- Есть какое-то неописуемое удовольствие в разглядывании наступающего прилива. Вы ведь именно этим тут занимаетесь?
- Да, весь последний час.
Он сунул руку в просторный карман и вытащил оттуда тонкую пачку сигар, коробок спичек и зачитанную книгу в обложке, в которую явно многократно заглядывали. Во мне пробудился интерес, когда я увидела, что это "Исчезающий Корнуолл" Дафны дю Морье. На коробке спичек была надпись "Отель "Касл", Порткеррис". Я почувствовала себя детективом, который знал о сидящем рядом человеке довольно много.
Он вытащил сигару и прикурил. Его руки были красивы: длинные и узкие, с ногтями, слегка расширявшимися к кончикам пальцев. На одном запястье виднелись дешевые и непримечательные часы, на другом - золотая цепочка, выглядевшая очень старой и массивной.
Когда он положил сигары и спички обратно в карман, я спросила:
- Вы остановились в отеле "Касл"?
Он удивленно посмотрел на меня и улыбнулся.
- Как вы узнали?
- Дедукция. Спички. Острое зрение.
- Ах да. Как я не догадался! Я ночевал там сегодня, если это можно назвать словом "остановился". Я вчера приехал из Лондона.
- И я тоже. На поезде.
- Я был бы рад приехать на поезде, но прибыл на попутной машине. Ненавижу вождение. Ненавижу машины. Я бы с куда большим удовольствием сидел и глядел в окно или читал книгу. Это гораздо цивилизованнее.
Он уселся поудобнее, оперевшись на локоть.
- У вас отпуск? Вы тут гостите или живете?
- Приехала погостить.
- В деревню?
- Да. Собственно, прямо сюда.
- Что значит "прямо сюда"?
- Вот в этот дом, там наверху.
- Холли-коттедж, - он рассмеялся. - Вы гостите у Фебы?
- А вы знакомы с Фебой?
- Конечно, я знаком с Фебой. Именно поэтому я тут. Приехал повидаться с ней.
- Ну, сейчас вы ее не застанете: она отправилась в местную больницу.
На его лице отразился испуг.
- Не волнуйтесь, с ней все в порядке, это не приступ или что-нибудь в таком роде, она просто сломала руку. Ее закатали в гипс, и сегодня она должна показаться доктору.
- А, ну слава богу. Значит, с ней все в порядке?
- Конечно, она вернется к обеду.
- А вы кто? Сиделка или одна из ее вечных учениц?
- Нет, я вечная племянница.
- О, стало быть вы - Пруденс?
- Да, - нахмурилась я. - А вы кто?
- Дэниел Кассенс.
- Но вы же в Мексике, - сказала я глупо.
- В Мексике? Никогда в жизни не был в Мексике.
- Феба сказала, что вы, вероятно, в Мексике или в каком-нибудь другом безумном месте.
- Очень мило с ее стороны. На самом деле я был на Виргинских островах, на корабле с друзьями из Америки, но кто-то сообщил о приближении урагана, и я решил, что пришло время сматывать удочки. Но стоило мне вернуться в Нью-Йорк, как меня тут же бомбардировал телеграммами Петер Частал, настаивавший на том, чтобы я приехал в Лондон на открытие выставки, которую он мне устроил.
- Я знаю о ней. Я работаю у Марка Бернштейна, и мы ближайшие соседи галереи Петера Частала. И я читала отзыв о вашей выставке. Думаю, вас настиг успех. Феба тоже читала этот отзыв и была очень рада.
- С нее станется.
- Так вы были на открытии?
- Да, был. В конце концов я все же решился на это. Сдался в последний момент и взял билет на самолет.
- А почему вы противились? Большинство людей ни за что не упустили бы такую возможность. Все это шампанское, лестные слова…
- Ненавижу свои персональные выставки. Это самая отвратительная форма демонстрации, все равно что выставлять на обозрение детей. Все эти глаза, которые разглядывают. Я от этого чувствую себя совершенно больным.
