, добывая из-под земли воду.
Видимо, здесь был промежуточный пункт при перегоне скота с весенних пастбищ на летние, так как кругом виднелись свежие следы стоянки отары овец.
Вскоре из ремней и шпагата мы соорудили веревку, опустили в колодец котелок. Не беда, что в сводах колодца оказалось несколько гнезд воробьев и белый помет попадал в воду. Не страшно и то, что на поверхности плавал случайно попавший в колодец тушканчик. Радуясь находке, мы прежде всего умываемся прохладной и прозрачной водой и расточительно расходуем до этого столь драгоценную влагу.
Здесь же у колодца наспех и разбиваем бивак.
Пригревает солнце, становится жарко. Приходит пора распроститься с последней буханкой хлеба, которую решено поджарить ломтиками. Со следующего дня мы переходим на лепешки из муки, портативность которой особенно ценна в условиях путешествия. Но едва налито масло в сковородку, как в нее падает оса, за ней другая. Обе осы беспомощно барахтаются и не могут выбраться. Злополучные осы выброшены из сковородки листиком тростника, но на смену им сверху падают новые и новые осы. Почему осам так понравилось подсолнечное масло? На хлеб, смоченный им, они не обращают внимания.
Война с осами продолжается долго, пока я не догадываюсь о причине столь необычного их поведения. Блестящая поверхность масла отражала солнечные лучи и походила на лужицу с водой. Пролетая мимо бивака, страдающие от жажды осы замечали искрящееся на солнце пятнышко и, не подозревая о своей ошибке, прямо падали на сковородку. В колодец они не догадывались спуститься, так как солнечные лучи туда не заглядывали и поверхность воды их не отражала.
Кто бы мог подумать, что при помощи подсолнечного масла можно ловить ос! Пришлось сковородку прикрыть крышкой, перевернуть колоду и устроить водопой. За короткое время на этом водопое перебывало много ос, и среди главных посетительниц - ос-веспид - наведывались и иссиня-черные осы-помпилы, истребительницы пауков, осы-аммофилы, охотящиеся за гусеницами бабочек, и многие другие насекомые, страдающие от жажды.
Когда мы только что остановились возле тростников, раздался тоненький, почти комариный писк множества мелких мушек. Они назойливо полезли в уши и глаза, садились на открытые части тела, но не кусались. Потом писк мушиных крыльев усилился, стал дружным и нас облепил целый рой этих надоедливых насекомых. Почти бессмысленно было от них отмахиваться. Назойливые мушки, согнанные с одного места, немедленно перелетали на другое. Оставалось единственное средство - терпение.
Мушки принадлежали к той группе, которая питается исключительно пóтом крупных животных. Но откуда они могли взяться в таком большом количестве среди необъятной пустыни? По всей вероятности, этот рой сопровождал отару овец и каким-то образом отстал от нее. Быть может, овцы были подняты с ночлега ранним утром, когда оцепеневшие от прохлады мушки еще спали.
Становилось жарче, и назойливость мушек еще больше возрастала. Видимо, они к тому же сильно проголодались. Но и наше терпение скоро истощилось, и когда стало невмоготу, решили поспешно сняться с бивака.
Попробуйте теперь догнать нас, когда мы на машине!..
Неудачное путешествие
Когда среди бесконечных голых и сухих холмов, покрытых черным, загоревшим на солнце щебнем, показались красные скалы с расщелиной между ними, мы оживились. На дне расщелины сияла такая яркая и чистая зелень! Может быть, она казалась такой потому, что находилась в обрамлении красных скал?
Мимо такого места нельзя проехать, чтобы его не посмотреть. Здесь среди обездоленной длительной засухой пустыни теплится жизнь. Остановив машину, я спускаюсь вниз и обхожу стороной заросли могучего тростника. Что там за ним на крошечной полянке? Она так красива, заросла курчавкой, перевита цветущими вьюнками и по краям окружена высокими и яркими цветами кипрея. Там гудят пчелы, и мне приятно слышать эту симфонию беспрерывно работающих крыльев среди каменистой пустыни. Весной в этой расщелине тек ручей. Но теперь он высох и вода ушла под камни.
