- Алевтина права. - Сабельников нагнулся и поднял почерневшую сосновую шишку. - Даже если ее действительно сюда привезли и бросили, следов никаких. И ты, Володя, прав, били ее не здесь. Семь-восемь часов ранам. Она действительно замерзла бы. И далеко вряд ли ушла бы. Время, время… - Он зашвырнул шишку в сугроб и отряхнул руки. - Если бы еще стояли сильные морозы. А так - одна оттепель, и вся кровь ушла в землю. Да и крови-то много не могло быть, даже если она где-то здесь и лежала.
- Да, - подтвердил Андрей. - Когда я ее нашел, у нее кровь уже запеклась. Только из шеи еще текла.
- Пойдемте. - Кречетов повернулся и пошел обратно к склону, но вдруг остановился, да так резко, что шедший следом Андрей налетел на него и едва не сшиб с ног. - Смотрите!
Он показал на сломанный сук дерева примерно на уровне своей груди. Острые, торчащие, как иглы, щепы были неприятно бурыми.
- Ей как раз по шею, - прикинул Кречетов. - Вот вам и свежая рваная рана. Я так и думал. Почему только снегом кровь не смыло?
- Древесина не земля, - пожал плечами следователь. - Впиталась. Стоит Алевтину звать, чтобы сфотографировать? Да нет, наверно, не стоит. Непринципиально. Отковырнем кусочек, пошлем на экспертизу.
- Мало ли что? - хмуро и с ехидством спросил Андрей.
Его эта бессмысленная экспедиция просто бесила. Ну, привезли бабу сюда или принесли - и что? И так ясно, что она не с неба на дорогу упала. Только что это дает? Да ничего. Если бы хоть какие-то следы…
- Оп-па! А это что здесь такое? - Следователь разглядывал какой-то мусор, зацепившийся за ветку кустарника.
- Шерсть какая-то, - наклонился Кречетов. Да нет, это волосы. Ни хрена себе, целая прядь! Длинные. Может, ее?
- Нет, у нее светлее, - возразил Андрей. - Я точно помню. Эти хоть и мокрые, но все равно. А почему именно ее? Мало ли кто здесь ходит?
- Ага, вот прямо стадами и ходят. Так и шастают. Никакого пакетика нет? - Кречетов вытащил записную книжку, вырвал листок и завернул в него прядь волос. - А можно определить, сколько они здесь пролежали?
- Это ты Экспертизу Ивановну спрашивай, - отозвался следователь. - Но в принципе можно. Примерно. Как знать, может, это и следочек.
Андрей только головой покачал.
"Следочек"! С ума сойти можно. Как в кровавом романе. Прядь волос убийцы, зажатая в кулаке жертвы. Делать им больше нечего, честное слово.
Когда они спустились вниз и вышли на дорогу, стряхивая снег с насквозь промокших ботинок, Андрей вдруг совершенно неожиданно для себя спросил:
- А навестить ее можно?
- Кого? - не понял Кречетов.
- Ну… Женщину эту, - смутился Андрей.
- Зачем?
Андрей пожал плечами. Он и сам не знал, зачем. Более того, он не представлял даже, как у него это вырвалось. И не собирался он ее навещать. И не думал даже об этом. Ну, жалко, да. А навещать-то зачем?
- Она в коме, в реанимации лежит.
- Ее… не изнасиловали?
- Нет. Никаких следов.
- Как, вы сказали, ее зовут?
- Слободина Марина Сергеевна. И все-таки зачем вам?
- Не знаю! - огрызнулся Андрей, злясь и на него, и на себя самого. - Просто так. Свечку поставить. За здравие.
- А-а, - протянул Кречетов. - Понятно. Только не факт, что ее действительно так зовут, я же вам говорил.
На самом деле Андрей никогда никаких свечек не ставил. Он и в церкви-то за всю свою жизнь был раза два, на экскурсии. Причем один из этих двух раз - в Исаакиевском соборе. Когда там еще показывали маятник Фуко, демонстрирующий вращение Земли. Опять само собой вырвалось. Словно кто-то посторонний его языком ворочал.
