– Нет, лапушка, не плачь. Мамочке нужно работать, чтобы она могла покупать тебе разные чудесные вещи. Помнишь тот ошейничек от Гуччи? А серебряную мисочку от Тео Феннела? Так что я должна… должна идти…
Дженнифер как сумасшедшая крутилась возле ног Лили, скуля и ворча.
– Я не-на-до-о-олго…
Когда мы выходили из квартиры, Дженнифер издала леденящий душу вопль. Повернув ключ в замке, Лили наклонилась и открыла почтовый ящик.
– Пока, моя славная милая малышка, – прощебетала она в щель, – пока-пока, любовь моя.
Лили выпрямилась и посмотрела на меня, и ее лицо скукожилось, как пустой пакетик от чипсов.
– О боже, я просто не вынесу этого!
Она снова открыла дверь, взяла собаку на руки, сжала ее в объятиях и стала покрывать поцелуями ее плоскую мордочку.
– Будь хорошей девочкой, Дженнифер. Будь хорошей малышкой – ради мамочки, ладно?
Наконец она опустила несчастное животное на пол и вышла. Из квартиры донесся отчаянный вой.
– И вот так – каждое утро? – спросила я.
– Да.
– А теперь покажите мне, как вы возвращаетесь домой.
– Хорошо.
Лили открыла дверь и вбежала, широко распахнув объятия.
– Дорогая, вот и я! Мамочка верну-у-улась! – Дженнифер, хотя и явно сбитая с толку, ответила восторженным воплем. – Ты скучала по мне, лапушка? – пропела Лили, баюкая собаку в объятиях. – Правда? Милая, и я уж-ж-жасно по тебе скучала! Я так люблю мою деточку Дженнифер и так не хочу ее покидать! Нет, нет, нет, не хочу!
Она опустила собаку на пол.
– Вот так я возвращаюсь домой.
– Гм…
Мы вернулись в гостиную, и я объяснила хозяйке, в чем ее ошибка: и уходя, и возвращаясь, она устраивает такое представление, что несчастная Дженнифер просто сходит с ума.
– Вам нужно вести себя спокойнее, – посоветовала я Лили, – как будто бы ничего особенного не происходит. Этим вашим затяжным утренним прощанием вы только наносите Дженнифер травму и приводите ее в жуткое состояние. – Я порекомендовала хозяйке вносить больше разнообразия в жизнь собаки и неожиданно оставлять ее одну и в другие моменты. – Попробуйте уходить, не говоря ей ни слова.
– Не говоря ей ни слова? – недоверчиво переспросила Лили.
– Да. А потом возвращайтесь с самым обыденным видом. Так она привыкнет к тому, что вы уходите и приходите назад, и перестанет паниковать, а значит, не будет устраивать в доме беспорядок. И когда вы возвращаетесь по вечерам, вы, конечно же, можете обращаться с Дженнифер ласково, но не стоит уж так шумно выражать ей свою любовь. Вы ведь просто были на работе, а не в кругосветном путешествии. А сейчас вы ведете себя слишком эмоционально, и из-за этого она получает огромный психологический стресс.
– О, – медленно произнесла Лили. – Понятно. Я бросила взгляд на каминную полку, заваленную приглашениями.
– А вы оставляете ее одну по вечерам – например, когда идете в гости?
– Нет, она всегда сопровождает меня.
– Ах вот как?
Хозяйка взяла одно из приглашений (оно оказалось из посольства Франции) и показала его мне. В верхнем левом углу я прочитала: "Мисс Лили Джейго и мисс Дженнифер Энистон".
– Дженнифер пользуется бешеным успехом, – с гордостью поделилась со мной Лили. – Мы всюду ходим вместе. Ей ведь разрешено бывать в "Айви" – по моим сведениям, этого не удостаивалась даже ши-тцу Джери Халлиуэлл!
– Значит, собака никогда не остается одна на продолжительное время – на день или на ночь?
– Нет, никогда.
