Каков же метод лечения, что положил в его основу этот человек, излечивший без лекарств много больных людей?
Как говорит сам Михаил Лежепеков, его метод родился на том основании, что большинство заболеваний тела возникает как результат нарушений в духовно-эмоциональной сфере.
Устранение этих нарушений устраняет болезни. А поскольку страхи, гнетущие душу, и есть проявление этих нарушений, значит, душу от страхов надо освободить.
Но для этого необходимо убедить человека, что в его жизни есть нечто более важное, чем его собственные потребности, нечто, стоящее выше инстинкта самосохранения.
Именно такое убеждение М. Лежепеков положил в основу своего метода. Конечно же, от человека требуется огромное искусство для овладения способностью к такому убеждению, но, овладев им и использовав на практике, известный целитель стал получать совершенно неожиданные результаты. Болезни уходили, когда душа освобождалась от гнетущего ее груза.
Каким же образом М. Лежепеков освобождает сознание человека от страхов, в основе которых лежит самый могучий природный инстинкт? С помощью главной заповеди Иисуса Христа – "Возлюби ближнего своего, как самого себя", вернее, с помощью механизма прощения, лежащего в основе этой заповеди.
По сути дела, весь метод исцеления М. Лежепекова зиждется на глубоком нравственном очищении сознания человека.
Он является прямой противоположностью тому методу, который описан в книге "Жизнь по интуиции", поскольку предполагает отход от первородных инстинктов и обращение к глубинным чувствам, лежащим в основе нравственного поведения. И это еще один сюрприз и загадка нравственности.
Однако особенно интересной является одна любопытная мысль, которую Михаил Лежепеков высказал на страницах своей книги "Исцеление или дорога из ада в 2000 лет".
Он отметил одну примечательную особенность психики многих своих пациентов: "Человек, уходя с моего приема, непременно найдет новую причину для переживания, потому что привык к наркотику страха и везде его ищет".
Эта фраза лишний раз подчеркивает огромную роль того окружения, в котором человек находится, роль социальной среды, формирующей его эмоции, мировоззрение, все его сознание.
И если социальная среда такова, что требует от человека огромных усилий, чтобы "выжить", она постоянно будет пробуждать в нем инстинкт самосохранения и порождаемые им страхи. То, что заметил М. Лежепеков, имеет отношение не столько к третьему, самому главному этапу усвоения нравственных ценностей, сколько к вопросу о том, насколько они прочны и непоколебимы в сознании человека на протяжении всей его жизни. Механизм глубокого сознательного усвоения нравственности не так прост. И далеко не каждый способен, как выразился целитель, принять душой этот механизм прощения, избавляющий человека от страхов и обид.
Кроме того, нет никаких строгих критериев, гарантирующих, что нравственные принципы останутся в сознании незыблемыми и не разрушатся, когда повседневная жизнь преподносит человеку явления, основанные совсем на других принципах.
В одной давней публикации, посвященной роли нравственности в социалистическом обществе, было сказано примерно следующее: "Представим себе, что проблема полноценного нравственного воспитания в советском обществе полностью решена, каждый его член сознательно выполняет свои обязанности, честно трудится, не ворует, чиновники не берут взяток и отдают все свои силы, знания и энергию решению задач социалистического строительства. Все трудовые планы и обязательства выполняются и перевыполняются, государство функционирует, как четко отлаженный часовой механизм, быстро и эффективно решая задачи экономического и социального развития".
Советское общество так и не смогло решить проблему, о которой идет речь, и это явилось главной причиной его краха.
Не смогло оно создать тот задуманный отлаженный и постоянно совершенствующийся механизм, в котором каждый "винтик" сознательно и четко выполняет свои функции.
На определенной стадии своего развития в этом механизме начался сбой на третьем – главном этапе процесса нравственного становления человека.
Был утерян морально-нравственный стержень, который позволял бы прочно закрепляться индивидуальной нравственности в сознании и чувствах.
Напротив, та социальная среда, которая наполнялась ложью и лицемерием, создавала предпосылки для ее разрушения.
Для того чтобы глубже осмыслить печальный опыт социализма, а заодно приблизиться к пониманию сущности нравственности, необходимо еще раз обратиться к теоретическому наследию Н. Бердяева, а именно к его критике идеи общественного прогресса.
Получилось так, что ложный путь в поисках истины вел не в очевидный тупик, а к старым развалинам, замаскированным под новые конструкции.
