История любви Лэйтис Лизандер. Действие происходит в мире "Эклипсиса".
Тиамат
Выбор Дэнны
Посвящается всем моим друзьям и возлюбленным; в каждом из моих героев есть что-то от них.
Губы, сладкие от сахарной пудры, порхающие ресницы, вздрагивающие ноздри… Рыжая голова уютно откинута на плечо с капитанскими нашивками. Медные волосы волнами струятся по белой шее, рассыпаются по зеленому сукну парадной кавалерийской униформы. Сильные пальцы, привыкшие к мечу и копью, комкают шелк платья. С приглушенным стоном она подается ближе, узкой ладонью гладит склоненный затылок, перебирает коротко стриженные пряди. Поцелуй все длится, сладкий, нежный, и не разобрать, у кого на губах была сахарная пудра.
- Рыжий эльф, - переводя дух, шепчет капитан. - Сольвейг, Соль…
Сольвейг смотрит в глаза, потемневшие от желания. Теперь они кажутся синими, и взгляд обжигает страстью. Она знает, что сейчас ее могут вскинуть на руки и унести наверх, заглушая поцелуями робкие протесты… может быть, в глубине души ей даже хочется этого… но капитан свято чтит любовные узы, вот уже три года связывающие ее с кавалером Валеска, и довольствуется редкими свободными вечерами леди Солантис, не претендуя на большее. И очередной вечер уже подходит к концу. Можно хоть вечность пролежать вот так, в объятиях возлюбленной, прижимаясь к ее плечу, вдыхая запах ее духов, но шум голосов вокруг неизбежно возвращает к действительности.
- Мне пора, - вздыхает Сольвейг. - Спасибо за чудесный вечер, любовь моя.
Сегодня они пили в "Камарго", в огромном алькове за тяжелыми парчовыми шторами, в компании других офицеров селхирского гарнизона. Многих из них Сольвейг знает в лицо. Вина уже выпито много, смех стал громче, разговоры - откровеннее. Кое-кто, забыв о присутствующих, целуется, откинувшись на подушки, как только что она сама целовалась с капитаном. Нескольких парочек не хватает - наверняка поднялись наверх, продолжить вечер в более узком кругу. У стола мальчик-официант собирает грязную посуду, изредка бросая в их сторону взгляды из-под ресниц. У него льняные волосы, собранные в хвост, слегка вьющиеся.
- По-моему, он в тебя влюблен. Каждый раз смотрит на тебя и краснеет.
- Кто? - в голосе капитана искреннее недоумение.
- Ну где же твоя наблюдательность, - улыбается Сольвейг. - Вон тот хорошенький официант. Он уже не в первый раз нас обслуживает. Вполне в твоем вкусе, ты же любишь блондинчиков эльфийского вида.
- Когда я с тобой, я ни на что не обращаю внимания.
- Так приглядись к нему, когда я уйду. Он точно к тебе неравнодушен. Не смотри на него так пристально, он смущается.
- Выдумываешь, - смеется капитан. - Мальчик просто боится пьяных кавалеристов. Они часто путают смазливых официантов с проститутками. Тогда мне приходится объяснять разницу, - капитан красноречиво ударяет кулаком в ладонь.
- Зато пьяные кавалеристы щедры и горячи в постели, - Сольвейг проводит пальцами по загорелой щеке, но капитан отстраняет ее руку и говорит мягко:
- Не дразни меня, Соль. Тебя ждет Валеска.
Сольвейг тянется к уху, прикрытому золотистыми кудрями, и выдыхает в него жарко:
- Почему ты никогда не пытаешься меня удержать?
- Я не применяю власть без уверенности, что мне подчинятся. Офицер учится этому в первую очередь, - недрогнувшим голосом отвечает капитан.
- Но как ты узнаешь, подчинюсь ли я, если даже не пробуешь?
- Я не люблю конкуренции. Тем более с тем, кто имеет передо мной заведомое преимущество в три года совместной жизни.
- Ты никогда не спрашиваешь, с кем мне лучше - с ним или с тобой.