– В таком случае у меня есть еще одно предложение. Конечно, если вы последуете моему совету, то постепенно вам удастся приучить Дженнифер к большей самостоятельности, но поскольку существует проблема ее чрезмерной привязанности к вам (да и вашей – к ней), то на это может потребоваться слишком много времени. Поэтому, на мой взгляд, более удачным решением было бы завести еще одну собаку – щенка, который составил бы ей компанию.
Лили посмотрела на меня так, как будто я сошла с ума.
– Щенка? Еще одну собаку?
Я кивнула.
– Еще одну Дженнифер? Я снова кивнула. Внезапно Лили просияла.
– Какая блестящая идея! Ты хочешь этого, милочка? – обратилась она к собаке, усаживая ту к себе на колени. Она поправила сверкающую заколку в длинных белокурых локонах Дженнифер. – Ты бы хотела играть с чудесным маленьким щеночком?
Собака заурчала.
– С таким малюсеньким мусиком-пусиком? Хотела бы? Она согласна! – радостно сообщила мне Лили. – Да, моя радость, мамочка найдет тебе щеночка. Какая прекрасная мысль! Просто потрясающая. Мне это никогда не приходило в голову. Вы гений, Миранда, настоящий гений, и я даже намерена опубликовать о вас материал в "Я сама".
– О…
– Да, – подтвердила она. – Я собираюсь направить к вам моего лучшего автора, Индию Карр, чтобы она взяла у вас интервью… Вы дали мне вашу визитную карточку?.. А, вот она… И я найму отменного фотографа, чтобы он сделал классные снимки. Как же мне озаглавить этот текст? "Не будите спящую…" Нет – "Мисс Поведение"! Да, именно – "Мисс Поведение"! Ну как?
Я знала, что никакого интервью в "Я сама" не будет, – Лили просто хотелось выразить мне благодарность. Зато, вернувшись домой, я обнаружила сообщение от "Кэмден нью джорнал": они подтверждали свою готовность написать обо мне. Я обрадовалась – информация в местной прессе мне не помешает.
– А каков объем статьи? – поинтересовалась я у репортера Тима, пришедшего ко мне следующим утром. Выглядел он лет на восемнадцать, хотя, вероятно, ему было не меньше двадцати пяти.
– Около тысячи слов – это почти страница. В легкой манере. Главная тема – открытие вашей практики, поэтому называться текст будет так: "В Примроуз-Хилл начинает прием собачий психиатр". Но про передачу "Звери и страсти" я тоже упомяну.
– А не могли бы вы упомянуть и о вечеринках для щенков?
– Конечно, – ответил он со смехом, – но что это такое? У меня нет собаки, поэтому…
– Это что-то вроде детского сада, – пояснила я. – Такие занятия очень важны для молодых собак, чтобы у них не возникало впоследствии проблем с поведением.
– Классно, – отреагировал Тим, снимая колпачок с ручки. – Щенячьи… вечеринки, – пробормотал он, чиркая в блокноте. – А попадают туда только по приглашению? – поинтересовался он с серьезным видом.
– В общем, да. То есть их мамам и папам следует предупредить меня о приходе.
– Значит, "просьба подтвердить участие". А приходить нужно со своей бутылкой?
– Нет, – с улыбкой ответила я.
– Форма одежды?
– Любая, но ошейники обязательны.
– Место и время?
– У меня, каждую среду в семь часов вечера. По пятнадцать фунтов с носа.
– В смысле с каждого собачьего носа?
– Да, именно. Разъезд в девять. Начинаем со следующей недели, и пока еще есть свободные места.
Ручка Тима молниеносно скользила по странице, оставляя какие-то невообразимые каракули – смесь обычного письма со стенографическим. "Свободные… места… Потрясающе". Затем он попросил, чтобы я немного рассказала о себе. Я коротко описала ему свое детство в Брайтоне, упомянула о пяти годах, проведенных в университете Бристоля, а также объяснила, почему отказалась от работы ветеринара.
– Но причина не только в стрессе, – продолжила я. – Когда работаешь ветеринаром, то обычно имеешь дело только, грубо говоря, с какой-то частью животного – прописываешь лекарства, делаешь операцию или вправляешь кости. А бихевиорист работает с животным, так сказать, целиком, что гораздо интереснее, поскольку дает возможность заглянуть к нему в душу.