* * *
Я открыла глаза, ожидая увидеть привычную черноту, чуть светлее слева. Наверно, там было окно, оттуда тянуло холодом. Но сквозь противный, как тошнота, туман вдруг проступили мутные очертания шкафа у стены и каких-то трубок прямо перед носом.
- Я… ви-жу, - с трудом прошлепала я огромным железобетонным языком и услышала свой тихий хриплый шепот. Пошевелила руками, ногами - тело отозвалось болью, но пальцы двигались.
"Значит, позвоночник цел", - с каким-то тупым спокойствием подумала я и как-то совершенно неожиданно для себя заплакала. И снова лицо вспыхнуло огнем.
- Кто это тут плачет? - спросил знакомый мягкий голос, и я увидела спешащую к кровати высокую полную женщину в белом халате. - Очнулась, моя золотая? Только не плачь, а то швы болеть будут.
Швы? У меня швы на лице? Вот почему оно так болит от малейшего движения. И слезы - они же соленые, от них так щиплет.
На кого же я похожа?!
Я? А кто я-то?
Мне стало так страшно, что даже замутило.
Я не представляла, кто я такая, где нахожусь и что со мной приключилось. Этот приятный добрый голос звал меня Мариной. И это было единственное, что я знала о себе - впрочем, с чужих слов. Ну, и еще то, что случилось со мной что-то очень и очень неприятное. И теперь я больна. Видимо, лежу в больнице.
- Кто?.. Что?..
Мне хотелось спросить, что случилось, где я, но слова путались, язык не слушался. Губы шевелились, а лицо просто разрывалось от боли.
- Тихо, моя хорошая, не говори ничего. Ты в больнице. Ты очень пострадала, но теперь все будет хорошо, ты поправишься.
- Я… ничего не помню.
Каждое слово давалось с трудом и с болью. Боль - это было единственное, что я знала и помнила. Чудовищная, рвущая на части, обжигающая - и леденящая. Да, кроме боли я помнила еще холод. Снег. И темноту. Эта темнота словно скрыла все, что было когда-то. Было - это я знала точно. Но словно осталось за дверью темной комнаты, из которой никак не найти выхода.
- Она говорит, что ничего не помнит.
Женщина в белом халате озабоченно разговаривала с высоким смуглым мужчиной в какой-то странной голубой одежде, похожей на пижаму. Я то видела их отчетливо, то они вдруг совсем пропадали за пеленой тумана, струящегося перед сильно ноющими глазами.
- Совсем ничего? - уточнил врач. Кто же еще, конечно, врач.
- Совсем, - прошептала я.
- А как вас зовут?
- Наверно, Марина.
- А фамилия?
- Не помню.
- А сколько вам лет? У вас есть родные?
- Не помню.
- А как вы здесь оказались?
Я молчала. Сколько можно повторять одно и то же. Не помню!!! Не знаю!!!
- Типичная ретроградка. Не волнуйтесь, у вас ретроградная амнезия. Это часто бывает после черепно-мозговой травмы. Со временем вы все вспомните. Как в сериале. А пока отдыхайте.
Отойдя от кровати, врач жестом поманил медсестру в коридор.
- Вот что, Галина Степановна, - сказал он, прикрыв дверь в палату, но нисколько не заботясь о том, чтобы хоть немного понизить свой трубный глас. - Помните, милиция нам телефон оставляла? Позвоните им и скажите, что больная пришла в себя, но, кроме имени, ничего не помнит, так что приезжать и допрашивать нет смысла. Да, и скажите, что ее действительно зовут Марина, так что тот билет в кармане все-таки ее.
- Знаете, Игорь Палыч, - голос Галины Степановны звучал сконфуженно, - я пару раз назвала ее Мариной, так что она могла просто это с моих слов запомнить.