- Это неважно. Я не хочу ставить тебя перед выбором. И тем более делать его за тебя.
- А если я выберу тебя?
Капитан слегка усмехается.
- Я тебе не позволю. Ты не тот человек, который может принадлежать мне полностью. А на меньшее я не соглашусь.
- Проще говоря, ты не хочешь, чтобы я принадлежала тебе полностью, - уточняет Сольвейг.
- Только не ты, мой рыжий эльф. Только не ты, - капитан обнимает ее за талию и целует в губы. - Власть над тобой радости мне не доставит. Я люблю тебя такой, какая ты сейчас - свободной и независимой.
- Ты даешь слишком много свободы своим возлюбленным. Кто еще отпустил бы от себя добровольно такого прелестного молодого человека, как Альва Ахайре?
В следующий миг Сольвейг понимает, что этого не следовало говорить. Капитан Лэйтис Лизандер на мгновение отводит глаза и вздыхает. Они с кавалером Ахайре расстались по взаимному согласию - но прошло только два месяца, и Лэйтис все еще скучает по нему.
- Прости, любовь моя, - с раскаянием произносит леди Солантис.
- Да брось, - капитан уже совладала с собой и теперь улыбается. - Из-за этого рыжего бесенка вся дисциплина в гарнизоне пошла псу под хвост. А если бы он попался на глаза вождю эутангов, когда тот приезжал на переговоры, то началась бы новая война. Я вовремя от него избавилась.
"Ты предпочитаешь первая рвать отношения, - нашептывает ей внутренний голос, - прежде чем это сделает другой. Но откуда тебе знать, что он стал бы это делать? Он был твоим мальчиком. Он мог остаться им еще на год, на два, на всю жизнь, если бы ты захотела. Если бы ты захотела…"
Бывают такие вещи, которые вспоминаешь не памятью, а всем телом, всеми органами чувств сразу. Запах, и вкус, и рыжие кудри на подушке, и движения бедер навстречу, и тихий стон, и закушенные губы, и нежная кожа под пальцами - все это приходит одновременно, одним обжигающим разрядом молнии. Это так невыносимо возбуждающе, что почти больно, и Лэйтис невольно вздрагивает, закрывая глаза.
Воспоминания накатывают все реже. Тело забывает Альву, и ничего с этим не поделать.
"Солнце мое, Алэ…"
На прощание они целуются так долго, что бесстыжие кавалеристы свистят и аплодируют.
- Пост сдал - пост принял! - комментирует Гудрун, наклоняя кудрявую голову. - Не беспокойся, Сольвейг, я утешу ее в твое отсутствие.
Лэйтис с шутливой укоризной говорит:
- Позор тебе, Винсенте! Сидя у тебя на коленях, она еще способна думать обо мне!
Черноволосый узколицый лейтенант философски пожимает плечами.
- Леди-капитан, разве я чего-нибудь для тебя жалел?
- Спасибо, Винсэ, но я поклялась не отбивать девушек у своих подчиненных.
- А юношей? - встревает пьяный Кунедда, прижимая к себе своего мальчика.
Кавалеристы улюлюкают, Лэйтис смеется.
- У тебя? Ты же лучший меч Селхира! Мне пока еще жизнь дорога. Давай, я лучше тебя у него отобью. Вот только леди Солантис провожу и вернусь.
К тому времени, как она возвращается, все уже разбрелись по комнатам. Лэйтис находит недопитую бутылку вина, откидывается на спинку дивана, прикладывается к горлышку.
- Вы позволите, госпожа? - тихо спрашивает мальчик-официант.
Он начинает складывать посуду на поднос.
Лэйтис молча разглядывает его профиль. А мальчишка-то красив, отмечает она с некоторым удивлением. Не его ли она пару недель назад выдирала из пьяных объятий Кунедды?
"Он наверняка знает меня. В Селхире все знают офицеров гарнизона. Я для него как звезда театра или турнирных боев для столичного жителя… Он знает, что я пью, с кем я сплю… знает, в каких походах я была, какие сплетни про меня рассказывают… и каждый подросток в Селхире мечтает если не стать кавалеристом, то влезть в постель к кавалеристу…"
Он уносит поднос, снова возвращается. Спрашивает нерешительно, не глядя на нее:
- Госпожа еще чего-нибудь желает?