Я понимала его.
- Но вы все-таки пошли туда?
- Да, ненадолго. Но я замаскировался темными очками и шляпой, в которой меня было трудно узнать. Вид был, как у ненормального шпиона. Я пробыл там всего полчаса и, когда Петер отвлекся, потихоньку сбежал, отправился в паб и стал раздумывать, что делать дальше. А потом разговорился с этим человеком, угостил его пивом, и он сказал, что едет в Корнуолл, так что я набился ему в попутчики и приехал сюда вчера вечером.
- Почему же вы приехали и не остановились у Фебы?
Я задала этот вопрос, не подумав, и немедленно пожалела об этом. Он посмотрел в сторону, вырвал рукой пучок травы и позволил ветру сдуть его с ладони.
- Не знаю, - ответил он наконец. - Тому много причин. Некоторые из них возвышенные, а некоторые - нет.
- Вы же знаете, что она была бы вам очень рада.
- Да, знаю. Но прошло столько времени. Я не был здесь одиннадцать лет. И Чипс тогда был еще жив.
- Вы ведь работали с ним?
- Да, целый год. Когда он скончался, я был в Америке. В долине Сонома в Северной Калифорнии. Гостил у знакомых, у которых там виноградник. Письмо Фебы искало меня очень долго, и помню, я тогда подумал, что если никто не скажет вам о смерти любимых людей, они будут жить вечно. И еще я подумал, что никогда больше не смогу вернуться в Корнуолл. Но смерть - это часть жизни. Я это понял со временем. В ту пору я еще этого не знал.
Я вспомнила карусель, которую Чипс сделал для меня из старого граммофона, вспомнила, как они смеялись вместе с Фебой; аромат его трубки.
- Я тоже любила его.
- Его все любили. Он был таким великодушным человеком. Я изучал у него скульптуру, но благодаря ему я очень многое узнал о жизни, а когда вам двадцать лет, это гораздо важнее. Я никогда не видел своего отца и из-за этого чувствовал себя не таким, как все. Чипс заполнил для меня этот провал. Благодаря ему я ощутил себя полноценной личностью.
Я понимала, что он имеет в виду, потому что тем же самым я была обязана Фебе.
- Вчера, когда я приехал из Лондона, у меня еще были сомнения в том, что я правильно делаю. Не всегда стоит возвращаться в то место, где ты был юн и полон мечтаний. И амбиций.
- Но не в том случае, когда твои мечты и амбиции реализовались. А с вами вышло именно так, и выставка у Частала это подтверждает. Там не могло остаться ни одной непроданной картины…
- Возможно, мне нужна неуверенность в себе.
- Нельзя же иметь все сразу.
Мы замолчали. Был уже полдень и солнце пригревало. Я слышала мягкий шум бриза, плеск воды, накатывающейся на дамбу. С противоположной стороны полноводного залива доносился гул машин, проносившихся по отдаленному шоссе. Стайка чаек дралась над куском дохлой рыбы.
- Вы знаете, - произнес он, - когда-то, за сотни лет до нашей эры, в эпоху бронзы, этот залив был рекой. Сюда приплывали торговцы из Восточного Средиземноморья, их путь лежал вокруг мысов Лизард и Лендз-энд, и они были до отказа нагружены сокровищами Леванта.
- Я тоже читала "Исчезающий Корнуолл", - улыбнулась я.
- Волшебная книга.
Он открыл ее, и она раскрылась на много раз читанной странице. Он прочел вслух:
"Буйное воображение сегодняшнего наблюдателя, бредущего мимо песчаных дюн и островков травы и глядящего в ту сторону, где отмели спускаются к морю, может штрих за штрихом нарисовать картину того, как ярко расписанные корабли с высокими носами, плоскими днищами и парусами на траверзе входят в реку вместе с водами прилива".
Он закрыл книгу.
- Мне хотелось бы уметь так ощущать, но я не умею. Я способен видеть лишь то, что есть здесь и сейчас, и запечатлевать то, как я это вижу.