И пришлось ждать долгие годы, чтобы все на собственном опыте осознали заблуждение. И пока этого не произошло, всякий, кто видел сущность за фальшивыми декорациями, оставался неслышим и невидим.
Именно это и случилось с русским философом, на долгое время преданным забвению в своей собственной стране.
Николай Бердяев был одним из первых, кто увидел прямую аналогию между религией и идеей, положенной в фундамент "научного" коммунизма.
В этой идее, полагающей, что в истории наступит период, который положит конец несправедливости и всем страданиям человечества, он разглядел облаченную в антирелигиозную форму веру в наступление Царства Божьего, царства правды и справедливости.
Исходным моментом такой аналогии является бездоказательность теории общественного прогресса, в отличие от теории эволюции, поэтому основываться она могла только на вере.
И эта вера была не чем иным, как трансформированным в форму научной теории извечным психологическим стремлением человека уйти от проблем и противоречий реальности.
Светлое будущее как естественное логическое завершение противоречивой истории, которое ведет к разрешению всех гнетущих задач, к победе над всеми страшными болезнями, и есть отражение такого стремления.
Но дело в том, что, облачившись в научную форму, форму официальной общественной идеологии, это стремление становится не столь уж безобидным, как может показаться.
Будучи подсознательным порывом изменить настоящее путем переноса его в идеализированное несуществующее будущее, оно порождает в сознании иллюзорную конструкцию, в которой образ прошлого и настоящего видится преходящим и никчемным.
Поскольку идея общественного прогресса превращает все человеческие поколения и эпохи в промежуточную стадию между биологическим миром и тем заветным совершенным состоянием, которого достигнут только избранные, грядущие поколения, то, естественно, такая стадия превращается в орудие и средство для этих далеких счастливцев из будущего. Охватывая не только прошлое, но и настоящее, эта стадия сводила основной смысл человеческого существования к ударному труду во имя достижения счастливой жизни последующих поколений.
Поэтому главная основа советской идеологии порождала в глубинах сознания неполноценность и ущербность жития своего.
Деформируя духовную сферу человека, она изначально содержала в себе предпосылки для ее деградации. Поэтому, когда схлынула волна фанатического воодушевления той целью, ради которой совершались трудовые подвиги, в душе незаметно стало всплывать стремление выйти за те рамки, в которые ее запихнули. Но, сталкиваясь с осознанием их необходимости, диктуемой провозглашенными целями, она начинала мельчать, находя успокоение в том, что всем предшествующим поколениям было труднее и хуже.
Когда же мельчает душа, тогда просыпается "хватательный рефлекс" в паническом порыве хоть немного приблизить себя к иллюзорному грядущему.
Так зародился разрушительный импульс, низвергший идейно-могущественную империю.
Нравственное становление личности у того или иного народа всегда вплеталось в систему национальных традиций, которые складывались веками с учетом психологических особенностей нации.
Создание нового человека, призванного жить в новом мире, почти полностью разрушило эти традиции, создав тем самым дополнительные условия для быстрой деградации нравственных ценностей.
Процесс такой деградации шел столь стремительно, что общественная форма, рядившаяся в одеяния гуманизма, уже не смогла вмещать в себя гнилое содержание. И поэтому, когда в коммунистической партии проснулись "здоровые силы" в лице "отца" перестройки, советское общество всего лишь обрело ту форму, которая соответствовала его содержанию.
Но процесс не только шел, а еще и набрал инерцию, поэтому идеологическая перестроечная пыль, затмившая реальную сущность перестройки, и игнорирование этой разрушительной инерции привели к ситуации, в которой не шли никакие социально-экономические реформы.
Опробованные и сработавшие в других странах, они оказались совершенно беспомощными, так как не были рассчитаны на столь крайнюю степень проявления "хватательных рефлексов" на всех уровнях общественной пирамиды, вплоть до самого тонкого ее места.
Поэтому в соответствии с незыблемым законом диалектики экзотическое государство, ступившее на путь демократических преобразований, стало обретать криминальные формы, соответствующие его внутреннему содержанию.
Такова оказалась цена стремления перечеркнуть настоящее ради счастливого будущего.
В свое время Никита Хрущев, один из лидеров "самой передовой части человечества", интуитивно чувствуя эфемерность этого стремления, уверял сограждан в том, что уже видит восходящие зори царства правды и справедливости и что очень скоро все войдут туда, где каждому воздастся по потребностям, невзирая на способности.
Но постепенно зори померкли, а твердая почва под ногами стала превращаться в зыбкую, зловонную грязь, и тогда весь мир оказался поражен достижениями на поприще воровства, преступности и расовой ненависти в саморазрушившейся империи.