- Как тебя зовут? - вместо ответа спрашивает она нетерпеливо.
- Дэнна, госпожа.
- Дэнна, а дальше?
- Я не… - он замолкает, кусая губы.
- Понятно.
Лэйтис ставит бутылку на стол, встает и подходит ближе.
- Когда кончается твоя смена?
- Кончилась час назад, - шепчет он, глядя куда-то в сторону, словно не решаясь поднять на нее глаза, и заливается румянцем. - Я задержался… чтобы обслужить вас. Я всегда вас обслуживаю.
- Понятно, - тянет она откровенно насмешливо.
Совсем смешавшись, он теребит свой белый фартучек.
Лэйтис слегка прищуривается, уголок ее рта изгибается в сдерживаемой усмешке. Она достает золотую монету, подсовывает ее мальчику под нос и кладет ему в карман фартука.
Для чаевых многовато. Даже для постоянного официанта.
Тех, кто работает в домах свиданий, разумеется, инструктируют, что делать в тех случаях, когда гости начинают предлагать крупные суммы денег. Как правило, смысл таких поступков совершенно прозрачен. Конечно, бывают еще купцы, празднующие заключение крупных контрактов, проезжие аристократы, считающие своим долгом сорить деньгами, пьяные кавалеристы, которым некуда тратить жалованье во время долгих походов.
Но Лэйтис не пьяна. Она достаточно разгорячена для того, чтобы в голову ей начали лезть развратные мысли, и достаточно хладнокровна, чтобы суметь воплотить их в жизнь.
- Сколько тебе лет, Дэнна? - спрашивает она вкрадчиво.
- Пятнадцать, госпожа, - он почти шепчет.
- Ты девственник?
Он вздрагивает.
- Нннет… то есть…
- Врешь, детка. Иначе ты бы так не смущался.
Больше, чем вино, ее опьяняет сознание своей власти. Мальчик совершенно беспомощен перед ней - и не потому, что она аристократка, капитан кавалерии, постоянная клиентка… нет, таких здесь полно, "Камарго" - самое шикарное заведение в Селхире, и любая посудомойка, не задумываясь, отбреет пьяного гостя так, что мало не покажется. Нет, он беспомощен именно перед ней, Лэйтис - ее голосом, ее близостью, ее откровенным хамством. Он словно заворожен ею, околдован, и она испытывает восхитительное ощущение вседозволенности.
- Ты правда влюблен в меня, Дэнна?
Он весь замирает, втягивая голову в плечи, как напуганный кролик.
- Смотри на меня! - требует она, беря его за подбородок, и он подчиняется.
Глаза его умоляют: ну зачем ты надо мной издеваешься, ты же сама знаешь ответ, ты же видишь, что я почти сознание теряю от стыда и возбуждения, не мучай меня, делай что хочешь, но не заставляй отвечать…
Она удовлетворенно улыбается.
- Понятно. Поцелуй меня, Дэнна.
Она знает, что он этого хочет. Непонятно откуда - просто знает. И знает, что он это сделает.
Он приподнимается на цыпочки, закрывает глаза и робко прикасается к ее губам. Губы нежные, как девичьи, и сладкие, как от сахарной пудры. Издав приглушенное рычание, Лэйтис стискивает его талию, прижимает к себе всем телом и впивается в губы.
Ах, как он возбужден, как дрожит, как постанывает в ее рот…
Оторвавшись от него, она переводит дыхание и говорит чуть хрипло:
- Снимай штаны! - и толкает его к дивану.
Дэнна покорно начинает расстегивать пояс, прикрыв глаза длинными ресницами, как будто от стыда… облизывает губы… и вдруг вскидывает взгляд на секунду - будто две стрелы срываются с тетивы. Для Лэйтис это уже слишком. Секунда - и мальчишка брошен навзничь, она сверху, целует и тискает его везде, грубо, властно, он откидывает голову и вздыхает громко… она прижимает его бедра и охватывает губами его член, и Дэнна заходится в безмолвном крике, зажимая себе ладонью рот. Пара минут - он кончает со стоном и затихает, обессиленный.