- Вы всюду возите с собой эту книгу?
- Нет. Я наткнулся на нее в магазине в Нью-Йорке, и, когда прочел ее в первый раз, понял, что однажды, когда-нибудь обязательно вернусь в Корнуолл. Он никогда не покидает тебя. Он словно магнит. И ты должен вернуться.
- Но почему из всех возможных мест вы выбрали отель "Касл"?
Дэниел поглядел на меня с веселым удивлением.
- Почему? Вы считаете, я туда не вписываюсь?
Я представила себе богатых американцев, игроков в гольф, дам, играющих в бридж, аристократический оркестр во время вечернего чая.
- Не вполне.
Он рассмеялся.
- Понимаю. Явно нелепый выбор, но это был единственный отель, который я смог вспомнить, да к тому же я устал. Устал от смены часовых поясов, от Лондона, от всего. Мне хотелось улечься в огромную кровать и проспать неделю. Но, проснувшись сегодня утром, я ощутил, что усталости больше нет. Я подумал о Чипсе и понял, что все, чего мне хочется, - поехать и вновь увидеть Фебу. Поэтому я отправился на станцию и сел в поезд. А потом сошел с него и встретил вас.
- А теперь, - ответила я, - мы с вами вместе пойдем в дом и вы останетесь на обед. В холодильнике есть бутылка вина, и Лили Тонкинс запекла в духовке кусок ягненка.
- Лили Тонкинс? Она до сих пор тут помогает?
- Она убирает дом, а сейчас взяла на себя и приготовление еды.
- Я забыл о ней.
Он снова взял в руки мой блокнот, и на сей раз я не возражала.
- Знаете, вы не только очень симпатичная, но и талантливая, - заявил он.
Я решила не обращать внимания на ту часть фразы, которая касалась симпатичности.
- Нет, я не талантлива. Потому я и работаю у Марка Бернштейна. Мне непросто далось понимание того, что у меня нет надежды заработать себе на жизнь живописью.
- Осознав это, вы поступили очень мудро, - сказал Дэниел Кассенс. - На это способны немногие.
Мы вместе взобрались по склону холма, и солнце светило нам в спину. Я отворила деревянные ворота в ограде из эскаллоний, и он прошел вперед, осторожно, словно собака, обнюхивающая свой путь на территории, которая когда-то была ей знакома. Я закрыла ворота. Он стоял, глядя на фасад дома, и я тоже посмотрела туда, пытаясь увидеть дом его глазами, после одиннадцатилетнего отсутствия. Для меня он выглядел так, словно я знала его всегда. Я видела заостренные готические окна, садовую дверь, выходившую на кирпичную террасу, утреннее тепло. Герани еще цвели в своих керамических горшках, и ветхие садовые стулья Фебы еще не были убраны на зиму. Мы прошли вверх по пологому склону лужайки, и я вошла в дом.
- Феба? - Я открыла дверь в кухню, откуда доносился аппетитный запах готовящейся баранины. У стола стояла Лили Тонкинс и резала мяту. Когда я появилась, она прервала работу.
- Она вернулась домой минут пять назад и пошла наверх, чтобы переобуться.
- Я привела к нам на обед гостя. Это ничего?
- Тут всегда полно еды. А кто он, ваш друг?
Дэниел, стоявший позади меня, шагнул вперед.
- Лили, это я, Дэниел Кассенс.
Лили раскрыла рот от удивления.
- Боже мой! - Она отложила нож и прижала руку к груди, словно у нее перехватило дыхание. - Вы! Вот это да, прямо человек из прошлой жизни. Дэниел Кассенс. Да ведь почти двенадцать лет прошло. Что же вы тут делаете?
- Приехал взглянуть на вас, - отвечал он.
Он обошел вокруг стола и поцеловал ее в щеку. Лили хохотнула и зарделась.
- Вы негодяй. Являетесь нежданно-негаданно. Пусть мисс Шелктон глянет на вас, подождите-ка. Нас думали, что вы позабыли про мы!