- Вот как? - хмыкнул врач. - Ну, тогда не говорите. Скажите, что вообще ничего не помнит.
- Да, но зато сегодня звонил какой-то мужчина и спрашивал, как ее самочувствие. И назвал имя и фамилию, которые на билете.
Врач помолчал немного. Мне показалось, что он непременно должен в этот момент нахмуриться и качнуться пару раз с носка на пятку.
- Вот об этом обязательно расскажите. Он что-нибудь еще говорил? Может, кто он такой - ну там, родственник, сослуживец?
- Нет, просто спросил, в каком состоянии Марина Слободина. Я ответила, что без сознания, он поблагодарил и трубку повесил. А что я могла сделать? Попросить представиться? Так все равно не успела.
- Могли бы меня позвать хотя бы.
- Вы были на обходе.
- В конце концов! - взорвался врач по имени Игорь Палыч. - Больная без сознания, в тяжелейшем состоянии, ее толком никто не опознал, никто не ищет. Звонит человек и интересуется ее состоянием, а вы… У меня просто слов нет, одни буквы… нехорошие. Могли бы попросить его приехать, что ли. Если еще раз позвонит… И всем скажите!
- Я поняла, - виновато вздохнула медсестра. - Я просто как-то не подумала. Конечно, если еще раз позвонит…
Не дослушав ее причитаний, врач куда-то пошел по коридору, а подавленная своим ляпом Галина Степановна вернулась ко мне в палату. Почему-то я решила не показывать виду, что слышала ее разговор с врачом, поэтому закрыла глаза и притворилась спящей. И незаметно уснула на самом деле.
* * *
После возвращения из Парижа Денис нет-нет да и ловил себя на мысли о Вере. Впрочем, это и мыслями-то назвать было трудно. То вдруг вздрагивал, увидев идущую по улице темноволосую худощавую женщину. То улыбался, наблюдая за деловито семенящей таксой. А потом наткнулся на Верину электронную почту в адресной книге "Outlook Express". Посидел, подумал, кликнул мышкой на кнопку "Создать" - появилось окошко сообщения.
Он набрал "Привет!" и мучительно замер. Прошло пять минут, по экрану монитора поплыли яркие рыбки. Сердито толкнув мышку, Денис вернул окно почты и… выключил программу.
О чем писать-то?
И вообще, раньше надо было думать.
Эта мысль его даже испугала. Вот как, значит, дело обстоит…
Вера и Инна…
Конечно, не мешало бы об этом хорошенько поразмыслить, но не хотелось. Действительно поздновато. Как в анекдоте: умерла так умерла.
Или все-таки не поздновато?
Бред какой-то!
Денис включил программу "Фотоальбом", полистал снимки и нашел тот единственный, на котором была Вера. Она вообще не любила фотографироваться или сниматься на камеру. Тогда они ездили с друзьями на пикник в Кавголово. Веру с превеликим трудом удалось втащить в кадр. Вот и получилась она такая - то ли сердитая, то ли смущенная. Немного смешная. Волосы растрепаны, в руках бутылка, из которой она поливала угли на мангале. Вопреки утверждению, что шашлык женских рук не любит, в их компании лучше Веры его никто не жарил. Она вообще умела многое из того, что обычно свойственно лишь мужчинам, да и характер у нее был скорее мужской. И при всем этом она оставалась очень женственной и привлекательной.
Увеличив снимок, Денис рассматривал Верино лицо и вдруг понял, что, хоть внешне Инна ничуть на Веру не похожа, но все-таки, все-таки… Определенно что-то общее есть. Может, поэтому его так сразу к Инне и потянуло?