– Чье учение вы исповедуете – Юнга или Фрейда? – с улыбкой спросил журналист.
– Ни того, ни другого, – со смехом ответила я.
– А если говорить серьезно, то действительно ли животным нужны психиатры? Может, это просто очередная причуда хозяев, готовых на все ради своих питомцев? Мол, не нуждается ли мой персидский котик в сеансе ароматерапии или не устроить ли конуру моей собачки по методу фэн-шуй?
– В самом деле, поведение животных – сравнительно новая сфера исследования. Но не стоит считать эту науку чем-то преходящим, неким веянием моды. Наконец-то мы поняли, что именно подробное изучение психологии домашних животных поможет гармонизировать их отношения с хозяевами.
Если животные счастливы, то они не будут "плохо себя вести" или вести себя "неподобающим образом", – а счастливы они тогда, когда хозяева их понимают. – Я рассказала Тиму и о том, как у меня появился Герман. – Как вы думаете, отчего чаще всего погибают на Западе молодые собаки? Вовсе не от болезней или несчастных случаев, а оттого, что хозяева готовы усыпить своих питомцев, если те ведут себя неадекватно. По-моему, это весьма печально. Ведь многих из этих проблем можно было бы избежать, если бы люди знали, чем вызвана неадекватность их любимцев.
– Какие, на ваш взгляд, самые распространенные проблемы?
– Агрессия, боязнь одиночества, страхи и фобии, навязчивое поведение, стремление постоянно находиться в центре внимания…
– Это у людей, а как с животными?
– Кстати, вы не так далеки от истины, – со смехом продолжала я, – поскольку очень часто перевоспитывать нужно не животных, а людей, хотя последним, конечно же, не очень приятно об этом слышать.
– А звери всегда были вашей "страстью"?
– Пожалуй, да, – пожав плечами, ответила я, – думаю, да.
– Почему?
– Почему? Даже не знаю… Многие люди интересуются и восхищаются животными, так что, наверное, я просто одна из них.
Внезапно зазвонил мобильник Тима, и, пока журналист выходил из комнаты, чтобы поговорить, я осознала, что, отвечая на последний вопрос, не сказала всей правды. Думаю, на самом деле я заинтересовалась животными, поскольку мне было необходимо отвлечься от родительских ссор. Мама и папа часто ругались, поэтому я постепенно устроила себе маленький зверинец, чтобы как-то бороться со стрессом. У меня появились приблудная пестрая кошка Мисти, два кролика – Пинг и Понг и морская свинка Пандора. Позднее к ним прибавились хомяк и два гербила, которые регулярно приносили потомство и иногда, к моему ужасу, его съедали. Еще в моем зверинце жили около тридцати палочников – я кормила их соседской бирючиной – и несколько птенцов, спасенных от каких-нибудь врагов. Однажды я вычислила, что, считая и людей, в нашем доме было 207 ног.
Маме с папой я казалась одержимой, но они не запрещали мне возиться с мини-зоопарком. Каждый из них то и дело искал моей поддержки.
– Твоя мама… – грустно бормотал отец, качая головой.
– Твой отец!.. – возмущенно восклицала мама. Но я ничего не хотела знать. По ночам я лежала в постели, вытянувшись и широко раскрыв глаза, и слушала, как они бранятся внизу. Спорили они всегда об одном и том же: о гольфе – спорте, который папа страстно любил, а мама люто ненавидела (и ненавидит до сих пор). Папа увлекся гольфом вскоре после свадьбы и за три года добился на этом поприще исключительных успехов – его даже уговаривали стать профессиональным игроком, о чем мама и слышать не хотела. Она настаивала на том, чтобы он продолжал заниматься бухгалтерским делом, но папа бунтовал. В конце концов они разошлись. Потом, где-то через год после развода, мать повстречала ландшафтного архитектора Хью, вышла за него и довольно быстро родила ему троих детей.