Печальный опыт социализма показал, насколько сложен главный антиэнтропийный фактор, лежащий в основе "сознательности масс", и к каким последствиям приводит формально-наплевательское отношение к нему, путем запихивания в рамки "детерминизма производственными отношениями".
Однако главный итог этого опыта заключается в том, что он наглядно выявил одно очень существенное противоречие, связанное с самой запутанной из всех человеческих ценностей.
Вернемся еще раз к процессу нравственного воспитания, который, как уже говорилось выше, протекает в три этапа и в котором третий этап – главный доминирующий.
Поведение человека только тогда становится адекватным его нравственным знаниям, когда они "накладываются" на адекватные им отношения в окружающей его жизни.
Поэтому для полноценного нравственного воспитания необходим высокий морально-нравственный уровень в обществе: деградирующая социальная среда не способна обеспечить отношения, адекватные нравственным знаниям.
Но поскольку общественная нравственность складывается из индивидуальной и в конечном счете определяется ею, а индивидуальная зависит от общественной, то образуется замкнутый круг.
Что же в таком случае приводит его в движение?
Или, другими словами, есть ли у нравственности такая сила, которая, подобно внешнему вращательному моменту, способна заставить этот круг вращаться?
Глава V
Учиться у природы, как у первого учителя этики. Эта идея всегда была привлекательна для многих исследователей, которые занимались изучением природы нравственности.
При таком подходе все логично встает на свои места: зло имеет своим источником естественный отбор, истребление слабых сильными, а первоисточником добродетели выступает взаимопомощь внутри биологических видов. Эта взаимопомощь и представляет собой истоки нравственности.
Привлекательность этой идеи не только в ее простоте, но и в том, что зачатки нравственного поведения можно видеть на самых простейших уровнях жизни, вплоть до одноклеточных и вирусов.
Наиболее наглядно они проявляются в сообществах муравьев и пчел, где поведение и деятельность каждого насекомого строго подчинены интересам того сообщества, которому оно принадлежит.
Формы и структура общественной жизни этих насекомых настолько сложны, что зоологи прошлого века сравнивали их с устройством государств.
И хотя поведение и взаимоотношения среди пчел и муравьев лишь внешне походят на морально-нравственные отношения, тем не менее создавая единую общую направленность, при которой каждая особь "добросовестно" выполняет свои обязанности, они обеспечивают высокую стабильность и жизнеспособность всего сообщества.
Аналогичные отношения в природе очень распространены, причем не только внутри видов, но и между представителями различных биологических видов.
Канадский физиолог Ганс Селье, создатель теории стресса, рассматривая примеры отношений взаимозависимости, или симбиоза, между несколькими видами, назвал их формой взаимовыгодного альтруистического эгоизма.
Сам по себе эгоизм, по Селье, – древнейшая особенность жизни. От простейших микроорганизмов до человека – все живые существа должны, в первую очередь, заботиться о том, чтобы выжить. Таким образом, эгоизм, или себялюбие, так же естественно и генетически предопределено, как и инстинкт самосохранения.
Однако этот инстинкт не обязательно вступает в конфликт с альтруизмом, с желанием помогать другим.
Анализируя различные формы взаимного сотрудничества между клетками, растениями, животными, канадский физиолог пришел к выводу, что альтруизм есть видоизмененная, сложная форма эгоизма. Этот видоизмененный коллективный эгоизм, в конечном счете, увеличивает способность к выживанию как коллектива, так и каждого члена.
В качестве примеров Г. Селье рассматривал интересные формы симбиоза, подтверждающего этот вывод.
Например, лишайники пышно произрастают там, где растения не выживают. Такая жизнестойкость связана с тем, что лишайники – это сочетание двух взаимозависимых организмов: водорослей и грибов. Существуя в сообществе, они помогают друг другу выжить. Гриб обеспечивает водоросль водой и создает ей механическую опору, она, в свою очередь, снабжает гриб питанием.
Подобный вид взаимовыгодного сотрудничества известен между бизонами и североамериканскими воловьими птицами. В те времена, когда в прериях паслись огромные стада бизонов, эти небольшие, размером с воробьев птицы проводили зиму в их густой шерсти.
Обретая такое жилище, они согревались теплом огромных тел в холодные ночи, поедая при этом насекомых, поселяющихся на теле бизонов.
Польза при этом была взаимовыгодной: птицы спасали грозных обитателей прерий от надоедливых насекомых, те же, в свою очередь, обеспечивали им пропитание, жилье и охрану.