Странно это все, очень странно. Никаких таких особо пылких чувств он к Вере не испытывал, скорее дружеские. Ну да, любовью, к обоюдному удовольствию, занимались, и вообще им было хорошо вместе. Но, к примеру, жениться на Вере Денису и в голову не приходило. А зря, наверно. Она-то к нему относилась гораздо серьезнее, чем он к ней, хотя старалась это не слишком демонстрировать. Может, и на работу во Франции согласилась с такой готовностью, потому что понимала бесперспективность их отношений? С глаз долой…
Он тогда особо и не переживал. Да что там, вообще не переживал. Согласилась - и молодец. Хорошие деньги, хорошие возможности. И письма, если хорошо подумать, писала ему Вера, а он только отвечал. Так уж его с детства приучили: "Ведь принято обычно на письма отвечать", как в глупой песенке про практикантку Таню, получившую письмо от двоечника Егоркина. А потом он - Денис, а не Егоркин - как-то не ответил, так уж вышло, и все… И даже эта прошлогодняя встреча в Париже - Денис долго сомневался, стоит ли вообще звонить. Он даже дома у Веры не был, просто гуляли, сидели в кафе. Обещал позвонить, написать, но…
Вот дурак-то!
Он подумал, что у Веры и Инны есть что-то общее? Да нет, скорее уж было. Потому что Инка после свадьбы изменилась так, что ни в сказке сказать…
Кстати, о сказках. В детстве он никак не мог понять, почему сказки обычно кончаются свадьбой. А дальше-то что? Ну. как что, пожимала плечами бабушка, стали они жить-поживать, добра наживать. А как поживать-то, настаивал Денис. Да кто же их знает, наверно, хорошо.
А может, и не хорошо, а совсем даже наоборот. Зачем сказку-то портить. С этим люди и в действительности столкнутся. Была сказка, а стала неприглядная, непричесанная действительность. Была невеста-принцесса, а стала… Ну, замнем для ясности, кто.
С Инны будто лак сползал потихоньку. Она стала какой-то грубой, бесцеремонной. Вульгарной? Нет, пожалуй, нет, до этого еще не дошло. Но от некоторых ее словечек и поступков Дениса буквально коробило. Он снова и снова задавал себе вопрос: что произошло? Видел ли он Инну теперь во всей красе, без розовых очков - или она просто перестала притворяться?
То же самое сказала и Яна. Неделю назад они с Инной были на дне рождения отца. И все вроде было чинно и благопристойно. Инна сидела, скромненько помалкивая, опустив глаза в тарелку, но Денис чувствовал какую-то неловкость и тихо злился. А когда вышел на кухню покурить, за ним в дверь скользнула сестра. Поморщилась, открыла форточку, села за стол и спросила в лоб:
- Ну?
- Что "ну"? - попытался отвертеться или хотя бы потянуть время Денис.
- Как протекает жизнь счастливого молодожена?
Голос Яны звучал вроде с ехидством, и Денис, наверно, огрызнулся бы, если б не было, кроме ехидства, еще и сочувствия. Неожиданно для себя он, совсем недавно разругавшийся с сестрой из-за Инны чуть ли не до драки, вдруг начал плакаться ей в жилет. Хотя и понимал, что поступает не слишком порядочно, не по-мужски как-то, жалуясь сестре на жену, с которой прожил всего два месяца.
Яна слушала молча. Она, конечно, могла сказать что-то вроде: "Ага, я же говорила", - но не стала.
- Знаешь, - вздохнула она, - когда я ее в первый раз увидела, она мне не слишком понравилась. Но я решила, что сама виновата - тогда мне все на нервы действовало, держалась на одном "Господи, помилуй". А сейчас… Я удивляюсь, как раньше-то не заметила. Денька, я бы не стала тебе говорить, если б ты сам не рассказал, но… В общем, она, мне кажется, насквозь фальшивая. Сидит такая скромница, не замути воды, а в глазах… Извини, нехорошо все это, что мы тут с тобой говорим, но… Может, ей деньги твои нужны были?
- Я об этом думал. - Денис раздраженно воткнул окурок в пепельницу. - Но она много не просит и не тратит. Не знаю, может, это только пока?