Вот поэтому, наверное, я и стала "сложным" подростком – мне очень не хватало стабильности. Но, в отличие от многих моих знакомых, я не курила и не принимала наркотики, не прокалывала брови и не красила волосы. Вместо этого я зациклилась на защите животных: стала вегетарианкой – почти веганисткой, чем выводила маму из себя, и вступала во всевозможные благотворительные организации. Я прогуливала занятия, чтобы ходить на демонстрации против экспорта скота и охоты на диких животных. Именно так я и встретила Джимми. Одним промозглым субботним днем мы с еще несколькими протестующими стояли на улице. Я ничем не бросала в проезжавших мимо охотников, поскольку это весьма неприятно, к тому же можно поранить лошадь, а просто стояла на тротуаре, размахивая плакатом с надписью: "Требуем немедленно запретить охоту!" И тут внезапно возник этот красивый юноша, густыми белокурыми волосами и бородкой напоминавший архангела Гавриила. Он тихо запел: "Кровавая свобода – не гражданская свобода! Кровавая свобода – не гражданская свобода!" Постепенно его голос стал громче, и юноша жестом пригласил нас петь вместе с ним. Мы так и сделали.
"Кровавая свобода! Не гражданская свобода! Кровавая свобода! Не гражданская свобода!"
Он уже дирижировал нами так, как будто мы исполняли Девятую симфонию Бетховена.
"КРОВАВАЯ СВОБОДА! НЕ ГРАЖДАНСКАЯ СВОБОДА! КРОВАВАЯ СВОБОДА! НЕ ГРАЖДАНСКАЯ СВОБОДА!"
Мне тогда было шестнадцать, а Джимми двадцать один. Потребовалось не больше пяти минут, чтобы его чары подействовали на меня…
Тим вернулся в комнату и щелкнул панелью телефона.
– Прошу прощения. Это был мой редактор. На чем мы остановились? – Он заглянул в свои записи. – Вы замужем или нет?
– Я… не замужем. – В ту минуту я молилась про себя, чтобы журналист не упомянул Александра, но, к счастью, он не мог ничего знать об этой странице моей биографии.
– А сколько вам лет? Надеюсь, этот вопрос вас не смущает?
– Вовсе нет. Мне тридцать два.
– И наконец, шуточный вопрос, который я всегда и всем задаю. Какой ваш самый большой, самый мрачный секрет?
– Самый большой и самый мрачный?
– Ну да. Не пугайтесь так – это не всерьез.
– О… – На мгновение он сбил меня с толку. – Что ж… – Представляю себе его ужас, если бы он узнал правду. – Мне… я слегка влюблена… в Барри Манилоу. – выдавила я.
– Барри… Манилоу, – повторил Тим. – Здорово.
Затем он сказал, что у него уже достаточно информации и теперь остается только сфотографировать меня.
– А когда материал выйдет? – спросила я, пока журналист открывал рюкзак и извлекал небольшой фотоаппарат.
– Завтра.
– Так скоро?
– В последний момент у нас освободилась полоса, поскольку один из рекламодателей отозвал свою информацию, так что мне нужно сдать наш материал к двум. Оба наших фотографа сегодня загружены под завязку, так что я сам сниму вас на цифровой фотоаппарат. Давайте мы поставим вас у входа в дом с собакой на руках – так, чтобы была видна табличка.
Мы вышли из дома. Я взяла на руки Германа и улыбнулась Тиму, который как-то странно на меня покосился. Внезапно он опустил фотоаппарат.
– Вы меня, конечно, извините, но у вас что-то вроде синяка под левым глазом…
– Да? – Я вся сжалась от волнения. – Да, правда.
– Еще раз простите, но я подумал, что вы вряд ли захотите, чтобы это было видно на снимке.
– Э, конечно. То есть, конечно, нет. Вероятно, мой грим сошел из-за тепла.
Я вошла в дом и погляделась в зеркальце. Тим не ошибся – под левым глазом довольно отчетливо виднелось изжелта-лиловое пятно. Можно было подумать, что это след от растекшейся перьевой ручки. Очевидно, я по рассеянности стерла грим – какая небрежность с моей стороны! Я замазала пятно маскирующим карандашом и присыпала пудрой.