Но едва я ступаю в густое переплетение стеблей вьюнка, как со всех сторон из тенистых укрытий, заглушая жужжание пчел, с нудным звоном вылетает туча комаров и облепляет меня. Вслед за ними, шурша крыльями, поднимается целая эскадрилья стрекоз-симпетрум и набрасывается на кровопийц.
Стрекозы и их добыча, трусливо спрятавшаяся на весь день от своих врагов, жары и сухости в заросли трав, прилетели сюда с попутными ветрами с реки Или, находящейся отсюда по меньшей мере за двадцать километров. Отсюда река виднеется едва заметной белой полоской.
Пока над крошечным оазисом происходит ожесточенный воздушный бой, я, побежденный атакой кровососов, позорно бегу наверх в пустыню, к машине. Нет, уж лучше издали, с безопасного расстояния, на ветерке полюбоваться скалами и узкой ленточкой зелени.
Но скоро комары, сопровождаемые стрекозами, добираются и до машины, и мы, поспешно хлопая дверками, удираем, ползем к скалистым вершинам, ныряя с холма на холм по едва заметной дороге, усыпанной камнями.
Вот на нашем пути распадок между горами, поросший саксаулом, караганой и боялычом. Надо хотя бы на него взглянуть. Я бреду по редким зарослям кустарников, присматриваюсь.
Из-под ног прыгают кобылки-прусы. Много их здесь собралось с выгоревшей от летнего зноя пустыни! Благо есть зелень кустарников. Мечутся муравьи-бегунки. Проковыляла чернотелка. И будто больше нет ничего стоящего внимания. Хотя в стороне на большом камне колышется что-то темное. Надо подойти. Большая, в шикарном одеянии из черного бархата, украшенного сверкающими бриллиантами - светлыми пятнышками, лежит, распластав крылья, бабочка-сатир.
Я осторожно наклоняюсь над прелестной незнакомкой. Бабочка вяла, равнодушна, меня не видит, едва жива. Легкий ветерок колышет ее распростертые в стороны крылья, и она не в силах ему сопротивляться.
Эта бабочка - обитательница гор, горных лугов, сочных трав, скалистых склонов, заросших густой растительностью. Она, неудачная путешественница, попала сюда с севера, с гор Джунгарского Алатау или с хребта Кетмень, до которых добрая сотня километров. И оказалась в суровой выгоревшей пустыне без единой травки и цветка.
Может быть, неудачницу еще можно возвратить к жизни? Я готовлю капельку сладкой воды и опускаю в нее головку бабочки. Но сладкая вода - запоздалое лекарство, моя пациентка к ней безучастна. Тогда я вспоминаю, что органы вкуса бабочек находятся на лапках передних ног. На цветах с помощью ног насекомое узнает пищу, прежде чем приняться за трапезу. Я осторожно смачиваю лапки сладким сиропом. Но и эта мера запоздала. На моих глазах бабочка замерла, уснула. Она не долетела до маленького зеленого рая с цветами кипрея всего какую-нибудь половину километра.
Пустыня безжалостна к тем, кто не приспособлен к ее суровым условиям жизни.
Каменная крыша
В пустыне под камнями прячется много разной живности. Под ними находятся убежища гусеницы бабочек-совок, уховертки, жуки-чернотелки и жужелицы, скорпионы, фаланги - всех не перечтешь. Поднимешь камень, и те, кто под ним укрылся, разбегаются в стороны. Жуки-чернотелки семенят ножками в поисках новых мест; уховертки, размахивая клешнями, скрываются в ближайшую тень; фаланги тоже спешат спрятаться от яркого света, щелкая с досады своими кривыми челюстями. Не торопятся гусеницы бабочек, пока расшевелятся, все остальные разбегутся. Но дольше всех спит скорпион. Проходит несколько минут, прежде чем он очнется, почует, что дела плохи, надо спасаться. И, подняв над своей головой грозное оружие - хвост с ядоносной иглой и размахивая им во все стороны, неожиданно проявит величайшую прыть.