Корнуэльцы часто путают местоимения, но с Лили это случалось только в моменты сильного волнения. Ее голос дрожал от возбуждения.
- Вы знали, что она сломала руку, бедняжка? Она все утро была в госпитале, но доктор сказал, что с ней все в порядке. Погодите-ка, я ей крикну.
Она исчезла в холле, и мы услышали, как она кричит наверх, чтобы мисс Шеклтон поскорее спускалась, так как внизу ее ждет замечательный сюрприз.
Дэниел пошел вслед за ней, а я осталась в кухне, поскольку боялась, что зрелище их встречи заставит меня расплакаться. На самом деле расплакалась Феба. Мне еще никогда не доводилось видеть ее плачущей, но то были слезы радости, и они сразу высохли. И все же она плакала. А затем мы все оказались на кухне, я вытащила из холодильника вино, а Лили забыла про свою мяту и отправилась искать бокалы. Так эта встреча вдруг переросла в настоящий праздник.
Он остался до конца дня. Небо, которое с утра было таким ясным, постепенно затянуло облаками, которые нагнал с моря поднимающийся ветер. Время от времени начинал лить дождь и стало прохладно, но все это не имело значения, поскольку мы сидели в доме у огня и часы пролетали в разговорах и воспоминаниях о том, что произошло с ними обоими за эти годы.
Я мало что могла прибавить к их беседе, но это не имело значения. Слушать их было удовольствием не только потому, что я чувствовала, что оба они мне по-человечески интересны, но и потому, что мои личные интересы и моя работа были связаны со всем тем, что они обсуждали. Я знала об этом художнике, слышала о той выставке, видела тот самый портрет. Феба упомянула некоего Льюиса Фэлкона, который ныне жил в собственном доме в Лэнионе, и я вспомнила о нем - выставка его работ проходила в галерее Бернштейна меньше двух лет назад.
Мы говорили и о Чипсе, и это не было похоже на разговор о человеке, который умер шесть лет назад, это было так, словно он в любой момент мог зайти в эту освещенную огнем комнату и присоединиться к нам и к нашей беседе, погрузившись в свое старое продавленное кресло.
В конце концов они заговорили о работе Фебы. Чем она сейчас занята? Дэниелу было интересно, а Феба посмеивалась в своей обычной самоироничной манере и уверяла, что ей нечего ему показать. Однако под нажимом она призналась, что все-таки есть несколько холстов, которые она завершила в прошлом году на отдыхе в Дордони, но у нее не доходили руки, чтобы ими заняться, и они до сих пор свалены как попало под пыльными простынями внизу, в мастерской Чипса. Дэниел немедленно вскочил и потребовал, чтобы она их показала, так что Феба нашла ключ от мастерской, накинула плащ и они вместе отправились их разыскивать вниз, по кирпичной дорожке.
Я не пошла с ними. Было уже половина пятого и Лили Тонкинс отправилась домой, так что я собрала наши кофейные кружки и вымыла их. Собрала чайный поднос, нашла фруктовый пирог в жестянке, сняла с плиты пустой чайник и наполнила его под краном в раковине.
Раковина в кухне Фебы располагалась под окном, и в этом была своя прелесть: моя посуду, можно было наслаждаться видом. Но сейчас за окном стояла серая пелена дождя. Небо было затянуто низкими облаками, и в пустых песках залива отражалась их свинцовая тьма. Приливы и отливы творили ритм времени так же, как минутные стрелки часов, отсчитывая срок жизни.
Я погрузилась в спокойную задумчивость. И неожиданно почувствовала себя очень счастливой. Это счастье было для меня таким же неосознанным, как случайные радости детства. Я оглянулась вокруг, словно источник этой беспричинной эйфории можно было увидеть, зафиксировать и запомнить. Все предметы в хорошо знакомой кухне показались мне более ясными и четкими, любая обыденная вещь выглядела приятной и красивой. Зернистая поверхность затертого стола, яркие цвета посуды в буфете, корзина с овощами, симметрия чашек и кастрюль.