Такой взаимовыгодный альтруистический эгоизм может принимать и коллективные формы. Так, рак-отшельник вынужден прятать свое легкоуязвимое брюшко в пустую раковину моллюска. Однако такой защиты ему недостаточно: рак остается легкой добычей для рыб, которые питаются отшельниками. Поэтому взрослый рак находит и переносит на свою раковину актинию, которая защищает его от хищных рыб. От такого сожительства выгода обоюдная: актиния обеспечивает раку безопасность, а он, ползая по дну, обеспечивает неподвижной актинии доступ к более разнообразной и обильной пище.
При таких благоприятных условиях актиния начинает быстро разрастаться, охватывая раковину и превращаясь в трубку, которая продолжает расти вперед, создавая козырек над телом рака.
Благодаря этой дополнительной пристройке отшельнику не приходится часто менять раковины. Имея надежное жилище с охраной, он обзаводится вторым сожителем – многощетинковым червем, который живет в раковине рака, выполняя функцию уборщицы. Когда быстро растущему раку становится тесно и приходится менять свою раковину на более просторную, он не только пересаживает актинию на новое место, но и не забывает перенести туда червя.
В таком стабильном и устойчивом семействе значительно увеличивается способность к выживанию каждого члена семьи.
Основываясь на подобных примерах как проявлении целесообразности в природе, а также на представлении о том, что приспособляемость и адаптация – главные отличительные черты жизни, Г. Селье в итоге приходит к выводу – человек помогает другим ради корыстной цели получить взамен помощь от них. Именно в этом главный смысл альтруистического эгоизма.
По сути дела, здесь нравственное поведение ставится на строгую рациональную основу и главной движущей силой поддержания и развития нравственности выступает разум, здравый смысл.
Осознание ее целесообразности для сообщества людей как средства повышения жизнеспособности каждого человека должно стать, следуя этой логике, главной опорой для нравственности как индивидуальной, так и общественной.
Оставаясь на таких позициях, легко прийти к выводу, что строгое соблюдение золотого правила – "поступай с другим так же, как ты хотел бы, чтобы они поступили с тобой", равно как и библейской заповеди "возлюби ближнего своего, как самого себя", – несовместимо с рациональным началом, с принципом целесообразности, диктующим биологические законы.
Призывая не закрывать глаза на эгоистическую природу живых существ, Г. Селье предложил перефразировать библейскую заповедь таким образом, чтобы она была в согласии с этими законами.
"Заслужи любовь ближнего" – такая формулировка, по его мнению, не противоречит эгоистичной природе человека, не обязывает по приказу любить тех, кто ему омерзителен.
Чтобы заслужить любовь ближних, человек должен просто стараться быть как можно полезнее для них. Принося пользу другим, он приносит пользу себе. Именно таким образом природный эгоизм, присущий человеку, переходит в альтруистический, который, в отличие от чистого эгоизма, не ведет к конфликтам и неустойчивости сообщества людей.
Эгоизм возник с возникновением самых простейших форм жизни, когда отдельные, независимые друг от друга клетки были подчинены закону естественного отбора.
Выживали лишь те, которые могли защитить себя, противостоять неблагоприятным внешним условиям. Впоследствии одноклеточные организмы стали объединяться в более сильные многоклеточные.
Отказавшись от независимости, клетки в таких организмах начали специализироваться: одни взяли на себя функции питания, другие дыхания, третьи защиты и т. д. Жизнеспособность и безопасность таких образований значительно возросли, а в основе этого эволюционного процесса лежал, по выражению Г. Селье, принцип альтруистического эгоизма. Следствием дальнейшего проявления этого принципа стало объединение людей, как многоклеточных организмов, в аналогичные сообщества, что привело к еще большему увеличению их жизнеспособности.
Принимая во внимание роль нравственности как антиэнтропийного фактора, а также то, что в основе принципа альтруистического эгоизма лежит рациональное начало, нетрудно прийти к выводу: тот замкнутый круг, возникающий на основе взаимозависимости между индивидуальной и общественной нравственностью, должен приходить в движение, опираясь на здравый смысл, на принцип целесообразности в природе. Другими словами, естественный рост культурного и образовательного уровня человека, рост рационального начала в его сознании, с одной стороны, и осознание рациональной стороны нравственности, с другой, должны стать для нее той основой, на которую она должна опираться и развиваться. Однако встать на подобные позиции – впасть в глубокое заблуждение.