Но чаще всего селятся под камнями муравьи. Самые разные. Юркие черные бегунки, медлительные жнецы, всегда многочисленные и бесстрашные тетрамориумы, очень маленькие муравьи-пигмеи и многие-многие другие. Под камнями располагается и все их хозяйство: яички, личинки, куколки, готовые к полету крылатые братья и сестры. Иногда тут же можно застать и самую царицу - самку-основательницу, хотя, вообще говоря, ее место в глубокой каморке в самом надежном и далеком месте.
Под камнями муравьям хорошо. Камень - отличнейшая прочная крыша, и если даже кто-нибудь на него наступит, все живущие под ним останутся целы.
И еще есть большое достоинство у камня-крыши. Камень быстро нагревается и медленно остывает. Под ним - отличный инкубатор для муравьиной молоди, очень нуждающейся в тепле.
Над высокими горами южных стран часто висят облака. Несмотря на большую высоту над уровнем моря, солнце греет нещадно и ярко светит. Но найдет тучка, и сразу становится холодно. А камень в это время греет. И долго. Без камней муравьям совсем было бы плохо. Начнет камень остывать, да тучка уйдет - и снова засияет солнце. В общем, камень - отличная находка для муравьев, особенно если он не чересчур велик, плоский, не сильно закрыт землей и не слишком глубоко в ней сидит.
Правда, со временем муравьи сами губят свою защиту. Роют под камнем бесконечные залы, камеры, переходы, подземные трассы, вытаскивая землю наружу. Из-за этого камень под слабой опорой постепенно садится. Очень постепенно и незаметно. В год на один миллиметр или даже меньше. За десять лет на один сантиметр, за десятки лет и весь в землю уходит. В сырых и влажных местах эту работу выполняют дождевые черви, в пустыне - только одни муравьи. В каменистой пустыне, если бы не муравьи, вся земля была бы покрыта камнями и не было бы на ней свободного клочка земли, на котором росли бы травы.
Все это я хорошо знал. Но этим летом случай открыл мне еще одно значение каменной крыши для муравьев и других обитателей жаркой пустыни. Случилось это ранним утром в одном из ущелий со странным названием Турайгыр, что в переводе на русский язык означало - Пестрый жеребец. Только что заалел восток, а солнце еще не показалось над угрюмыми скалами ущелья. В это утро мои спутники сладко спали, будить их было рано и жаль, и я отправился бродить по ущелью, приглядываясь к его обитателям. Их было не так много. На голубых цветах дикого лука спали осы-сфексы да целой компанией застыли длинноусые самцы одиночных пчел-антофор. Они, не в пример своим деятельным супругам, не имели дома и после дневных баталий друг с другом за благосклонность самок на ночь собирались вместе дружной стайкой. Кое-где бегали сутулые длинноусые жуки-чернотелки, разыскивая на жаркий день надежное убежище. После ночной разведки и поисков пропитания спешил в свой муравейник светло-желтый муравей-кампонотус.
Больше по привычке, чем по необходимости, я перевертывал на ходу камень за камнем. И удивился. Под одним из них среди вялых от утренней прохлады муравьев-бегунков находились муравьи, брюшки которых были наполнены чем-то прозрачным и насквозь просвечивали.
Обычно полнобрюхие муравьи те, кто ходит доить тлей. Но сейчас в сухой и жаркой пустыне тлей не было. Еще полнобрюхие муравьи появляются глубокой осенью перед уходом на зимовку. Они как бы хранители пищевых запасов, что-то вроде бочек, принадлежащих всему обществу. Но сейчас до осени было далеко.
Под другим камнем с бегунками я увидел ту же картину. И под третьим, под всеми!
Загадка полнобрюхих муравьев меня сильно заинтересовала. Я стал наблюдать и наконец нашел ответ на нее: нижняя поверхность камней была влажной и даже сверкали несколько крошечных капелек воды. Эту воду и пили муравьи, страдающие летом от жажды.
Так вот еще какое важное подспорье оказывает каменная крыша жителям подземелий! За ночь камень охлаждается значительно сильнее, чем пористая почва, и на нем конденсируется влага, которую источает даже, казалось бы, совсем сухая и нагретая за день земля пустыни. С помощью камня муравьи, оказывается, добывают себе воду в жарком и сухом климате.
Какая замечательная каменная крыша!
Насекомые-похоронщики
Разве могут насекомые хоронить друг друга? Могут, и хоронят. Только умеют это делать общественные насекомые - муравьи. И то не все.