Тут на кухню вышла мать, разговор пришлось свернуть. Осадок остался неприятный. А с Инной в тот вечер они поссорились. Она по какому-то поводу обидно съязвила, он не счел нужным сдерживаться и ответил. Да так, что Инна дулась два дня. А потом натянула новую ночную рубашку, надушилась новыми духами и пришла мириться.
Кстати, она и в постели стала совсем другой. Где-то, может, более раскованной и страстной, но… совсем не такой нежной и внимательной, как раньше. Казалось, ее интересует только свое удовольствие. А еще… Она смотрела словно сквозь него, и порой Денису думалось, не представляет ли Инна на его месте кого-то другого.
Что он вообще знает о ней?
Да, в общем, ничего. Так, факты биографии. Двадцать пять лет, родилась в Питере, из приличной, что называется, семьи. Какое-то время жила с родителями за границей, школу закончила в Будапеште. Потом финэк с отличием, в налоговой работала. Родители в автокатастрофе погибли, других родных нет, кроме этой злополучной сочинской кузины Марины. Никаких друзей, подруг. Только вот правда ли это - что никаких? Или Инна просто не считает нужным посвящать его в свою личную жизнь? Это их соглашение не касаться прошлого… С одной стороны, оно Дениса эгоистично устраивало - совсем ему не улыбалось рассказывать о своих многочисленных подружках. Да и знать что-то о мужчинах в жизни Инны ему совсем не хотелось. Но дело было совсем в другом. Конечно, он не воображал, что встретил невинную девственницу. Может, такие еще и встречаются, но ему ни разу не попадались. Наверно, не там искал. А точнее, и не искал вовсе, предпочитая несколько иных девиц. Поэтому то обстоятельство, что он не первый мужчина Инны, само по себе его нисколько не смущало. И если бы она сказала что-то вроде: "Ах, дорогой, все, что у меня с кем-то было, - это было давно и с тобой сравниться никак не может, потому что ты лучше всех", - если бы она так сказала, Денис с готовностью поверил бы, пусть даже допуская некоторое преувеличение.
Но эта ее категоричная фраза: "Давай сразу договоримся - никаких разговоров о прежних связях" - предполагала, что было в жизни его жены что-то такое, что она так же категорически хочет от него скрыть. Иначе к чему это было сказано?
- Денис, поехали в "Ленту"!
Эта ее манера входить тихонечко, словно подкрадываясь, подбираться к самому уху и вопить, как в лесу! Сколько раз просил ее так не делать - бесполезно. Хорошо хоть фотографию Веры с экрана убрал.
- Съезди сама, - поморщился он. - У меня нет настроения. Там довезешь в тележке до машины, а приедешь - позвонишь, я выйду и помогу. В конце концов, ты же знаешь, что я не люблю шляться по универсамам. С детства не люблю. С тех пор как меня сажали на детское место в тележке.
Тут Денис соврал. Стопроцентно наоборот - универсамы и всякие там супермаркеты он как раз очень даже любил. Но только не с Инной. Она тащила его с собой - ну как же, я ведь не для себя одной покупаю. И тем не менее коробки, банки и прочее кидала в тележку исключительно по своему выбору. Стоило Денису взяться за что-то, Инна строила страдальческую гримаску, словно недоумевая, зачем ему это понадобилось. И он в свою очередь недоумевал: зачем ей понадобилось тащить его с собой? Чтобы важно загрузить пакеты в "Лексус"?
Между прочим, сама Инна за два месяца ни разу за руль не села. Ее голубой "опель" на стоянке совершенно зарос грязью. Если Инне надо было куда-то ехать, она просила отвезти ее. А если Денис не мог, то отправлялась на автобусе или вообще оставалась дома. На его недоумение отвечала, что не хочет, потому что вообще не любит водить. Но ведь ездила же раньше, удивлялся он. Ну ездила, так ведь по крайней нужде. А сейчас он ее может подвезти, да еще на такой роскошной машине.