Лэйтис прикрывает его фартучком, берет со стола бутылку и выходит, не дожидаясь, пока он придет в себя. Она допивает вино у коновязи. Эстер нахально тычется ей мордой в лицо, как будто тоже претендует на глоток вина.
- Чертова шлюшка! - говорит Лэйтис вслух с отчетливым восхищением в голосе, и понятно, что она имеет в виду вовсе не лошадь.
* * *
"Ты правда влюблен в меня, Дэнна?"
Как на это ответить?
"Нет, я не влюблен. Просто я не могу думать ни о чем, кроме вас… и вообще не могу думать, когда вы рядом… и не могу смотреть на вас, потому что у меня внутри все переворачивается… а когда вы смотрите на меня, мне становится жарко… но вы почти никогда на меня не смотрите… и вообще не обращаете внимания…"
Ну вот, обратила. Ты доволен?
Дэнна прижимается пылающим лбом к холодному стеклу. Похоже, ему сегодня не заснуть.
Когда она в следующий раз придет в "Камарго", она сделает вид, что ничего не произошло. Или, еще хуже, по-хозяйски потреплет его по щеке и тут же забудет о его существовании. Что тогда ему делать? Таскать туда-сюда тарелки и ждать с замиранием сердца, когда она останется одна, и ее скучающий взор снова упадет на него… но она редко остается одна, с ней рядом всегда самые изящные дамы, самые знаменитые кавалеры… такие, как Сольвейг Солантис, невеста наместника… командир гарнизона полковник Гаэрри… блестящий фехтовальщик капитан Кунедда… лейтенант Винсенте Виалла и его подруга Гудрун Гедрилейн… и конечно, столичный аристократ, сын королевского любовника, семнадцатилетний красавец Альва Ахайре…
Все началось именно с него. Дэнна все еще помнит тот день, когда он впервые увидел кавалера Ахайре в "Камарго". Он был так прекрасен, что захватывало дух. Дэнна не мог оторвать взгляда от его лица, обрамленного рыжими кудрями, от зеленых глаз, смеющихся губ… каждое движение, каждый жест юного кавалера были преисполнены очарования. Но то, что испытывал Дэнна, не было влечением. Он отчаянно восхищался кавалером Ахайре - таким ярким, веселым, остроумным и безумно сексуальным… - и в глубине души страстно желал быть на него похожим. У него было все, чего недоставало Дэнне: уверенность в себе, раскованность, любовь окружающих - и красота.
Тогда Дэнне еще не доверяли обслуживать постоянных клиентов, и он любовался кавалером Ахайре издали, на бегу, мимолетно. Иногда шторы были задернуты, и тогда Дэнна прислушивался изо всех сил, стараясь в шуме голосов разобрать мелодичный голос своего кумира. О нет, он ему не завидовал. Разве можно завидовать богам?
Достигнув четырнадцати лет, Дэнна окончательно решил, что лишен какой бы то ни было привлекательности. Внешность свою он находил бесцветной - это же Селхир, город-ярмарка, здесь в моде яркие цвета, экстравагантные прически, броская косметика. Он был робок, застенчив, легко смущался и краснел - а ведь это же Селхир, город-крепость, где в обычаях кавалерийская прямота и откровенность. Он был нерешителен, не умел добиваться своего - а Селхир уважал людей напористых и энергичных. И в довершение всего Дэнна был девственником, и ему казалось, что каждый встречный считает его неопытным и холодным. И это в городе, который был живой иллюстрацией вольных приграничных нравов!
Иногда он плакал в подушку от жалости к себе. Иногда мечтал изменить свою жизнь, но не знал, как.