Рыжие лесные муравьи, складывающие в лесу муравьиные кучи, выбрасывают умерших собратьев в места, куда сносят кухонные остатки, оболочки куколок и прочий хлам. Удел погибших - быть на свалке мусора. Некоторые муравьи, живущие в местах особенно перенаселенных, тщательно высасывают все ткани из тел погибших и выносят из жилища только одну оболочку.
Муравьи-бегунки, жители пустыни, также едят трупы погибших, но остатки их прячут в гнезде в особых, большей частью поверхностных, камерах. Вместе с погибшими такие камеры забиты остатками еды и прочим мусором.
Маленький и бесстрашный муравей-тетрамориум живет многочисленными колониями. Иногда их постигает беда. Заразная грибковая болезнь тысячами косит крошечных муравьев, и тогда все здоровое население занимается исключительно одними похоронами. Погибших вытаскивают из муравейников наружу и здесь складывают в кучки чуть ли не настоящими пирамидками. Под лупой такие скопления погибших муравьев представляют собою печальное зрелище: трупы навалены друг на друга, застыли в самых различных позах, муравьи будто живые, на блестящих латах воинов играют блики света.
Если заболевание долго терзает муравьев, их кладбища выделяются издалека большими черными пятнами и невольно обращают на себя внимание. От таких, застигнутых несчастьем муравьев, у которых немногочисленные оставшиеся в живых все еще продолжают трудиться и сносить на кладбища мертвых соплеменников, веет печальным запустением.
Одни муравьиные похороны мне особенно хорошо запомнились.
Жаркое лето было на исходе. Пустыня, выгоревшая и посветлевшая, покрылась засохшими травами. Рядом - глубокий обрыв, с которого видна широко раскинувшая и зеленеющая тростниками пойма реки Чу. За нею сквозь сизую дымку проглядывают снежные вершины далеких горных хребтов. В пустыне часты муравейники жнецов. Округлые холмики светлой земли, отороченные очищенной от зерен шелухой, виднеются всюду. В этих местах водоносный слой располагается глубоко под землей. К нему ведут ходы муравьев. Жнецы не могут жить без воды и селятся только в тех местах, где она есть, хотя бы даже на глубине пятидесяти метров. Эту особенность жизни жнецов мне удалось довольно точно доказать, а также предложить по муравьиным жилищам искать воду.
Но сейчас уровень подземных вод понизился, и некоторые муравейники страдают от жажды. Что происходило, если к такому муравейнику я ставил блюдце с водой! Мгновенно поднималась невероятная суматоха, наверх высыпали толпы жнецов, они торопливо лезли в воду, и скоро тарелка скрывалась под тысячами копошащихся тел.
Один муравейничек на самом краю обрыва больше всех страдал от жажды. Здесь из-за нее давно начался падеж его обитателей. Мертвых муравьев выносили наружу.
Обычно муравьи-жнецы не беспокоятся о судьбе погибших. Они запросто выбрасывают их из муравейника, не удосуживаясь даже отнести трупы подальше от входа в жилище. Да и к чему! Возле гнезд жнецов всегда крутятся муравьи-бегунки. Они мгновенно хватают труп и утаскивают его к себе. Бегунки вообще любители трупов насекомых, и возле гнезда жнецов с завидной аккуратностью выполняют должность санитаров.
Но возле муравейника у обрыва бегунков не было. Или, быть может, они давным-давно насытились этой изобильной пищей. Поэтому от муравейника к обрыву тянулась нескончаемая похоронная процессия. Муравьи живые несли муравьев мертвых и сбрасывали их с обрыва вниз.
Был ли подобный ритуал случайностью или уж так полагалось прятать трупы, коли нет бегунков-санитаров, трудно сказать.
Похоронная процессия показалась мне очень печальной.
Вспоминая эту запечатлевшуюся в памяти до мелких подробностей картину, я жалею, что тогда с собой не имел киноаппарата, чтобы зафиксировать ее для ученых-скептиков.
Возле страдающего муравейника я тотчас же организовал обильный водопой и подливал воду до самого вечера, а утром, уезжая, оставил основательные запасы спасительной влаги в консервных банках.