Я подумала о Дэниеле и Фебе, копающихся в старой пыльной мастерской. Я была рада, что не пошла с ними. Он мне нравился. Мне нравились его красивые руки, его легкая и быстрая речь, его темные глаза. Но было в нем что-то тревожащее. А я не была уверена в том, что хочу тревожиться.
"Вы не только очень симпатичная, но и талантливая", - сказал он.
Мне не часто приходилось слышать, что я симпатичная. У меня длинные прямые и почти бесцветные волосы, слишком большой рот и курносый нос. Даже Найджел Гордон, который - по мнению моей матушки - был в меня влюблен, никогда не говорил, что я симпатичная. Может быть, броская или чувственная, но не симпатичная. Интересно, подумала я, женат ли Дэниел, и тут же посмеялась над собой - столь примитивен был ход моих мыслей, да к тому же именно этот вопрос задала бы моя мать. Но стоило мне над собой посмеяться, как чары рассеялись и кухня Фебы растворилась в повседневности, такая аккуратно прибранная, какой ее оставила Лили Тонкинс, повязавшая на голову шарф и отправившаяся на велосипеде домой поить мужа чаем.
Когда с чаем было покончено, Дэниел посмотрел на часы и сказал, что ему пора.
- Может быть, останешься? - предложила Феба. - Почему бы тебе не перебраться сюда? Съезди за своими вещами и возвращайся к нам.
Но он отказался.
- Лили Тонкинс хватает забот и с вами двумя.
- Но мы еще увидимся? Или ты приехал ненадолго?
Он задержался.
- Побуду денек-другой, - это прозвучало неопределенно. - Я еще заеду к вам.
- Как ты собираешься возвращаться в Порткеррис?
- Наверное, тут где-нибудь есть автобус…
- Я отвезу вас на машине Фебы, - сказала я. - Отсюда целая миля пешком до автобусной остановки, а на улице до сих пор идет дождь и вы промокнете.
- Вам несложно?
- Конечно, несложно.
Он попрощался с Фебой, мы вышли на улицу и сели в ее старую потрепанную машину. Я осторожно вывела ее из гаража и мы поехали, оставив за спиной Фебу, которая в освещенном дверном проеме Холли-коттеджа махала нам своей невредимой рукой и желала счастливого пути так, словно мы отправлялись в долгое путешествие.
Мы обогнули под дождем холм, миновали гольф-клуб и выехали на главную дорогу.
- Вы замечательно водите, - произнес он восхищенно.
- Но вы, конечно, тоже можете водить машину. Все могут водить.
- Да, могу, но я это просто ненавижу. Я полнейший профан во всем, что касается техники.
- Неужели у вас никогда не было машины?
- Мне пришлось обзавестись ею в Америке. Там у каждого машина. Но я никогда не чувствовал себя в ней легко. Я купил подержанную, она была здоровая, длинная как автобус, с хромированной решеткой радиатора и огромными фаллическими фарами и выхлопными трубами. Еще у нее были автоматическая коробка передач, электрические стеклоподъемники и какой-то карбюратор с компрессором. Она приводила меня в ужас. Я владел ею три года и в конце концов продал, но за все это время освоил в ней только функции обогревателя.
Я рассмеялась и внезапно вспомнила слова Фебы о том, что когда ты решаешься связать свою жизнь с каким-то человеком, самое главное, чтобы он заставлял тебя смеяться. По правде говоря, Найджел никогда меня особенно не смешил. С другой стороны, в машинах он разбирался фантастически и значительную часть свободного времени проводил либо под крышей своего MG, либо у него под капотом. В таких случаях из-под автомобиля торчали только ноги, а разговоры сводились к просьбам подать разводной гаечный ключ размером побольше.
- Нельзя же уметь все, - сказала я. - Если, будучи известным художником, вы хотите быть еще и механиком, это уж чересчур.