Родители любили его, но… Отец был занят своей торговой компанией, мать - своей швейной мастерской… а Дэнна всегда был ребенком самостоятельным и послушным. Он не требовал к себе внимания, и они быстро к этому привыкли. Мать и не подозревала, как мучительно иногда хотелось Дэнне, чтобы она обняла его, прижала к себе, как в детстве, окутывая запахом духов, шелком платья и волной белокурых волос. Но попросить он не решался, а ей казалось, что он уже слишком взрослый для таких нежностей. Если бы он хотел, он бы сам обнял свою мамочку, правда? Ей - энергичной, волевой женщине - и в голову не приходило, что можно испытывать страх перед действием. Если она желала чего-то, она просто протягивала руку и брала это… в фигуральном смысле, конечно, но иногда и в прямом… это настолько вошло в ее природу, что она не представляла, что может быть по-другому, хотя перед ее глазами всегда был пример - Дэнна.
Ей было не понять, что можно стоять перед дверью в кабинет отца и мечтать о том, что он почувствует твое присутствие, выглянет, улыбаясь, подхватит тебя на руки… и не сметь постучать. Можно на школьном балу собираться с духом несколько минут, чтобы пригласить на танец красивую девочку… и когда ты делаешь первый шаг к ней через толпу, будто бросаясь в глубокую воду, ее вдруг уводит другой. Можно лежать без сна в своей постели жарким летним вечером, сжимая в кулаке свой член, твердый как камень, болезненно пульсирующий, и представлять себе, как кто-нибудь, все равно кто - грабитель, дикий кочевник, пьяный кавалерист - влезет в распахнутое окно и, не тратя времени даром, распластает тебя на смятых простынях, заглушая твои крики властными поцелуями, вдавливая тебя в матрас своим телом, и поимеет тебя бесстыдно и грубо… можно представлять себе это и все-таки следующим жарким летним вечером не решиться пойти на вечеринку к Маттео, где обязательно будет пара-тройка его друзей из гарнизона - сильных, горячих, изголодавшихся по сексу… способных подхватить тебя на руки и унести в дальнюю комнату… сколько твоих друзей лишились девственности именно так?
Это не имело ничего общего с трусостью. Сходить на кладбище ночью было куда проще, чем заговорить с красивой соседкой, поливающей розы. Страх он научился преодолевать лет в пять, когда с ним произошел один из тех случаев, которые становятся поворотными в развитии личности. Когда в его комнате выключали свет, в углу появлялся страшный светящийся глаз, который наверняка принадлежал прячущемуся в темноте чудовищу… Дэнна накрывался одеялом с головой, дрожа от страха, и пытался уговорить себя, что ему это мерещится, что чудовищ не бывает… и даже через одеяло чувствовал, как жжет его этот пронизывающий зловещий взгляд. Так он провел две или три ночи, пока не устал мучиться страхом неизвестности. Он откинул одеяло, спрыгнул с кровати и сделал несколько шагов навстречу опасности. Сердце его бешено билось, на лбу проступил пот, ноги подгибались, но он все-таки дошел… и облегчение было так велико, что он засмеялся и сел на пол. Глаз оказался дыркой в стене, за которой горел свет. Всего лишь! Он даже догадался, что дырка осталась от вывалившегося сучка. Конечно, это не значило, что в темноте не прячутся чудовища… но отныне он знал, что лучше встретиться со своим страхом лицом к лицу, чем поворачиваться к нему спиной.
Робость Дэнны с людьми имела совсем другую природу. Если ты проявляешь инициативу, значит, как бы навязываешь себя другому; значит, рискуешь быть отвергнутым, если он тебя не оценит. А в том, что его не оценят, Дэнна был уверен. Свою внешность он находил бесцветной… бла-бла-бла, далее по тексту. Но комплекс неполноценности, как это часто бывает, сочетался в Дэнне с некоторым внутренним высокомерием. Считать всех недоумками, неспособными постичь твою многогранную личность, твою нежную мятущуюся душу - это ли не мания величия? Мечтать о том, что рано или поздно найдется человек, который разглядит тебя и полюбит, без всяких усилий с твоей стороны, потому что расхваливать надо только плохой товар, а "хороший товар продает себя сам", как говорил его отец… - это ли не высшее проявление гордыни?