– Отлично, – бодро произнес журналист. – Теперь – другое дело. Вероятно, небольшая автомобильная авария?
– Нет… это… – промямлила я, чувствуя, как душа уходит в пятки, – просто… один пустяк… Я… наткнулась на… фонарь… в темноте… Вечно эти фонари несутся, не разбирая дороги!
– Понятно, – сказал Тим со смехом. – Теперь берите собаку. Скажите: "Чи-и-из!" Есть. Ну вот я и взял свое последнее интервью для "Кэмден нью джорнал", – объявил он, убирая фотоаппарат. – Поманили новые горизонты.
– Правда? И куда вы теперь?
– В воскресную "Индепендент".
– Вот здорово. В какой отдел?
– Для начала в хронику, но потом надеюсь стать политическим обозревателем.
– Что ж, поздравляю и желаю удачи.
– Спасибо. Приятно было познакомиться. Вот, возьмите. – Он протянул мне визитку. – Никогда не знаешь, где и как пересекутся наши пути. Не пропадайте – особенно если услышите какую-нибудь забавную сплетню.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Непременно.
Уже спустя два часа после выхода газеты с интервью у меня возникла масса поводов для благодарности Тиму. Во-первых, материал оказался очень остроумным и без ошибок, а во-вторых, я тут же получила шесть заявок на участие в щенячьих вечеринках. К тому же ко мне на прием записались три человека – владельцы шиншиллы, длиннохвостого попугая и бенгальской кошки (хозяином последней оказался остеопат Джой), так что до конца недели я была обеспечена клиентами. Я несколько раз пыталась созвониться с Дейзи, но она работала без продыху, и только в пятницу у нее нашлось для меня время.
– Извини, что я не звонила раньше, но у меня творилось что-то безумное. Ну, рассказывай, как дела.
– Знаешь, я уже довольно сильно загружена – клиенты идут косяком.
Я рассказала ей о материале в "Кэмден нью джорнал".
– Здорово. А как тебе Лили Джейго?
– Как ты и предупреждала, она все ужасно драматизирует. – Я захихикала, вспомнив о нашей встрече.
– А Кэролайн Малхолланд? Она звонила тебе?
– Да. Я была у нее дома. Она славная.
– Она явно богата как Крез и вдобавок замужем за этим красавцем депутатом парламента.
– Да-а, – с деланным оживлением подтвердила я. – Так и есть. Я виделась с ним… мельком. Вообще-то я снова поеду к ним завтра – судить у них дог-шоу.
– Да ты что? А это как получилось?
Я объяснила.
– О, да ты, конечно же, заткнешь Тринни и Сюзанну за пояс, – фыркнув, воскликнула подруга. – Представляешь, какие бы пошлости они несли? "Что этот бордер-колли на себя напялил? – передразнила она Тринни. – По-моему, он похож на швабру! А та бобтейлиха в розовых лосинах – просто дешевка, правда, Сюзанна? – О, да, Тринни, какая-то собачья тушенка. И зад вон той спаниелихи слишком велик для ее мини-юбки". В общем, ты гораздо, гораздо тактичней, – хихикнув, добавила Дейзи уже своим обычным тоном.
– Буду стараться. Но раньше я никогда не выступала в такой роли.
– Зато ты, возможно, найдешь новых клиентов. Даже ради этого стоит поехать.
– Именно потому я и согласилась, – солгала я. – К тому же средства от вечеринки пойдут на благотворительные цели. А какие подвиги ждут тебя в эти выходные?
– О, завтра у меня волшебный день. С утра я отправляюсь заниматься альпинизмом по-тирольски.
– Как-как?
– По-тирольски. Это такой способ, который альпинисты используют, чтобы перебираться через расселины, а наша маленькая группа хочет испробовать его в одной старой каменоломне в Кенте.
– А какая там высота?
– Ой, да какие-то несчастные сто футов.
– Да ты просто сумасшедшая!
– Вовсе нет.
– А я говорю – ты, Дейзи, сумасшедшая, и всегда это говорила.